Damaged Like Us

      Держа одну руку на руле, я еду в продуктовый магазин. Другой рукой я подношу телефон к губам и проговариваю список покупок в приложение для заметок. — Стиральный порошок, яйца, средство для мытья посуды... — Яичный порошок в посуде, — читает в ответ автоматический голос.       Ты, блядь, издеваешься надо мной? Я пристально смотрю на свой телефон. Веселье Фэрроу ощутимо на пассажирском сиденье. — Тормози. — Черт.       Я нажимаю на тормоз и чуть не въезжаю капотом в белый седан. Два дня Фэрроу в качестве моего телохранителя, а я уже ощущаю эффект. Рассеянный. Напуганный. Сексуально неудовлетворенный.       У меня не было секса 48 часов. Этим утром я мастурбировал в душе и чертовски старался не представлять его. Горячая вода окатывала мои расправленные плечи, я наклонил голову вперед, и теплая вода полилась на мои каштановые волосы. Левая рука была сжата в кулак до побеления костяшек — я слишком сильно прижимал ее к кафельной стене. Моя правая рука поглаживала мой пульсирующий член, который стоял по стойке смирно, умоляя об освобождении.       Одна фантазия крутится по кругу, сколько бы я не прогонял ее прочь, не пытался вытеснить.       Фэрроу заходит в душ прямо за мной. Туман окутывает стеклянные двери. Наслаивая удушающую жару. Его властное, напористое тело прижимается к моей мускулистой спине. Затем его сильная рука обнимает меня за талию, и его большая ладонь кладет мою руку с побелевшими костяшками на кафельную стену.       Он держится крепко. Вода каскадом стекает по его коже, повторяя изгибы его мышц. Мой взгляд путешествует по его покрытой тату коже. Его мягкие губы скользят по основанию моей шеи, медленно двигаясь к моему уху.       Он шепчет на ушко самым глубоким, самым хриплым голосом, которым только может быть. — Максимофф. Фэрроу щелкает пальцами у моего лица. Дерьмо.       Я выдергиваю себя из фантазии. Возвращаюсь в настоящее, где я веду машину. Где я слишком крепко сжимаю свой телефон в одной руке. Где Фэрроу смотрит на меня так, словно я только что улетел в неизвестное измерение. Как я вообще снова попал в ту сцену в душе?       Я просто пытался напомнить себе забыть об этом. Как всегда.       Фэрроу открывает рот, и, прежде чем он спрашивает, куда я мысленно отправился, я опережаю его. — Я думал о Джейни.       Что, черт возьми, со мной не так? Джейн? Серьезно? Я сдерживаю желание съежиться. Может, она и моя лучшая подруга, но она также и моя двоюродная сестра. Я быстро добавляю: — Ты же знаешь, мы едем сейчас, чтобы встретиться с ней в продуктовом магазине.       Отчасти эта правда. Мы почти все делаем вместе.       Фэрроу смотрит на меня еще пару секунд, ничего не говоря. Мои мышцы напряглись, тело разгорячилось. По крайней мере, я не вспотел. По крайней мере, у меня не встало. Он протягивает ко мне руку. Мои брови сходятся на нем. Фэрроу кладет руку на спинку моего сиденья. — Тебе нужно время? — Для чего?       Я становлюсь абсолютно неподвижным, но я постоянно смотрю то на него, то на дорогу. Я думал, что он собирается сделать резкое движение рукой. Его губы медленно приподнимаются, и он чешет бровь в том месте, где у него пирсинг со штангой. — Ты кажешься рассеянным, — это все, что он говорит. — Я в порядке.       Я сжимаю руль в десять раз сильнее и продолжаю облизывать губы, как будто собираюсь сказать что-то еще. Мне нечего предложить, кроме как трахнуть меня. Он же твой телохранитель.       Да, но, когда я припоминаю себе это, он становится более привлекательным для меня. Я не думал, что так может быть. Когда он не ходит за мной попятам, я представляю его рядом со мной. Мой мозг отказывается не думать о нем хотя бы минуту, это миссия невыполнима. — Дай его мне. Фэрроу указывает на мою руку. Мой телефон? — Что? — Поскольку ты не разрешаешь мне вести машину, я могу сделать самый минимум и напечатать твой список покупок.       