Petit a Petit

Что определяет любовь? Этот вопрос, среди прочих, занимал мысли Нёвиллета на протяжении многих лет. Он задавал множество вопросов и, вероятно, будет спрашивать об этом и дальше. Любовь, по мнению Нёвиллета, была таким необычным и странным человеческим словом. Были всеобъемлющие эмоции, такие как ярость, печаль или радость. Нёвиллет понимал их даже по своей прошлой жизни, когда он не был привязан к хрупкому телу. Но любовь? На протяжении долгих лет Нёвиллет наблюдал, как люди совершали множество поступков во имя любви. Люди, при всей их ограниченности, делали все, что могли, во имя любви к себе или к другим. Люди всегда были способны убивать ради тех, к кому они испытывают чувства. Он слышал истории об омегах, которые убивали альф, чтобы быть с теми, кого любят; истории об альфах, убивающих бет по той же самой причине. Люди всех полов — мужчины и женщины, альфы, беты и омеги лгали, изменяли и крали ради тех, кого они любят, или ради любви, которую они испытывали к самим себе. Нёвиллет даже был свидетелем того, как альфы брали других силой и после бесстыдно рассуждали о таких вещах, как любовь. Подобные действия вызывали у него подлинное, глубокое отвращение. Могли ли такие вещи действительно называться любовью? Но у человеческих проявлений любви была и другая сторона. Он видел, как бесчисленное множество людей жертвовали своими средствами к существованию, своим временем, своими самыми ценными сокровищами — и все это из-за любви. Люди горячо молились Гидро Архонту и Фонтану Люсин, чтобы у них родились дети. Настоящие друзья защищали друг друга на поле боя и за его пределами. Незнакомцы преследовали грабителей, чтобы вернуть украденные вещи. Подобные вещи были такими человеческими, такими странными и обладающими большой силой одновременно. К сожалению, бывало такое, что люди выбирали умирать из-за любви. Нёвиллет вспомнил одного человека, решившего встать в центр дуэльного ринга. Человека, который смотрел в лицо смерти и в своем упрямстве ничего не говорил и не делал, даже когда серебристая сталь сверкнула на свету и проникла в его сердце. Он до сих пор помнил этот крик. Ужасающий, въевшийся в память звук, который издала молодая светловолосая девушка, звавшая своего папу, в то время как двое мужчин постарше удерживали ее. Ее слезы капали на трибуны и проникали в трещины на сердце Нёвиллета. Как странна любовь. Заставляющая людей быть такими нерешительными. Такими ограниченными и такими жестокими. Как же это сбивало с толку. Нёвиллет никогда не мог понять подобных чувств. Они кружились и захлестывали его бесконечными волнами. Боль. Горе. Симпатия. Страх. Сочувствие. Благодарность. Любовь. О, что это было за чувство. Он не мог этого понять.

***

Нёвиллет помнил мальчика-омегу, который носил клеймо убийцы и не стыдился этого. Большинство людей чувствовали медный привкус крови и слабый запах альфы, осквернившего его. Они видели лишь ужасное существо с окровавленными руками и тьмой в сердце. Но не Нёвиллет. Вместо этого он помнил мальчика, чей запах был пропитан чем-то болезненным. Более того, в нем чувствовалась затяжная горечь чего-то печального. У мальчика был порез под глазом и сухие, потрескавшиеся губы. Он выглядел усталым. Но его рот был сжат в тонкую линию, а серые глаза впитывали все: каждое слово, каждый звук, острый нож, лежащий на кухонном столе. Это было странно, но бывали моменты, когда Нёвиллет чувствовал отголоски чего-то еще, скрытого за запахом меди и болезненности. Аромат чая. Черного чая. Листьев дикой мяты, прорастающих из травы. Воздуха в ночь зимнего солнцестояния. Как мило. Как терзающе. Снова и снова на Нёвиллета будут… влиять дела. Люди. Четыреста лет назад это была смерть дорогого друга и мелюзины, а также месть подчиненного, которому он доверял. А теперь это был усталый омега с глазами призрака. Это был случай, который сильно обеспокоил Нёвиллета. Пара из альфы и беты воспитывали детей-омег только для того, чтобы продавать их как домашний скот голодным альфам, которые хотели утолить свой голод. Мальчик, который пытался докопаться до истины, подвергся нападению альфы, который принимал участие в торговле на черном рынке. Ребенку причиняли боль, его предали люди, которые, как предполагалось, должны были его любить. И вот, мальчик убил их. Во время судебного заседания мальчик охрипшим голосом рассказал все, не вдаваясь в подробности. Лица зрителей искажались от отвращения и ужаса, когда он излагал свою историю о том, как добивался справедливости от людей, которые убили и эксплуатировали многих детей, таких же, как он сам. Нёвиллет все еще смутно слышал в своей голове шипение и шепот, которые разносились по стенам оперного театра «Эпиклез»: «Преступник», «бедняжка», «убийца-омега». Однако Нёвиллет не обращал внимания на то, что говорили другие. Он только смотрел на мальчика-омегу, стоявшего перед ним, не в силах задать ни один из тысячи вопросов, которые обрушивались на него, каждый больнее предыдущего.

