Если смерть - это дверь, я - искатель врат

Лили устраивает похороны 5-го числа, после того как Сириуса наконец отпускают после двухдневных допросов. Питер пропал без вести, возможно, он мёртв. Всё, что они нашли, — это палец и двенадцать мёртвых магглов, которых он убил, когда Сириус наконец догнал его. Лили предпочла бы не думать об этом. Она, конечно, надеется, что Питер мёртв. Не только потому, что она хочет его смерти, потому что он мог бы сам убить Джеймса, но и потому, что она хочет положить этому конец. Окончательно порвать. Без недомолвок. Но похороны — это не что иное, как набор разрозненных нитей, потрёпанная масса непослушных стежков и провисших пуговиц. Лили назначает службу на утро, потому что дни сейчас такие короткие и унылые. Солнце всё-таки появляется, яркое, чистое и ослепительное на серовато-белом небе. Лили сидит в маленькой пыльной часовне, где она венчалась два года назад, зажатая между своей сестрой с каменным лицом и лучшими друзьями мужа. Здесь нет долгих речей или размышлений. Они для тех, кто мирно умирает в своих кроватях или любимых креслах, как её отец. Они для тех, кто успел повзрослеть. Джеймсу был двадцать один год. Едва ли больше, чем мальчику. Он был прекрасным отцом и любящим мужем, но у него было так мало времени, чтобы повзрослеть. Лили чувствует себя так, словно её отрезали от корней. Прервано. Как выжженное, покрытое шрамами поле, на котором ещё какое-то время ничего не сможет расти. Волосы Лили теперь до подбородка, стрижка каре, которая была бы аккуратной, если бы её локоны всегда лежали ровно, но ей так нравится. Нравится мгновенное ощущение чужеродности, когда она смотрит на себя в зеркало. Другая Лили, у которой были муж и дом, умерла и будет похоронена вместе с Джеймсом. Никто не настолько бестактен, чтобы говорить об этом. Джеймс всегда был популярен, но похороны проходят скромно и уединённо, и в какой-то момент Сириус встаёт, чтобы помочь Эммелин Вэнс выпроводить Риту Скитер, которая топчется снаружи в ожидании возможности наброситься на них. Когда он снова садится на своё место, он шепчет что-то о том, что ему не помешало бы провести какое-то время в Азкабане, и Лили невольно улыбается. Вчера вечером она узнала о Лонгботтомах. Элис всегда была такой милой, а Фрэнк много лет был её любимым старостой. Они были настолько добродушными, что вы удивились бы, узнав, что они были гриффиндорцами, и удивились бы ещё больше, узнав, что они были закалёнными аврорами. И теперь они настолько близки к смерти, насколько это возможно. От них остались лишь оболочки того, чем они когда-то были. Лили впервые испытала на себе Проклятие Круциатус, когда ей было восемнадцать. Его применила Беллатриса Лестрейндж. Лили помнит жгучую боль, как будто с неё сдирают кожу, и громкий смех, а затем проклятие рассеялось, потому что Кингсли Шеклболт только что швырнул стол через всю комнату в Лестрейндж и её мужа. Их обоих взяли под стражу. Суд назначен на конец месяца. Она не уверена, что сможет это переварить. Она бросает первую горсть земли на гроб Джеймса, а затем насыпает немного рыхлой земли в пухлый кулачок Гарри, прежде чем он, ничего не понимая, роняет его. Он спрашивал об отце, но не было ответов, которые он мог бы понять. Ему пятнадцать месяцев. Лили не думала, что знает, что такое смерть, пока ей не исполнилось пять лет и её любимого кролика, который жил у них в саду, не убила лиса. Она может сказать ему, что его папа ушёл, но Гарри не знает, что это значит, что он не вернётся. Не может вернуться. Если бы Джеймс мог вернуться в этот мир, он бы вернулся, она уверена, что вернулся бы. Но так не бывает. Конечно, есть призраки, но это не про Джеймса. Он бы никогда не захотел остаться таким, серым холодным паром. Кроме того, в Лили всё ещё было достаточно от Петунии, и она никогда не чувствовала себя комфортно в окружении множества призраков Хогвартса. Это всегда казалось таким жестоким — приковывать себя к определённому времени и месту. Лили многого боится, но собственная смерть никогда не входила в число