Игра в честность

Почерк убийств за последние три месяца изменился – как раз с того момента, когда Лайт оказался в заключении. Нынешний Кира убивает каждого преступника, чье имя оглашают в новостях. Раньше он не судил людей за самозащиту или убийство по неосторожности. Теперь же убийства выглядят вынужденными, безыдейными, словно Кира старается только замести следы своих истинных преступлений, совершенных ради выгоды. От этой мысли Лайту становится дурно. Ему казалось, что он отчасти понимает замысел Киры, но сейчас он чувствует только отвращение. Ненужные, бессмысленные смерти ради денег. Но даже это открытие меркнет в свете второго заключения. Кира может убивать не только сердечными приступами. Лайт смотрит на доказательство этого предположения своими глазами. Не может такого быть, чтобы десять человек, входящих в составы советов директоров различных компаний, совершенно случайно один за другим скончались при странных обстоятельствах в течение трех месяцев, а еще трое погибли в результате инфаркта. И, что самое важное, все это на руку только единственной фирме-конкуренту – Йотсубе. Для акций прочих компаний в смежных индустриях наблюдается переменный рост рыночных цен, в то время как Йотсуба только наращивает свое доминирование на рынке с каждой новой смертью. Вчера, когда Лайт нашел эту закономерность, он уже собирался рассказать о находке команде, но… … Рей Пенбер. Лайт узнал имя агента ФБР в день, когда автобус был захвачен преступником, позднее погибшим под колесами автомобиля. Ягами счел эту смерть не подходящей под почерк Киры. Он даже проверил все детали смерти захватчика, чтобы убедиться, что причиной точно не была остановка сердца, и потому уверенность в собственной невиновности была непоколебимой. До вчерашнего дня. Теперь он знает, что сердечный приступ – не единственный способ убийства для Киры. Если ко всему этому добавить тот факт, что он способен управлять действиями жертвы перед смертью, напрашивается вполне очевидный вывод, что Лайт, будучи Кирой, спланировал нападение, чтобы выяснить имя Рея Пенбера. А затем убил его. Нет, это бред. Даже если Лайт и узнал имя, это ничего не доказывает. Но внутренний голос, тревожно ропщущий в голове, доказательств не требует – он лишь перебивает его мысли, вставляя свое писклявое: «а что, если?..». Каждая точка на графике кажется черным всевидящим оком, издевательски заглядывающим в его гнилую душу через экран. Но это просто невозможно. Он бы не смог забыть преступлений такого масштаба. И все же, Лайт решает убедиться, что все его сомнения беспочвенны. Он уменьшает яркость экрана на минимум и ищет в базе дело Рея Пенбера. Оно оказывается запароленным. В голове проскальзывает подозрение, что любой вход отслеживается системой. Специально на такой случай – как говорится, убийцы всегда возвращаются на места преступлений. Подавляя возрастающее чувство вины, Лайт авторизуется под именем отца и запускает окно терминала. Он разбирается в компьютерах гораздо лучше самого Рюдзаки и сможет обойти защиту, не оставляя следов, ведь он… … уже взламывал полицейскую систему, чтобы раздобыть информацию по делу Киры. Черт, он снова думает не о том. Лайт открывает папку с делом Рея Пенбера: в ней несколько видеозаписей, короткая сводка и рапорты о слежке. Он находит файл со своим именем и прочитывает от начала до конца. С облегчением он обнаруживает, что ничего, даже косвенно указывающего на его причастность, в этом файле нет, и уже собирается закрыть дело агента ФБР, но тут его взгляд цепляется за значок на экране, подписанный: «Наоми Мисора». Лайт слышал это имя от Рюдзаки – кажется, тот говорил, что эта девушка была невестой Рея Пенбера, а после его смерти она пропала без вести, и именно этот факт заставлял детектива считать, что агентом, следившим за Кирой, был Пенбер. Два раза кликнув по иконке, подросток открывает ее характеристику и подавляет отчаянный вопль, осевший на стенках горла. Он видел эту женщину раньше. Они встретились у полицейского участка и говорили о чем-то… о Кире. «У меня есть догадка», – так она, кажется, сказала. Но Лайт не помнит, рассказала ли она ему об этой догадке, или решила умолчать. Он вообще не помнил ее лица, пока не увидел фотографию – точно также было и с преступниками, чьи лица L