Если смерть - это дверь, я - искатель врат

Лили просыпается при заходящем солнце и обнаруживает, что кровать слишком мала для неё. Через несколько мгновений, проведённых в замешательстве, она понимает, что это койка, а просторная, тускло освещённая комната, в которой она находится, — лазарет Хогвартса. Через высокие окна она видит надвигающиеся сумерки. В лазарете почти никого нет, кроме двух шепчущихся детей в дальнем конце, которые бросают на неё украдкой взгляды. Тишина, если не считать слабого звона колокола и отдалённых шагов. Лили не возвращалась в Хогвартс с момента своего выпуска три года назад. Сейчас ей кажется, что прошло уже три десятилетия. Она не помнит, когда в последний раз была в больничном крыле — может быть, навещала Джеймса, когда он лежал там после жестокого матча по квиддичу. Джеймса. Затем она снова всё вспоминает, и у неё перехватывает дыхание, она пытается сесть. Где Гарри? Где её ребёнок? Одна из девочек громко вскрикивает, хлопая по руке другой, и та, не раздумывая, зовёт: — Мадам Помфри, она проснулась, мадам Помфри! — обе бегут к кабинету на другом конце комнаты. Лили кажется, что они не такие уж и маленькие, но теперь, когда у неё есть собственный ребёнок… Где он? Голова кружится, она вонзает ногти в ладони, пытаясь взять себя в руки. Она в безопасности в Хогвартсе, значит, и Гарри тоже в безопасности. Дамблдор не допустит, чтобы с ним что-то случилось. Её пальто и обувь сняли, но на ней всё ещё те самые вещи, что она надела… Вчера ночью? Или прошло больше времени? Сколько она была без сознания? Что происходит? Вернулся ли Волдеморт? Где Северус? Что с Орденом? В голове роятся вопросы, каждый из которых гложет её тревогой, а под этой тревогой разрастается шок и горе. Она не может об этом думать. Не может. Ей нужно увидеть Гарри. Ей нужно поговорить с Дамблдором. Звук быстрых шагов заставляет её резко поднять голову, и она видит, как к ней направляются мадам Помфри, Дамблдор и Макгонагалл, держащая в руках свёрток. — Гарри, — срывается с её губ, и она пытается подняться, но мадам Помфри тут же оказывается рядом, решительно прижимая её обратно к измятой койке. — Никаких «вставать», мисс Эванс, — она на мгновение запинается, словно вспоминая, что Лили уже не ученица и давно замужем, но её хватка не ослабевает. — Вам нужно отдыхать. Вы не в состоянии бегать по коридорам… Лили нетерпеливо отмахивается, вытягивая руки к Гарри, который крепко спит. Минерва Макгонагалл встречает её тревожный взгляд собственным, полным боли. Она хочет что-то сказать, но, похоже, не знает, что именно, и вместо этого бросает взгляд на Дамблдора, который смотрит на Лили с лёгкой, печальной улыбкой. — Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, — говорит он, пока Лили, прижимая к себе Гарри, снова ощущает его тепло. — Вы спали с прошлой ночи. — С Гарри всё в порядке? — быстро спрашивает она, опуская взгляд на шрам на его лбу, затем думая о своих собственных ранах. Но это не имеет значения. Она в порядке. Она будет в порядке. Всё будет в порядке… — Он был очень расстроен, что не мог увидеть мать сегодня, но, помимо этого, с ним всё отлично, — отвечает Дамблдор после короткой паузы. Мадам Помфри, чувствуя, что им нужно немного уединения, отходит в сторону, тихо бормоча что-то о том, что Лили нужно поесть, хотя она не чувствует голода, только слабость и лёгкое головокружение. — Как много вы помните с прошлой ночи? — спрашивает Дамблдор, когда Лили немного успокаивается, укладывая Гарри на колени. Его взгляд, как всегда, непроницаем, но голос спокоен. Макгонагалл выглядит куда более взволнованной — её глаза не перестают метаться от Лили к Гарри и обратно к Дамблдору, губы едва заметно шевелятся. — Чары Фиделиуса рухнули, — говорит Лили, словно отвечает на уроке, что у неё всегда неплохо получалось. Она закрывает глаза на несколько секунд, пытаясь сдержать гнев. — Питер нас предал. — Питер? — изумлённо шепчет Макгонагалл. Лили открывает глаза и видит, что оба профессора пристально смотрят на неё. И тут она понимает — они думали, что хранителем тайны был Сириус. — Мы решили, что будет лучше назначить Питера, — быстро объясняет Лили, — ведь все ожидали бы, что мы выберем Сириуса. Он согласился, но… — она не знает, что сказать. Питер… Лили никогда не была с ним