её страхов, пока у неё не появились Джеймс и Гарри. А потом она испугалась, что оставит их, поддалась эгоистичному желанию, собственничеству. Это не было каким-то благородным, добродетельным стремлением бесстрашно лететь навстречу смерти. Могила быстро заполняется, и Лили отступает в толпу скорбящих, лишь мельком заметив вспышку жёлтого, когда Римус наколдовывает не по сезону цветущие подсолнухи, чтобы положить их на надгробие. ДЖЕЙМС Ф. ПОТТЕР. РОДИЛСЯ 27 МАРТА 1960 ГОДА, УМЕР 31 ОКТЯБРЯ 1981 ГОДА. Она пометила его так, потому что Джеймс всегда ненавидел своё второе имя так же сильно, как его отец ненавидел своё собственное имя. ЛЮБЯЩИЙ МУЖ И ОТЕЦ. Последний враг, который будет уничтожен, — это смерть. 1-е Коринфянам 15:26. Ей всегда нравился этот стих из воскресной школы. Один из очень немногих. Холодный ветер проносится по кладбищу, и Лили сдувает с глаз несколько выбившихся прядей волос и поправляет ярко-синюю шапочку Гарри. Оно кажется слишком жизнерадостным для этого, но на самом деле они не шьют детскую одежду черного или серого цвета. Ее собственное платье, спрятанное под длинным пальто, позаимствовано у Петунии и слишком обтягивает грудь. Петуния думает, что ей следовало бы надеть вуаль, но Лили это не волнует. Она даже не накрасила губы. Пусть они увидят её потрескавшиеся губы и опухшие глаза. Сириус наконец подходит к ней, когда первые люди начинают выходить. Он выглядит как виноватый школьник, его растрёпанные волосы падают на глаза. Он открывает рот, но не произносит ни слова. Вместо этого он протягивает руку и гладит Гарри по спине, который хихикает и тянется к нему. Лили крепче прижимает его к себе, у неё болят руки. — Давай, — она передаёт его, и Сириус с привычной лёгкостью сажает его себе на бедро. — Хороший день для похорон, — это всё, что он может сказать. Лили не обижается. Они и раньше вместе ходили на похороны. Если бы Джеймс был здесь, он бы отпускал саркастические замечания направо и налево. Он бы не ожидал ничего другого на своих собственных похоронах. — Могло быть и лучше, — отвечает она, а затем добавляет: — Ты выглядишь так, будто тебе нужно выпить. — Она знает, что ей тоже нужно, но она ещё не дошла до того, чтобы вламываться в винный шкаф Дурслей. — Таков план, — напевает он себе под нос, а затем впервые смотрит ей в глаза. Его глаз и нос мокрые, как у собаки. — Я должен был его убить. — Я не хочу сейчас говорить о Питере, — Лили пытается не обращать внимания на обжигающий взгляд Петунии, которая находится в нескольких метрах от неё и демонстративно игнорирует ведьму, пытающуюся с ней заговорить. — Прости, — Сириус качает головой, словно вокруг него жужжит комар. — Послушай, я не… — его голос дрожит, как раньше, когда ему было семнадцать и он был пьян. — Я не знаю, что сказать, Эванс. — Он никогда не забывал её девичью фамилию, и она всегда была ему за это благодарна, даже если теперь она Поттер, безвозвратно. — Тогда ничего не говори, просто будь здесь, — шипит она себе под нос, потому что он уже, кажется, готов отдать Гарри и раствориться в толпе. Когда Сириус не знает, что делать, он убегает. И она не уверена, что ему есть куда бежать. — Сириус, пожалуйста. — Лунатик не разговаривает со мной, — он щекочет Гарри под подбородком. — Тогда просто поговори с ним. Он любил Джеймса так же сильно, как и ты. Что бы ни происходило раньше… — Лили резко обрывает себя. Она не собирается за один день развеять месяцы подозрений, вызванных манипуляциями Питера. — Не будь незнакомцем, — решительно добавляет она. — Гарри будет очень по тебе скучать. Гарри улыбается и слишком громко говорит: — Смотри-ка, — словно подтверждая её слова. Она забирает его у Сириуса, который смотрит на неё, а затем крепко обнимает, обвив рукой её шею, как старший брат, и целует в лоб. — Я постараюсь. После этого она возвращается с Петунией в мучительно тихий дом на Тисовой улице. Вернон всё ещё на работе, а Гарри и Дадли дремлют. Петуния заваривает чай, и Лили слегка тронута, когда та протягивает ей чашку, хотя она предпочитает