Мне следовало бы отказаться от написания списка за рулем, но я не решаюсь передать телефон Фэрроу. Мне самому нравится этим заниматься. — Ты не мой помощник. — Я тот человек, который пытается убедиться, что ты не угробишь нас в автоаварии. Тебе, очевидно, нужны две руки на руле, так что...       Он машет мне, чтобы я убрал телефон, и в ответ на моё молчании добавляет: — Или ты можешь остановиться и позволить мне вести... Я бросаю свой телефон ему на колени. — Ты так не хочешь, чтобы я вел машину. Он опирается ботинком о сиденье, локоть кладет на согнутое колено, и берет мой телефон в руки. — День, когда я, наконец, буду водить тебя по городу, будет праздником на моей улице. — День, — говорю я сухо, — ты имеешь ввиду день, который никогда не настанет? Ты про этот день говоришь? Я замечаю, как он закатывает глаза, прежде чем указываю на свой телефон. — Он не заблокирован? — Я уже открыл заметки. Он исправляет орфографические ошибки, допущенные приложением. — Джейни написала мне, что ей нужно.       Я меняю полосу движения. Теперь за мной следуют два фургона папарацци, поэтому я постоянно смотрю в зеркало заднего вида. — Ее сообщение должно быть на самом верху. Он издает долгий свист. — Сто непрочитанных текстовых сообщений, — я чувствую его удивление, когда он говорит: — так на самом деле ты нарушаешь свой моральный кодекс. Я свирепо смотрю на него, а затем тянусь за телефоном. Он убирает его за пределы моей досягаемости. — Ты не должен игнорировать свою семью. — Ты думаешь, что ты самый умный.       Я без усилий лавирую между двумя пикапами и объезжаю папарацци. — Эти сообщения только за сегодняшний день, Шерлок. Я выключаю поворотник. — Ты серьезно? — Да. Я участвую в двенадцати групповых чатах с разными членами семьи.       Одних только двоюродных братьев у меня одиннадцать. Это, если не считать моих родных братьев и сестер, а также родителей. А еще же есть дяди тети. Мы все общаемся друг с другом. — Если я не могу ответить днем, то я читаю сообщения ночью. Он прокручивает сообщения Джейн. — Если у кого-то возникает чрезвычайная ситуация, что ты тогда делаешь? — Я просматриваю сообщения на всякий случай, если кто-то сходит с ума, но в большинстве случаев они могут позвонить, если это серьезно.       Мне, как ни странно, легко говорить о своей семье с Фэрроу. Обычно я не говорю о семье. Я доверяю ему. Помогает то, что он был связан с моей семьей задолго до того, как стал личным телохранителем. Это тоже своеобразная проблема, но немного другого плана. Когда наступает тишина, он набирает нужные продукты в заметках и говорит: — Джейн просит шоколадных черепашек, крендельки, тампоны и пакеты с лимонадом.       Он регулирует вентиляционные окно и направляет его на меня. Я перевожу взгляд на дорогу. — Тебе холодно? Я могу настроить кондиционер, если это необходимо. Он все еще печатает в моем приложении. — Ты так выглядишь сексуально. Как, черт возьми, он может такое говорить? — Неправда, — опровергаю я и увеличиваю температуру воздуха до более высокой. Фэрроу включает свой телефон. — У меня еще есть время позвонить в магазин. Я могу попросить кого-нибудь собрать корзину со всеми товарами из вашего списка.       Это безопасный вариант. Так покупатели не будут окружать меня в проходах. Известно, что Альфа сделала еще один шаг вперед и стала закрывать продуктовые магазины, предоставляя моим родителям, тетям и дядям уединение и безопасные выходы и входы. — Нет, — твердо говорю я. — Я бы предпочел просто сам ходить за продуктами. Это занимает у меня два часа, но мне не нравится идея, что меня ждут и отнимают чье-то время. — Хорошо.       