Свобода выбирать

Четырьмя годами ранее. Я сидела, сложив на коленях руки и надеясь, что внешне выгляжу спокойнее, чем чувствую себя внутри. Так сильно переживать было совершенно нелогично, поскольку этот день неизменно приближался вот уже четырнадцать лет. Если рассуждать логически, Верен не уточнил, зачем он пожелал встретиться со мной сегодня, спустя столько времени, но он мужчина-вулканец, и ему только что исполнился двадцать один год. Около года назад я изучила доступную научную литературу, и эти исследования подтвердили то, что я и так уже подозревала, опираясь на эмпирические рассказы знакомых и однокашников. Средний возраст наступления пон-фарра составлял 21,2 года с погрешностью в 1,1 года. Мой нареченный как раз достиг подходящего возраста, чтобы стать жертвой этого крайне неприятного недуга. Я очень надеялась, что он созреет позже и у меня еще будет время — месяцы или даже годы, прежде чем он призовет меня и сделает своей женой. Благодаря контракту, заключенному между нами в семилетнем возрасте, у меня было очень мало вариантов избежать брака, если не рассматривать самоубийство или ритуальную схватку. Я всегда могла вежливо попросить избавить меня от этой неприятной повинности, но он не обязан освобождать меня от помолвки. Да и с чего ему это делать, когда на кону его жизнь? И все же у меня оставалась надежда. Многие обрученные в детском возрасте в итоге приходили к неофициальному соглашению отложить заключение брака или даже вовсе отказаться от него. Было бы крайне невежливо спрашивать, как именно им удавалось все устроить, особенно учитывая биологические нужды, продиктованные пон-фарром, но такое случалось сплошь и рядом. Три дня назад я получила сообщение, где он приглашал меня встретиться в местном парке и обсудить наше будущее, и с тех самых пор я прокручивала в голове несколько вариантов предстоящего разговора. Наилучшем развитием событий будет, если я смогу начать разговор первой и ясно донести ему свои пожелания. В идеале он бы согласился расторгнуть помолвку, но меня бы устроило и отложить заключение брака на несколько десятилетий, пока я буду строить карьеру, в обмен на позволение пользоваться моим телом для избавления от пон фарра, при условии, что он разрешит мне применение контрацептивных средств. Ему не было какого-то особого резона настолько идти навстречу моим желаниям, разве что он захочет поддержать мои карьерные амбиции во имя будущей семейной гармонии. Все, что я могла сделать, — попросить и ждать его ответа. — Сера? Я резко обернулась и увидела прямо за парковой скамейкой высокого мужчину со сложенными на груди руками. Мальчик, состоявший, казалось, из одних локтей и коленок на нашей церемонии заключения связи четырнадцать лет назад, превратился в хорошо сложенного молодого человека. Я удивленно осознала, что он даже красив. — Верен, — отозвалась я, совладав с собой и поднявшись на ноги. Сложила правую руку в та’але и добавила: — Живи долго и процветай. Он вернул приветствие и жестом указал на скамейку. — Можно мне присесть? Я чуть кивнула и подвинулась, чтобы он мог сесть, сохраняя между нами почтительное расстояние, борясь при этом с желанием отпустить ремарку, насколько сильно он изменился. Логически я понимала, что на сегодняшнюю встречу явился бы не семилетний мальчик, но мне даже в голову не приходило думать о него иначе, чем о неуклюжем ребенке, которого я знала четырнадцать лет назад. Он едва успел коснуться скамьи, как я выпалила: «Полагаю, я понимаю причину, по которой ты просил сегодняшней встречи, и могу я сказать…» Он поднял руку, прерывая меня: «Прошу, я питал надежду, что смогу начать разговор первым». Моя смелость тут же испарилась. Я кивнула, пытаясь проглотить образовавшийся в горле комок. Он сел еще прямее и заявил: «У меня всегда было ощущение, что в детстве я не произвел