так близка, как с тем же Римусом, но он всё равно был ей как брат. Мысль о том, что он перешёл на другую сторону… что они могли ему предложить? Защиту? Власть? И он был тем, кто… Воспоминание о его тёмных разговорах с Сириусом, касающихся Римуса, всплывает в голове, и искра возмущения разгорается ещё ярче. Как он мог. Как он смеет обвинять Римуса, когда всё это время сам был предателем? Он был рядом с ними на каждом шагу: на их свадьбе, держал Гарри на руках… И она позволила ему… Лили возвращается в реальность, заметив, как Дамблдор и Макгонагалл переглядываются. — Мы немедленно известим мракоборцев, — говорит Дамблдор. — Сейчас и Сириус, и Питер пропали без вести. Сердце Лили сжимается от боли. — А что с Римусом? — Последнее, что она слышала, это то, что он отправился на север по делам Ордена, но… — Римус уже в курсе, — отвечает Дамблдор. — Я отправил его забрать вашу сестру. Лили почти истерически хихикает при мысли о том, что Римус, которого она всегда считала братом от другой матери, оборотень, отправлен «забрать» Петунью. Вернон убьёт его, или, по крайней мере, снова будет угрожать. Петунья… Лили не хочет сейчас думать о своей старшей сестре. Она дрожащими пальцами проводит по спутанным волосам. Наверное, она пахнет потом и грязью. Ей хочется окунуться в горячую ванну. Хочется проснуться и обнаружить, что всё это был просто ужасный кошмар. Но это не так. — Питер разрушил Чары Фиделиуса, — продолжает она, едва сдерживая дрожь в голосе, — и Тот-Кого-Нельзя-Называть… Волдеморт пришёл. Он… — её глаза наполняются слезами, и она снова беспомощно рыдает. Макгонагалл кладёт руку ей на плечо. — Он убил Джеймса. — Мне очень жаль, Лили, — говорит Дамблдор, серьёзно кивая, хотя он наверняка уже знал. — То, что вам пришлось пережить, невыразимо больно. Но, если мои подозрения верны… Волдеморт попытался наложить на вас и Гарри Заклятие Смерти, не так ли? Лили молча кивает, вытирая слёзы свободной рукой. — Он… он сказал мне отойти в сторону. Будто он не собирался убивать меня, если бы я просто позволила ему… — она не может это произнести. Это самое ужасное. Как она могла? Как могла бы любая мать? Гарри — её жизнь. Она сделала бы для него всё. Она скорее тысячу раз погибла бы в мучениях, чем позволила бы кому-то причинить ему вред. — Но я не отошла, у меня не было палочки, и он… он наложил Заклятие Смерти. Я почувствовала его, была ужасная жгучая боль, а потом… потом я очнулась на полу, и Гарри плакал, но был цел, а Волдеморт исчез. Макгонагалл побледнела, но Дамблдор не выглядит удивлённым, скорее… обеспокоенным. — Любовь — это более могущественная магия, чем мы можем себе представить, — наконец произносит он. — Я не могу точно сказать, что произошло прошлой ночью, Лили, но… Похоже, ваша жертва ради спасения Гарри нейтрализовала Заклятие Смерти не один, а дважды. — Как это возможно? — Лили едва слышно спрашивает. — Я не… не понимаю, профессор. Что случилось с Волдемортом? Он… мёртв? — Ей кажется глупым задавать этот вопрос, но другого объяснения она не видит. Волдеморт бы не просто ушёл после того, как попытался уничтожить её семью. — Тот Волдеморт, с которым вы сражались все эти годы, исчез, — говорит Дамблдор, его синие глаза поблёскивают в свете лампы. — Мёртв в том смысле, как мы его понимаем? Возможно, нет. Но побеждён — да. На данный момент. — Он может вернуться? — резко спрашивает Макгонагалл. — Он, возможно, попытается, что бы там от него ни осталось, — Дамблдор сцепляет руки на безупречно белых мантиях. — Но большая угроза волшебному миру на данный момент устранена. Его сторонники разбежались. Сегодня почти весь волшебный мир, даже Министерство, пребывал в состоянии ликования. Похоже, Гарри… и, соответственно, вы, Лили, стали некими новыми знаменитостями. Лили не волнует это. Её волнует только то, что Пожиратели Смерти не ворвутся в окна, чтобы убить её ребёнка. Значит, всё кончено. Война. Она годами представляла себе этот момент, иногда даже обсуждала с Джеймсом, что они будут делать, когда всё действительно закончится, но… Она не могла вообразить это. Мысль о том, что кто-то из них может погибнуть, не была чуждой, но… Не так. У нее была семья. У нее был дом. Она не испытывала такого чувства сопричастности, такого чувства покоя с тех пор, как умерла ее мать, когда