Прости меня

Фрэнсис Он не был уверен в том, что только что произошло. Он очищал руку Энджела, а потом... что-то изменилось между ними. Энджел стал очень неподвижным, бледным и тихим, полная противоположность тому, каким он был до сих пор, и был момент, совсем крошечный миг, когда Фрэнсис подумал, что Энджел вот-вот... поцелует его. Что было просто нелепо. Все это было в голове Фрэнсиса, и он почти пересек черту и сделал что-то такое, что приведет к тому что Энджел выбросит его за борт. Он собирался поцеловать своего похитителя, убийцу. Из-за этих нечестивых побуждений он мог погибнуть. Достаточно того, что ему все это снилось. Он не мог действовать, руководствуясь снами. Мужчины не целуют мужчин. Или они это делали, но это не обсуждалось. И уж точно не в Церкви. Обет безбрачия — это путь. На этом пути Фрэнсис постоянно терпел неудачу. Он любил Бога. В его сердце было место только для Божьей любви. Похоть была эгоистичной, по самой своей природе. Он жил для Бога, а это означало, что в его сердце, теле или разуме не может быть места для желаний. Но... когда Энджел коснулся его подбородка, ему захотелось прильнуть, прижаться губами к его губам, попробовать его на вкус, поцеловать мужчину. Это было запрещено. Но прошло так много времени с тех пор, как он был с кем-то близок, и это было сложно, в его голове и сердце царил беспорядок, он разрывался между двумя невозможными вещами: священническими обетами и греховным желанием. Это был стресс. Просто стресс. Причиной тому было все. Он был слаб, и в своей слабости он потерял из виду Бога. Он наклонился и уперся руками в бедра. Тело предавало его, член в одолженных брюках стал тверже, и чем больше он старался не думать о губах Энджела на своих, тем больше его мысли сворачивали на опасную территорию. Что бы произошло, если бы они поцеловались? Если бы он не представлял себе этого, а Энджел этого хотел? Ему нужно было очистить голову. Чтобы избавиться от этих мыслей. Он выпрямился, направился обратно в спальню и ополоснул лицо над раковиной. Он молился, думал обо всех скучных, повседневных делах, которые ему приходилось выполнять в церкви Святой Марии, ни одна из которых не была сексуальной, и, в конце концов, отчаянная потребность прикоснуться к себе исчезла вместе с его эрекцией. Он опустился на колени и помолился, а когда его голос охрип, вышел из спальни, поднялся по ступенькам на верхнюю палубу и, стоя у перил, вдыхая запах соленой воды и влажного ветра, обдувавших его лицо, уставился на залитый лунным светом горизонт. Возможно, если бы он смог заставить Энджела увидеть, что он живой, дышащий человек, достойный жизни, тогда он не стал бы убивать его? Фрэнсис верил в Бога, и в те краткие моменты мягкости, которые он видел в глазах Энджела. Это не будет его концом. Кроме того, если бы Энджел хотел его смерти, у него было много возможностей. Нет, все, что нужно было сделать Фрэнсису — это подружиться с убийцей. Разве это так сложно?

 ***

Фрэнсис проснулся от звука лязга такелажа о мачты, а поскольку у яхты не было парусов, им пришлось пришвартоваться где-то рядом с другими судами. Двигатели тоже работали тихо. Неужели Энджел оставил его одного? Это казалось маловероятным, но это мог быть его шанс сбежать. Он надел ботинки — без носков, не смог их найти — и вышел с нижней палубы на яркий солнечный свет. Яркий свет пронзил его больную голову, и когда он прищурился, прикрывая глаза рукой, порез снова зажгло. Здания вокруг этой пристани сильно отличались от английских многоквартирных домов, которые они оставили позади себя. Кромка воды была усеяна зонтиками от солнца, на каждом из которых было написано испанское название ресторана, а сотни людей сидели на улице, ели, болтали, пили вино и смеялись. Причал был совсем рядом. Все, что нужно было сделать Фрэнсису, это сойти с яхты и уйти. — Даже не думай об этом. — Энджел появился с самой верхней палубы. — Мне нужно позвонить. Оставайся здесь. Или, если тебе действительно нужно бежать, вперед. Мне понравилась наша последняя погоня. — Он сошел с яхты и неторопливо зашагал по причалу. Фрэнсис смотрел ему вслед, и через несколько минут он слился