Похоже, он действительно согласен с таким сценарием событий. Я ожидал двухминутного спора. Мои напряженные мышцы немного расслабляются. — Честно предупреждаю, — говорю я ему, — папарацци набросятся на меня, когда мы выйдем из магазина. Они подойдут поближе, чтобы сфотографировать что у меня в пакетах. Он внимательно слушает. — Мне все равно, смогут ли они увидеть, что я купил, так что не беспокойся об этом. Пускай подходят. Мне просто нужно быть в состоянии купить все что нужно за ограниченное количество времени. — Хорошо. Его непоколебимая уверенность согревает меня изнутри. Он поднимает мой телефон. — Тебе еще что-нибудь нужно? — Говяжий фарш, чипсы, приправа для тако, любые рогалики, овсянка, протеиновые батончики и коктейли...       Мне нужны презервативы. И побольше смазки. Блядь.       При моей резкой остановке я чувствую, что в нем назревает замешательство, но он заканчивает печатать список. Я не должен думать о том, о чем можно говорить с Фэрроу, а о чем не стоит. В какой-то момент у меня будет роман на одну ночь. Он может услышать мой оргазм через гребаную дверь или стену. Я старался не делать секс запретной темой в своей жизни. С людьми, которым я доверяю, я стараюсь говорить об этом так же легко, как о погоде. Мои родители воспитали меня так, чтобы я видел секс только в позитивном свете. И так должно быть, иначе я не превращусь в мертвый, безжизненный труп. — Что-то еще? Фэрроу смотрит на меня. Я меняю хватку на руле. — Ну... три коробки презервативов и смазка на водной основе, — говорю я, мой резкий голос сейчас больше похож на зазубренный нож, готовый разделать Фэрроу.       Успокойся. Не нервничай. Я осознаю ситуацию.       Фэрроу опускает ногу на автомобильный коврик, садясь прямо. Он что-то печатает на моем телефоне, молчит. Я не могу понять его реакцию. Не сейчас, когда я концентрируюсь на движении автомобилей и фургоне, который почти касается моего бампера.       Я превышаю допустимую скорость только на двадцать пять километров. Чтобы показать ему, что это не “привычка превышать скорость”, а выбор, который я могу контролировать. Выбор, который я делаю. Но трудно не разогнаться сверх нормы, когда папарацци так близко. Я ускоряюсь. Просто чтобы обогнать Мустанг и сменить полосу движения. Увеличиваю дистанцию между мной и папарацци. Когда я сбавляю скорость, Фэрроу опускает руку на среднюю консоль. Закончив печатать, он говорит: — Смазка на силиконовой основе ощущается лучше, чем на водной. Я бросаю на него взгляд. Только один раз. — Я никогда этого не пробовал силиконовую смазку.       Он прижимает руку ко рту. Что это значит?       Я начинаю поглядывать на дорогу. Потом на него, потом на дорогу, снова возвращаю взгляд к нему, и я понимаю — он улыбается. Когда я замечаю выражение его лица, он опускает руку, его губы так широко растягиваются, и он ерзает на своем месте и наклоняется чуть вперед, когда печатает что-то в моем телефоне. — Что ты делаешь? Он поворачивает ко мне голову, и выбеленные пряди волос падают на его ресницы. — Записываю для тебя мою любимую смазку, волчонок.       Я напрягаю свой пресс, чтобы, не дай бог, я не начал твердеть “внизу”. Дорогой мир, я ненавижу тебя. С наилучшими пожеланиями, человеческое существо, которое пытается не распасться на кусочки. — Круто, — говорю я, когда он передает мне мой телефон.       Да, так круто. Позволить моему телохранителю, в прошлом моему крашу, выбрать для меня смазку. Определенно, это не заставит меня фантазировать о нем чаще. Ага, конечно. Так умно с моей стороны. Я просто гений. Может быть, мне не следовало бросать Гарвард.