Прости меня

Фрэнсис Он сделал это. Он был свободен. Несмотря на жару, он дрожал за рулем. Его зубы стучали. Он не имел ни малейшего понятия, куда едет, — но он был свободен, и это было хорошо. Винтовка лежала поперек пассажирского сиденья. Он чуть было не нажал на курок. Чуть не застрелил Энджела. Он хотел. Неважно. Теперь он свободен. Он сел за руль и... ехал как можно дальше. Просто ехал. Машина тарахтела еще несколько часов, пока солнце не село и на дорожных знаках не появились названия мест на испанском, которые Фрэнсис не смог прочитать. Затем появились уличные фонари и две полосы движения. Он водил машину в Англии, но не за границей, где ездили по противоположной стороне дороги. Он проехал через оживленный город, и чтобы не привлекать к себе внимания продолжил путь в другую сторону к сельской местности. Он мог бы остановиться и попросить о помощи, но, учитывая опыт, полученный на пристани, с копами, которые пытались его застрелить, он просто хотел продолжить движение и уехать как можно дальше от всего этого. Индикатор топлива опустился ниже оранжевой предупреждающей полосы, а снаружи было... ничего. Он проехал мимо нескольких лачуг с жестяными крышами и случайной бродячей собаки. Были ли в Испании волки? Нет. Он так не думал. Койоты? Почему он не знал этих вещей? Машина забулькала, закашлялась, проехала еще немного и заглохла. Он откатил ее на обочину и сел за руль с включенными фарами, вглядываясь в темноту. Это было еще одно испытание. Скачок веры. Он верил. Бог не оставит его. Бог никогда не оставляет преданных. Он давал им необходимые инструменты, когда они в них нуждались. Прямо сейчас Фрэнсису не помешал бы телефон. Или фонарик. Все было в порядке. Все хорошо. Он останется в машине до восхода солнца, прежде чем продолжить путь. В машине он будет в безопасности. По крайней мере, у него было оружие.

***

Его разбудил стук костяшек пальцев в окно, и в машину заглянула добродушная старушка. Она бегло затараторила по-испански и улыбнулась, показывая щели между зубов. — Telefono? — прохрипел он. — Si. — Она кивнула, затем улыбка исчезла. Она увидела винтовку на пассажирском сиденье. — О, нет, это просто… это не мое. — Он нервно рассмеялся. — Я священник. Я не пользуюсь... оружием. Она поспешила обратно через дорогу и по извилистой тропинке направилась к отдаленному фермерскому дому. Что, если она тоже собиралась достать пистолет? — Господи, дай мне сил. Ему придется идти пешком. Если он возьмет винтовку с собой, то будет выглядеть как сумасшедший. Если он оставит винтовку, его сможет найти даже ребенок. Если полиция найдет его с оружием, они, вероятно, застрелят его. Он спрятал винтовку под сиденье, вышел из машины и пошел пешком. Жара. Солнце нещадно пекло. Но с ним все было в порядке, учитывая последние несколько дней. Могло быть гораздо хуже. Так... Он шел, до тех пор, пока не найдет кого-нибудь с телефоном, а затем позвонит в церковь Святой Марии. трубку, вероятно, всего возьмет Джулия, но ничего страшного, она позвонит в полицию, и в конце концов они отправят кто-нибудь приехать за ним сюда… Где бы это ни было. Он оглянулся. Ни машин, ничего в голубом небе. Только ослепительный дневной свет. У него не было ни воды, ни еды. Что, если Энджел найдет его? Нет, он не думал о нем. Вдалеке завыли сирены. Затем вой стал громче. Он прищурился, вглядываясь в жаркую дымку, поднимающуюся от дороги. Не могли же они все хотеть убить его, не так ли? Из-за холма одна за другой показались полицейские машины. Всего шесть. Много. Может быть, добрая старушка позвонила им и сказала, что у него есть оружие. Он остановился и поднял руки, стараясь выглядеть как можно более безобидным. Машины с визгом затормозили. Из них высыпали вооруженные люди в зеленых бронежилетах с эмблемой «GARDIA» на груди. Они окружили его, выкрикивая, приказы на испанском языке. — О, Господи! — Он не понимал, чего они хотят. — Меня зовут отец Фрэнсис Скотт, — пробормотал он, заикаясь. — Я священник. — Ему просто нужно было сохранять спокойствие, говорить медленно. — Меня похитили. — Его сердце бешено колотилось. Страх сдавил ему горло, пытаясь задушить. Они поставили его на колени, заломили руки за спину и защелкнули на запястьях холодные наручники. Почему они были вооружены? Неужели они считали его опасным? Что, если он попадет в испанскую тюрьму? Нет, у них должны быть переводчики. Они не могли арестовать священника без причины и бросить его в тюрьму, не так ли? — Я отец Скотт. Я англичанин. Меня привел сюда мужчина... человек, который работает на Батталью. — Мы знаем, кто вы, святой отец, — сказала женщина по-английски с сильным акцентом. Она вышла из рядов офицеров, одетая в тот же бронежилет, но с доброй улыбкой. Она присела перед ним на корточки. — Все в порядке, Padre. Вы в безопасности. Давайте приведем вас в порядок, да? И вы сможете рассказать нам о Батталье.

