Игра в честность

Лайт переворачивается на бок и снова устремляет взгляд на трещину в стене. Маленький раскол в бежевой штукатурке сводит его с ума. Подросток готов поклясться, что с первого дня заключения эта раздражающая мелкая расщелина раздалась вдвое в ширину и пробежала как минимум несколько сантиметров вверх к потолку. Линия его жизни, которую он вынужден проживать, разлагаясь, связанный в темнице собственного отчаянья. Лайт уверен, что, будь у него под рукой пара книг по физике, термометр и таблица с какими-то характеристиками материалов, он бы с легкостью высчитал, сколько времени он существует в полувегетативном состоянии. Но он не знает ни формул, ни влажности воздуха, ни чертового состава этих безжизненных грязных стен. Он, в сущности, не знает почти ничего. Раз в пару дней голос Рюдзаки бесцветным шумом врывается в его скудный мир и оглашает оценочные промежутки времени. «Лайт, прошло больше недели, и никто не умер». «Лайт, признайся, уже несколько недель преступников не убивают». «Лайт, Кира пропал больше месяца назад. Единственное рациональное объяснение заключается в том, что Кира – это ты». Иногда он является лишь для обвинений, и в такие дни Лайту становится совсем тоскливо. Но несмотря на скупые новости, которые голос приносит, Ягами хватается за любую крупицу информации, лелея ее внутри, взращивая до размеров полноценной мысли, как семечко дикого цветка. Ему нужно хоть что-то, чтобы отвлечься от серости бетонной стены, зеркальным отражением смотрящей на него сквозь трещину. В какой-то момент Лайт уже собирался признаться, сдаться, внушить всем, что он и есть кровавый судья. Он готов пойти на казнь добровольно, лишь бы эта пытка прекратилась. Он мечтает глотнуть свежего воздуха, увидеть небо, раскинувшееся бесконечной чередой перьевых облаков на голубом полотне. Ему хочется почувствовать капли душевой воды, провести пальцами по ровной поверхности обеденного стола. Черт, да он готов проститься с жизнью за простое касание своей же головы. Но он знает, что так нельзя. Ему одному известна правда – он не Кира, и он не может запутать следствие еще больше. Тень подозрений не зря пала на него, сконцентрировавшись в едкий черный туман. Вокруг него происходит слишком много странных вещей, и на протяжении всего своего заключения он старается найти им разумное объяснение. Он взламывал компьютер своего отца, чтобы найти информацию по делу Киры. Но делал это лишь для того, чтобы самому принять участие в расследовании. Он познакомился с Мисой после поиска Киры в Аояме 22 апреля. Но он не сталкивался с ней в тот день, и был под постоянным присмотром Мацуды. Он знал Рея Пенбера. Но Лайт не знал, что за ним велось наблюдение, и обстоятельства, в которых они встретились, никак не могли объясняться действиями Киры. Это воспоминание пугало его больше всех прочих – если бы детектив нашел подтверждение этому факту, Лайт, вероятно, был бы уже казнен. Но он не убивал Рея, как не убивал ни одного из погибших преступников. Лайт в сотый раз вскапывает дерн своей памяти в попытке отыскать причину, по которой он очутился в центре этого сумасшедшего циклона под именем Кира, но она ускользает от него, прячется за очередным поворотом лабиринта его сознания, раскидывая красные нити, неизменно приводящие его в тупик. Мысли и чувства будто стерты из его головы специальным отбеливателем, на их месте образовалась звенящая пустота. Заточению удалось подчинить его разум. Или же он, зацикливаясь на нынешних ощущениях, забывает, каково это – чувствовать что-то помимо отчаянья. Возможно, его эмоциональный диапазон сокращается в условиях абсолютного голода до событий. Мисе, наверное, еще хуже. Она как бурный поток горной реки, неудержимая, неуправляемая. Лайт не знает почему, но чувствует вину за ее заключение. Он знает, что, в сущности, не причастен к заточению Мисы – против нее были найдены вещественные доказательства. Но что-то пакостное, омерзительное поднималось у него внутри каждый