Если смерть - это дверь, я - искатель врат

Спустя три дня после того, как она сдала ещё три положительных теста, Лили впервые за десять с лишним лет оказывается в кабинете врача-магла. Она неловко ёрзает на жёстком смотровом столе, надеясь, что не всплывёт таинственный пробел в её медицинской карте, и пытается не обращать внимания на приглушённые крики Дадли из приёмной дальше по коридору. К её облегчению, врач — женщина, невысокая седовласая женщина, которая через несколько секунд отрывается от своих бумаг и мягко говорит: — Что ж, похоже, вы беременны, миссис Поттер. Кажется, она слегка готовится к истерике, что неудивительно, учитывая поведение Лили. Но Лили не может позволить себе ещё один срыв, поэтому вместо этого она заметно обмякает и сдувается, как лопнувший воздушный шарик, плечи опускаются, а подбородок падает на грудь. Она упирается руками в холодную столешницу и прижимает длинные ноги к ящикам под ней. — Я бы с радостью направила вас к местному акушеру, — продолжает врач и замолкает, когда Лили неосознанно качает головой. — Но, скорее всего, срок у вас не больше двух месяцев. Есть и другие варианты, которые можно рассмотреть… если это не то, чего вы хотите, — добавляет она с осторожностью. Лили выпрямляется и выдавливает из себя слабую улыбку. — Нет, я… я очень счастлива, — лжёт она, поправляя выцветший джемпер. — Просто… мой муж внезапно умер на прошлой неделе, — она осторожно вдыхает и выдыхает. — А моему сыну всего год, так что будет… трудно приспособиться. Но мы справимся, — она намеренно повышает голос. — Я уверена… я уверена, что справимся. — Мне очень жаль это слышать, миссис Поттер, — доктор обеспокоенно поправляет очки; это смутно напоминает Лили МакГонагалл и то, как она выглядела, когда Лили пришла к ней после смерти матери. — «Возьми печенье, Эванс». Она до сих пор слышит эхо в своей голове между подростковыми всхлипываниями, когда она сидела, ссутулившись, обхватив голову руками, в мятой форме, с опухшими глазами. — У нас есть группа вдов и вдовцов, которая собирается в приходском зале по воскресеньям вечером. Ей в руки сунули несколько брошюр о горе, депрессии и надлежащем дородовом уходе, и через пять минут она уже медленно шла по узкому коридору в стерильную комнату ожидания, где Гарри играл с несколькими кубиками на полу, а Петуния успокаивала капризного Дадли. Лили не нужно ничего говорить; взгляд её зелёных глаз говорит гораздо громче слов. Похоже, она не скоро пойдёт куда-нибудь выпить с Сириусом. Они почти не разговаривают, пока не возвращаются на Тисовую улицу, где Лили садится на жёсткий диван с цветочным узором в гостиной, пока Петуния заваривает ещё один чайник. Гарри радостно пересаживается с одного стула на другой, разглядывая, как бледный дневной свет падает на пол. — Что ж, — наконец говорит Петуния, — значит, вы точно не скоро поедете. Лили даже не поднимает на неё глаз. — У меня все получится. Я должна, — говорит она с трудом. Она ненавидит свой голос: вялый и совершенно побежденный. Но она просто не может… Одно дело, если бы она уже знала. Если бы они с Джеймсом узнали раньше… конечный результат мог бы быть тем же, но для неё это имело бы значение. — По крайней мере, он бы знал, — тихо говорит она себе. Они, конечно, не старались, не больше, чем старались ради Гарри, но… они стали безрассудными от скуки и стресса, почти надеясь, что что-нибудь произойдёт. Они были заперты в маленьком коттедже двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, за редким исключением. Что ещё им оставалось делать? Вырезать на стенах цифры? Сидеть и плакать? Молиться? Хуже всего то, что ей некого винить, кроме себя. У неё даже нет Джеймса, на которого можно было бы сорваться. Они сделали это. Она сделала это. Её тело. Она произвела на свет