с толпой, скользнув прямо в нее, как будто был ее частью. Фрэнсис не собирался бежать, он понятия не имел, где находится и куда бежать. Но если бы он смог найти телефон, то позвонил бы в полицию. Он подождал несколько минут, чтобы посмотреть, не появится ли Энджел снова, и когда он не появился, Фрэнсис ушел с яхты, а не побежал. Хотя, по мере того как он приближался к толпе, биение его сердца учащалось все сильнее. Энджел не показался ему настолько глупым, чтобы позволить ему свободно бродить по округе, но вот он здесь. Солнце согревало его спину сквозь свитер. Во влажном воздухе кружилась болтовня. Он пробрался между столиками и стульями на улице и вошел в ближайшее здание, где располагался бар с непринужденной атмосферой. Вокруг люди продолжали жить своей жизнью, как будто все было хорошо. Все было не хорошо. Ему нужно было найти телефон, позвонить в полицию и скрыться. В баре он поймал взгляд бармена. — Телефон? У вас есть телефон? Это срочно. — Teléfono? — Да, si, si. Ух... срочный. Emergencia? — Что значит «emergencia»на испанском языке? Он должен знать. Он говорил на латыни, что давало ему основу для понимания некоторых иностранных языков, но его мозг превратился в кашу, и паника парализовала его мысли. Должен ли он позвонить по номеру 999? Нет, здесь это не сработает. Где он находился? Испания, Португалия? Какой номер у испанской полиции? Боже, он не подумал об этом. Бармен протянул ему телефон. — Кому ты звонишь? — спросил Энджел, опускаясь на барный стул рядом с ним. Он нашел солнцезащитные очки, которые скрывали его красивые глаза, и улыбался, как будто они были старыми друзьями, встретившимися, чтобы выпить. Фрэнсис уставился на телефон в своей руке, и все его надежды рухнули. — Полагаю, ты не знаете номер местной полиции? Энджел хмыкнул и выхватил телефон из его рук. Он бегло заговорил по-испански с барменом, который посмеялся над Фрэнсисом и забрал телефон обратно, покачав головой, как будто все это было веселой шуткой. — Вот, наденьте их. — Энджел протянул Фрэнсису солнцезащитные очки в тонкой оправе. Фрэнсис нахмурился, глядя на них, и тяжело вздохнул. Они показались ему дорогими. Конечно, он принес их только для того, чтобы скрыть лицо Фрэнсиса от толпы. — Не смотри так уныло, — усмехнулась Витари. — У меня хорошие новости. Садись. Он сел. И надел солнцезащитные очки. А когда бармен принес с собой две полпинты чего-то, вероятно, алкогольного, Фрэнсис пристально посмотрел и на них. Ему следовало бежать. Он мог уйти достаточно далеко от пристани, чтобы Витари не смог его выследить. — Полиция принадлежит нам, — сказал Энджел. — Так что не надо им звонить. Это только все усложнит, и у меня будет плохое настроение, а значит, я буду менее склонен помогать тебе. — Я думал, ты итальянский мафиози? Разве это не Испания? Энджел закатил глаза и рассмеялся. — Ты действительно мало знаешь об организованной преступности, не так ли? — Нет. Потому что я священник, а не преступник. Витари снова хмыкнул. — У тебя наивный взгляд на себе подобных, святой Отец. Он думал, что все это так забавно. Похищение Фрэнсиса, трупы в церкви Святой Марии, все это так забавляло Энджела. Внутри Фрэнсиса закипал гнев. — Если бы ты знал хотя бы половину того, что я собой представляю, ты бы не сидел здесь и не называл меня наивным. Энджел снова сказал что-то по-испански проходившему мимо бармену, который вытащил бумажную соломинку из коробки позади него и протянул ее Фрэнсису. Фрэнсис взял соломинку. — Для твоей губы, — сказал Энджел. Он подал ему соломинку из-за разбитой губы? Фрэнсис видел, как он забил человека до смерти, но его беспокоила губа Фрэнсиса? Нет, это было неправильно, Энджел не мог быть милым. Он не был добрым. Он не был полезным. Он был ужасным человеком. Фрэнсис разорвал соломинку пополам и швырнул кусочки в Энджела. — Пошел ты… Он должен был подружиться с Энджелом, понравиться ему, но он не мог этого сделать, он не мог пресмыкаться перед таким ужасным человеком. Энджел сверкнул своей злобной ухмылкой, по-видимому, находясь в приподнятом настроении — резкий контраст с их странной встречей прошлой ночью. Фрэнсис подавил желание