baby, take it all from me

Нет абсолютно ничего возбуждающего в месте, где их держат, правда. Комната, в которой они спят — скучная, с высокими кирпичными стенами и неудобными кроватями. Слишком много незнакомых людей, прижатых друг к другу, чтобы чувствовать себя защищенным, даже тогда, когда ничьей жизни не угрожает непосредственная опасность. Это ещё не говоря о том, что воздух спёртый — Нам Гю уверен, что они находятся глубоко под землей — и здесь довольно тяжело дышать, благодаря стойкому запаху меди и пота, который становится лишь более заметным с увеличением времени их нахождения здесь. Это объективно мерзко. И Нам Гю скорее был бы более склонен уйти после завершения второй игры, если бы не две вещи: Во-первых, он всё еще до ужаса беден и по уши в долгах. Может этот приз и имеет свою цену, но Нам Гю готов её заплатить. Во-вторых, наркотики. Эти цветные маленькие таблетки, которые Танос дал ему перед игрой в команде из пятерых и продолжал давать после. Потому что у Таноса каким-то образом здесь оказались наркотики и потому что Танос — самое близкое к другу, что у него есть в этом месте. Хотя, «друг» здесь всё-таки притянуто за уши. Этот придурок не может вспомнить его имя добрую половину времени. Он хочет думать, что он слишком хорош для этого, но это кажется целенаправленным. Очевидно, это больше односторонняя привязанность, чем что-либо ещё, и факт того, что Нам Гю знает это и всё еще не переживает как стоило бы, кажется немного жалким. Так что, если вдуматься, нынешняя ситуация Нам Гю совсем не имеет смысла. Его нынешняя ситуация, кстати, заключается в том, что он сидит с Таносом на этой дурацкой пружинистой кровати в полной темноте, и они вылизывают рты друг-друга так, будто им по тринадцать и они только узнали, что целоваться с языком, вообще-то, возможно. Поскольку это определённо не влияние атмосферы и точно не похоже на то, что у них с Таносом какие-то особые отношения, возможно дело в наркотиках. Это достаточно правдоподобно. Легко винить отчаяние, то, как тепло он себя чувствует, и как необычайно приятно всё ощущается под тем, что он принял — что бы это ни было. Даже если с того момента, как он в последний раз что-то принял, прошло, вероятно, уже несколько часов — время здесь течёт странно, сложно сказать точно, — эффект должен был уже ослабнуть. Танос сказал, что это было что-то сильное, так что, наверное, поэтому Нам-гю тянется за его губами, когда тот отстраняется, чтобы перевести дух. Его способность оценивать свои действия с какой-то моральной точки зрения сейчас ужасно затуманена, поэтому так легко заниматься тем, чем он занимается. Именно поэтому. — Чувак, я, блять, чувствую себя так связано, — Танос шепчет. Или пытается, потому что выходит довольно громко. Нам Гю не озвучивает свой ответ, но пододвигается вперед. Во многом потому что спинка кровати болезненно впивается в его позвоночник, но при этом движении колено Таноса задевает его растущую эрекцию, так что это… Приятно. — Никто из сучек здесь, — продолжает Танос, дико жестикулируя рукой и делая это уродское выражение лица, которое не должно было заставить сердце Нам Гю сделать сальто в его груди, — не хочет веселиться. — Да? — забавляется он, а его руки соскальзывают вниз с места, где они впивались в фиолетовые волосы, чтобы обвести татуировки на шее Таноса. Он провел неоправданное количество времени, пялясь и желая прикоснуться к ним. Это ничего не значит. Дело в наркотиках. — Yeah, — повторяет Танос на английском. — Я тоже- тоже чувствую себя связано. На мгновение воцаряется тишина. Танос ничего не говорит, и его взгляд не встречается с взглядом Нам Гю. Он смотрит куда-то вдаль, как будто на самом деле не обращает внимания — как всегда. — Послушай, Нам Су, — начинает снова, и Нам Гю в этот раз даже не утруждается поправить его, — давай поможем друг другу. Никому из них не нужно объяснять, что это значит. Кровать слишком маленькая для двух взрослых мужчин, и это положение означает, что они достаточно близко, чтобы понять, что у обоих стоит. Нам Гю просто кивает. Это уже чудо, что никто рядом с ними не проснулся. Танос, не моргая, смотрит на него, осмысливая этот жест. Это немного мило, но по-своему