Почему ты не обратился к нам за помощью?

Почему ты пошел один?

Почему ты это сделал?

Почему от тебя пахнет болезнью?

Почему ты принял решение погубить свою жизнь?

Почему ты не презираешь нас за то, что должно произойти?

Почему—?

— Почему? В конце концов, это было единственное, что Нёвиллет был способен сказать. Холодный взгляд серых глаз прошелся по нему. Было очень мало человеческих качеств, которые могли поразить Нёвиллета до глубины души, но слова, произнесенные мальчиком-омегой, никогда по-настоящему не покидали его. — Но если бы не я, месье, то кто?

***

После суда Нёвиллет долгое время молчал. Даже когда леди Фурина удалилась после заседания с глазами, блестевшими, как весенние капли росы, и заявила, что суд был на удивление скучным. Даже когда жители Фонтейна насмехались, критиковали, задавали вопросы и ликовали, походившие больше на собравшихся в хор океанид, чем на людей. Даже когда молодой подросток, от которого кисло пахло болезнью, страданиями и черным чаем, проходил мимо него, искренне прошептав «спасибо» и «до скорой встречи». В своем молчании Нёвиллет думал об этом лице, о том проблеске серьезности, который скрывался за дымом и зеркалами глаз. Он думал об этих словах и размышлял о том, что определяет правосудие. Правосудие не знает возраста, региона, мировоззрения, пола. Существуют законы. Правила для установления порядка. Кто бы ни жил в определенном обществе, он придерживался этих правил. В противном случае системы бы рушились, а люди распадались на части. Тем не менее, закон был несовершенен. Дело «Омеги-убийцы» стало ярким примером этого. Это наполняло сердце Нёвиллета печалью. Мысль об этих перепуганных, беспомощных детях-омегах. Где же была справедливость в их глазах? В их последние минуты? И что Нёвиллет сделал для того, чтобы спасти их? Он думал о справедливости, определяемой ее отсутствием. Мальчик, едва вступивший в подростковый возраст, должен был испытывать настолько сильные, непреодолимые чувства, чтобы приговорить себя к жизни за металлическими стенами. Просто для того, чтобы освободить других. Разве это не справедливость? Впервые в жизни Нёвиллет не был уверен. Да, это было справедливо в глазах закона. Мальчик совершил тяжкое преступление, пролив кровь на землю. Такие вещи не так легко прощаются.

Но если бы не я, месье, то кто?

Много раз Нёвиллет спрашивал почему. Много раз. Нёвиллет слышал ответы. Ощущал удушающий аромат обострившихся эмоций. Точно так же, как вода несла на себе тяжесть этих чувств по отношению к нему. Люди часто говорят слово «любовь», но в глубине души он знал, что они имеют в виду ненависть, эгоизм или месть. Этот мальчик-омега мог бы ответить точно так же. У него были все основания для ненависти или ярости. В столь юном возрасте он не просто стал свидетелем, но и испытал на себе всю тяжесть несправедливости. Им воспользовались, причем не единожды. И все же мальчик мог думать только о других. Об их безопасности, об их свободе. Он думал только о других, не заботясь о своей собственной судьбе. Его беспокоили не те кандалы, сковывающие его запястья, а те, что сковывали других. Разве это была не любовь?