ромашковый чай. — Мы уедем на следующей неделе, — говорит она, сделав несколько глотков. — Я знаю, что обещала всего несколько дней, Ту, а прошло уже пять. Петуния, кажется, разрывается между желанием согласиться с ней и чем-то ещё. Она крепче сжимает свою чашку и смотрит на только что отполированный стол. — Куда ты пойдёшь? — Её тон слегка обвиняющий, как будто она подозревает, что Лили собирается разбить лагерь в ближайшем парке и жить в трейлере следующие десять лет. — Мы немного поживём у Римуса или Сириуса, пока я не найду новый дом, — бормочет Лили. По крайней мере, ей не нужно беспокоиться о деньгах. Наследства Джеймса хватило бы на то, чтобы ему не пришлось работать до конца жизни, если бы он был осторожен в тратах. Конечно, он никогда не был осторожен, потому что вырос избалованным, со всеми лучшими игрушками, одеждой и снаряжением, которые только мог пожелать юный волшебник. Она любила его, несмотря ни на что, но всегда распоряжалась деньгами. Если бы Джеймс был предоставлен самому себе, он бы растратил всё к тому времени, как Гарри исполнилось бы двадцать. Петуния смотрит на неё, прищурившись. — Лили, ты не можешь. Что подумают люди? Лили хмурится. — Подумают о чём? — Они оба холостяки, а ты недавно овдовела, — шипит Петуния. — Это неуместно. Лили давится смехом, делая ещё один глоток чая, хотя и морщится. На вкус он немного странный. Слишком много сахара? — Тьюни, это далеко не самая неуместная вещь, которую я когда-либо делала… — Конечно, — Петуния закатывает глаза. — Как я могла забыть? Большую часть времени ты проводил дома, бегая по Коукворту с этим мальчишкой Снейпом, бог знает чем занимаясь… Лили слишком резко ставит чашку на блюдце, и оно дребезжит. Зелёные глаза вспыхивают, и Петуния резко закрывает рот, словно осознав, что перегнула палку. — К твоему сведению, — огрызается Лили, — я не проводила летние каникулы, занимаясь сексом с Северусом, Петуния, если это то, о чём ты думала все эти годы. Мы были друзьями. Но, полагаю, тебе об этом ничего не известно. Щёки Петунии краснеют, как будто её ударили, и Лили всё равно чувствует укол вины. Её старшей сестре никогда не удавалось легко заводить друзей или удерживать их. Насколько она помнит, Петуния большую часть подросткового возраста провела дома, ухаживая за отцом или запершись в своей комнате и ведя дневник. У неё сводит живот, и она вдруг чувствует, что её сейчас стошнит. — Тьюни, я не хотела… — Я точно знаю, что ты имела в виду, — Петуния быстро встаёт, подбирая свою чашку, её голос звучит пронзительно и болезненно. — Без друзей, без свиданий, типичная Петуния, да? Идеальная, красивая Лили и уродливая сестра. Что ж, посмотри, как всё обернулось! Я нашла кое-кого, не так ли? Вышла замуж! Не то чтобы тебе было не всё равно, ты была в своём маленьком мире грёз, где мальчики увивались за тобой направо и налево… Лили! — выдыхает она в конце, потому что Лили подбежала к раковине, и её стошнило и чаем, и тем немногим, что она съела сегодня. Когда она заканчивает кашлять и отхаркиваться, Петуния протягивает ей чашку холодной воды, и Лили делает маленькие глотки, морщась. — Прости. Я не… Я всю неделю чувствовала себя неважно. Думаю, это просто расстройство желудка. Но Петуния странно смотрит на неё, и Лили медленно ставит стакан на безупречно чистую кухонную столешницу. — Что такое? — Когда у тебя была последняя менструация? — спрашивает Петуния, поджав губы, и Лили недоверчиво смотрит на неё, открыв рот, чтобы возразить, но потом задумывается. — Я… я не знаю. Но это не… да ладно, Тьюни, столько всего произошло, я не могу… Но Петуния разворачивается на каблуках и быстро выходит из кухни и поднимается по лестнице, а Лили откидывается на спинку стула и громко и грубо ругается. Не проходит и минуты, как Петуния возвращается и вкладывает что-то тонкое и пластиковое в руку Лили. — Просто чтобы убедиться, — твёрдо говорит она в своей бескомпромиссной манере, унаследованной от отца, и Лили переводит взгляд с неё на тест на беременность и думает, что её снова может стошнить.