Roses are red, violets are blue. Can I be loved by you? / Розы красные, фиалки синие. Можешь ли ты полюбить меня?

      Внутри больно и пусто одновременно. Вроде второе состояние должно исключать первое, но увы: этого не происходит.       Просто пустота отдает той горечью, что является спутником невыносимых страданий.       Когда от души отрывается кусочек, и место надрыва кровоточит.              Галф и сам не знает, почему он здесь. Родственники точно закажут цветочные композиции — и от его имени тоже, но ноги сами привели его к маленькому уютному магазину на знакомой улице. Дверь пропускает его с уже привычным звуковым сопровождением, а озарившееся радостью лицо Мью почти мгновенно затухает в тревоге:              — Галф?              Вот и что он скажет?       Они не настолько близки, чтобы изливать душу или плакать в жилетку, но почему-то сегодня так хочется получить поддержку именно от этого человека.              — Мью… — все-таки слезы пробивают напряжение век и начинают срываться вниз одна за одной к стыду парня.              — Эй, — старший тут же откладывает в сторону букет, который собирал минутой ранее, чтобы подхватиться и подойти, кладя руку на плечо. — Что случилось? Я могу тебе помочь?              Плакать, уткнувшись в чужое плечо — это совсем не стыдно, да?       По крайней мере Галф пытается себя в этом убедить.       Сегодня он может побыть немного слабым и раздробленным на тысячи частей, пока есть руки, что пытаются не дать ему окончательно развалиться.       Руки, что сперва аккуратно приобняли его за плечи, а затем, не встречая явного сопротивления, заключили в крепкие объятия.              — Бабушка… она… ее больше нет… и я не успел так много ей сказать… — обрывки слов срываются с губ, но и их достаточно, чтобы принимающая сторона сочувственно выдохнула в макушку и еще крепче обняла.              — Поплачь, если так тебе будет легче… Если захочешь рассказать — я рядом, чтобы тебя выслушать.              И никаких “мои соболезнования” или “мне так жаль”, что вызывают только отторжение и даже раздражение. Эти пустые формальные слова, которые почему-то все вокруг механически продолжают повторять: однотипные, как под копирку, а под ними — ничего нет, только неловкость от того, кто-то оказался в такой ситуации, а ты — нет.       Простое человеческое участие и поддержка — это то, что нужно в тяжелую минуту любому, кто переживает смерть своего привычного мира.              — В прошлом году я тоже проходил через это, — тихий голос разрывает тишину, нарушаемую до этого лишь гулом кондиционера и еле слышными всхлипами.              Галф невольно затихает, чтобы не пропустить ни слова этой, как оказалось, исповеди:              — Это то, о чем ты рассказывал тогда в кафе? Что отец слег после смерти бабушки, а тебе пришлось уйти на заочку, чтобы поддержать семейный бизнес, пока он восстанавливается?              — Да, это был непростой для нас всех период. И нельзя сказать, что я до конца это пережил и отпустил, потому что был очень долго обижен и горевал.              — Обижен? — даже слезы перестали течь из-за удивления.              — Мне никто ничего не сказал, когда бабушка попала в больницу. Она упала и сломала шейку бедра, а в ее возрасте это почти приговор. Несколько дней к ней приезжали все наши родственники, чтобы… попрощаться, а мне никто не сказал, — голос старшего дрожит, потому что он тоже плачет.              — Мью… — рука сама тянется, чтобы коснуться волос парня в успокаивающем жесте.              — Я не помню, что потом мне говорили в оправдание: то ли не хотели меня отрывать от учебы, то ли еще что… Это и не важно, потому что меня разрывало от мысли, что я не успел ей сказать, как сильно я ее люблю и как много она для меня значит… Не успел обнять на прощание. И долгие месяцы корил себя за это и обижался на родителей. Чувствовал сильную вину, что мало звонил, редко приезжал, хотя она была самым дорогим для меня человеком, который постоянно поддерживал меня. Она всегда знала обо мне все: что мне нравится, чем увлекаюсь, как протекает моя учеба, в какие даты у меня экзамены… А когда я приезжал к ней — кормила меня моими любимыми блюдами, самыми вкусными в мире, потому что они были приготовлены с любовью. Но потом…              — Потом?.. — Галф невольно затаил дыхание, ожидая развязки этой печальной истории.              — Но потом я понял, что она и так всегда это знала: насколько я сильно ее люблю и как она важна для меня. Просто в тот момент мне казалось, что без финального свидетельства все те слова любви и благодарности ничего не значат — но это не так… Она хранила все картинки, что я рисовал ей в детстве в подарок, все открытки, все поделки. На самом видном месте на комоде всегда стояла моя фотография с выпускного в школе — она так мною гордилась, как и тем, что я поступил в университет. Поэтому… я уверен, Галф: твоя бабушка тоже знала, как сильно ты ее любишь.              Сложно дышать, потому что спазмы сжимают горло, но он все еще жадно ловит каждое слово:              — Я не религиозный человек, поэтому не могу тебе сказать успокаивающие вещи про рай или о том, что ее душа все еще жива и рядом с нами. Но мне хочется верить, что какая-то доля истины в этом есть. Поэтому ты все еще можешь сказать все то, что накопилось внутри — и она тебя услышит. Или сделать. Может есть что-то, что делало ее счастливой — и это будет твой подарок ей.              Какая-то мысль дергается где-то в подсознании, чтобы потом сформироваться в идею:              — Она всегда хотела цветочный сад, но никак не получалось найти участок под это.              — Ну вот, осталось только подумать, какие цветы ты хочешь ей подарить в этом саду.              Галф закрывает глаза, чтобы окунуться в воспоминания о тепле и любви, что окружали его с самого детства. И запахе лаванды, что был извечным спутником бабушки в виде любимых духов.              — Она всегда любила лаванду, но на похороны не принято приносить кустарники…              — А мы не говорим о похоронах — только о твоем подарке ей. Как насчет посадить кустик лаванды возле могилы? И думать о том, что это тот сад, о котором она так мечтала?              Младший кивает — это и правда хорошая идея:              — У тебя есть лаванда в магазине?              — Есть, сейчас найду, — Мью к сожалению Галфа выпускает его из объятий, чтобы направиться в сторону цветов и среди групп кустарников откопать небольшой горшок с уже начавшей цвести лавандой. — Лаванда символизирует восхищение, одиночество. «Я тебя никогда не забуду», «Никто не заменит тебя». Это прекрасные слова любимому человеку на прощание.              Галф смотрит на растение в руках, которые только что его утешали, и вздыхает, но уже без того надрыва, что разрывал грудную клетку.       Потому что когда есть тот, с кем можно разделить печали, боль становится более терпимой.       Потому что участие и эмпатия в глазах Мью — это то самое горькое лекарство, что ему нужно именно сейчас.