***

Нёвиллет прислал мальчику несколько бутылок мондштадтской воды через несколько дней после того, как его отправили в крепость Меропид. Он не назвал своего имени. Вместо этого оставил записку с пожеланиями подростку всего наилучшего. Это было несвойственно Нёвиллету. Не соответствовать своей роли, своим обязанностям. Судья должен был оставаться беспристрастными. Объективным. Личные дела не должны были играть никакой роли в его жизни. Но он подумал об этих потрескавшихся губах. Об этом хриплом голосе. Об аромате чая, которым он наслаждался слишком долго. Он задавался вопросом, достаточно ли у мальчика еды, чтобы прокормиться самому, там, внизу, в крепости. Нёвиллет надеялся, что мальчик сможет полюбить себя настолько, чтобы хотя бы выпить немного воды. Или чая. Хоть чего-нибудь.

***

В последующие месяцы и годы Нёвиллет слышал о многих положительных изменениях в крепости Меропид. Реформы, такие как социальное питание и места для отдыха, а также увеличение продолжительности лечения в лазарете для тех, кто в этом нуждался. Нёвиллет также узнал о том, что новый администратор установил в крепости одиночные палаты для омег, в которых те могли укрыться в период течки. В отчетах это было указано как незначительная деталь. Это всего лишь одно из нескольких изменений, призванных помочь людям чувствовать себя немного безопаснее. Люди с поверхности говорили: «Что за сумасшедший». Заботиться о слабых, о голодных, об омегах. Какой непонятный и властолюбивый человек этот новый администратор Ризли. Но Нёвиллет не был с ними согласен. То, что сделал Ризли, нельзя было назвать безумием или стремлением к власти. Вместо этого он думал о человечности. О восхитительной и угнетающей. О любви.

***

Кто или что дает определение любви? Закон может определять многие вещи, такие как сыновняя любовь, в форме усыновления, попечительства и опеки над детьми. Существуют юридические определения романтической любви, касающиеся партнерских отношений и браков. Погруженный в приятную и постоянную рутину, Нёвиллет просматривал тысячи документов. Казалось бы, свежеотпечатанные буквы и незначительные слова соглашений, гарантирующие юридическую силу таких вещей как приверженность и преданность делу. Наделенный когда-то властью, следуя со всей честностью законодательству Фонтейна, Нёвиллет ставил печать на каждом документе или брал ручку и четко выводил на них версию своего имени. Для Верховного судьи это были не просто судебные процессы. Иногда заключались гражданские союзы, и он был свидетелем радостных союзов или напряженных расставаний. Хотя обычно это просто была бумажная волокита. Он вчитывался в каждую страницу, всматривался в каждое написанное слово, но не ради соблюдения неискренних клятв, а ради добросовестности данных обещаний. Ради их справедливости. В конце концов, то, что было дано обещание, еще не означало, что предлагаемые вещи были справедливыми с точки зрения закона. Нёвиллет не был Гео Архонтом и предпочитал, чтобы так оно и оставалось. Но, в связи с этим возникал вопрос — кто определяет справедливость, когда речь заходит о таких вещах? Закон давал возможность, чтобы все было честным и законно закрепленным. Но кто определяет любовь и прочие подобные ей подобные вещи? Альфы определяют и власть, и закон. И если они решают, что такое любовь и что такое справедливость, то всем остальным ничего не остается, кроме как просто смириться и страдать. Нёвиллет тоже был из тех, кто держит власть в своих руках. Поэтому он переписал некоторые законы. Реформировал их. Вернул права и статус людям, которые этого заслуживали. В глубине души Нёвиллет скорее был недоволен самим собой за это. За то, что он был одним из альф, которые определили и обозначили, что такое любовь, когда он сам этого не понимал.

***

Когда Нёвиллета только назначили юдексом Фонтейна, он втайне избегал людей так же, как они избегали его. Леди Фокалорс посоветовала ему жить среди людей, но какая-то его часть совершенно не хотела этого. Он был чужаком. Драконом в человеческом теле. Бесполым существом в теле, наделенном половыми признаками. Рыбой, вытащенной из воды. Снежный гусь мог бы прилететь и поплавать вместе с утками, но, что бы ни случилось, он никогда не стал бы настоящей уткой. Нёвиллет не был согласен и никогда не согласится со многими убеждениями Фонтейна. Он не понимал, почему альфам надо выставлять напоказ свой статус, свою власть. Ему было неприятно видеть, как аристократы-альфы смотрят свысока на омег или даже на бесполых существ, таких как мелюзины. Верховный судья, по их словам, ничего не понимает. Он сумасшедший, чужестранец. Разве он может понять наши традиции? Все было прекрасно и так, предыдущий порядок вещей всех устраивал. Нёвиллет был вынужден не согласиться с некоторыми положениями в законах. Во многом дела обстояли не очень хорошо. В системе правосудия Фонтейна было много неправильного, прежде чем он вмешался и исправил это. Были вещи, которые необходимо было уважать, о которых необходимо было позаботиться.

