Damaged Like Us

С багажом в руках я поднимаюсь первым через два пролета по узкой деревянной лестнице. К большому огорчению Максимоффа. Я уверен, что он хотел бы идти впереди, но на этот раз он должен быть вторым после меня.  И теперь, так будет всегда.  Дело не в том, что я напыщен или высокомерен. Для его безопасности он должен научиться позволять мне руководить.  Густая тишина тянется, пока мы оба поднимаемся по лестнице. Я не привык к такому напряжению, и сомневаюсь, что он тоже.  Видите ли, я не просился быть его телохранителем. Я не претендовал на эту должность и не подавал заявление на перевод. Я вошел в эту роль по просьбе его мамы.  Мне нравятся перемены.  Я приветствую перемены.   Но когда одно из моих любимых занятий — выводить из себя Максимоффа Хейла — я не уверен, что согласился бы добровольно на эту работу.  Напряженность сгущается между нами, прежде чем Моффи предупреждает меня:   — Твоя комната маленькая.  В конце концов я улыбаюсь, потому что много раз бывал в этих двух таунхаусах. Они идентичны. На втором этаже есть две спальни и единственная ванная. Третий этаж, что мансарда, является одной большой спальней. Все остальные комнаты на втором этаже заняты.  Максимофф живет на третьем этажа в другом таунхаусе. Комната, едва достаточная для полноразмерной кровати, книжной полки и комода.  Я собираюсь жить в идентичной версии той же самой комнаты на третьем этаже.   — Все хорошо. Эта комната такого же размера, что и твоя.   Я оглядываюсь на него.  Всего двумя ступеньками ниже меня одна из самых любимых знаменитостей уверенно и взволнованно следует за мной по пятам.  И он легко взваливает на плечи мой двадцатикилограммовый чемодан, словно солдат, который несет свой рюкзак. Он не пытается выставить напоказ насколько он силен. Ему просто так удобно. Удобно, чтобы подниматься по этой узкой лестнице, давая себе хоть немного свободного пространства.  Его рельефные бицепсы натягивают ткань зеленой футболки.  Я улыбаюсь. Я уверен, что большинство людей прямо сейчас упали бы в обморок у его ног. Возможно, они бы заикались при его виде. Может быть, попытались привлечь его внимание. Даже стали бы говорить все правильные вещи, чтобы произвести впечатление на него.  Однако, здесь только я.  — Если бы только твоя грамматика была так же хороша, как твои навыки поднятия тяжестей, — говорю я ему, — ты бы был настоящим оппонентом для меня.  — Если бы только твое остроумие было действительно смешным, то я бы засмеялся.  Я улыбаюсь шире.   — Я не пытался рассмешить тебя, волчонок.  Моффи стонет от раздражения, но его губы медленно приподнимаются. Он морщит лицо, пока его черты не становятся хмурыми.  — Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашиваю я и продолжаю подниматься по лестнице.    Он бы треснул меня, если бы у него были свободны руки, но он не отпускает чемодан. Никогда не думает об этом. Многие таблоиды считают Максимоффа Хейла самой горячей знаменитостью номер один.  Это точно.  У него глаза, похожие на травинки, линия подбородка такая же резкая, а черты лица настолько поразительные, что он уже стал драгоценной мраморной реликвией, даже без упоминания про его статное, не от мира сего, блядь, тело.  И он проник в мои мысли так, что тяжело себе представить. Это началось три года назад. Во время его первого семестра в колледже.  Я только что стал личным телохранителем его мамы, и она присутствовала на одном из его соревнований по плаванию. Я сидел на трибунах и наблюдал, как он выбирался из университетского бассейна; над его головой висели знамена Лиги Плюща(1), латинские знаки отличия были выведены на стенах.  