на тебя особого впечатления». — Я не знала тебя, — ответила я, смущенная резкой прямотой этих слов. — И не знаю до сих пор. — Нет, — согласился он, опустив взгляд на свои ботинки. В его голове явно клубилось множество мыслей, и я подумала, уместно ли воспользоваться этим мигом неловкого молчания и попросить отложить нашу свадьбу. Но не успела набраться смелости и заговорить, как он сказал: «Я осознаю, что не имею права об этом просить, но я позвал тебя сюда, чтобы обсудить расторжение нашей помолвки». Его заявление прозвучало как гром среди ясного неба. Я моргнула, внимательно обдумывая каждое его слово и пытаясь понять, действительно ли он произнес то, что я услышала. — Ты не хочешь быть моей парой? — Я уверен, ты стала бы идеально подходящей женой, — ответил он, не в силах оторвать взгляд от собственных ног. — К тебе это не имеет никакого отношения. И я осознаю, что ты имеешь полное право отказать мне, я лишь… — Я согласна, — пробормотала я. — Я освобождаю тебя от помолвки. Хотя он и старался не выказывать этого, сохраняя типично вулканскую манеру держаться, на его лице было написано явное облегчение. Он повернул голову, посмотрел мне в глаза и ответил: «Спасибо». Благодаря столь внезапным переменам в моей судьбе, мне было трудно сохранять концентрацию, но я чувствовала, что приличия требуют поинтересоваться причиной его просьбы. Судя по его напряженной позе, он также ожидал, что я потребую объяснений. — Если говорить честно, я надеялась, что ты согласишься отложить нашу свадьбу, — продолжила я, отчаянно желая дать ему понять, что он не причинил мне обиды. — Но ты все равно желаешь когда-нибудь вступить со мной в брак? — спросил он, наконец повернувшись ко мне лицом. — Я… я не знаю. Я питаю надежду, что смогу сосредоточиться исключительно на научной карьере, а не на семейной жизни. И, как я уже говорила, я тебя не знаю. Возможно, это моя вина, что за прошедшие годы я не пыталась свести с тобой хотя бы знакомство. В детстве мне сказали, что связь, установленная нами во время церемонии, соединит наши разумы, но… — Ты никогда особо не думала обо мне, — закончил он. — Нет, — признала я. — Как и я не думал о тебе, — отозвался он. — В действительности я никогда не думал ни о какой женщине в таком ключе. По правде говоря, я уже несколько лет знаю, что меня влечет к представителям своего пола. Почти год назад я встретил мужчину, и он желает вступить в брак, но я не могу жениться, пока связан с тобой. — Влечение к представителю своего пола — совершенно нормальное явление. И если для тебя все так, то было бы нелогично с моей стороны препятствовать удовлетворению твоих устремлений и твоему будущему. — Согласен. И благодарю тебя. Надеюсь, мы расстанемся друзьями. — С радостью, — ответила я, поднимаясь на ноги. — Я желаю тебе и твоему мужу долгой и процветающей жизни, Верен. — Я также желаю успехов твоей карьере. И вот так между нами все закончилось. Сегодняшний день. Я разглядывала в окно закатное солнце, вспоминая своего бывшего нареченного. В тот день, возвращаясь домой после короткого разговора с Вереном, я чувствовала себя такой свободной. Тогда передо мной лежал весь мир — я делала успехи в учебе, и мать поддерживала мои амбиции. У меня не было причин сомневаться в своей возможности подняться в высшие круги научного сообщества, если я буду долго и усердно трудиться, совершенно не обремененная мужем и теми обязанностями, которые возложила бы на меня роль жены. А затем моя мать умерла, брата призвали жить к отцу, а мои карьерные перспективы рухнули из-за отсутствия содержания от отца и из-за того, что мать уже не могла понудить его похлопотать о моем трудоустройстве. И вот теперь я здесь, совершенно голая, в самом роскошном доме, в котором когда-либо бывала за всю жизнь, совсем недавно рыдавшая на груди министра науки Вулкана, пока