Любовь.

Фонтейн и его жители были правы в одном. Он был чужаком. Ничего на самом деле не могло это изменить.

***

Возможно, именно потому, что Нёвиллет был чужаком, его привлекали такие же, как он сам. Например, мелюзины. Рядом с ними ему не нужно было притворяться, что он человек, или альфа. Он просто мог быть самим собой, собой настоящим в чуждом человеческом обличье. И мелюзины по-прежнему относились к нему как к Нёвиллету, не делая разницы между ними и им. Возможно, именно потому, что Нёвиллет был чужаком, его тянуло к этому мальчику из того дела.

***

Несколько лет спустя Нёвиллет снова встретил его, приехав в крепость Меропид по служебным делам. Но к тому времени он был уже не подростком, а молодым человеком. Молодым человеком с острым взглядом, знающим, что такое ответственность. — Bonjour, месье Нёвиллет. Я полагаю, мы уже встречались раньше? Нёвиллет моргнул. Затем он обратил внимание на красивого мужчину, стоявшего перед ним. На нем был серый костюм, который отлично сидел на нем, и антрацитовый плащ плотного покроя, накинутый на его широкие плечи. Все в нем теперь было по-другому. Его как будто окружала уверенность. Галантная походка и мощные шаги сразу выдавали его присутствие, а на его губах появилась хитрая улыбка. Того тощего, страдающего мальчика, которого когда-то судил Невиллет, больше не было. Нёвиллет остановился. Нет. Этот подросток не совсем исчез. Он помнил тот запах болезни. Но больше всего на свете он помнил тот стойкий аромат черного чая, зимнего холода и дикой мяты. Хотя и слабо, но Нёвиллет чувствовал что-то еще. Это был запах, который спрашивал

[ты узнаешь меня? ]

Несмотря на перемены. Нёвиллет, сам того не желая, был тронут невинностью такого вопроса. Большинство людей в крепости метнули бы в него свирепый взгляд или выказали бы непомерное в своей глубине страдание. Но только не он. Омега, который однажды поблагодарил такого альфу, как Нёвиллет, за то, что тот посадил его в тюрьму. — Приятно видеть вас снова, — сказал Нёвиллет, —управляющий Ризли. Ризли только рассмеялся и покачал головой. — О, не стоит, месье. Зовите меня просто Ризли.

***

Иногда, когда Нёвиллет листал многочисленные судебные документы, акты о гражданских правах и записи многолетней давности, он думал об альфах. В анналах истории альфы были всегда. Как правило, они сеяли хаос. Они брали, и брали, и брали. Они стали теми, кто определяет, что и как происходит в обществе. Он думал об их доминировании, их власти. Об их насущной потребности контролировать других. Даже странно, что слова альфы могут считаться законом почти так же, как и их зубы. Это заставляло Нёвиллета пристально всматриваться в зеркало. Он любовался этим человеческим телом — телом альфы — и размышлял, отличается ли он чем-то от остальных. Появившийся из ниоткуда, чтобы навести порядок в обществе и сказать, что это для их же блага. Во имя справедливости. Или, как однажды сказала бывшая Гидро Архонт Эгерия, во имя любви. Подобные мысли заставили Нёвиллета сморщить нос. Действительно, большая редкость, чтобы верховный судья смело выражал свои эмоции на лице. Кем они были, эти альфы, чтобы решать такие вещи? Чтобы их определять?

***

Нёвиллет доверял очень немногим людям. Но он доверял Ризли. Этот человек был молчалив. Остёр. Всегда проницательный, уравновешенный. Казалось, он всегда думал на шаг вперед. Он замечал каждую деталь, но указывал на нее только если на то была необходимость. Время от времени он бросал взгляд на двери позади них. И тогда Ризли будто становился холоднее, пусть даже всего на долю секунды. По правде говоря, Нёвиллету не следовало доверять ему. Этот человек был бывшим преступником. Его руки были запятнаны кровью. То, что он сделал, всегда будет значить больше, чем все его достижения. Но потом взгляд омеги смягчался при упоминании людей, которым он помог. При разговоре о будущих проектах, которые он намеревался реализовать. Чтобы люди раскаялись и смогли изменить самих себя и свою жизнь. Улыбка, которую видел Нёвиллет, была искренней. Это заставило его задуматься, а не такова ли человеческая любовь. Нежная, но твердая. Добрая, но честная. Полная сострадания. Милосердия. Но кто он такой, чтобы определять это?