странно и тревожно. Это единственная отсрочка, которую получает Нам Гю, потому что затем татуированная рука протягивается вперед, чтобы влезть в отвратительные бирюзовые спортивные штаны, которые они вынуждены носить. Он искренне задается вопросом, как он вообще до сих пор возбужден. Танос не теряет времени. Внезапное прикосновение к его члену заставляет сердце Нам Гю подпрыгнуть к горлу, а вздох срывается с приоткрытых губ. Рука Таноса, хоть и сухая, но тёплая. Мозоли на его ладонях создают ощущение трения, из-за которого Нам Гю неосознанно тянется к прикосновению, но что действительно впечатляет, так это кольца, которые надеты на его длинных пальцах. Прохлада металла резко контрастирует с теплом всего остального, и Нам Гю изо всех сил старается не издать позорный звук, когда рука на нем медленно тянется вверх, потому что ох.. Это приятное чувство. А следом большой палец Таноса оказывается на головке и Нам Гю стонет. Стонет, потому что это не ощущается так хорошо, когда он делает это сам или какая-то незнакомая девочка делает это для него. Это наркотики. Вся вина на них. — Эй, — шепчет Танос, и он, наконец, приходит в себя. — Прости, — Нам Гю заикается — что было бы ужасно стыдно, если бы Нам Гю обладал возможностью волноваться об этом сейчас — и подносит руку к своему рту, чтобы облизать ладонь. Глаза Таноса отслеживают это движение с большим вниманием, чем он уделял какой-либо из игр. Это заставляет Нам Гю засмущаться, но то, как рука Таноса сжимается вокруг него, помогает ему сделать вывод, что это был вовсе не плохой жест. Его собственная рука проскальзывает в штаны Таноса, их руки неловко переплетены поверх друг друга, когда он замирает. — Ты, — слова спадают с его губ в тишину, когда он слышит тихий металлический стук его колец о что-то иное. Нам Гю чувствует, как в животе почти мгновенно разливается тепло, потому что— — Это пирсинг, — подтверждает Танос, как будто Нам Гю в этом нуждался. Он ухмыляется, с зубами, ни капли не привлекательно, а Нам Гю с отчаянием осознает, что это всё еще заставляет его хотеть этот поцелуй. И он не гей. Правда, он не— но Танос особенный, его член большой и у него пирсинг, и Нам Гю не может не думать о том, как тот ощущался бы внутри него. И если его член сейчас дернулся в хватке Таноса, то это абсолютно не связано с его потоком мыслей. Отсюда все развивается быстро. Нам Гю понимает, что он, вообще-то, может стереть эту дурацкую ухмылку с лица Таноса поцелуем, так что это он и делает. Танос прикусывает его губы, тем самым приоткрывая его рот, и их языки скользят вместе, беспорядочно и страстно. Нам Гю пытается ответить так рьяно, как только может, двигая рукой вокруг Таноса ритмичными и длинными поглаживаниями, но всё это, словно в тумане, потому что он сам близко. — Fuck, — Танос протяжно рычит в его рот, снова на английском, и он звучит так отрывисто, что Нам Гю почти кончает от одного этого звука. Нам Гю нажимает на головку члена Таноса большим пальцем, наслаждаясь тем, как двигаются его бедра в поисках большего. — Вместе? — бормочет он. Он ни за что не сможет долго продержаться, не с тем как тепло в его животе ощущается всё горячее с каждой проходящей секундой. Танос дрожаще кивает и соединяет их губы вместе, заглушая всё более громкие звуки, вырывающиеся из их ртов. Это сложно назвать поцелуем, больше просто соприкосновение языков и зубов, но Нам Гю точно не хотел бы это никаким другим образом. Требуется всего несколько движений, прежде чем они оба кончают в ладони друг друга, тяжело дыша и дрожа от оргазма. Именно тогда, с Таносом, резко упавшим на него и его всё ещё липкой спермой в своей руке, Нам Гю рассматривает возможность того, что он, возможно, всё-таки немного гей. Им стоило немалых усилий вытащить себя из постели и убедить охранников разрешить им воспользоваться уборной, чтобы смыть с себя всё, но они справились. Жаль, что их попытки все скрыть оказались напрасными. — Итак, — начинает Се Ми как только Нам Гю открывает глаза, — кровати здесь действительно скрипучие. — Сука, — ворчит он себе под нос и быстро переворачивается на другой бок, чтобы ему не пришлось смотреть на её раздражающее лицо. Это место действительно отстой.