он со мной спаривался. Каким бы унизительным ни было сейчас это воспоминание, мною владело странное чувство освобождения, будто с плеч упал тяжкий груз. И пусть я пока и не обрела полного покоя в душе, я осознала, что боль, мучащая меня в последние месяцы, превратилась в тупую, приглушенную тоску. Я запустила пальцы в мерцающую занавеску, борясь с желанием обернуть шелковистую ткань вокруг своего обнаженного тела. Я как раз размышляла, почувствую ли смущение, если министр Сорен проснется и увидит меня в таком виде, когда услышала, как он окликает меня по имени. Это мог быть вопрос или, возможно, призыв вернуться в постель. Он сказал это так мягко, уверенно и заботливо: «Сера». Я не ответила. Хотела смутиться, что я стою перед ним голой, но он не сделал ни единого замечания по поводу моего наготы. Он вообще ничего больше не сказал, лишь приблизился и тоже встал у окна на дружеском, но не слишком интимном расстоянии, тоже полностью обнаженный. Мы почти минуту смотрели в сторону горизонта, прежде чем я нарушила молчание: «Вы спали всю ночь». — И, кажется, большую часть дня, — ответил он. — Похоже, мое состояние значительно улучшилось. — Когда вернется ваша прислуга? — спросила я. — Утром. — Я могу покинуть дом, если хотите. Я уверена, что вам хочется уединения, чтобы помедитировать. Или я могу остаться и помочь вам с уборкой, чтобы слуги не заподозрили, чем вы были заняты в последние дни. — Если они не смогут понять, почему их отослали, я буду разочарован в их логических способностях, — ответил он. — И ты уже настолько помогла мне, что я никогда не смогу должным образом тебе отплатить. Я наконец заставила себя посмотреть на него. Его лицо было изможденным и усталым, но в целом спокойным и приятным. Встретившись со мной взглядом, он изменился в лице и сказал: «Должен прояснить: я твердо намерен отплатить тебе — я выполню свою часть договоренности». Я склонила голову набок, изучая черты его лица. Его эмоции еще можно было прочитать, и я подозревала, что ему потребуется еще какое-то время, чтобы справиться с остаточными эффектами пон-фарра. — Вообще-то, я уже это сделал. Я связался со своим бывшим коллегой Силкаром, который работает в комплексе «Гель’Тор» в центре города. — Он изучает синтез белка in vitro, — выпалила я. — Я хорошо знакома с его работой. И даже однажды мельком встречала его на конференции. Министр нахмурился. — Он согласился тебя нанять. Мне стоило больших усилий сохранять самообладание от перспективы подобной невероятной чести и столь внезапного поворота судьбы: «Благодарю вас». — Нет резона меня благодарить. Я кивнула. — Полагаю, как вы и говорили, вы бы не стали министром науки, если бы не чтили своих обещаний. — Приближается время вечернего приема пищи. Возможно, мы могли бы помыться, одеться и разделить вечернюю трапезу? — Я согласна, — ответила я быстрее, чем намеревалась. Он изучал взглядом мое лицо, заставив меня занервничать и как никогда остро осознать, что мы оба раздеты. Не сказав больше ни слова, мы разошлись в стороны, инстинктивно отправившись в разные ванные комнаты. Прежде мы принимали душ вместе, но это было прежде. Прежде чего? Пока вибрации звукового душа в гостевых покоях смывали с моего тела последние остатки его пота, слез и семени, я с удивлением размышляла, как неоднократно и стремительно менялись наши с ним отношения. За считанные дни мы превратились из формальных знакомцев в невольных любовников, затем в почти друзей, но кем я была для него сейчас? Гостьей в его доме? Матерью его будущего ребенка? Любовницей по контракту? Я предположила, что являюсь всеми сразу и в то же время никем из них в полной мере. Я не торопилась, настолько, что, когда вышла из ванной, сама была раздражена собственной неучтивой медлительностью. Я почти ожидала найти его внизу, полностью одетого, сидящего