Свобода выбирать

Шестьдесят лет назад: Т'Монa обернулась, бросая на него взгляд через плечо. Мерцающее пламя свечей сделало ее лицо еще прекраснее. Но в то же время ее, казалось, обуревали какие-то мысли. — Ты не хочешь, чтобы я смотрел, как ты раздеваешься? — спросил он, отчаянно желая угодить женщине, которая перед лицом священнослужителей торжественно поклялась быть его женой и позаботиться о нем во время нужды. — Ты можешь смотреть, если пожелаешь, — сказала она, стягивая с плеч халат и позволяя ему упасть на пол. Он не мог отвести взгляда от ее округлых ягодиц и полных ног. Она была фигуристой женщиной, и вид ее обнаженного тела чрезвычайно его возбуждал. Она медленно повернулась, являя его взгляду тяжелые груди с большими, слегка приподнятыми зеленоватыми сосками. — Ты прекрасна, — выдохнул он. Она кивнула и приблизилась. Подрагивающими руками коснулась пояса, завязанного на его талии, и потянула за концы. Он высвободился из своего одеяния, и теперь они стояли друг перед другом совершенно обнаженными. Его член набух и затвердел до боли, и он горел ради нее так, как не мог и представить до этого момента. — Произнести благословения? — спросила она. Он выдохнул и смущенно кивнул. Он был совершенно бессилен перед ней. — Так было на заре наших дней, так будет и в будущем. Тебе, муж мой, я посвящаю все, что я есть. — От тебя я принимаю все, что я есть, — быстро ответил он, в резкости его слов слышалась отчаянная жажда. Она взяла его дрожащие пальцы в свои. Откуда она черпала такую уверенность? Она посмотрела ему прямо в глаза и нараспев произнесла: «Как было с начала времен, так будет и сейчас». — Два тела, один разум, — выдохнул он, позволяя ей притянуть его руки к своему лицу. Едва их разумы соединились, он мгновенно ей сдался, растворился в ней. Влекомый неодолимым инстинктом, он торопливо толкнул ее к кровати, желая поскорее оказаться внутри нее. Его пылкий порыв она встретила с невозмутимым, властным изяществом и, используя его вес против него же, развернулась с ним вместе так быстро, что его руки соскользнули с ее лица, и миг спустя он оказался лежащим на спине на матрасе. — Прости меня, — выдохнул он, тревожась, что его подростковая отчаянная торопливость оскорбила ее. Он приподнялся было, но она склонилась над ним, упершись животом в его колени: «Лежи тихо, муж мой». Она забралась сверху, ее тяжелые груди покачивались в такт движениям. Он откинулся назад, готовый всем своим существом подчиниться ей. «Хочешь попробовать меня на вкус?» — спросила она, щекоча его горло сосками. Он медленно вдохнул: «Пожалуйста». Забравшись ему на грудь, она направила его лицо меж своих ног. Он высунул язык и с любопытством принялся исследовать складки ее женственности. Он ласкал ее неуклюже, но жадно, хватаясь за ее сильные бедра и вжимаясь сильнее под гортанные стоны, слетавшие с ее губ. Он наслаждался сладковато-кислым вкусом своей молодой жены. Вскоре она начала содрогаться и кричать, и удовольствие от того, что он доставил ей наслаждение, уступало лишь растущей жажде слиться с ней воедино. Он снова попытался взять на себя доминирующую роль, но она не поддалась и, вцепившись пальцами в его плечи, опустилась на него, приводя его гормональную систему в абсолютное неистовство. Повинуясь инстинкту, его бедра задвигались навстречу, отчаянно пытаясь найти подходящий ритм спаривания. Она отвечала на его желание столь же рьяными толчками. Ему потребовалось меньше минуты, чтобы излиться внутрь нее. Она посмотрела на него снизу вверх любопытным взглядом, и Сорен вдруг устыдился, что не смог лучше контролировать себя. Она начала подниматься, но впервые за этот вечер на ее лице появилось легкое удивление. — Что-то не так? — спросил он. Она поерзала и снова попыталась отстраниться, вызвав этим волну боли в его гениталиях и вверх по животу. Он зашипел и схватил ее за бедра, удерживая на месте. Она прикрыла рот руками и посмотрела вниз, меж своих ног. — Кажется, я… застряла. Сорен выдохнул и уставился в потолок. Он не имел особого опыта в спаривании, но знал, что вагинальные спазмы — обычное дело, особенно у молодых, неопытных в сексе женщин. — Прости, я хотела доставить тебе удовольствие и… — забормотала она. Он пресек ее извинения, схватив за руки и притянув к себе: «Мне очень нравится быть внутри тебя». — Мне тоже нравится, — призналась она, потершись кончиком носа об его нос. — Это не неудобство — быть запертым внутри тебя, — признался он. К его большому удивлению, Т’Мона, женщина, чьим мастерским владением логикой он восхищался, громко рассмеялась. Это было заразительно, и ему