раз, когда он думал об этом. Это все не спроста. Лайт был главным подозреваемым, и как только он познакомился с Мисой, девушку обвинили к причастности к тому же делу. Вероятно, Кира был к L гораздо ближе, что детектив мог представить, и, хуже всего, он был также близок самому Лайту – а как иначе ему бы удалось так ловко выставить их виновными? Миса оказалась для Киры удобной мишенью. Он использовал ее просто потому, что она была рядом с Ягами – громоотводом для подозрений Рюдзаки. И в этом был виноват уже сам Лайт – он не стал отталкивать Мису, несмотря на безответные чувства, и теперь она здесь, подвергается той же пытке. Лайт находит глазами камеру – самый живой объект в этой темнице после проклятой трещины. Через крошечное стеклышко объектива кто-то настоящий, из плоти и крови, круглосуточно смотрит на него. Видит, как Ягами, словно бродячий пес, с жадностью накидывается на миску с едой, продвинутую сквозь маленькую створку в двери. Как он пытается очистить грязное лицо о засаленные простыни в изножье койки. Наблюдает, как он справляет нужду, не в силах нормально подтереться. И Лайт этому рад. Это знание помогает ему держаться за мысль, что он не полностью отрезан от мира – маленькое черное соединение пластика и металла видится ему порталом в нормальную жизнь. Возможно, когда Лайт иссохнет полностью, размеры позволят пройти сквозь него, и тогда он расскажет всему миру о своей правде, истине, которую он хранит глубоко в душе, спрятав под куполом от царствующей в комнате безысходности. Но пока он направляет только взгляд, вознося беззвучные молитвы быть замеченным, услышанным среди этого гула пустоты. – Лайт, – голос, словно божественное благословение, заполняет собой все пространство, в котором существует Лайт, наполняя его надеждой, словно вода засохшую кухонную губку. Ягами задерживает дыхание, что не пропустить ни одного слова, ни малейшего изменения в интонации, готовясь воспроизводить услышанное в голове бесчисленное количество раз. – Мы решили тебя освободить. Скоро тебя передадут отцу. «Освободить», – мысленно повторяет Лайт. Он слышит ритмичный шум в висках – сердце, окрыленное предвкушением, трепещется в груди, готовое выскочить на свободу уже сейчас. Легкие со свистом выталкивают затхлый застоявшийся воздух, освобождая место для чистого кислорода. Свобода. Это слово проносится у него в голове, распространяя импульсы по всему телу. Но когда в комнату заходят его тюремщики, нутро Лайта тревожно сжимается – руки ему не развязывают. Его берут под локти и молча ведут к выходу как преступника. Пьянящая свежесть уличного воздуха на секунду кружит голову Лайту, но он отмахивается от заманчивой идеи поддаться соблазнительному чувству надежды. Что-то не так. Отец сидит в машине, не поворачивая к сыну голову. Перед ним распахивают заднюю дверь седана и грубо толкают внутрь. Лайт ждет. Он хочет понять, что происходит, но молчание отца пугает его. Страх словно темная густая субстанция растекается по его телу, заставляя ноги трусливо поджиматься к сиденью. Двигатель трогается, и они начинают безмолвную поездку. – Папа, – наконец, набравшись храбрости, Лайт нарушает тишину. – Куда мы едем? – За Аманэ, – голос сухой, скрипучий. В нем нет отцовского тепла. Лайт оглядывается по сторонам, но пейзаж под закатным небом, о котором он так мечтал в камере, вызывает у него дикое желание вернуться обратно, в клетку из бежевых стен, где так знакомо и безопасно, где его судьба не спрятана за полотном облаков, где его будущее вымазано пожелтевшей краской на крошечном квадрате потолка. Но отец продолжает ехать, оставляя убежище позади. Вскоре к ним присоединяется Миса. Она счастлива, не осознает, что происходит что-то страшное. Радостной канарейкой она щебечет о чепухе, благодарит отца Лайта за освобождение, говорит о планах на будущее. Лайт не может ее слушать. Он смотрит в зеркало заднего вида, пытаясь найти глаза отца, заглянуть в них, получить ответы на свои вопросы. Но