распечатал на каточках для очередного вечера откровений. Лайт поспешно закрывает все открытые вкладки. Воздуха катастрофически не хватает. Грудь обжигает огнем. Абсурд, бред, бессмыслица, не может такого быть. Лайт не может быть Кирой. Он не может убить легион преступников и забыть об этом – такое просто невероятно… это неправда. Он хороший человек. Он знает, за какой чертой лежит область неправильного, отвратительного, недопустимого. Лайт никогда бы не перешагнул через нее, а если бы даже и пересек во внезапной потере равновесия, он бы помнил об этом всю свою жизнь, этот момент был бы высечен в его памяти, как выжженное на коже клеймо. Но совпадений слишком много. Вдобавок к этому уверенность всемирно известного детектива, который даже не знает об этих воспоминаниях. Но если он их найдет, Ягами будет подписан смертный приговор. А в том, что L докопается до истины, сомневаться не приходится – Лайт сам вчера продемонстрировал слабость в игре в честность, поддавшись сомнениям. Чем он вообще вчера думал, когда начал обвинять детектива? С тем же успехом можно было бы просто сказать: «Кажется, я Кира». Но Лайта вновь охватывает жгучее чувство ярости, перемешенное с обидой, когда он вспоминает вчерашний разговор. «Если при общении со мной ты испытываешь обманчивое чувство защищенности, это исключительно твоя вина». Самое унизительное, что эти слова по большей части были правдой. Еще в первой игре L вполне отчетливо дал понять, что не сомневается в вине подростка. Сыщик напоминал каждый вечер о том, что считает его Кирой, но это был выбор Лайта – относиться к этим обвинениям несерьезно. Лайт сам поверил, что их ежедневное общение – нечто большее, чем допрос, в то время как детектив со всех сторон изучал его личность. Даже то, что они теперь засыпают в одной постели – заслуга Лайта. Подросток с досадой думает о предыдущих двух ночах, когда он просыпался, зарывшись носом в бок детектива, вдыхая тепло его тела. Даже тогда он сам, пусть и неосознанно, пересек черту, разделяющую их территории. Но L допустил все это. Сыщик сжимал за спиной нож – Лайт знал об этом, но заявление о том, что он никогда не пытался спрятать его за дружеской улыбкой, не было честным. Ведь именно слова детектива заставили подростка поверить в то, что игра доставляет ему удовольствие. Именно он позволял уводить разговор от обсуждения дела. Именно его рука гладила Лайта по голове, когда тот просыпался. Лайт стыдливо прикусывает нижнюю губу, вспоминая, как встрепенулось неизвестное чувство в груди под прикосновением Рюдзаки. Видимо, это тоже было только его чувство. Сыщик хотел лишь использовать его для минутного замешательства подростка – Лайт заметил это во вчерашней игре. Для Рюдзаки он всегда был просто убийцей, чудовищем, загадка которого заключается в способе убийства и начертанных в выгоревшей дотла памяти замыслах. И в этом L, похоже, был прав. – Лайт, – на плечо опускается рука, и подросток едва не вскрикивает от неожиданности. На мгновенье ему кажется, что цепкая хватка в обличающей манере проникает сквозь его кожу, и длинные пальцы прокладывают путь по артериям к его сердцу – транспортному узлу, через который загорающиеся чувства вины и гнева распространяются по всему телу. – Ты в порядке? – Что? – не понимая зачем, переспрашивает Лайт, стараясь сфокусировать рассеянный взгляд на бледном лице. – Ты уже час смотришь на заставку. Нам пора идти. – Еще рано, – слова будто произносит не его голос, а какой-то другой – осипший, надтреснувший, жалкий. – Мы обещали сегодня заглянуть к Аманэ. Разве ты не помнишь? Черт, Миса. Он совсем о ней позабыл. Если он и правда Кира, то она… Он трясет головой, стараясь отогнать навязчивые мысли, но они продолжают эхом звучать в его голове. Миса – второй Кира. Еще одно очко в пользу L. Лайт поднимается с кресла и молча следует за детективом, глядя в черный затылок. Нужно держать себя в руках. Он выравнивает дыхание, стараясь успокоить взбушевавшийся пульс, колотящийся между слабо трепыхающейся надеждой и обжигающим до боли чувством вины. Нельзя выдать себя сейчас – слишком рано, он не успел даже переспать с этими мыслями. Хотя именно сомнения и не дали ему такой возможности. Но хлипкая решимость рушится, как карточный домик под дыханием урагана, стоит ему