***

— Как вы себя чувствуете, Padre? — Намного лучше, спасибо. — Пока никто не пытался его убить. — Это хорошо, очень хорошо. — Офицер полиции, которую Фрэнсис теперь знал как Каталину Диас, была специалистом по организованной преступности и, судя по всему, являлась испанским эквивалентом старшего инспектора, то есть занимала более высокое положение, чем большинство сотрудников крупного полицейского участка Марбельи. Свои длинные волнистые темные волосы она собирала в строгий хвост и разговаривала со своим персоналом резким, повелительным тоном. Фрэнсис всегда побаивался властных женщин, но, когда она улыбалась, что делала часто, ее безжалостность исчезала. — Из Великобритании уже едет связной из Национального агентства по борьбе с преступностью. Прежде чем они прибудут, Padre, не могли бы вы ответить нам на несколько вопросов, хорошо? — Я не арестован? — Нет, нет. Это дань вежливости, — объяснила она. — мы пытаемся вам помочь. Он сидел в помещении, похожем на комнату для допросов, но там не было записывающих устройств. Только удобные кресла, кулер с водой и окно с видом на центр Марбельи. — Хорошо, просто... В порту на пристани для яхт, было несколько полицейских, — объяснял он, не уверенный, что она понимает все, что он говорит. — Где это, я не знаю. Это было в нескольких часах езды от того места, где вы меня нашли. Они, э-э… были коррумпированы, я думаю. Я не знаю, кому можно доверять. — Он неловко поерзал. Каким-то образом в его ботинки попал песок, вероятно, с трассы на вилле, и из-за него ботинки натерли до волдырей. Все болело. По правде говоря, он просто хотел вернуться домой. Он положил руки на стол и стал ковыряться в ногтях. — Это... Это были трудные несколько дней. — Я знаю, и я сожалею обо всем, через что вам пришлось пройти. Как только NCA заберет вас в Англию, мы потеряем шанс поговорить с вами, а меня интересует коррумпированная полиция, о которой вы упомянули. И Батталья. Он кивнул. Погибли люди. Справедливость должна была восторжествовать. — Все в порядке, да. Я помогу. — Спасибо, Padre. Она поставила на стол портфель, щелкнула защелками, вытащила из него стопку фотографий и разложила их на столе рядами. — Скажите, узнаете ли вы кого-нибудь из этих людей? Он наблюдал за каждой фотографией изучая их стоические лица. — Вот этот! Он указал на фотографию одного из полицейских, который стрелял в него на пристани. — Он был одним из полицейских. — Он не из полиции, — серьезно ответила Каталина. — он из ДеСика. — Но кто такие ДеСика? — Одна из двух крупных преступных организаций, действующих на юге Италии. ДеСика меньше, но не менее опасны. Батталья — это мафия, и ты уже знаешь о них, верно? — Да. — К сожалению, Энджел достаточно убедительно просветил его о том, что мафия не была продуктом Голливуда, а существовала на самом деле и была очень активной. — Они торгуют людьми, наркотиками, оружием, контрафактной продукцией. Австралия, Канада, Лондон, и Испания. Что случилось с этим человеком? — Она постучала пальцем по фотографии мужчины из ДеСики. Он посмотрел вниз на безмятежное лицо и отчетливо вспомнил, как Энджел приставил пистолет к подбородку этого мужчины и размазал его мозги по потолку ресторана. Если он расскажет ей, они смогут предъявить Энджелу обвинение, арестовать его и вынести обвинительный приговор. С помощью Фрэнсиса, в качестве свидетеля. Это было правильно. Энджел убил их. Он не колебался. Его следовало арестовать. Он должен оказаться за решеткой. Но нужно было учитывать интересы церкви и место Фрэнсиса в церкви Святой Марии. Подобный скандал вызвал бы неодобрение, несмотря на то что он ни в чем не был виноват. Он надеялся, что они поддержат его. А потом появился Энджел... и