ребёнка, которому суждено было погибнуть, а теперь внутри неё зародилась новая жизнь. Если Дамблдор ещё хоть раз упомянет пророчество в её присутствии, она действительно сойдёт с ума. — Лили, — сухо говорит Петуния. — Ты не можешь сбежать, будучи беременной вторым ребёнком. — Ну, они ведь тоже не могут здесь остаться, не так ли? — требует ответа Лили, наконец поднимая на неё взгляд. Она чувствует острый укол вины, но она не пытается манипулировать своей сестрой. Она не хочет быть здесь больше, чем Петуния и Вернон не хотят, чтобы она была здесь. — Мы не собираемся жить на улице, не волнуйся. Я найду где-нибудь дешевую квартиру, пока не родится ребенок. У меня даже нет срока родов. Мне нужно будет записаться на приём в больницу Святого Мунго к одной из акушерок. — Я не собираюсь селить свою беременную младшую сестру в муниципальном жилье, — возражает Петуния, и Лили лишь настороженно смотрит на неё. — Это не твое дело… — Не смей говорить мне, что это не моё дело, — шипит Петуния. — Ты стал моим делом, когда этот мальчишка Люпин появился на моём пороге и сказал, что тебя чуть не убили. — Что-то я сомневаюсь, что Вернон посмотрит на это так же, — насмешливо говорит Лили, как будто они снова ссорятся, как девочки, а Петуния просто уходит, бормоча себе под нос. Её предсказание сбывается: когда Петуния заговаривает с ним об этом неделю спустя, Вернон определённо смотрит на вещи иначе. Лили жалеет, что её сестра не смогла придержать язык, но, с другой стороны, она гостья в их доме и не может просить Петунию лгать мужу, как бы сильно Лили его ни презирала. В конце концов, у них с Джеймсом было очень мало секретов, но, возможно, это было побочным эффектом того, что они знали друг друга десять лет. Она не пытается вклиниться в ссору, но слышит достаточно: «чудовище», «стерва», «шлюха», «опасная», «нестабильная». Когда голос Петунии затихает, а голос Вернона становится всё громче, исполненный праведного негодования, Лили надевает на Гарри и себя пальто и обувь, легко выбирается из окна гостевой спальни и спускается на землю с помощью заклинания левитации. Она сбегала из дома с четырнадцати лет, и теперь, когда она может использовать магию, это стало намного проще. Она не знает, куда идти, но голос в её голове шепчет: «Куда угодно, только не сюда», и она идёт в холодные сумерки с Гарри на руках, пока не добирается до тёмного угла, где может спокойно вызвать автобус-призрак. В «Дырявом котле» полно ликующих посетителей; эйфория от поражения Волан-де-Морта ещё не прошла, и растёт осознание того, что это будет первое за много лет Рождество без угрозы со стороны тёмных волшебников. Лили растворяется в толпе, радуясь, что подстриглась. Она просто ещё одна ведьма, пусть и с малышом, и находит себе место у огромного камина. Пожилая официантка приносит Гарри маленькую корзинку с чипсами, и Лили чуть не заказывает виски с колой, но останавливается на тыквенном соке. Здесь её никто не знает, и это радует. Она может сидеть здесь в задумчивой тишине у камина и не беспокоиться о том, чтобы делать вид, что всё в порядке, или улыбаться, или следить за тем, чтобы её голос и руки не дрожали. Но ей всё равно холодно, даже несмотря на то, что огонь согревает её лицо. В последний раз она была здесь незадолго до того, как узнала, что беременна Гарри. Она, Джеймс, Сириус и Марлин сидели за шумным столиком у чёрного хода, смеялись и перекрикивались, чтобы их было слышно в общем шуме. Даже в разгар кровавой гражданской войны в пабе всё равно было полно счастливых пьяниц или, по крайней мере, тех, кто ничего не боялся. Сириус предложил шумный тост за молодожёнов, поскольку медового месяца не будет, и Марлин, широко улыбаясь, чокнулась своим бокалом с бокалом Лили. Теперь Лили потягивает свой жидкий тыквенный сок и