ей было четырнадцать. С тех пор, как умер ее отец, когда ей было девятнадцать. С тех пор, как они с Петунией перестали разговаривать друг с другом лично и общались только посредством кратких писем, которыми обменивались во время каникул. И теперь все это исчезло, как какая-то жестокая шутка. У нее ничего не осталось, кроме сына. Мадам Помфри возвращается с подносом еды из кухни, и Дамблдор с Макгонагалл уходят, после того как Макгонагалл превращает стул в маленькую кроватку для Гарри. Лили смотрит на еду перед собой, запах мяса вызывает у неё лёгкую тошноту. Она пытается взять вилку, но та падает из её рук, звук заставляет её вздрогнуть. Что с ней не так? Она ведёт себя как напуганная маленькая девочка. Она должна быть сильной. Гарри нуждается в ней. Но всё, что она может сделать — это сидеть, оцепенев и парализованная, наблюдая, как еда остывает. Она не уверена, сколько прошло времени — десять минут? Час? Но затем дверь больничного крыла с грохотом распахивается, и Лили резко поднимает взгляд, чтобы увидеть знакомую фигуру, идущую к ней быстрыми шагами в накрахмаленном пальто, колготках и с идеальной причёской. — Петунья? — она не произносит это имя вслух, а едва ли шепчет его от шока, но вот она, Петунья, во плоти. Лили не ожидала, что её сестра действительно согласится приехать с Римусом — или с кем-либо другим, — особенно в Хогвартс. Но её сестра здесь, с выражением лица, будто она готовится к нападению диких животных, но она всё же пришла. Она подходит к кровати Лили, бросает взгляд на кроватку Гарри, затем на саму Лили и сухо произносит: — В какое ещё чёртово дерьмо ты влезла на этот раз, Лили? И Лили разрывается в слезах, потому что, несмотря на то, что часть её ненавидит старшую сестру за её жестокие слова, презрительные взгляды и полное неприятие всего волшебного, всего, что делает Лили той, кто она есть, Петунья всё-таки её сестра, та девочка, с которой она росла, с которой они постоянно ссорились и играли. И несмотря на всё, что они наговорили и сделали друг другу, она всё-таки пришла. — Ты пришла, — сквозь всхлипы повторяет она, — Тьюни… Петунья краснеет от злости, но кладёт новую сумочку на тумбочку и осторожно садится на край кровати рядом с Лили. Когда мадам Помфри выходит из своего кабинета, она резко бросает: — Да подайте же ей платки, Боже мой, что с вами не так, — но всё-таки обнимает Лили за плечи, несмотря на свою сдержанность. — Джеймс мёртв, — шепчет Лили в какой-то момент, когда Петунья, поджав губы, вытирает её лицо свежими платками. — И коттедж… он весь разрушен, Тьюни. — Её сестра не знает о войне, не знает ни о чём, кроме того, что ей рассказали Римус и Дамблдор, но Лили сейчас не в состоянии пересказывать ей последние три года. Петунья молчит несколько напряжённых секунд, затем резко выдыхает. — Тогда, полагаю, тебе с мальчиком придётся провести несколько ночей на Тисовой улице. — Лили с тревогой смотрит на неё. Её сестра не совсем хмурится, но избегает взгляда, что она всегда делала в детстве. — Ты… Тебе не нужно это делать, Петунья. — Лили глубоко вздыхает. — Я знаю, как ты ко мне относишься, к моей жизни, и… Я не могу просить тебя… — Не говори глупости, — резко прерывает её Петунья. — Я не спрашиваю, я говорю, Лили Джейн Эванс. Я твоя сестра, не так ли? — Она на мгновение колеблется, а затем продолжает в том же раздражённом тоне: — Я могу не соглашаться с тем, во что ты влезла, но всё это ведь кончено, верно? Ты сейчас в ужасном состоянии. Тебе предстоит похороны организовывать. Ты не можешь разгуливать как цыганка с годовалым младенцем, — она презрительно шмыгнула носом, подчёркивая свою точку зрения. — Так что тебе придётся пожить с Верноном и мной некоторое время. Не насовсем, конечно… Лили перебивает её объятием, и Петунья замирает. — Спасибо, Тьюни. Она благодарит её не только за это предложение. Лили очень хорошо знает свою сестру. Петунья такая же упрямая и несгибаемая, как и она. Просто Петунья проявляет это по-другому. Если Лили никогда не сдаётся, то Петунья почти никогда не уступает. Ей наверняка было нелегко проглотить свою гордость, и Лили это знает, как бы ей ни не хотелось признавать их сходство. — Нет за что, глупая девчонка, — бормочет Петунья, похлопывая её по спине. — А теперь, ради всего святого, ешь свой ужин.