то, что они сделали. Вместе. Если Фрэнсис обвинит его, он раскроет, насколько они были... близки. Фрэнсис был священником всего несколько месяцев. Подобный скандал разрушил бы всю его жизнь. — Padre? — Я... Я не... Они погнались за мной, и э-э… там была бомба, и яхта... Она взорвалась, и они… там была паника, многие люди бежали. — Он вытер вспотевший лоб. — Я не... я не знаю, это слишком много чтобы принять. — Все в порядке, святой отец. — Она улыбнулась, и его сердце замедлилось. — А как насчет этого человека? Она выложила еще несколько фотографий, пока он прокручивал в голове мучительные события последних двадцати четырех часов. Еще больше подозреваемых, еще больше пустых лиц, но вот Энджел со скучающим выражением лица, смотрящий в камеру, словно бросая вызов тому, кто сделал это фото, использовать ее против него. Даже там, на абсолютно белом фоне, его черные волосы и ресницы в сочетании с пронзительными глазами привлекли внимание Фрэнсиса. — Я, э-м... — Это тот человек, который похитил вас? Она должно быть уже знала, что это так. — Да, — тихо ответил он. — Энджел, si? — Да, он сказал, что его зовут Энджел. — Si, si. — Она откинулась на спинку стула. — Этот человек... Витари Анджелини, Angelo della Morte, Ангел Смерти. Сын дона Джанкарло Чиани. Вам очень повезло. Витари Анджелини – очень опасный преступник. Да, он и сам пришел к такому выводу. Но он понятия не имел, что Энджел Витари — был сыном босса мафии. Он собирался увезти Фрэнсиса в Италию к своему отцу. — Они собирались требовать за вас выкуп? — спросила она. — Выкуп за меня? Кто заплатит? — Он не мог себе представить, что Церковь запятнает себя подобными вещами, и у него не было семьи, и было очень мало денег. — Я не знаю. На самом деле он ничего не сказал. Казалось, больше всего на свете он хотел, чтобы люди из ДеСика не нашли меня. Это они пришли в церковь Святой Марии. В Англии. Тела... Я... Они... — Он снова дотронулся до своего лба и синяка в том месте, где ударился о скамью. Казалось, это было несколько недель назад, а не прошло всего несколько дней. Его сердце трепетало в груди, как пойманная птица. Он не мог этого сделать, пока нет. — Простите, все как в тумане. Стук в дверь заставил его вздрогнуть, и молодая женщина просунула голову в комнату, сказала что-то по-испански и снова исчезла. Каталина собрала фотографии и спрятала их в папку с делом. — Я бы хотела поговорить с вами еще, возможно, когда вы вернетесь в Англию? Хорошо? Он действительно хотел помочь, просто это было... очень. — Конечно. Простите, я все еще немного... шокирован. Она казалась сочувствующей, и, увидев эту искреннюю улыбку Фрэнсис старался не разрыдаться, как идиот. — Хорошо, ваш связной здесь. Его передали на попечение суровой женщины из NCA, которая, по-видимому, была правительственным агентством Великобритании, занимающимся борьбой с организованными преступными группировками. Она представилась как Прити Шарма и объяснила, что важно как можно скорее покинуть испанскую землю поэтому она отвезет его в аэропорт немедленно, намекая, что он все еще не в безопасности и не вырвался из когтей мафии. Они выехали из полицейского участка в кортеже из автомобилей с опознавательными знаками и прибыли в небольшой аэропорт, где их ждал двухвинтовой самолет без опознавательных знаков. Он поднялся на борт, и через час они были в воздухе. Все это казалось нереальным, похожим на сон. Но все казалось нереальным с тех пор, как он нашел тело Виктории Ченс на церковном кладбище. Может быть, даже раньше, когда он преклонил колени перед епископами в Вестминстерском соборе, собираясь принять сан. Он смотрел в окно, на Испанию, уменьшающуюся под ними. Будет ли он когда-нибудь свободен?