Его мышцы напрягались, когда он стоял прямо и уверенно при росте 188 сантиметров. Вода стекала по его загорелой коже. Его ноги были более мускулистыми. Плечи широкими. Он выглядел старше.  Помню, я подумал: "Максимофф Хейл — мужчина".  После этого его образ буквально всплывал в моей голове. То, что я был телохранителем его мамы, на самом деле, не помешало мне представить Максимоффа голым и склонившимся над кроватью. Всякое случается. Люди западают в память, когда пытаешься их забыть.  Я просто рад, что у меня хороший вкус.  Когда я осознал, что меня назначили его телохранителем, я не зацикливался на том факте, что он меня привлекает. Это не имеет значения.  У меня могла бы быть его фотография в рамке, на которую я бы дрочил каждый вечер (я этого не делаю), но я бы все равно выполнял свою работу на 100%.  Я хороший телохранитель. Я знаю свою работу.  Один из лучших в своем деле, и ничто и никто не изменит того факта, что я теперь буду защищать его.    Пока мы снова не впали в неловкий ступор, я добираюсь до верха лестницы, где находится единственная дверь. Я вхожу в свою новую комнату, Максимофф идет следом.  Я издаю долгий свист.   — Ты решил предупредить меня, что комната маленькая, но ты не сказал, что она душная и затхлая.  Я бросаю свой багаж рядом со своей двуспальной кроватью и проверяю пружины кровати ботинком. Ладно, сойдет. Ничего кроме матраса и коробчатых пружин.  Моффи оставляет мой чемодан у двери.   — Я проверю кондиционер.  — Не стоит.  Я потираю рот пальцами, мои губы пронзает холод от пирсинга. Конечно, если бы я сказал, что здесь жарко, то это бы побудило его включить кондиционер.   — Я ценю твою заботу, но именно здесь и сейчас тебе стоит перестать относиться ко мне как к гостю, брату или сестре или любому другому человеку, с которым ты чувствуешь необходимость нянчиться и опекать, — я выдерживаю его сильный взгляд, — и да, становится жарко. Мы все-таки на мансарде.  — Я даже и не думал, что здесь так, — сухо говорит он. — Я просто жил по соседству в течение трех лет, думая, почему, черт возьми, моя комната похожа на адскую сауну? Слава Богу, ты здесь, чтобы поделиться этой безграничной мудростью.  Мне приходится прислониться к кирпичной стене, мне так смешно.  Сарказм просто записан в его ДНК. Он не лезет за словом в карман.  Я жестом приглашаю его пройти вперед.   — Заходи.  — Ладно.     Я закатываю глаза, прежде чем отойти от внутренней кирпичной стены. Я понимаю, что они все кирпичные. К счастью, плесени нет, но деревянные потолочные стропила выглядят так, словно с них не вытирали пыль лет десять.  Я оттягиваю футболку с груди. Здесь, должно быть, градусов пятьдесят. В Филадельфии август, летняя жара все еще присутствует, но при выключенном кондиционере на первом этаже температура ощущается намного ниже по сравнению с мансардой.     Я собираюсь открыть единственное окно, но Моффи уже подходит к подоконнику. Полностью игнорируя мои слова, сказанные ранее.  Я приподнимаю голову вверх, сдерживая себя от очередного закатывания глаз.  Он понятия не имеет, что сегодня утром я провел шесть часов, изучая всю информацию о нем, о всех входах, выходах, а также окнах двух таунхаусов.  Одной из рекомендаций службы безопасности Омеги гласит, что необходимо держаться подальше от окон. Я больше не нахожусь в закрытом районе. Окна выходят на общественные улицы. Это означает, что любой может взять камеру, направить объектив вверх и попытаться заснять его.  44-е правило Моффи: "Я сам открываю свои окна." И в этом кроется разлад. Его мама приветствовала все, что советовали для ее безопасности, но Моффи предпочел бы прожить свою жизнь как можно более свободно.  