***

Нёвиллет был не уверен, когда в его сердце произошли перемены. Чувства были глубинными течениями, которые бурлили внутри него, да, но из-за всех этих судебных слушаний и бумажной волокиты, о которых нужно было думать, они были всего лишь переменчивыми и непостоянными гостями в его голове. Затем внимание Нёвиллета привлек какой-то предмет, оправленный в темное железо и прикрепленный к нагрудному карману мужчины. Он блестел и переливался в свете лампы в кабинете Нёвиллета. Леденяще-голубой свет сверкал на поверхности, и на ней был лишь легкий намек на иней. Нёвиллет почувствовал, как теплое чувство радости наполняет его грудь. На его лице появилась улыбка. Он ничего не мог с собой поделать. Ризли был однозначно достоин того, чтобы быть избранным богами, даже если самому Нёвиллету они были безразличны. Ровно настолько, насколько он заслуживал быть назначенным герцогом. — Поздравляю, Ризли, — сказал Нёвиллет с радостью. — Я смотрю, ты наконец-то нашел то, чем хочешь заниматься. Он заметил, как суровый взгляд мужчины совсем чуть-чуть смягчился. Неожиданно для себя Нёвиллет почувствовал, как его сердце затрепетало при виде этой редкой искренней улыбки.

***

Почему люди любят? Иногда он вспоминал этот аромат черного чая, дикой мяты, морозных ночей. У него начинал зарождаться зуд в челюсти. Глубокое, необъяснимое желание вонзить зубы в плоть. Вместо этого Нёвиллет зарывался в свои бумаги, чувствуя, как внутри клокочет негодование на самого себя. Как это было ужасно. Не иметь ни крыльев, ни хвоста, ни чешуи. Обладать крупицей силы и все равно желать большего.

***

Говорили, что юдекс Фонтейна был человеком, не имеющим желаний. Когда-то давно он бы согласился. По крайней мере, частично. Нёвиллет не был человеком, и, кроме освежающего глотка воды, он в действительности не стремился получить от мира чего-то большего. Он был юдексом. Верховным судьей. Ему не подобало желать чего-то, желать людей. Его объективность была его правдой. Его сутью. Но теперь, каждый раз, когда Невиллет делал глоток любого напитка, он ощущал только запах черного чая. Не имело значения, что он пил. Кофе, воду, чай с перечной мятой, жасминовый чай, улун. Его мысли всегда были где-то далеко. Его нос всегда искал этот аромат Эрл Грея. Это немного пугало Нёвиллета — понимать, что он начинал постепенно испытывать. Но, что более важно, ему было стыдно. В конце концов, кто он такой, чтобы хотеть? Он был юдексом. Судьей Фонтейна. Желания могут запятнать его беспристрастность. Как же тогда он сможет справиться со своей ролью единоличного судьи Фонтейна? И кто он такой, чтобы желать кого-то? Особенно того, кого альфы использовали в своих интересах и причиняли ему вред всю его жизнь? Нёвиллет, может, и дракон, но в человеческом теле у него было все-таки драконье сердце. Сердце альфы. Нёвиллет покачал головой. Он не мог. Он не должен был так поступать. Значит, он не будет.

***

Со стороны Нёвиллета было разумно избегать обсуждения личных вопросов с Ризли. У них были, в конце концов, профессиональные отношения. К сожалению, хотя Нёвиллет и сделал много разумных решений в своей жизни, это решение не было одним из них. Ему нравилось общество этого человека. Несмотря на то, что Ризли был немногословен в общении с большинством людей, он был отличным собеседником. Одна минута общения уходила на то, чтобы оставить Невиллета заинтересованным и вовлеченным. Затем проходило две минуты… затем тридцать… затем деловая встреча заканчивалась, а они все еще разговаривали. Слышался смех Ризли. Они обменивались всевозможными анекдотам, например о подземном и надземном мире. Они делали все это. И все это время они держали в руках по чашке чая, который становился все холоднее. Это была пустая трата чайных листьев. На самом деле, это была пустая трата воды. Даже времени. Если рассуждать логически. В конце концов, они оба были очень занятыми людьми. Но Нёвиллет не возражал.