отец хмурит брови, глядя пустым взглядом на дорогу. – Куда мы едем? – вновь спрашивает Лайт с нарастающим волнением. – На казнь. Казнь. Новое слово растекается по его венам леденящим жидким азотом, подталкиваемое тяжелыми ударами сердца. – Это ошибка, – Лайт слышит свой голос будто издалека. Рюдзаки не может так поступить. Он не любит признавать поражение, Лайт знает, именно поэтому его заточение продлилось так долго! Но детектив не был самодовольным упрямцем, который прячет свои неудачи. Он не стал бы убивать невиновного без доказательств! – Не мне решать. Выбор сделал L, и главы всех стран поддержали его. Твоя судьба уже решена, и я не стану этому препятствовать. – Это ошибка, папа! – в отчаянье кричит Лайт. Ему плевать, насколько он сейчас жалок, он не может позволить своему отцу пасть до убийства сына. – Ты должен понять! L не ведает, что творит, он не стал бы закрывать дело таким образом! Остановись, отец, я должен ему все объяснить! Салон машины погружается в хаос. Исступленная Миса вырывается из своих пут, заливается слезами. Лайт срывает голос в попытке донести до отца правду – они не Киры, они невиновны! Казнь только помешает следствию! Но отец непреклонен. От выворачивает руль и давит тормоза в пол, останавливая машину с громким визгом шин. – Хватит, Лайт! – взрывается он, и Лайт чувствует запах жженной резины. – Все уже решено! Ты Кира, и я убью нас обоих! «Я не Кира!» – хочет воскликнуть он, но вопль оседает на стенках горла. Ягами старший одним движением выхватывает пистолет и прижимает ледяное дуло ко лбу Лайта. Подростка охватывает ужас. Весь мир затихает, и остается только палец отца на курке. Он слышит лишь скрежет, с которым железная пружина сжимается под давлением. Он не замечает надрывного плача Мисы, не слышит, как скрипят зубы его отца. Конец. Это происходит взаправду. Он умрет здесь и сейчас за грехи, которые он не совершал, от руки собственного отца. По приказу человека, которого считал другом. Лайт ждет, когда вся его жизнь промелькнет коловращением красок перед глазами, но ничего не видит. Единственная картина, которая стоит перед глазами – ствол, приставленный к его голове. И ничего больше. Пустота. И Лайт трескается. Бежевая краска с грохотом осыпается, обнажая безликую серость его жизни, ее ничтожность, бессмысленность. Сделав последний вдох, он закрывает глаза и дергается вперед, навстречу манящей тьме, смотрящей на него из железного цилиндра. Выстрел. Оглушающий, до невозможности громкий хлопок стирает последние мысли из головы. На секунду, погруженный в темноту, он верит, что умер. Он падает на спинку сидения, и тут же осознает, что мир не исчез. Вдруг его глаза выхватывают багровое свечение заката над умиротворенной зеленой гладью горизонта – и как он только просмотрел это за дулом пистолета? Холостой – понимает Лайт, и его тело обмякает. Он все еще здесь, перед отцом, грудь которого вздымается от частого прерывистого дыхания. Рука, сжимающая оружие, в бессилии падает вниз, роняя свою ношу. – Слава богу, сынок. Я знал, что это не ты, – с выдохом говорит Соитиро, наконец одаряя Лайта отцовской улыбкой. – Простите меня. Но Лайт не чувствует облегчения. Пустота, с которой он столкнулся в свой последний миг все еще витает в воздухе – она не сгинула, она все также пожирает его. Жалкое существование, которое он влачил в своей маленькой камере, тянулось всю его жизнь. Лайт нуждается в чем-то, что заполнит эту дыру. Он жаждет найти хоть одну причину жить. – Отличное представление, – в машине раздается голос. Голос его тюремщика, его обвинителя. Голос, ставший для него лучом надежды в той тьме, на которую сам же обрек. И Лайт вскидывает голову, жадно слушая слова, которые он произнесет. – Это была проверка, и вы оба с ней отлично справились. Аманэ Миса, мы не можем освободить тебя, но под нашим наблюдением ты сможешь вернуться к нормальной жизни. Миса, минуту назад срывающая голос, с неподдельным восторгом подается вперед, сияя счастливой