Это считается опасным.  Видите ли, для знаменитостей существует очень тонкая грань между свободой и безопасностью. Я борюсь за то, чтобы дать клиенту эту золотую середину. Особенно для такого человека, как Максимофф, который хочет этой свободы. Но чем больше он пытается защитить себя сам, тем больше у нас будет проблем.  Он не может быть сам себе телохранителем.  Это невозможно.  — За каждое открытое тобой окно, я открываю два.  Он останавливается у подоконника.   — Почему, черт возьми, я должен соглашаться на однобокое соглашение, которое играет только в твою пользу?  — Потому что один к двум лучше, чем один к трем.  Он облизывает губы.   — Как насчет один на один?  Я качаю головой из стороны в сторону, раздумывая меньше секунды.   — Нет.  — Да.  — Хорошо, — я быстро соглашаюсь, удивляя его, но мне действительно просто нужно, чтобы он позволил себе осознать, что я тоже не буду отступать. Один к одному лучше, чем один к нулю.  Моя работа заключается в принятии решений за доли секунды, которые влияют на его жизнь. И я тонко и быстро взвешиваю риски. Мое окно выходит на разросшуюся магнолию, которая загораживает вид на улицу. Кроме того, если бы он заботился о том, чтобы его засняли на камеру, он бы не стал активно лезть в окно прямо сейчас.  Вывод:  Риск — низкий.  Окно — хорошо, Моффи, можешь открыть его.  Я внимательно слежу за ним и достаю из сумки свои черные простыни и постельное белье.  Максимофф распахивает старое окно, напрягая мышцы. Старое дерево скрипит, когда достигает верха.  Когда он возвращается к моему матрасу, он хрустит костяшками пальцев. Моффи просматривает мою постель, его телефон жужжит в кармане джинсов, но он вибрирует с тех пор, как я впервые увидел его сегодня.  Ранее я сделал вывод, что он игнорирует свои сообщения.   — Тебе нужна минутка? — я спрашиваю.  — Для чего?   Он суров, но всегда стоит по стойке смирно, как будто на одном дыхании готов броситься в бой, чтобы спасти свою семью.  Я почти улыбаюсь.   — Минута, чтобы осознать.  Он делает сильный вдох.   — Конечно. Просто замени эту минуту на сто лет, и все будет хорошо.  Я упираюсь коленом в матрас, моя рука скользит в карман.   — Если я дам тебе столетие, ты столько не проживешь.  — Отлично. Ты сможешь охранять мой труп.  Мои брови поднимаются.   — Это действительно восхитительно, что ты думаешь, что я переживу тебя.  — Кто сказал, что нет?  — Я на пять лет старше тебя, — я нахожу в кармане жвачку и снимаю фольгу, — и я все еще выше тебя.   На два сантиметра.  — Я совсем забыл, что в твоей долбанной альтернативной вселенной рост определяет продолжительность жизни.  Я коротко смеюсь и засовываю жвачку в рот.  Мы неподвижно стоим по обе стороны моей кровати, и никто из нас на самом деле не двигается. Я смотрю на то, во что Моффи одет: простая зеленая футболка, джинсы и дешевые парусиновые часы. Он выглядит так, будто стоит двадцать баксов, а не больше миллиарда.  Его спокойствие и смирение делают его еще старше.  Мои глаза поднимаются к его, и он заметно напрягается.  Одному из нас нужно высказаться. Без шуток. Никакого юмора. Я редко веду с ним серьезные разговоры, и чтобы быть его телохранителем, наши серьезные разговоры должны перевешивать все остальные.  Я провожу обеими руками по волосам в третий раз за сегодня. Откидывая пряди назад.   — Какие у тебя планы на сегодняшний вечер?  Мои слова, должно быть, окатили его, как ведро ледяной воды. Он съеживается, отводит взгляд и несколько раз качает головой.   — Это чертовски странно.  Я медленно жую жвачку, думая о том, с чего начать. Я привязываюсь к его жизни. А не наоборот. Я был бы так же раздражен, если бы наши позиции поменялись местами.  — Помоги мне застелить постель, — говорю я.  Максимофф легко обходит кровать и жестом просит меня отдать ему уголок простыни. Я передаю.  Он никогда бы не ответил отказом на чью-нибудь просьбу о помощи. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз просил его помочь мне с чем-нибудь.  Скорее всего, такого не было.  Мы оба заправляем простыню по углам матраса, а затем я бросаю ему подушку и черную наволочку.  Я смотрю на него долгим взглядом, и его изумрудно-зеленые глаза поднимаются к моим карим. Мы замедляем шаг, и никому из нас не нужно говорить, чтобы почувствовать напряжение в воздухе.  Я знаю откуда напряжение.  Он знает откуда.  Секс.   Секс — это нетронутая тема.  Максимофф Хейл — самый завидный холостяк в стране. Общеизвестно, что он часто посещает ночные клубы и бары. Это моя работа — скрывать от СМИ, сколько у него было связей на одну ночь.  Команда безопасности сплетничает, но Деклан никогда ни с кем не делился тем, скольких людей трахает Максимофф. Теперь я должен хранить этот секрет.  И с кем бы он ни захотел переспать, на мне лежит особая ответственность не только за то, чтобы встретить этих людей.  Но мне нужно допросить их.  Они подписывают соглашение о неразглашении. Я буду стоят у двери его спальни на случай, если случится что-то плохое. Я буду там, пока они не уйдут. Я даже выведу их из его таунхауса.  Я тот, кто должен защищать его член. И его сердце.  — Ты можешь доверять мне, — говорю я ему.  Он надевает наволочку на подушку.   — Я должен доверять тебе. Есть большая разница.  Я надуваю пузырь и наклоняю голову вперед-назад, обдумывая оба утверждения.   — Ты увидишь, что сможешь доверять мне быстрее, чем тебе кажется. Теперь я работаю на тебя. Я. А не твоя мама.  От этих слов его плечи немного расслабляются. Вся команда безопасности часто ссылается на родителей, поскольку большинство детей Хейла, Медоуза и Кобальта все еще несовершеннолетние.  Из страха родительского гнева и последующего увольнения многие телохранители в мгновение ока донесли бы на Максимоффа его родителям.  Я не буду.  Я не боюсь ни родителей, ни возможности быть уволенным. Три года, почти 24 часа в сутки охраняя его маму, что было той еще задачкой. Она застенчива, помешана на сексе, а ее неуклюжее телосложение и мягкие черты лица делают ее вечно молодой: круглые щеки, каштановые волосы до плеч и зеленые глаза, как у Моффи. Люди видят в ней легкую мишень.  Мне много раз плевали в лицо. Я наносил правые хуки в челюсть, апперкоты по ребрам — все это ради нее. Я сломал одному ублюдку скулу, и впоследствии на меня подали в суд. Хотя, он был тем, кто пытался залезть ей под платье.  Я разоружал бандитов, носителей ножей и хейтеров, вооруженных пластиковыми водяными пистолетами, пакетами с блестками, фаллоимитаторами — любыми вещами, которые могли хоть как-то нанести вред. Я вытаскивал Лили из неистовой толпы, которая раскачивала ее машину. Я проверил тысячи комнат и ванных, прежде чем она смогла войти. Я позаботился о том, чтобы никто в этом гребаном мире не поднял на нее руку.  Я живу своими действиями, и мои действия говорят: я лучший во всем, что я делаю.  И если бы кто-то действительно хотел меня уволить, они бы сделали это много лет назад всякий раз, когда я выключаю связь и оставляю пробелы в своих ежедневных записях, где я должен был записывать, что Лили делала и где была. Эта стандартная практика служит скорее для разжигания сплетен в службе безопасности, чем проявление настоящей озабоченности по поводу защиты моего клиента.  Максимофф бросает мою подушку на кровать.   — Так что это для тебя, повышение или понижение в должности?  