столкнуть его с барного стула. Насилие — это не выход. Он не опустится до того же уровня, что и люди, которые причинили ему боль. О, но ему хотелось наброситься, закричать, сорвать солнцезащитные очки и швырнуть их в него. — Ты закончил капризничать, святой Отец? — Какие новости? — Он отхлебнул свой напиток и поморщился, когда алкоголь обжег ему губу. Энджел при этом улыбнулся, и Фрэнсис с трудом удержался, чтобы не опрокинуть на него свой напиток. — Я выиграл для нас больше времени, чтобы разобраться, что происходит между тобой и ДеСикой — Каким образом? —Я сказал боссу, что ты нужен ДеСике живым, так что ты должен знать что-то ценное. — Но они собирались меня убить. — Мы этого не знаем. Они угрожали тебе, да. Если бы они хотели, чтобы ты умер, то ты лежал бы лицом вниз на могиле, как безымянная женщина на твоем кладбище. — Тогда зачем ты там был? Чего ты хотел? Энджел пожал плечами. — Поначалу, чтобы наблюдать за тобой. Я пробыл в твоем маленьком городке неделю, прежде чем ты заметил меня. — Это все, ты был там только для того, чтобы следить за мной? Он снова пожал плечами. — Я просто выполняю приказы. Это был мой приказ. Нет, Фрэнсис в это не поверил. Энджел был убийцей. Он был там, чтобы убить Фрэнсиса. Но ДеСика добрались до него первыми. Хорошее отношение Энджела было ложью. Он хотел получить ответы, и когда он их получит, или когда поймет, что Фрэнсис ничего не знает, Энджел убьет его. Боже, Фрэнсис должен был убраться подальше от этого человека. Это было как-то связано с приютом для мальчиков? Когда он упомянул Стэнмор, Энджел ушел в себя. Более того, он раздавил бутылку, которую держал в руке. Стэнмор что-то значил для него. За всем этим крылось нечто большее, и, возможно, это было как-то связано с прошлым Фрэнсиса в Стэнморе. — Нам нужно поесть, — сказал Энджел. — Я знаю потрясающий ресторан в нескольких минутах ходьбы отсюда. — Он бросил деньги на барную стойку. — Пошли. — У меня все еще остался напиток. — И нет соломинки. — Он состроил притворно грустное лицо, и Фрэнсису снова захотелось опрокинуть на него свой напиток.  

***

Персонал итальянского ресторана знал Энджела, и ему не нужно было говорить ни слова. Фрэнсис не говорил по-итальянски, а даже если бы и говорил, он не был уверен, что понял бы и половины того, что говорилось. Они говорили быстро, переходя с испанского на итальянский, из кожи вон лезли, чтобы предложить лучший столик, бутылку вина и корзинку с хлебом и оливками. Энджел что-то бурно обсуждал из меню, эта дискуссия включала в себя много жестикуляций и случайный взрывной смех. Фрэнсис наблюдал за всем этим так, словно приземлился на чужой планете. Никто в этом ресторане не собирался ему помогать. Они были гораздо больше заинтересованы в Энджеле и в том, чтобы убедиться, что его правильно обслуживают. Половина персонала, словно в ужасе, то и дело оглядывалась. — Хм, попробуй вино. Фрэнсис взглянул на бокал. — Ты можешь сидеть там и дуться или выбрать одно из лучших блюд итальянской кухни, которые ты когда-либо ел. Выбор за тобой. — Он быстрыми движениями снял солнцезащитные очки и убрал их в сторону. Теперь эти прекрасные глаза снова были выставлены на всеобщее обозрение, и Фрэнсис восхищался их элегантностью и длинными ресницами, а также тем, как Энджел смотрел в окно, внимательно изучая все, что видел. Фрэнсис тоже повернулся к окну. Океан сверкал под высокими лучами солнца, и все блестящие лодки покачивались. Все это казалось нереальным. Вообще все. Возможно, он ударился головой сильнее, чем думал, и все еще лежал на полу, в церкви Святой Марии, без сознания, и ему снится все это безумие. — Почему ты решил стать священником? Он снова перевел взгляд в комнату на человека, сидевшего напротив него. Казалось, это был невинный вопрос, если такое вообще могло прозвучать из уст Энджела. — Ты всегда это знал или на тебя снизошло озарение?