улыбкой. Лайт восхищается ей – она не сломлена, не сокрушена увиденным, бурный поток ее жизни не столкнулся с неразрушимой плотиной. Заточение было для нее лишь камнем, о которое течение ударялось, но все также строптиво мчало вперед. – Что касается тебя, Лайт, – сердце замирает в ожидании собственного приговора. – Я буду следить за тобой 24 часа в сутки. Но, как я и обещал, ты можешь присоединиться к расследованию. Если ты, конечно, не возражаешь. И Ягами находит в этих словах спасение, цель, ради которой он готов отдать свою жизнь, шанс, за который он без оглядки рискнет серостью своего бытия в надежде обогатить его яркими красками. – Я согласен! – с жаром выпаливает подросток. Он хватается за предложение, как утопающий за соломинку. Кира, словно вертикальная ось, станет его направляющей, его смыслом, заглушкой для этой ноющей пустоты. – Поймаем его вместе, Рюдзаки! Отец по очереди освобождает им руки, и Лайт с облегчением вращает запястьями. Он открывает окно и с удовольствием вдыхает чистый воздух, позволяя своим легким набрать так много, что окрашенное в алый цвет небо сливается в его глазах в один абстрактный мазок на холсте. – Мы едем в штаб! – улыбается в усы Соитиро Ягами, и Миса радостной трелью подхватывает его воодушевление. Все кажется таким нормальным. Лайт чувствует, как спокойствие теплой патокой растекается по его телу. Он здесь, живой, цельный, настоящий. Все на своих местах.

***

По возвращению в отель он оказывается связанным с детективом железной цепью. Лайт не возражает – он знает, что эта цепь нужна для успокоения детектива. L тяжело дается поражение, и, не имея возможности контролировать Лайта круглосуточно, он снова скатится в пропасть сомнений. – Мне это тоже не нравится, – бормочет L, защелкивая железный обруч на своей руке, и Лайт понимает, что детектив говорит не о наручниках. – Но как же наши свидания?! – Миса надувает щеки, и тянет Лайта на себя. Тот едва не падает от резкого движения – потрясения сегодняшнего дня хорошо подкосили его. – Будем ходить втроем, – удивленно пожимает плечами детектив. Лайт утомленно вздыхает, и позволяет этим двоим браниться между собой. Он оглядывает членов команды, и замечает, что каждый из них выглядит потрепано – видимо, заключение повлияло не только на узников. Из разговора в машине по пути к штабу он понял, что отец также попросил взять его под арест, и это объясняет его худобу и такую нехарактерную неопрятность в его образе. Но хуже всех выглядит Рюдзаки. Он словно измельчал, растворился – всегда бледная кожа стала тонкой, прозрачной. Круги под глазами, прежде темные, превратились в абсолютно черную разметку черепа. Острый взгляд потускнел, затупился, подернулся белесой дымкой, будто бы спрятался внутрь себя. L стал похож на собственный призрак, отзвук былой гениальности, и Лайт встревожен такой переменой. Наконец, не выдержав пустой болтовни, Айдзава выставляет девушку из комнаты, и Ягами невидящим взглядом провожает ее. – Лайт, – внезапно где-то рядом раздается низкий голос. Лайт рывком поворачивается и почти сталкивается с находящимся уже так близко лицом Рюдзаки. Он едва не отшатывается, но в последний момент берет себя в руки и выдерживает тяжелый взгляд. – Тебе и правда нравится Аманэ? Лайту не хочется отвечать на этот вопрос при всей группе, в особенности – перед отцом. Но детектив не оставляет ему выбора: – Нет. Я же говорил, что это не взаимно. – Тогда, не мог бы ты сделать одолжение, и притвориться, что это не так? Видишь ли, я уверен, что она как-то связана с делом второго Киры. И я освободил вас в надежде на то, что ты поможешь найти ключ к разгадке. Лайт видит, как поза сыщика едва уловимо изменилась: он выставил плечо вперед. Ягами понимает, что происходит, — это вызов, очередная проверка. Вряд ли он сможет узнать что-то такое, чего не выпытал из Мисы детектив за два месяца. Но ему даже не придется лгать, чтобы ответить правильно: – Рюдзаки, – он сосредоточенно всматривается в