Я заправляю свое черное одеяло.   — Это перевод. Все сотрудники службы безопасности зарабатывают одинаковую сумму денег. За исключением того, что ты зарабатываешь больше, если возглавляешь отряд.  Я вытираю пот со лба бицепсом, жар не спадает.  Моффи использует край своей рубашки, чтобы вытереть свой лоб. Обнажая его разрезанный пресс. Черт. Я небрежно отвожу глаза.  Я выдуваю еще один пузырь своей жвачкой.   — Но эта небольшая ситуация с жильем — определенно понижение в должности.   Я поднимаю глаза и улыбаюсь, когда он показывает средним пальцем на дверь.  — Вот выход, если это невыносимо для тебя.  — Я могу справиться с чем угодно, Максимофф. — я прикусываю жвачку, чтобы улыбнуться шире, — я констатирую факт. — Этот таунхаус старый и маленький. Там, где я жил раньше, было совершенно по-другому.   Семьи Хейл, Кобальт и Мэдоуз живут на одной улице в богатом закрытом районе. Недалеко отсюда.  Пригород Филадельфии.  На одной улице в том же районе они купили два особняка с восемью спальнями только для размещения круглосуточной охраны. Команды Альфа и Эпсилон в настоящее время находятся там; в основном это те, кто защищает родителей и несовершеннолетних детей.  Телохранители из службы "Омега" охраняют восемнадцатилетних и старше — это те, кто разъехался по разным местам, они живут отдельно от семьи.  Соответственно, мы переезжаем вместе с ними. Мы не выбираем, где нам жить. Мы просто живем там, где живут наши клиенты, и случается так, что телохранители заменяются другими.  Кто-то уходит, чтобы создать семью или сосредоточиться на своих детях. Кого-то увольняют за некомпетентность. Кто-то хочет перемен в жизни. В любом случае, три руководителя службы безопасности сменят кого-то из нас, как только появится вакансия.  На этот раз этим человеком просто случайно оказался я.  Я никогда не становился привилегированной частью сил безопасности Альфа. Потому что я ненавижу это. И я был слишком большим индивидуалистом, чтобы быть принятым старшими телохранителями, которые в свою очередь являются ярыми консерватистами. Теперь, когда я часть Омеги, я буду реже встречаться с Альфой, что меня совершенно устраивает.  Моффи заправляет последний уголок моего одеяла.   — Значит, когда служба безопасности узнала, что ты будешь моим телохранителем, никто не прислал тебе открытки с соболезнованиями и не сказал, что тебе было бы лучше улететь на гребаную Луну?  Он выуживает информацию о том, как охрана воспринимает его — потому что Деклан, очевидно, наговорил ему много дерьма.   — Ни у кого не было времени прислать мне открытки, — говорю я, — но, если бы они это сделали, большинство пожелало бы удачи в попытках управлять этим кораблем.  — Звучит справедливо, - говорит он. — Это всё?  Ух ты, а он ничего не знает. Если бы я встретился сегодня лицом к лицу с Декланом, я бы пожал ему руку и сказал: "Ты гребаный придурок". Но мне пришлось бы делать это с двумя третями команды безопасности. У всех нас разные отношения с нашими клиентами.  Я предпочитаю взаимный подход.  — Никто бы меня не пожалел, — я засовываю свою пустую сумку под кровать. — Это не похоже на то, когда Оскара перевели в охрану Чарли. Мы все устроили ему похороны.   Я приподнимаю брови, подмигивая Моффи.  Он слегка улыбается и пару раз качает головой.   — Чарли.  Чарли Кобальт, его девятнадцатилетний двоюродный брат и самый старший мальчик из семьи Кобальт, печально известен тем, что за ним трудно уследить. Сегодня он на Ибице, завтра в Париже, затем в Японии — он спонтанный, непредсказуемый, и из всех детей его откровенные твиты и комментарии становятся вирусными больше всего.  