за длинным столом в парадной столовой за уже остывшим ужином. Крайне торопливо я натянула одежду, в которой пришла в его дом, и поспешила вниз, мимо фресок, провожающих меня взглядом внимательных вулканских глаз, в итоге обнаружив, что дом почти темен и пуст. Я на цыпочках вошла на кухню, слегка вздрогнув, когда датчики зафиксировали мое движение и сработало автоматическое освещение, залив помещение ярким светом. Кухня представляла собой памятник спонтанному сексу. На столе обнаружилась оставленная министром Сореном наполовину опустошенная миска пломикового супа, на поверхности жидкости уже образовалась мутная пленка. Испачканная засохшим соусом тарелка из-под балкрата, которую я собиралась поставить в посудомойку, была забыта возле раковины. Затем я заметила на стойке странное белое пятно, стекшее с края столешницы, и в памяти всплыл его хриплый голос, спрашивающий: «Ты позволишь мне попробовать тебя на вкус?» Одной мысли о его языке, скользящем по самым интимным складкам моего тела, оказалось достаточно, чтобы щеки жарко вспыхнули и потянуло внизу живота. Мой разум понимал, что наша сделка завершена, но тело похоже не было готово к тому, что наиболее приятные моменты договоренности кончились. Я как раз была поглощена осознанием этого открытия, когда почувствовала, что он стоит позади меня. Он не издал ни звука, но я знала, что он наблюдает за мной. Я замерла, на какой-то миг позволив ему разглядывать меня, пока я собиралась с духом. — Если ты знаешь, что я здесь, почему не выказываешь этого? — спросил он. Оглянувшись через плечо, я увидела мужчину, которого привыкла видеть в новостях и на пресс-конференциях: идеально уложенные блестящие волосы, чисто выбритое лицо и спокойный, безэмоциональный взгляд. Он, конечно, был утомлен, но гораздо менее взвинчен, чем тот мужчина, которого я встретила впервые и с которым провела последние дни, узнавая его ближе. — Я подумывала, не прибраться ли на кухне, — солгала я. Если он и заметил фальшь, то не подал виду. Прошел мимо и поставил мою грязную тарелку в посудомойку. Я проковыляла к столу за миской холодного пломикового супа, а он намочил тряпку и начал протирать столешницу. — Я недавно разговаривал с Ведеком, — сообщил он, выжимая тряпку в раковину, затем повесил ее на металлическую перегородку сушиться. — Он вернется завтра рано утром. У него сейчас на попечительстве твой чкария. Мысль о Травеке согрела мою душу. Мной сейчас владела совсем другая печаль, чем прежде, и какой бы хаос ни вносил в мою жизнь мой милый питомец, ощущение его тельца в моих объятиях доставляло мне немало комфорта и утешения. — Я могу вызвать машину, чтобы отвезти тебя домой после ужина, или же ты можешь остаться еще на одну ночь. — Я бы хотела остаться, — твердо поговорила я. Я не могла понять собственного энтузиазма задержаться в этом доме, и, чтобы он не подумал, что я чрезмерно этого жажду, добавила: «Я бы не хотела доставлять неудобств Ведеку, заставляя заезжать ко мне домой, чтобы оставить Травека». — Ему не составит труда доставить к тебе твоего компаньона. — Он и так уже много сделал ради меня. — Он мой старший помощник, — ответил министр Сорен. — В обязанности помощника входит выполнение моих поручений. — Вы правы, конечно, — согласилась я. — Именно поэтому я не имею интереса становиться чьим-либо помощником. Мне показалось, что я заметила мелькнувший в его глазах проблеск, но он лишь кивнул и повернулся к репликатору. Мы ели почти в тишине, практически не разговаривая, но, казалось, между нами происходило какое-то другое общение на языке случайных взглядов, легких кивков и поворотов головы. Я хотела что-то сказать, но не знала, что именно. Казалось неправильным вот так просто оставить между нами все как есть, но разве не именно об этом мы условились? Вежливо пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись по разным спальням. Я не могла уснуть. Мысли переполняли мой разум, сердце разрывалось на части, а тело, проспав большую часть утра и дня, не чувствовало усталости. Я подумала, не попытаться ли починить стену в том месте, куда министр Сорен швырнул лампу, повредив штукатурку, но я сомневалась в своих навыках и не надеялась на достойный результат. Я попыталась медитировать, но не смогла обуздать обуревавшие меня мысли. Чем больше я старалась очистить свой разум, тем сильнее осознавала, что глубоко внутри меня таится целый вихрь эмоций. Вместо того, чтобы тратить усилия на их игнорирование и подавление, я попыталась их прочувствовать, и этого оказалось достаточно, чтобы понять: я испытываю не только свои собственные эмоции, но и мужчины, который лежал сейчас без сна в соседней комнате. Мы оба находились во власти полного замешательства и противоречия. Я, не раздумывая, встала и подошла к двери между нашими комнатами. Не знаю, чего я ожидала, но замерла, затаив дыхание и прижав к двери ухо, размышляя, что может случиться, если я войду. Я могла бы постучать и попросить разрешения войти. Могла бы просто войти без приглашения. Но как он отреагирует? Как отреагирую я сама? Мне потребовалось почти двадцать минут, чтобы логически проанализировать возможные варианты развития событий, но в итоге я решила, что риск быть выгнанной из его комнаты невелик по сравнению с возможностью найти способ прояснить то, что между нами произошло. Я не очень хорошо его знала, но достаточно хорошо поняла и была уверена: что бы ни случилось, когда я войду в эту дверь, он не откажется от нашей договоренности — обещанное мне место в лаборатории Силкара не пострадает. И он может отослать меня прочь сейчас, но вернется ко мне через семь лет. И если он найдет кого-то другого для удовлетворения своих потребностей в будущие циклы пон-фарра, я никогда его больше не увижу. Мне просто нечего было терять. Я потянулась к ручке, но от моего прикосновения дверь приоткрылась на несколько сантиметров. Раздался тихий скрип, и на миг меня охватило сомнение, но я взяла себя в руки и распахнула дверь настежь. Даже в тусклом свете я увидела, что министр Сорен сидит на кровати и смотрит на меня, словно все это время ждал моего появления. Логика подсказывала мне, что нужно немедленно уйти — меня не приглашали, и мое появление тут — не только грубость, но и вторжение в его личное пространство. Но откуда-то я знала, что он рад моему присутствию. Я медленно, осторожно подошла к нему. Когда я приблизилась на расстоянии вытянутой руки, он сказал: «Я подумал, что у тебя может возникнуть соблазн навестить меня». Живот скрутило узлом от неуверенности в себе. Я неверно оценила ситуацию и была благодарна темноте за то, что она скрывала румянец, заливший мои щеки. Я отступила назад, но его рука коснулась моего запястья. — Я не понимаю, — прошептала я. — Вы хотите, чтобы я здесь находилась? Мне кажется, что да, но я не уверена. — Я не возражаю против твоего присутствия, — медленно произнес он. — Это не то же самое, что хотеть моего присутствия, — ответила я, уводя руку от его прикосновения. — Я словно чувствую, чего вы хотите, но не могу уловить ваши истинные мысли. Однако чувствую вас не настолько хорошо, чтобы знать, чего вы хотите на самом деле. Без твердой уверенности. — Полагаю, что это из-за брачных уз, которые я силой создал между нами, — задумчиво проговорил он. — Вот на что похожи брачные узы на самом деле? — спросила я. — Я думал, что тебя связали узами в детстве. — Да, но это не совсем то же самое, — призналась я. — У меня нет опыта понимания кого-то через телепатическую связь. Наверное, поэтому я не могу разобраться, чего вы на самом деле хотите. — Ты прекрасно меня понимаешь, — возразил он. — Я не знаю, хочу ли, чтобы ты была здесь. Наверное, я хочу, чтобы