***

Они приземлились в аэропорту Лондон-Сити как раз в тот момент, когда солнце начало садиться, окрашивая лондонский горизонт в красный цвет позднего лета. Когда самолет приземлился на британской земле, Фрэнсис вздохнул, сбрасывая остатки нервного напряжения. Почти дома. — Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, мистер Скотт, — сказала Прити, то ли забыв, что он священник, то ли предпочитая игнорировать этот факт. Он не мог винить ее, сейчас он не выглядел и особенно не чувствовал себя священнослужителем. Она собрала свои сумки и кивнула ему, чтобы он шел вперед. — Но поскольку вы будете в надежных руках, мы будем рады, если вы отдохнете денек, чтобы встать на ноги. — «Надежные руки»? — Отец… Хоукер, так, кажется, его зовут, пришел забрать вас. — Отец Хоукер. — Почему Фрэнсису казалось, что он перешел из одного осиного гнезда в другое? Отец Хоукер был добрым и отзывчивым человеком. Фрэнсис должен быть рад, что он был здесь ради него. Они спустились по трапу самолета в холодный лондонский воздух, и, следуя за Прити, Фрэнсис бросил взгляд вперед и заметил отца Хокера, стоявшего со сцепленными руками перед собой у одной из служебных дверей терминала. Ветер трепал его сутану, развевая ее вокруг лодыжек, но черная ткань плотно облегала его тучную фигуру. Когда Фрэнсис приблизился, он поднял руки и без колебаний обнял его. — Боже мой, ты ужасно выглядишь, Фрэнсис. — Он похлопал его по спине, после того как расцепил объятья. — Честно говоря, я чувствую себя ужасно. — Он не ожидал, что его обнимут. Или что он увидит отца Хоукера в Лондоне. Вся эта суета ради Фрэнсиса. — Давай отведем тебя внутрь, — предложил отец Хоукер, желая поскорее укрыться от холодного ветра. Они вместе вошли в здание через служебный туннель, что показалось немного странным, но разум Фрэнсиса был измучен стрессом и недосыпанием, и очень мало что имело смысл. Он сидел на пластиковом стуле, как провинившийся мальчишка, у кабинета директора, пока Прити и отец Хоукер обсуждали отель, в котором остановится Фрэнсис, и номер, по которому звонить, если возникнут какие-либо проблемы. Должно быть, он задремал, потому что, когда отец Хоукер легонько толкнул его в колено, Прити уже ушла, и они остались вдвоем в длинном холодном туннеле. — Фрэнсис, я знаю, ты через многое прошел, и я уверен, что ты просто хочешь, чтобы все это испытание поскорее закончилось. Но, боюсь, у входа в аэропорт собралась большая толпа репортеров, и, похоже, архиепископ хотел бы, чтобы ты выглядел презентабельно, когда он будет приветствовать тебя перед камерами. Очень мало из того, что он только что сказал, имело смысл. Отец Хоукер протянул ему стопку сложенной черной ткани и поморщился. — Извини. Не просто ткань, а сутана. Он хотел, чтобы Фрэнсис надел сутану прямо сейчас? Они приземлились всего несколько минут назад. — Э-м, я э... — Фрэнсис встал и взял увесистую сутану. — Сейчас? — Да. Его собственная одежда — та, что он одолжил у Энджела — была грязной. По крайней мере, брюки были настолько испачканы, что никаких компрометирующих следов больше не было заметно. — Можно сначала принять душ? Отец Хоукер нахмурился. — Архиепископ Монтегю ждет. Монтегю был здесь. Сердце Фрэнсиса снова бешено забилось, отдаваясь в груди и ушах. Отец Хоукер взглянул на часы. — Он ждет уже довольно долго. У Фрэнсиса не было