думает о том, где она будет в это время в следующем году. «Надеюсь, далеко от Тисовой улицы». Она старается не думать о ребёнке, но, конечно, это невозможно. Она представляет себе ещё одного маленького мальчика с тёмными кудрями Джеймса и Гарри, но, может быть, у него будут карие глаза отца. Она хотела бы снова увидеть эти глаза. Она отчаянно по ним скучает. Может быть, всё будет хорошо. Гарри понравится иметь брата или сестру; он такой милый мальчик, даже с Дадли, который толкает его и дёргает за волосы. — Лили? — голос незнакомый, тонкий и тихий, и Лили в тревоге поднимает взгляд, крепче прижимая к себе Гарри, сидящего у неё на коленях. Свободной рукой она нащупывает палочку в кармане пальто. Но девушка, которая смотрит на неё, не выглядит опасной. Лили смотрит на неё ещё мгновение, а затем спрашивает: — Мэри? Мэри Макдональд сильно изменилась с тех пор, как они учились в Хогвартсе. Лили помнит её высокой, стройной девушкой с густыми каштановыми волосами, римским носом и мягким голосом. Они семь лет жили в одной комнате в общежитии вместе с необузданной Марлин и рассудительной Доркас. Они впятером были чем-то вроде маленькой стаи, когда Марлин не была на отработке, Доркас не занималась, а Мэри не гуляла со своим парнем, слизеринцем по фамилии Пьюси… Лили улыбается, несмотря ни на что, потому что она не видела Мэри с тех пор, как им было по семнадцать, и у неё нет дурных воспоминаний о ней. Мэри бросила учёбу на середине седьмого курса. Из-за беременности. Но теперь всё по-другому: она держится немного увереннее, в её свежеподстриженных волосах есть светлые пряди, а пальто и сумка выглядят хорошо сшитыми и дорогими. — Это ты, — почти удивлённо говорит Мэри и садится напротив Лили; она бы не решилась на это, когда они были подростками, но теперь ей комфортнее в своей шкуре; она выглядит более загорелой, чем помнит Лили, как будто провела прошлое лето где-то на солнечном пляже. — Я вернулась только неделю назад, — говорит Мэри, откидывая чёлку с карих глаз; она смотрит на Гарри, словно потрясённая. — Он… Лили ждет неизбежного: «избранный, такой везучий, необыкновенный волшебник в процессе становления, чудо, вы оба не можете поверить, что вы живы, что случилось…» но этого так и не происходит. — … прекрасный ребенок, — заканчивает Мэри и ласково улыбается ей. — Моему Адриану сейчас три года. Он очень похож на своего отца. Она могла бы сказать то же самое о Гарри, но, к счастью, она этого не делает, и Лили вечно благодарна ей за это. — Твой и… — Лили ненадолго задумалась, пытаясь вспомнить имя парня Мэри, — Дориана? — Да, — говорит Мэри, и по её тону Лили понимает, что они, должно быть, всё ещё вместе, потому что она говорит так, будто рассказывает о любимой книге или фильме. — Мы… ну, наверное, это моя вина, что я никогда не писала, но Дориан не знал, будет ли это безопасно… ну, в любом случае, после того, как мы узнали, что я беременна, я уехала к его двоюродным братьям в Дувр, пока он не закончил школу. А потом, после рождения ребёнка, мы переехали через Ла-Манш. Лили знает достаточно, чтобы сложить все кусочки воедино. Один из дядей Пьюси был известным Пожирателем смерти. То, что его племянник сошёлся с известной магглорождённой, не могло ему понравиться. Но для них всё сложилось хорошо, не так ли? Они смогли сбежать. Они смогли оставаться вне поля зрения. Они смогли сделать то, чего не смогла семья Лили. — Но как ты? — спрашивает Мэри немного нерешительно, словно зная, что ответ ей, скорее всего, не понравится, и Лили просто смотрит ей в глаза и коротко качает головой, прежде чем из её горла вырывается почти истерический смешок, а глаза снова наполняются слезами. А затем Мэри тянется через грязный стол и берёт её холодные дрожащие руки в свои, и они так и сидят некоторое время.