ты… то есть я не хочу, чтобы ты уходила. Между нами повисла долгая тишина, мы оба просто сдались, застыв в замешательстве и нерешительности. Когда он сдвинулся, садясь у изголовья, я отбросила все доводы рассудка и откинула укрывавшее его одеяло. Он не шевельнулся, чтобы меня остановить, даже когда я неуклюже забралась к нему под бок. Я не продумала свои действия до конца, и это стало очевидно, когда я поняла, что понятия не имею, что делать со своими конечностями. Прижаться к нему? Вытянуть руки по швам, словно я лежу на погребальном костре? Словно милосердно желая избавить меня от страданий, он сдвинулся и повернулся ко мне в жесте, явно должном означать приглашение. Одна из его рук коснулась моего бедра, и он потянул ее назад, но каким-то образом наши лица сблизились, и, ведомые инстинктом, мы слились в легком, целомудренном поцелуе. Я подняла руки к его лицу, и это стало первым шагом к очень странному и лишенному всяческого изящества любовному акту. Мы неуклюже сбросили одежду и откинули к изножью кровати одеяла. На этот раз все было иначе: мы были свободны от безумия по́н-фарра, оба в ясном сознании, полные готовности и внимательности друг к другу. Он сел на пятки и, казалось, уже собирался перевернуть меня на спину, но я, встав на четвереньки, обхватила пальцами его член. Неожиданная волна смелости побудила меня направить его себе в рот. Министр Сорен замер, и когда головка его пениса коснулась задней стенки моего горла, а я напрягла мышцы рта, делая всасывающее движение, он испустил странный выдох. Не знаю, что побудило меня к фелляции, но, едва начав, я сочла непреодолимо притягательным то состояние полной беспомощности, в которое этим его привела. Поначалу я действовала совершенно неумело, но он был полон готовности тут же внести коррективы в мои действия, побуждая меня бережнее обходиться с зубами и крепче сжимать основание члена, лаская его в едином темпе с движениями моего рта. Я вошла в устойчивый ритм и вскоре всего лишь при помощи языка и правой руки превратила одного из самых могущественных мужчин на Вулкане в сгусток дрожащей, поскуливающей плоти. Хотя я и ожидала, что он в итоге эякулирует мне в рот, внезапный щелочной привкус, пролившийся на язык и скользнувший в горло, застал меня врасплох. Он вскрикнул и схватил меня за волосы, притягивая мою голову ближе к себе. Я начала давиться, но он быстро вышел из моего рта, и, крепко сдавив руками за талию, перевернул меня на спину, погружая язык в самый нежный уголок моего тела. Его рот оказался теплым, чутким и внимательным. Я широко раздвинула ноги и задержала дыхание, почти ослепнув от интенсивности ощущений. Его язык то медленно скользил по моим складкам, то быстро и сильно ласкал клитор. Помимо воли из моего рта сами по себе понеслись мольбы: «Не останавливайтесь!» Он сжал руками мои бедра, притягивая ближе к своим губам, и меня накрыл оргазм, затапливая почти невыносимым удовольствием. Когда спазмы наконец начали утихать, я попыталась выровнять дыхание. Я почти ожидала, что опять потеряю сознание, как после предыдущих совокуплений, но в этот раз он не испускал в меня феромоны, вызывающие сонливость. Я была в полном сознании и жаждала большего, отчаянно стремясь к следующему пику сексуального удовлетворения, полная готовности разделить с ним свое тело и наслаждаясь чувством могущества и власти, возникающего, когда такой мужчина сдается на твою милость. Он сел, но я толкнула его спиной на постель и заползла ему на грудь, опускаясь на член, еще влажный от моей слюны. Мои старания управлять ситуацией несколько затруднялись моей неопытностью, но его это совершенно не волновало. Он направлял мои бедра руками, обучая меня искусству, как превратить его в самого преданного моего раба. Потребовалось больше времени, чем я ожидала, но в итоге влажный поток все