выбора. Это было так просто. Он должен был надеть сутану и стать священником, каким все хотели его видеть. — Да, конечно, — пробормотал он, чувствуя растущее нетерпение отца Хоукера. Схватив сутану, он перекинул ее через голову и одернул книзу. Она застегивалась близко к шее, чтобы никто не заметил, что под ней нет белой одежды. Отец Хоукер протянул ему жесткий белый воротничок. Он взял его и вздрогнул, вспомнив, как Энджел выбросил его старый воротничок в мусорное ведро на заправке. — Фрэнсис? Боже, он просто хотел, чтобы это поскорее закончилось. — Я в порядке. Да. Я в порядке. — Сутаны всегда были тяжелыми, но эта казалась особенно тяжелой. Он зашагал вперед, полагая, что отец Хоукер укажет ему правильный путь, и поймал свое отражение в стеклянной перегородке. Если не считать пореза на лбу, синяка и того факта, что на нем не было носков, ничего не изменилось. Он все еще был отцом Фрэнсисом Скоттом, недавно принявшим сан, только что окончившим школу священников, как сказал бы Энджел. Странный смешок попытался сорваться с его губ, чего, безусловно, не следовало делать. Очевидно, что перед журналистами, он должен был поприветствовать архиепископа с достоинством и грацией. «Чего ты хочешь, отец?» — спросил Энджел, и его слова были подобны минам для разума Фрэнсиса. То, чего хотел Фрэнсис, никогда не имело значения. — С тобой все будет в порядке? — спросил отец Хоукер, отставая на несколько шагов и пыхтя, чтобы догнать его. — А почему бы и нет? — Фрэнсис изобразил на губах свою обычную улыбку. Фоновый гул множества разговаривающих людей свидетельствовал о том, что он приближается к выходу. Архиепископ Монтегю ждал его. Он был наставником Фрэнсиса, его покровителем. Человек, которому он поклялся повиноваться во всем, преклоняясь только перед Богом. И Фрэнсис собирался поприветствовать его, будучи свидетелем нескольких убийств, в то время как на его брюках было засохшее пятно спермы человека, который их убил. От тошноты у него пересох язык. В глазах у него пульсировало. Он просто должен был пройти через это, просто обойти бардак в своей голове и сердце и покончить с этим. Фрэнсис толкнул дверь, ведущую в галерею лиц. За тонким барьером стояли сотни людей, и все они повернули к нему головы. Затем включились камеры, и его ослепил град вспышек, каждая из которых пронзала его череп насквозь. Он уцепился за свою улыбку, как за спасательный плот, и бросил взгляд налево, вдоль барьеров, где увидел архиепископа Монтегю с его бородой цвета соли с перцем и улыбающимися глазами. Фрэнсис скользнул к нему, и когда архиепископ протянул руку, Фрэнсис опустился на одно колено и поцеловал папский перстень. Холодный, твердый, металлический. Его желудок сжался. Он сглотнул желчь и улыбнулся архиепископу. Стук в его голове перешел в крик, но он прикрывался улыбкой, как щитом. — Отец Фрэнсис, каково было находиться в плену? — спросил один из журналистов. — Отец Фрэнсис, вы рады вернуться домой? — Вас пытали? — Был ли выкуп? — Отец Фрэнсис, разрешите сфотографировать вас и архиепископа? Монтегю положил руку на голову Фрэнсиса и прочитал молитву, и когда Фрэнсис закрыл глаза, ему приснилось, что он снова в маленьком итальянском ресторанчике на испанском побережье и наблюдает за лодками, покачивающимися на залитых солнцем водах. Потому что даже ужин с убийцей был лучше, чем здесь.