Проходит всего секунда, и губы Моффи начинают опускаться, его скулы заостряются. До меня дошли слухи от службы безопасности, что Моффи и Чарли не ладят.  Я даже видел, как они спорили раньше. Если он редко общается с Чарли, то я буду редко видеть Оскара.  Вот как это работает.  Максимофф проверяет свои жужжащие сообщения, но вскоре после этого засовывает телефон обратно в карман.   — Итак, сегодня я пообедаю здесь. Ты можешь устраиваться, делать все, что тебе нужно, а затем я поеду в свой офис в Сентер-Сити около двух. Я напишу тебе, когда буду в гараже.  — Мне нужен твой номер.  Его брови хмурятся.   — Мы никогда не обменивались номерами?  Я снова медленно жую жвачку.   — В этом не было необходимости, бойскаут.   Когда мы были моложе, я видел его только тогда, когда мне приходилось сопровождать моего отца на прием по вызову или на праздники, на которые нас приглашали Хейлы. Пикники в честь Дня труда, несколько дней рождений. Мы с Моффи не были друзьями.  Ему было всего пятнадцать, когда мне было двадцать. Я учился в колледже с моими ровесниками.  Я наклоняю голову, наблюдая, как он смотрит в пространство. Я машу рукой Максимоффу.   — Я тебя потерял?  Он убирает мою руку, мысленно присутствуя, а затем протягивает руку.   — Дай мне свой телефон. Я добавлю свой номер в свои контакты.  — Ты мог бы просто отдать мне свой.  — Нет.  Я закатываю глаза на твердое "нет", но решаю просто подчиниться и пока отдать ему свой сотовый. Это не тот спор, который мне нужно выиграть.   — Так что насчет вечера? Что-то планируешь?  Он набирает свой номер на моем мобильном и возвращает его.   — Планы на вечер витают в воздухе. Я дам тебе знать, если куда-нибудь поеду.  — Ты собираешься переночевать дома?  Прежде чем ответить, Максимофф стягивает с головы мокрую рубашку и комкает ткань в кулаке.  Мои брови приподнимаются при виде его скульптурного тела, широких плеч пловца и стройного торса, блестящего от пота. Достойный фотографии, денежный снимок для папарацци. Некоторые знаменитости хотят, чтобы такие снимки были запрещены. Некоторые выкладывают такие снимки в Instagram*, так что для папарацци эти снимки перестают что-то значить. Другим же все равно.  Его правило шестьдесят семь: "Не стоит переживать по поводу денег. Это не важно."  Я смотрю на изгиб его длинных рук.   — Является ли спортзал постоянным пит-стопом? Я спрашиваю, потому что твоя мама была тем еще домоседом.   В это время, я обычно проводил свое свободное время в Studio 9 или спал.  Максимофф трет влажный лоб бицепсом.   — Бассейн.  — Только бассейн?  — Ага.  Я провожу рукой по горлу там, где нататуированы мечи.   — Я могу насчитать восемь мест на твоем теле, которые недостаточно проработаны.   Я небрежно указываю на его пресс.  Максимофф пристально смотрит на меня.   — Ты выглядишь разочарованным.  Он привык к тому, что люди внешне заискивают. Я начинаю улыбаться.   — Потому что мой пресс лучше, волчонок.  Он фыркает, затем свирепо смотрит и указывает на меня.   — Сними-ка свою футболку, тогда узнаем.  Я жую жвачку.   — Я люблю рисковать.   Я стягиваю с головы футболку, а затем бросаю ее на матрас.  Его взгляд скользит по черным линиям на моей груди, ребрах и прессе, проходясь почти по всему телу. Моя кожа — это мозаика из черепов, скрещенных костей, мечей, бурной набухающей воды и парусных кораблей. Разноцветные воробьи и ласточки перемежают изображения пиратов в серой гамме.  Я слежу за его взглядом, когда он спускается вниз. Вплоть до ремня моих черных штанов.  Обычно я бы подумал, что он проверяет меня, но у Максимоффа больше этических границ, больше чем у кого бы то ни было. Держу пари, он бы вонзил меч себе в сердце, чем бы нарушил свои границы моральности.  — Мой лучше, — парирует он.  — Нам нужен беспристрастный судья.   Моффи бросает взгляд на дверь. — Джейн еще нет дома.   — Я сказал беспристрастный.  — Найди кого-нибудь, кто меня не знает, и тогда мы поговорим.   Он понимает, что это невозможно. Затем он спрашивает:   — Мой список все еще у тебя в заднем кармане?  — Да.  — Хочешь подправить парочку пунктов в нем?    Его список был подробным, но он определенно опустил важные детали, касающиеся секса. Я даже не видел никаких упоминаний о соглашении о неразглашении в документе, но они должны быть у него, если он хочет трахаться с незнакомцами, и чтобы у него не украли нижнее белье.  Я говорю:   — Я могу запомнить все, что ты мне говоришь.   Я уже выучил его 132 правила в машине, бегло просмотрев восемь страниц. Крепкие руки, острый ум — я закончил медицинский факультет лучшим в своем классе, что привело в ярость половину преподавателей. Я не "выглядел" как положено. Я ежедневно слышал "убери свой пирсинг" и "прикрой свои татуировки".  А когда на втором курсе я сделал татуировки на шее и руках, они были просто в бешенстве. Тем не менее, я закончил университет одним из лучших.  Максимофф не подталкивает меня вытащить договор, чтобы я снова взглянул в него. Он двигается вперед.   — Когда-нибудь, — говорит он, — не сейчас, я исправлю пару пунктов, но пока, я все еще перевариваю эту новую договоренность...  — Отношения, — поправляю я, и его плечи мгновенно сжимаются. Его определенно чертовски раздражает, что мы каким-то образом связаны друг к другом.  Он пропускает мой комментарий.   — Скоро я пойду в ночной клуб и найду кого-нибудь, с кем можно будет трахнуться. Это просто секс — без всяких условий — связь на одну ночь, и мне нужно, чтобы ты запомнил следующее.  — Что?  — Ты не можешь сказать мне "нет".  Мой нос раздувается, а глаза так и хочется закатить.   — Ты можешь быть серьезным?   Его взгляд говорит о том, что это так. — Моффи...  — Максимофф, — он поправляет, что заставляет меня покачать головой и почти в тысячный раз все же закатить глаза. Все в его семье и службе безопасности используют эту краткую форму его имени. Никто, кроме средств массовой информации и общественности, не придерживается исключительно того, чтобы называть его Максимофф. Я предполагаю, что он ставит меня рядом с таблоидами, чтобы попытаться вывести меня из себя.  Он указывает на меня.   — Для парня, у которого такая отличная память, ты довольно часто забываешь называть меня полным именем.  — Максимофф, — говорю я с особым акцентом, и он отталкивает меня обеими руками. Я сталкиваюсь с реальной проблемой. — Вся служба безопасности сказала бы тебе "нет", если бы почувствовала, что кто-то с недобрыми намерениями хочет с тобой переспать. И я бы посоветовал тебе быть умнее, чтобы не наделать ошибок.  Он знаменитость. Миллиардер. Половина населения либо хочет его денег, либо славы, либо его члена. В большинстве случаев всё вместе, а некоторые готовы ради этого переступить черту. Кто-то может накачать его наркотиками. Я могу услышать то, чего он не может.  Перечислять можно бесконечно.  Он обдумывает мои слова едва ли полсекунды.   — Ты должен доверять моей интуиции, как это делал Деклан.  Моя жвачка уже потеряла весь вкус.   — Я буду доверять твоей интуиции, пока она тебя не подведёт. Согласен?  — Отлично. Потому что она меня не подведёт.   Он направляется к двери и покидает мою комнату.                        1 Ассоциация восьми частных американских университетов, расположенных в семи штатах на северо-востоке США.    * Instagram признан экстремистской социальной сетью и запрещена в России. (Извините, но это обязательно)