пришлось приложить все усилия, чтобы не улыбнуться вместе с ней, но их оказалось недостаточно. Они хихикали и целовались, и Т’Мона наконец позволила перевернуть себя на спину. Он любил ее безмерно и будет любить до конца своих дней. Настоящее время: Сорен массировал свой ноющий член, глядя на худощавую женщину, в беспамятстве распростертую перед ним. Им владел целый сонм противоречивых, сбивающих с толку эмоций. Разум жгло воспоминание о его первом разе с Т’Моной, заполняя его невообразимой печалью, потому что теперь с ним боролось воспоминание о том, что он только что сделал с этой бедной молодой женщиной. Сера была полной противоположностью Т’Моны, и он полагал, что так будет проще, потому что ему будет сложнее сравнивать их, но все оказалось совсем не просто. Он был благодарен этой незнакомке за готовность спасти его, но ненавидел ее за то, что она заняла место Т’Моны в его постели, пусть даже он сам ее об этом попросил. Почему он попытался заключить интимные брачные узы с этой незнакомкой? Он вспомнил события недавних минут, когда он глянул вниз и увидел устремленные на него пронизывающие голубые глаза. Какой-то глубинный, древний инстинкт требовал, чтобы он соединил свой разум с ее разумом традиционными, существующими только между супругами брачными узами. Она дала согласие на слияние разумов, но была категорически против столь интимных брачных уз. Он применил силу, она запаниковала и сопротивлялась, словно загнанное в угол животное, но, оглядываясь на произошедшее, он не мог ее винить. Что она подумает о нем, когда проснется? Что, если она будет молить о позволении уйти? Они заключили контракт, но ни один легальный контракт не позволит принуждать ее силой. Он никогда так не ненавидел себя, как в тот момент. Он потер кончиками пальцев виски, наконец осознав, насколько вымотан, но пока еще уверенный, что не сможет уснуть. Отняв руки от лица, он заметил на левой ладони кровь. Посмотрев вниз, он понял, что пенис тоже запачкан кровью. Только тогда он осознал масштабы травм Серы. Меж ее бедер сочилось семя с примесью крови, и сначала он подумал, что она менструирует, но, взглянув на пальцы правой руки, которыми он массировал ее половые железы, заметил, что на них не было крови. Единственным логичным выводом было, что она получила значительные повреждения слизистой оболочки влагалища во время сношения. Скорее всего, самые серьезные травмы случились в самом конце из-за ее паники, вызванной неожиданным вагинальным спазмом, и он разрывался между желанием позаботиться о ее повреждениях и уважением к ее скромности и телесным границам. Какой поступок был бы более логичным? Ему требовалось спариться с ней еще несколько раз, и он боялся, что если ничего не предпримет, чтобы облегчить ее страдания, она очнется в невыносимой боли и не захочет продолжать. И все же она была настолько застенчивой, что мысль раздвинуть ей ноги и залечить повреждения в самых интимных частях тела, пока она без сознания, казалась почти невыносимой. Пальцы сжались в кулаки. Он злился на себя за неспособность выбрать лучший вариант. Сейчас его разум был значительно яснее, чем в последние несколько недель, но муки пон фарра еще владели им. Осмотрев влажные, сбившиеся в измятый комок простыни, он решил переменить постель, чтобы соблюсти гигиену и не напугать ее, когда она проснется. Он осторожно скатился с кровати и, открыв шкаф, с разочарованием увидел там только зимнюю одежду и редко используемые предметы домашнего обихода. В шкафах в ванной комнате и коридорах обнаружилось множество непонятного барахла, но постельного белья не было. Это раздражало, но также свидетельствовало о его исключительной оторванности от жизни. Он родился в этом доме, провел здесь все детство и юность. Пост министра науки требовал жить преимущественно в городе, но все равно несколько раз в год он возвращался в дом своих предков. Прожив больше восьмидесяти лет, он полагал, что должен знать, где в его собственном доме хранятся простыни и одеяла, но он не знал. Подумав, что простыни все равно придется стирать, чтобы у прислуги по возвращении не возникло вопросов, он решил временно перенести ее на свою кровать, снять и постирать испачканные простыни, а затем вернуть ее в смежную спальню, пока она не проснулась. Он нашел ее практически в том же положении, в каком оставил: ноги раздвинуты, туго перехваченный узким шелковым шнурком халат наполовину распахнут. Он бережно поправил халат, ограждая ее скромность, затем перекатил ее на край кровати и поднял на руки. Она оказалась невероятно легкой. Даже если бы в его теле не бурлили