только заметить счастливое лицо Мисы, чья жизнь окончится на той же плахе, что и его. Так он отплатит ей за беззаветную любовь. Она обвивает его руками, и Лайт с чувством обнимает ее в ответ, желая выразить все свое раскаянье за открывшееся перед ним будущее в этом жесте. Он поднимает взгляд, и сталкивается с пристально изучающими его глазами. По хребту пробегает электрический разряд. – Ла-айт, – восхищенно выдыхает в его грудь Миса, в очередной раз разжигая болезненное пламя. – Я так соскучилась! Миса присаживается на диван и в своей манере закидывает ногу на ногу. Выражение лица сменяется недовольством, и, глядя на детектива, она ворчит: – Мы не виделись больше недели. Признавайся, твоих рук дело? Заметив, как рот L приоткрывается для ответа, подросток поспешно натягивает на лицо дежурную улыбку и выпаливает: – Рюдзаки здесь ни при чем. Просто у меня скопилось много работы. – А я вот, наоборот, посоветовал бы Лайту почаще видеться с Мисой. А то он стал слишком напряженным, – заявляет детектив, усаживаясь рядом с ним и подтягивая ноги к груди. Лайта прошибает дрожь. L не просто так говорит это – он дает понять, что заметил странности в поведении своего пленника. – Конечно, он напряжен! В твоем обществе кто угодно с ума сойдет! Если сегодня он вступит с детективом в очередную игру, он потерпит крах. Он не сможет скрыть своей паники – даже вчера, когда сомнения только зародились в голове, он едва не сорвался. Не вполне осознавая своих действий, Лайт подтягивает ближе одно из заранее подготовленных Ватари блюдец с тортом. – А что не так с моим обществом? – наигранно удивляется L. Отполированная до блеска ложка зачерпывает кусок смазанного вязким кремом бисквита. Нужно заставить сыщика почувствовать себя в большей опасности, чем он сам. Например, спросить его настоящее имя или имя Ватари. Тогда он будет вынужден остановить игру – не скажет же он эту информацию Кире. От этой мысли Лайта передергивает. Именно так и поступил бы Кира. – Ну, во-первых, ты извращенец. Во-вторых – зануда… Лайт? К нему обращаются две пары озадаченных глаз в тот момент, когда десерт находится уже в непосредственной близости ко рту. – Лайт, ты разве ешь сладкое? – L в изумлении наклоняет голову. Ягами быстро проглатывает кусочек торта, и чувствует, как лицо заливается краской. Черт, он точно не может быть Кирой – слишком уж бросается в глаза его встревоженность. Он бы сломался как тростинка от малейшего давления. Это мысль приносит секундное умиротворение в возбужденные мысли. Он вновь улыбается, и отвечает: – Ты же сам говорил, что сахар стимулирует мозговую активность, так что я решил проверить твои доводы экспериментально. – Не знал, что прислушиваешься к моим словам, – L подносит палец к губам, и Лайт понимает, что прямо сейчас он делает для себя какие-то выводы. – Ну, никто не может ошибаться во всем. Даже сломанные часы дважды в день показывают точное время, – прохладно отвечает Лайт и показательно продолжает поедать торт. Непривычная сладость сводит скулы, но он рад возможности отвлечься хоть на что-то от неприятных мыслей, обволакивающих разум пленкой черной липкой смолы. Взгляд сыщика на мгновенье темнеет, но Миса решает разрядить обстановку очередным возмущением. – Ну вот, теперь из-за твоего дурного влияния мой Лайт еще и растолстеть может! – Вообще говоря, если уж и рассматривать Лайта как предмет частной собственности, то по всем правилам рабовладения, – детектив трясет рукой с железным наручником, – он скорее принадлежит мне. – Эй! – в один голос выкрикивают оба подростка, и кровь снова приливает к щекам. Сыщик хватается за свое десертное блюдце, и озорно улыбается Лайту, отчего тот ощущает в груди очередной прилив гнева. L опять играет с ним, намекая на излишнюю близость. Может отвлечь его находкой по Йотсубе? Но так он только продемонстрирует свое нежелание вступать в игру, ведь рассказать об этом он мог и до встречи с Мисой. – Я же говорила, что ты извращенец. Мало тебе подглядывать за нами, так ты еще и в наши отношения лезешь! – Я просто стараюсь разбавить свидание фактами, – поглощая десерт, пожимает плечами детектив. – Из-за тебя это даже свиданием назвать нельзя, – показательно выпячивает губы девушка и вздергивает нос. Перебранка затягивается еще на двадцать