***

Временами. Временами у Нёвиллета просто вылетала из головы информация о вторичном поле Ризли. Это было не то же самое, что забыть. Человек никогда по-настоящему не сможет забыть что-то такое, и Нёвиллет всегда смутно ощущал прохладу крио-элемента и этот аромат черного чая. Но Ризли тоже не был типичным омегой. Этот человек не склонял свою голову перед другими альфами (или кем-то еще, кроме него самого, если уж на то пошло). Учитывая, каким пустым был офис Ризли без чайной коллекции, Нёвиллет не думал, что у него вообще было гнездо. Иногда Ризли уходил и отменял встречи или делал просьбы перенести их «в соответствии с состоянием здоровья». Иногда Нёвиллет замечал, что Ризли как будто проверял себя на прочность. В конце концов, от омеги сильно пахло болезнью и чаем, надолго оставленным на столе и давно остывшем. Тогда Нёвиллет смотрел, смотрел и вспоминал. Что еще хуже, он чувствовал, как внутри него что-то как будто беспокойно ворочалось и наконец просыпалось. Беспокойство. Ответственность. Альфа.

Что-то, что он предпочел бы не называть.

Обычно Нёвиллет не комментировал, когда такое случалось. Было невежливо даже спрашивать о циклах течки и гона, если только вы не состояли в особо близких отношениях друг с другом. Или не были врачом и пациентом. Или не были хотя бы приятелями. Иногда, однако, Нёвиллета так и подмывало грубо и прямо выспросить все, что он хотел знать. Спросить, как он может помочь ему почувствовать себя лучше. Спросить, почему Ризли все время оглядывается через плечо или на дверь за спиной Нёвиллета. Но он знал, что не ему стоит задавать такие вопросы. Ризли многое пережил в прошлом. Нёвиллет до сих пор помнил каждое его слово, сказанное им будучи обвиняемым. Каждую ужасную деталь. Ризли заслуживал того, чтобы принимать решения самостоятельно. Быть свободным в своих собственных поступках. Если он не хотел альфу, то Нёвиллет тем более не должен был этого желать.

***

В какой-то момент Нёвиллет понял, что ступает на тонкий лед. Он понял это по тому, с каким нетерпением всегда ждал их коротких бесед. Он понял это по тому, как тепло разливалось в его груди, когда он слышал этот смех и видел эту улыбку. Ему нравилось, как Ризли молча наблюдал за происходящим, всегда думая на два шага вперед. Ему нравилось, что этот человек всегда заботился о других, особенно о слабых и ранимых. Ему даже нравилось, что он любил слишком сладкий чай. Без молока. С двумя кубиками сахара. Он нравился ему. Он точно знал это. Так почему же он его любил? Ему не стоило этого делать. У Ризли было уголовное прошлое. Он был хитрым и непростым человеком, у которого хватало ума управлять крепостью Меропид. С точки зрения закона, Ризли был самым далеким от того, что люди считали «привлекательным». Как ни странно, для Нёвиллета ответ был прост. Ему нравилось, что Ризли, несмотря ни на что, оставался хорошим человеком.