черные глаза, пытаясь понять, находят ли отклик его слова. – Я не могу поступить так с девушкой. Я готов на многое ради этого дела, однако я не стану топтать чужие чувства. Мгновенье L продолжает смотреть на Лайта, но затем он отворачивается, и подросток не может разобрать, что увидел в его лице – что–то, отчего ему стало не по себе. Цепь натягивается – детектив бредет к своему рабочему месту. – Кстати, – Лайт поспешно следует за свои поводырем. – Мы так и планируем скитаться по отелям? Не будет ли лучше найти какое-то постоянное место? – Как раз это я и хотел обсудить, – L разворачивает экран ноутбука так, чтобы все могли видеть изображение на нем. – Строительство началось сразу же, как я прибыл в Японию. Сейчас штаб готов, и он оснащен всеми возможными средствами защиты от проникновения, в том числе и сетевого взлома – я попросил разработать систему для отслеживания смертей, которая будет собирать информацию по всем известным источникам. Все железо находится в здании, поэтому доступ извне ограничен. Лайт смотрит на модель небоскреба, которому уготовано стать их новым штабом, и при виде этой громадины его цель также возносится на девяносто три этажа вверх. Желание поймать Киру пульсирует в висках, и он чувствует, как все его существо выстраивается вокруг новой опоры. Это здание становится для него символом, отражением его стремлений. – С завтрашнего дня мы переезжаем туда. – Ого! – восклицает Мацуда, явно испытывая не меньшее воодушевление. – А ты серьезно настроен, Рюдзаки! Сколько же ты денег угробил на это расследование? – Я просто хочу закрыть это дело как можно скорее, – едва слышно говорит L, и Лайт замечает, что тот смотрит на собственное творение пустым, ничего не выражающим взглядом.

***

Всю первую неделю после переезда в новый штаб Лайт ощущает дискомфорт от новой обременительной связи. Базовые потребности, такие как сон, душ, туалет, осложнялись: для избавления от одежды необходимо было снять один из наручников, и детектив размыкал только свой. Лайту приходилось протягивать рукав кофты по всей череде железных звеньев. Дверь в санузел оставалась всегда приоткрытой, и под горячей струей воды всегда ощущался холодок, сквозящий из щели. Но самым неприятным было раздражение Рюдзаки. Оно ощущается физически, словно между ними протянут эмоциональный электрод. Цепь натягивается до предела при каждом движении детектива, и Лайт уверен, что L делает это намеренно. По всем признакам Рюдзаки отстраняется от него. Детектив держит дистанцию несмотря на то, что сам же ее ограничил. Он целыми днями молчит и игнорирует все просьбы своего узника, начиная от потребности справить нужду до необходимости пройтись до принтера. Однажды Лайт в приступе гнева после нескольких безуспешных просьб рванул цепь на себя, едва не уронив сыщика с насиженного места – ему пришлось ухватиться за край стола. – Ты мог просто попросить меня, Лайт, – безразлично прокомментировал внезапный порыв Рюдзаки, но Лайт практически кожей ощутил волну неприязни, исходящую от детектива. При всем этом L не выказывает ни малейшего интереса к расследованию. На всех обсуждениях он выступает в качестве безразличного слушателя. Хотя, слушать он, кажется, тоже перестал. Он целыми днями сидит в своей привычной позе, и даже странные ритуалы, вроде построения сахарных пирамид и возведение башенок из мусора, детектива больше не занимают. Это, в свою очередь, бесит самого Лайта. Подросток с ужасом обнаружил, что за время его заключения все данные, полученные по жертвам Киры не были даже отсортированы. Дело буксовало уже два месяца, и, кажется, никого это даже не волнует. Незаметно для всей команды контроль над расследованием полностью переходит к Лайту. Каждое утро следователи смотрят в первую очередь на него, ожидая поручений, и только потом на Рюдзаки – обеспокоенно. Что странно, детектив оживает на встречах с Мисой, словно отвлеченная болтовня с кем угодно, кроме Лайта, выглядит для него приятной перспективой. Вот