— спросил он, откинувшись на спинку стула и взбалтывая вино в бокале. И снова насмешливый тон. Часы Энджела блеснули, когда он сделал жест, но под ними Фрэнсис заметил изящную татуировку, опоясывающую его запястье. Похоже, это была петля из четок. Или колючей проволоки. Он не был уверен. — Если ты собираешься сидеть в тишине, — хмыкнул Энджел, — это будет очень скучная трапеза. — Почему ты решил стать преступником? Энджел провел языком по внутренней стороне щеки и рассмеялся. — Дело в том, святой Отец, что у преступников, нет выбора. — И у меня тоже. — Фрэнсис снова перевел взгляд на улицу, но заметил, как улыбка Энджела исчезла, словно отсеченная от стебля. — Ранее ты сравнил священников с преступниками. Ты намекнул, что я наивен, если не вижу, как они похожи. Что ты имел в виду? — спросил Фрэнсис. Энджел поднял свой бокал с вином, и его зоркий взгляд скользнул по столовым приборам, бокалам для вина, тонкому цветочному тиснению на скатерти, но держался подальше от Фрэнсиса. — Я вижу, что ты будешь настоящей занозой в моей заднице. — Тогда, может быть, — злобно прошептал он, — отпустишь меня? — Ах! — Энджел откинулся на спинку кресла и хлопнул в ладоши, когда принесли несколько блюд с едой. Персонал расставлял еду, улыбаясь и склоняя головы нервно поглядывая по сторонам. — Святой Отец, не помолишься ли ты перед тем, как мы приступим к еде? Фрэнсис сложил руки вместе, выдохнул и закрыл глаза. — Господь Милосердный, Которому открыты все тайны сердца, Который признает праведных и делает праведными виновных, услышь наши молитвы за наших братьев и сестер, которые не ведают о преступлениях, которые они совершают, даруй им чтобы через терпение и надежду, они могли найти облегчение в своей вине и вскоре беспрепятственно искупить свои грехи. Когда он открыл глаза, Энджел смотрел на него сквозь ресницы прищуренных глаз. — Ты молишься за меня, святой Отец? — Да. — Я уже чувствую себя более святым. Давай поедим. Он подумывал о том, чтобы не есть из принципа, но его желудок урчал, а еда вкусно пахла. Он так давно не ел, что даже не мог вспомнить, что ел в последний раз. Наверное, какой-нибудь тост, так как он выскочил за дверь и помчался вверх по улице в церковь, в мир и сон, далекие от этого. — Здесь хорошая еда, одна из лучших, а я умираю с голоду, — говорил Энджел, зачерпывая на вилку еще больше вкуснейших морепродуктов, пасты и соуса. — Я вижу это. Фрэнсис смеялся, ел, пил вино, и, несмотря на то что ему хотелось ненавидеть все на свете каждую секунду, в ресторан с открытым фасадом проникали солнечные лучи, люди вокруг них болтали, еда была одной из самых лучших, которую Фрэнсис когда-либо пробовал, были гораздо худшие места, где можно было бы оказаться, в более ужасных обстоятельствах. Энджел сказал, что он выиграл Фрэнсису больше времени, так что это было хорошо. Но больше времени на что? — Скажи мне, Отец Скотт, почему именно священник? Я имею в виду... мы ровесники, ты умный, привлекательный, ты мог бы стать кем угодно. Фрэнсис поднял голову, держа вилку с пастой у губ. Энджел считал его привлекательным? Паста сорвалась с вилки и шлепнулась в миску, забрызгав рубашку Фрэнсиса. Энджел посмеялся в своей здоровой, странно милой манере, и Фрэнсис поймал себя на том, что восхищается этим полуфыркающим смехом. Когда он не был полон насмешек, в этом смехе чувствовалась теплота, на которую, по его мнению, такой человек, как Энджел, не был способен. Под всеми угрозами, рычанием и поверхностными улыбками у него было сердце. — Все решили за меня, — признался Фрэнсис. — Впрочем все сложилось хорошо, потому что это мое призвание, моя судьба. — «Судьба», ха. Звучит слишком категорично. Значит, у тебя не было выбора? — Я мог бы уехать во время учебы, но решил остаться. Я хочу помогать людям, направлять их, быть рядом с ними, когда они нуждаются в Боге. — А ты? — Энджел указал на десертную вилку. — Что тебе нужно? — Он нарезал какой-то восхитительный десертный пирог с малиновым кремом и с очень дерзким итальянским названием, и хорошо, что он сосредоточился на этом, потому что вопрос потряс Фрэнсиса, выбив из его головы все возможные ответы. — Мои потребности не имеют значения. Каждое мое мгновение, каждый мой день – это служение Богу. Энджел подцепил малиновый десерт, открыл рот и скользнул им между губ. Он сомкнул губы вокруг вилки, вытащил вилку и слизал блестящий соус с верхней губы. Затем рассмеялся и большим