гормоны, повышающие силу и агрессию, он скорее всего так же смог бы нести ее без особого труда. Когда он направился в свою спальню, она тихо застонала и, склонив голову к его груди, потерлась щекой о грудные мышцы. Движение было совершенно бессознательным, но сколько доверия и тепла заключалось в таком незначительном жесте. Уложив ее на свою кровать, Сорен убедился, что халат по-прежнему прикрывает ее тело, но снова задался вопросом, как поступить с ее травмами. Он несколько минут ходил по комнате взад-вперед, но в итоге все же уступил желанию позаботиться о ее комфорте. Взяв из ванной аптечку, он быстро вставил в гипоспрей ампулу анальгетика для уменьшения боли и воспаления. Ему потребовалось несколько минут, чтобы собраться с духом, но в конце концов он раздвинул ее ноги и осторожно ввел в нее наконечник дермального регенератора, чтобы восстановить поврежденные ткани вагинального канала. Застонав, она повернулась на бок, но не проснулась. Он стер влажной тканью подсыхающие на бедрах потеки крови и семенной жидкости, затем аккуратно опустил полы халата и укутал ее легким одеялом, лежащим в изножье кровати. Он точно не знал, как долго она будет спать. Он также не был уверен, что прикасаться к ней без ее согласия правильно, даже если это необходимо для оказания элементарной медицинской помощи, но надеялся, что так ей будет комфортнее. Вернувшись в ванную, он посмотрел на свое отражение в зеркале. В приступе паники она разбила ему губу, и, хотя кровь уже подсохла, ранка все еще ныла. Он растянул губы в стороны и поморщился, когда едва подсохшая корочка треснула, выпуская свежую каплю крови. Глянув на себя внимательнее, он осторожно потрогал болезненно чувствительную кожу у левого глаза. К утру вокруг глаза, скорее всего, проступит темный кровоподтек. Он поводил по лицу дермальным регенератором, ввел себе дозу анальгетика, а затем принялся снимать с кровати простыни. Поместив их в ультразвуковую стиральную машину и подождав положенные для удаления пятен три минуты, он вернул их в гостевую спальню, примыкающую к его покоям. Покончив с этим, он опустился возле кровати на колени и попытался проанализировать события последних часов. Грудь сдавило тяжестью, сердце было разбито. Ему хотелось плакать, но мысль о лежащей сейчас в его супружеской постели молодой женщине, которая, возможно, уже понесла от него ребенка, невыносимой болью терзала душу. Дополнительно расстраивал тот факт, что член вновь начал твердеть, требуя нового спаривания. Все владеющие им в последние месяцы темные эмоции — ярость, гнев, отвращение — вырвались наружу, и он оказался совершенно не способен контролировать хоть что-либо. Он чувствовал себя столь же беспомощным и бессильным перед собственным телом, как и тогда, когда не смог предотвратить смерть Т’Моны. Дрожащими пальцами он вытер влагу с глаз и, видя, как дрожь распространяется, охватывая всю руку, потерял последние остатки самообладания. Он вцепился в простыни на свежезастеленной кровати и рванул с такой силой, что матрас, сдвинувшись с места, упал на пол. Он тянул и дергал все сильнее, не обращая внимания на треск рвущейся ткани. Следующей жертвой стала лампа на тумбочке у кровати — он швырнул ее с такой силой, что она, разбившись вдребезги, оставила в стене вмятину соответствующей формы. Он вопил, бесновался и крушил все вокруг, в маниакальном безумии громя на части убранство комнаты. Замахнулся, собираясь швырнуть в стену церемониальную свечу, и застыл, парализованный видом Серы, которая, съежившись, замерла в дверном проеме между спальнями. Если она и пыталась обуздать владеющие ею потрясение и страх, то получалось это у нее довольно плохо. Его рука упала, свеча выскользнула из пальцев, приземляясь на твердый холодный пол с мягким восковым стуком. Несколько секунд они изучали друг друга пытливо и настороженно, а затем она медленно и нерешительно двинулась в его сторону. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, она потянулась к его лицу, но он отпрянул. — Оставь меня, — выплюнул он. — Нет, — ответила она дрожащим голосом. — Убирайся! — рявкнул он, изо всех сил стараясь совладать с голосом и не размахивать руками. — Зачем вы причиняете себе боль? — прошептала она. Опустив взгляд, он потрясенно обнаружил, что обнажен и что его грудь покрыта ярко-зелеными, кое-где кровоточащими полосами. Как это произошло? — Министр, пожалуйста, — настаивала она. Она снова потянулась дрожащей рукой к его лицу, но он оттолкнул ее ладонь и сам инициировал мелдинг. Она не пыталась его остановить. Тихий голос в глубине его сознания умолял отпустить ее, но