минут, после чего девушка рассказывает, что ее пригласили на съемки фильма с Рьюгой Хидеки в главной роли. Лайт про себя отмечает, что она зря ругается на присутствие Рюдзаки, который чаще всего выступает в роли ее единственного собеседника на этих встречах. Сам подросток полностью отстраняется от разговора, погружаясь в размышления о предстоящей игре. L уже догадывается, что Лайт что-то скрывает. Это очевидно – даже Миса бросает на него обеспокоенные взгляды. И раз детектив всегда зацикливается на Кире, он уже, наверняка, представляет, что могло произойти. Вопрос только в том, насколько он близок к истине. Но пока Лайт не признается, сыщику ничего не удастся доказать. Опять. От этой мысли Ягами хочется рассмеяться. Что он делает? Почему старается спрятать свои, пусть только предполагаемые, грехи? Разве он действительно ничем не отличается от Киры? Но если он расскажет все, Миса тоже попадет под удар. Лайт тяжело вздыхает, представляя лицо отца в тот момент, когда его скуют наручниками – не цепью, слегка ограничивающей свободу, как та, что сейчас связывает его с L, а прочными оковами, навсегда запечатывающих надежду в десяток холодных металлических звеньев, – а затем отправят в заточение, и в этот раз навсегда. Он представляет, что больше никогда не увидит мать и Саю. Никогда не вернется в свою серую привычную комнату. Никогда не получит образования, не станет полицейским, не принесет этому миру ничего, кроме боли. Никогда – это слово раз за разом выбивает все прочие мысли из головы. Лайт останавливает себя в этом бессмысленном самобичевании, задаваясь вопросом, почему он сам за один день обрел такую уверенность в собственной вине. Да, он узнал имя Рея Пенбера, но в той ситуации это было закономерным итогом их знакомства. А преступник… он был наркоманом, а такие погибают каждый день и без помощи Киры. Он видел Наоми Мисору у полицейского участка, но то была случайная встреча. Ее тело даже не было найдено – так может, она еще жива и ведет собственное расследование, скрываясь от Киры? И разве не закономерно, что он не помнит ни одного убийства только потому, что не совершал их, а не из-за странной выборочной потери памяти? Лайт помнит смерть захватчика автобуса, но смерть Рея Пенбера или его невесты – нет, что было бы попросту нелогично при предположении, что он убил их всех. А подозрения L вообще не имеют под собой никаких оснований – ни слежка, ни камеры, ни тюремное заключение не дали никаких результатов, а Лайт не какой-то обученный агент, чтобы с такой легкостью обнаружить наблюдение и при этом не выдать себя. Все дело в том, что Кира играет с разумом Рюдзаки, а не с его, Лайта. Подросток лишь случайно перехватил эту радиоволну, на которой без устали воспроизводится хаотичный белый шум безумия, и поддался сумасшествию, обитающему в замкнутой системе этих двоих. Он лишь случайный гость, по ошибке принятый за долгожданного друга, начинающий верить в свою причастность под воздействием ежедневных обвинений. Тогда все, чего он добьется признанием в этих совпадениях, – это еще большего смятения сыщика. И даже та зацепка по Йотсубе, которую нашел Лайт, просто померкнет в глазах L, станет очередной неподходящей деталью в паззле, который по его желанию должен собираться в портрет Ягами Лайта. Паника отступает, и на ее месте остается лишь неприятно покалывающий дискомфорт. Может, Лайт не просто так оказался в центре подозрений, но доказательств тому, что он Кира, или был им когда-то, нет. Так что нет смысла сейчас думать о худшем. Он не станет сообщать Рюдзаки о своих воспоминаниях. Это не ложь, а всего лишь самозащита – стоит L получить хоть малейший намек на подтверждение своих первоначальных догадок, расследование свернет на 180 градусов, обратившись к Лайту вилами инквизиторов. И хуже всего от этого будет только следствию, обреченному зайти в тупик в свете новых улик. Остается лишь найти способ, как сбить детектива со следа. Лайт не чувствует вины за предстоящий обман – L первым нарушил правило искренности. На прощанье Миса вновь обнимает его, но в этот раз он только неуклюже гладит ее по голове, желая спокойной ночи. Затем они вместе сыщиком поднимаются на свой этаж. Лайт чувствует давление на запястье – впервые за долгое время цепь вновь натягивается до упора.