пальцем вытер остатки. Он слизал и это — сунул большой палец в рот и облизал. Фрэнсис взял бокал с вином. Затем снова поставил его на стол. Боже мой, было жарко. Было ли жарко? — Я думаю, э-э... Воды? Энджел щелкнул пальцами, затараторил что-то по-итальянски, и персонал загудел, как пчелы, спеша выполнить его просьбу. Не потому, что он был хорошим человеком, а потому, что они его боялись. Подошла официантка. Ее рука дрожала, когда она наливала воду из большого кувшина, расплескивая ее по стенкам стакана. Она сказала что-то по-итальянски, что привлекло внимание Энджела и он проводил ее долгим взглядом, когда она отходила от стола. — Un momento, — сказал Энджел. Он встал и вышел из-за стола, после чего вызвал какой-то скандал в задней части ресторана. Это было безумие. Фрэнсис выпил воду, жалея, что вообще ее попросил. Надеюсь, он не втянул официантку в какие-нибудь неприятности. Энджел вернулся, пробираясь по ресторану, как акула по запаху крови. Он схватил очки и надел их. — Мы уходим. — Что случилось? — Ничего. — Что она сказала? — Тебе не о чем беспокоиться. Но Фрэнсис был обеспокоен. Энджел схватил Фрэнсиса за запястье и потащил за собой. Он попытался отыскать женщину среди персонала, но они смотрели ему вслед с испуганными лицами. Неужели Энджел что-то сделал бедной женщине? Что, если он причинил ей боль, потому что Фрэнсис хотел стакан воды? Он вытащил Фрэнсиса на улицу, на яркий солнечный свет, и почти протащил его вниз по нескольким ступенькам. Фрэнсис отдернул руку. — Остановись! Энджел резко развернулся. — Не приказывай мне. Нам нужно идти. — Ты сделал ей больно? Он скривил губы. — Что, если бы я это сделал? Фрэнсис на какое-то время забыл, что человек, с которым он наслаждался вкусной трапезой, на самом деле был безжалостным убийцей. И это была вина Фрэнсиса – он позволил еде и атмосфере отвлечь его. — Тогда я буду молиться за тебя. — Молиться за меня? Господи Иисусе. — Энджел рассмеялся, а затем, казалось, понял, что они привлекли внимание нескольких человек, сидевших неподалеку и попивавших коктейли у воды. Его смех оборвался, и все добродушие на его лице превратилось в лед. — Может, ты прекратишь нести это праведное дерьмо? Давай, нам нужно уходить, пока нас не заметили. Фрэнсис хотел, чтобы его заметили. Ему хотелось стоять на месте и кричать, чтобы все его видели. Он поставил ботинки на землю и ухватился за перила лестницы, ведущей в ресторан. Энджел бросил на него взгляд, полный ярости, и снова схватил его за запястья. — Нет. Энджел потянул. — Нет. — Он не собирался уходить. Энджел не мог убить его здесь, на глазах у дюжины свидетелей. — Chi cazzo credi di essere? — прорычал Энджел, а затем яростно добавил: — Vaffanculo! Фрэнсис понятия не имел, что все это значит, но по раздавшимся рядом вздохам понял, что ничего хорошего. Затем Энджел навалился на него грудью и прижал Фрэнсиса к перилам. — Эта женщина знала, кто ты такой. Она сказала, что помощь скоро придет, но не радуйся, святой Отец, она трахалась с ДеСикой в моем чертовом любимом ресторане. Поверь мне, тебе не нужна та помощь, которую она предлагает. — Доверять тебе? Я тебе не доверяю. Я никогда не буду доверять тебе. Ты злобный, лживый, нераскаявшийся убийца. Отпусти меня! Взгляд Энджела за стеклами очков, скользнул по сторонам. Он отпустил его, затем поднял руки и отступил назад. — Пусть будет по-твоему. Персонал ресторана собрался у дверей, чтобы понаблюдать за происходящим, но все еще без своей сотрудницы. — Вызовите полицию, — сказал Фрэнсис, а затем закричал. — Polizi! — Он знал эту фразу. — Polizi! Энджел сплюнул в грязь, развернулся на каблуках и зашагал прочь. Через несколько секунд он исчез, поглощенный толпой. Облегчение навалилось на Фрэнсиса так, словно с его души свалился тысячефунтовый груз. Фрэнсис рухнул на ступеньки и прикрыл рот рукой, чтобы не разрыдаться. Кто-то тронул его за плечо. Он вздрогнул и сказал: — Вы не могли бы мне помочь? Женщина кивнула. Хорошо. Все было почти кончено. Ему оставалось только ждать, приедет полиция, и все будет хорошо. — Слава Богу. — Он раскачивался. — Слава Богу, слава Богу, слава Богу. Он возвращался домой.