Сера не стала паниковать или сопротивляться, она просто стояла и смотрела на него сначала растерянным взглядом, а потом — пронизывающим. Казалось, что владеющая им сейчас ярость перекинулась на нее, воспламеняя и ее. Он усилил хватку, но ее взгляд не дрогнул, голубые глаза прожигали его сознание, грозя спалить дотла. Он не понял, как это произошло, но рот уже накрыл ее губы, язык жадно обвился вокруг ее языка. Его руки не отрывались от ее лица, и их разумы слились в вихрь эмоций и образов, которые казались знакомыми, но не были полностью его собственными. Он целовал ее все неистовее, пока, наконец, не заставил себя оторваться и развернуть ее к себе спиной. Рванул ее халат, задирая до талии, и толкнул ее на голый матрас, валяющийся перевернутым на полу. Когда он овладел ею, она удивленно вскрикнула, но, не став сопротивляться, опустилась на четвереньки, позволяя ему насыщать свою потребность. По крайней мере, сначала. После минуты яростных толчков он попытался схватить ее лицо во второй раз, но она увернулась от его пальцев и, выгнув спину, поднялась на колени, прижимаясь спиной к его груди. Ее бедра неумело и сбивчиво выписывали круги, и то, как она терлась об него, едва не подвело его тут же к самому краю. — Дай коснуться твоего разума, — прорычал он. Не подчиняясь его требованию, она отстранилась и наполовину развернулась на коленях, глядя ему в лицо. Ее маленькая подрагивающая рука коснулась контактных точек на его челюсти, и обуревающий его гнев начал таять. Она тяжело дышала, ее глаза метались по его лицу в явном замешательстве. Он поднял руки, отчаянно желая прикоснуться к ней. Он сжимал ее миниатюрные груди, шарил по бедрам, пытаясь пригвоздить ее к матрасу и взять снова, но на этот раз она отказалась подчиниться. Ее ногти вонзились в его спину, зубы впивались в шею, челюсть, плечи. Он чувствовал, что она кусает до крови, но практически не ощущал боли. Каждая частичка его тела требовала быть с ней, внутри нее, быть частью нее. Окончательно его отрезвила острая, дезориентирующая боль, когда ее локоть врезался ему в нос. Его голова откинулась, он упал назад, на пятки, взор застили невольно навернувшиеся слезы. Она вновь обхватила его лицо ладонями и тихо проговорила: «Министр, пожалуйста, успокойтесь». — Не могу, — выдавил он. — Можете, — она, оскалясь, кивнула. — Можете. — Мне жаль, — он содрогнулся и, запустив пальцы в волосы, сильно дернул, будто физически наказывая себя за недоступный сейчас самоконтроль. Она отвела его руки в стороны и, покачав головой, прижалась к его лбу своим, а затем вновь коснулась ладонью его щеки: «Я знаю». — Ты нужна мне, — провыл он. — Я знаю, вам нужна она, — прошептала Сера. — И мне жаль, что она не может быть здесь, с вами. Он всхлипнул, раз, другой, всхлипы быстро превратились в крики глубочайшей душевной муки, владеющей им с похорон Т’Моны. Ему достало бы физических сил вырваться из ее объятий, но не эмоциональных, и поэтому он позволил ей обнимать и утешать себя. Он свернулся в ее руках, вжался в нее, а она гладила его по волосам свободной рукой, ни на миг не разрывая ментального соединения. Постепенно его тело обмякло, взрыв эмоций иссяк. Какое-то время они лежали вместе, молча и недвижимо. Он прерывисто дышал ртом, поскольку поврежденный нос не мог выполнять дыхательных функций. Он вжался щекой в ее живот, размеренное биение ее сердца убаюкивало. Сейчас он был расслаблен больше, чем за все последние месяцы, но эрекция отказывалась исчезать. Не в силах больше терпеть, он поднял руку, положил ладонь ей на живот, а затем повел пальцы вниз, меж ее ног. Ее рука накрыла его кисть, и сначала он подумал, что она собирается его остановить, но, к его большому удивлению, она направила его к самому чувствительному месту. Его большой палец начал описывать круги вокруг ее клитора, сначала легко, затем надавливая сильнее, а она отвечала ему встречными покачиваниями тела. Ее бедра дернулись под его рукой, и они оба быстро перекатились на левый бок. Он скользнул в нее, и она поощряюще вжалась в него телом. Приподнявшись на локте, он обхватил правой ладонью ее грудь, притягивая ее еще ближе, и дальше были лишь отчаянные толчки, рваные, страстные поцелуи и сумбурные ментальные слияния. Несколько минут спустя он излился в нее, хрипло застонав в экстазе ей в ухо. Когда его толчки замерли, она потянулась назад и нежно сжала его руку в своей. Попытавшись шевельнуться, он сразу понял, что снова заперт внутри нее, но в этот раз никто из них не стал противиться спазму. Они лежали неподвижно и безмолвно, и вскоре оба затерялись в лабиринте снов.