же пролился, он вскрикнул и крепко прижал меня к себе, пережидая натиск своего оргазма. Мышцы бедер покалывало и ломило от перенапряжения, мне хотелось упасть на кровать рядом с ним и обдумать, что только что произошло, но он потянулся ко мне, обхватывая ладонями мою шею и втягивая в нежный поцелуй. И это было последнее, что я запомнила. Следующим утром я проснулась от хруста шагов по гравию подъездной дорожки внизу под окном. Я в панике распахнула глаза и попыталась высвободить свои конечности из клубка, в который мы сплелись с министром. — Ведек здесь, — прошипела я, нашаривая в тусклом рассветном полумраке свою одежду. Министр Сорен был на удивление спокоен. Он не выказывал ни спешки, ни желания одеться. — Я так полагаю, вы не против, если ваш помощник застанет нас голыми, — упрекнула я, возясь с застежками бюстгальтера. — Мы с Ведеком хорошо знакомы, но не настолько, чтобы он мог войти в мою спальню без приглашения, особенно когда ему известно о моих недавних занятиях. — Все равно было бы невежливо заставлять его ждать, — ответила я, пытаясь наспех вывернуть рубашку на нужную сторону. — Останься. Я как раз натягивала рубашку через голову и застыла на полпути. — Остаться? Что вы имеете в виду? — Останься здесь со мной, — его лицевая мускулатура была расслаблена, придавая ему классически-вулканское, нейтрально-спокойное выражение, но смотрел он на меня задумчиво и напряженно. — Ведек здесь, — запинаясь, выговорила я. — Вы сами сказали, что он прибудет утром, чтобы отвезти меня домой. — Я осведомлен об этих планах. Я прошу тебя их изменить. Останься со мной. По его лицу нельзя было разобрать, о чем он думает, но я знала, о чем он просит на самом деле. Было бы нелогично притворяться, что я не понимаю. — Я хочу сделать карьеру, — твердо проговорила я. — Я не имею желания быть любовницей министра науки. Уверена, это помогло бы мне добиться преференций в некоторых кругах, но я не думаю, что хочу подобного. Я хочу добиваться всего сама, засчет собственных заслуг, я осознаю, что мне пришлось спариться с вами, чтобы это произошло, но отныне я намерена достигать всего сама. Он нахмурился и кивнул, казалось, скорее себе, чем мне. — Да, разумеется. — Как видите, для меня совершенно невозможно… — Тогда выходи за меня замуж. Я с трудом сглотнула, поборов желание отвести взгляд. Он был серьезен. Более того, он был полон решимости. На несколько мгновений я застыла с открытым ртом. — Я не знаю, как быть женой министра науки Вулкана. — Вряд ли кто-то знает, как что-либо сделать, прежде чем его об этом попросят. — Я не хочу быть женой министра науки Вулкана, — настаивала я. — Ты возражаешь против моего поста или против меня? Я снова открыла рот, зная, что должна ответить на вопрос, но не понимая, каков в действительности должен быть ответ. Я не ожидала, что настолько глубоко им проникнусь и уж точно не понимала природы и глубины своих чувств. Я подозревала, что мне понадобятся месяцы размышлений и медитаций, чтобы хотя бы начать разбираться в том сонме противоречивых эмоций, которые вызывал во мне этот мужчина. — Кажется, я объяснила, что не хочу быть ничьей женой. — Я понимаю, что ты отвергаешь идею брака, поскольку считаешь, что любой муж, которого ты найдешь, заставит тебя соответствовать традиционному распределению гендерных ролей. Я бы никогда не стал ограничивать тебя или предъявлять какие-либо дополнительные требования, кроме уважения ко мне. Это было крайне неожиданное предложение, и я оказалась на перепутье, где мне нужно было выбрать один из двух совершенно различных жизненных путей. Я чувствовала себя парализованной, разрываясь между жизнью, о которой так долго мечтала, и мужчиной, которого знала совсем недолго, но в которого, как подозревала, начала влюбляться. Он соскользнул с кровати и подошел ко мне. — Ты останешься, Сера?