***

Временами у Нёвиллета просто вылетало из головы то, что Ризли был омегой. Тем не менее, всегда были моменты, которые напоминали Нёвиллету об этом простом и непреложном факте. Например, всепроникающий запах болезни. — Ты в порядке, Ризли? — спросил Нёвиллет. — М? Это был обычный, рабочий четверг, и он отправился с Ризли на оперативное совещание в Крепость. После этого у Нёвиллета было еще несколько встреч. Ему также нужно было найти Вендлену, милую мелюзину, которая забыла свой шарф во время патрулирования. Он не был против прийти. Ему всегда было приятно проводить время с Ризли. Но сегодня что-то было не так. Этот чахлый запах, похожий на запах старой мебели и пустых комнат, казался намного сильнее обычного. Управляющий тоже выглядел бледнее обычного, время от времени вздрагивая, когда ему казалось, что Нёвиллет не смотрит на него. — Я… — Нёвиллет обеспокоенно посмотрел на своего спутника. Но ему показалось невежливым спрашивать об этом. Он знал, что Ризли особенно избегал темы вторичного пола. — Прошу прощения. Мне показалось, ты не очень хорошо себя чувствуешь. — Просто головная боль, месье. — От него не ускользнуло, как Ризли слегка поморщился, прежде чем взмахнуть рукой. — Не беспокойтесь об этом. — Хорошо. И он действительно старался не волноваться. Несмотря на болезнь, Ризли был взрослым человеком. Если он решил перенести встречу по собственной воле, Нёвиллет мог бы, по крайней мере, уважать его решение. Однако по мере того, как встреча подходила к концу, чувство дискомфорта у мужчины, казалось, только росло. Нёвиллет видел, как беспокойные взгляды то и дело устремлялись на то, что находилось у него за спиной. Видел, как Ризли морщился и будто пытался сжаться в комок. Видел того, кого жаждал защитить. Тук-тук-тук. Раздался стук в дверь. Оба мужчины подняли головы и увидели, как в комнату вошел охранник с коротко подстриженными волосами и серьезным выражением лица. — Ваша честь, ваша светлость, простите за вторжение, — сказал охранник. — Мы только что получили сообщение из суда. Есть срочное дело, которым должен заняться верховный судья. — Спасибо, что уделил мне время и угостил чаем, — сказал он, когда Ризли провожал его обратно к выходу. Нёвиллет хотел, чтобы омега остался на месте. Отдыхать. Он хотел убедить мужчину, что все в порядке, что Нёвиллет может встретиться с ним в другой раз. — Да ладно вам, — ответил управляющий. Его голос звучал измученно. — Я всегда рад выпить с вами по чашечке чая. Чайник. Чай. Внезапно Нёвиллета охватило странное зудящее желание. Ему захотелось взять чашку с чаем со стола и напоить Ризли. — Ризли, — сказал он, прежде чем смог себя остановить. Когда мужчина оглянулся на него, Нёвиллет не был уверен, что сказать. В животе у него все сильнее сжималось, когда он пытался разобраться в буре эмоций, бушевавших в его сердце.

Спасибо.

Прости, что я так сильно переживаю за тебя.

Почему ты так поступаешь с собой?

Что я могу сделать, чтобы позаботиться о тебе?

Его глаза расширились от звука рычания. При виде обнаженных клыков. Но, что более важно, от запаха.

[Не подходи]

— Ах, — Нёвиллет отступил назад. Он не мог найти слов, мыслей, причин, чтобы объяснить, как от него пахнет и что он чувствует. — Приношу свои глубочайшие извинения. Я был… обеспокоен. Обеспокоен. Нёвиллет постарался не вздохнуть от резкой реакции Ризли. Ему не стоило бы этого делать. Очевидно, омега, стоявший перед ним, не хотел, чтобы он беспокоился. Он в этом не нуждался. — Я понял. — Ризли наклонил голову и потер затылок одной рукой. Запах болезни и… стыда?.. Пронесся мимо. — Простите. Я не хотел. Но Ризли действительно имел это в виду, не так ли? Нёвиллет был альфой. Ризли был тем, кто долгие годы страдал от законов, установленных альфами, от их жадности, от их похоти. Разве не сам Нёвиллет был причиной того, что Ризли был отвергнут, был брошен в морские глубины? Действительно, Нёвиллет был ничем не лучше остальных. Даже с точки зрения закона.

[пожалуйста]

[пожалуйста, уйди]

— Пожалуйста, не извиняйся. — Нёвиллет покачал головой, отгоняя запахи до того, прежде чем он совершил бы что-то безумное, например, почувствовал омегу и потерял бы самообладание прямо перед ним. — Я не хотел, чтобы ты почувствовал себя некомфортно. Я все-таки пойду. И Нёвиллет ушел. Даже если это съедало его изнутри. Знать, что он не сможет по-настоящему помочь несчастному омеге, которого он оставил позади. Знать, что даже если бы он остался, то не знал бы, что делать, чтобы помочь.

***

В течение всего дня Нёвиллета одолевало дурное предчувствие. Оно мурашками пробегало по его коже, спине и заставляло все волоски на его теле встать дыбом. Что-то было не так. Неправильно. Только многим позже, когда он проходил мимо мелюзин, он вспомнил о шарфе. Он надеялся, что Ризли не будет слишком трудно держать его в руках.