и сейчас они переругиваются, сидя друг напротив друга, и Лайт, не скрывая досады, прерывает ворчанье Мисы: – Помолчи, Миса. Рюдзаки, – он разворачивается к детективу. – Где весь твой энтузиазм? Ты занимаешься чем угодно, кроме расследования. – Энтузиазм? – переспрашивает L, и его лицо мрачнеет. – Его и нет. Мне кажется, я в депрессии. Я был уверен, что ты Кира, но сейчас ты кажешься невиновным. Я, конечно, все еще подозреваю тебя, поэтому и надел наручники. Но, кажется, Кира умеет управлять людьми, и передает способность убивать от человека к человеку. Лайт хмурится: – То есть, ты думаешь, что нас с Мисой сделали Кирами? Взяли под контроль? L только обреченно вздыхает, и Лайта снова ощущает исходящее от сыщика раздражение. Он чувствует себя провинившимся школьником, которому учитель в десятый раз объясняет, за что он наказан. – Да, я в этом не сомневаюсь. Когда тебя поместили под стражу, ты определенно был Кирой, но доказать это у меня не получится. К тому же, с огромной вероятностью я предполагаю, что вы просто забыли обо всем, что делали, – он десертной ложечкой зачерпывает кусок чизкейка и смотрит на него, как на последний рушащийся оплот надежды. – Поэтому, даже если мы и найдем нового Киру, сила перейдет кому-то другому. И это будет тянуться бесконечно. Лайт со всех сил прикусывает нижнюю губу, лишь бы не сорваться. Но L тем временем продолжает монотонно выкладывать свою теорию: – Поиски Киры бесполезны, это замкнутый круг. Мы все здесь только зря рискуем собственными жизнями. К голове приливает отравленная яростью кровь. Цель, которую он только обрел, не может быть бессмысленной. Они найдут Киру и привлекут к ответственности, а иначе зачем он прошел через все эти мучения? Он гнил в гребанной темнице два месяца, пока L тешил свое самолюбие, не желая признать собственные ошибки. Он сам загнал себя в рамки безысходности, но Лайт не позволит отнять уверенность у себя. – Рюдзаки, – рычит Лайт, и, не вполне осознавая, что делает, бьет детектива кулаком в лицо. Тот отлетает от удара на пару метров, и, поднимаясь, смотрит на подростка с неприкрытой ненавистью. – Да что, черт возьми, с тобой такое?! – кричит Ягами вне себя. – Одна из твоих теорий не подтвердилась, и ты уже готов сдаться?! А как же все те люди, которые уже отдали жизнь за это расследование?! Все невиновные, полицейские, агенты ФБР? Они тоже отдали свою жизнь зря?! – Кажется, ты меня не так понял. Моя теория не была ошибочной. Но как бы там ни было, – челюсть Лайта буквально сносит в ответном выпаде ногой. – Око за око, друг мой. L словно ждал повода выплеснуть свое недовольство. Он вкладывает в удар все силы –Лайт чувствует это по болезненной пульсации в месте удара. – Да брось! – восклицает он, приходя в себя. – Ты просто хочешь, чтобы я оказался Кирой! L прищуривается, и в глазах его пляшет недобрый огонь. – Хочу? – повторяет он, словно взвешивая свой последующий ответ. – Да, Лайт, ты прав. Мне хотелось, чтобы ты оказался Кирой. Теряя последние остатки самообладания, Лайт одним прыжком преодолевает расстояние натянутой цепи и снова с размаха впечатывает кулак в бледную скулу. Они дерутся, забыв о том, что за ними наблюдает вся следственная команда. Все копившееся негодование, вся несправедливость, свершенная над ним и Мисой, находит выход в разъяренном телесном контакте. Лайт не чувствует боли, он не знает, сколько раз он бил и получал удар в ответ. Реальность жизни накрывает его в этом кипении крови, сбивчивом дыхании и напряжении мускулов. Их прерывает звонок Мацуды, когда они вцепляются в ворот друг друга, готовые к очередному наступлению. Лайт, мгновенно протрезвев, смотрит на устроенный бардак, застывшую в ужасе Мису и взъерошенного детектива. Ему становится стыдно за свою несдержанность, и он разжимает хватку. Спустя несколько минут они просят прощения у девушки и выходят из комнаты. Но Лайт замечает, что цепь между ними расслабленно провисает и удовлетворенно звякает с каждым шагом.