Never Tear Us Apart

Реджинальд Харгривз так и не удосужился назвать своих приёмных детей. Во всяком случае, не в общепринятом смысле. Вместо имен у них были только цифры (от Одного до Семи), и Номер Два был сыт по горло. Он знал, что у большинства детей есть настоящие имена, иногда даже несколько имен, которые выбрали для них любящие родители. К тому времени, когда он стал достаточно взрослым, чтобы написать своё имя (если оно у него было), у Номера Два уже не было иллюзий, что у него есть любящие родители. Но отец мог бы, по крайней мере, дать ему имя. Вот так он и кончил тем, что дергал мать за юбку, пока она пекла блины и что-то напевала себе под нос. Иногда требовалась минута, чтобы привлечь её внимание — почти как если бы ей нужно было время, чтобы переключиться с «домохозяйки» на «мать». Но когда она посмотрела на него сверху вниз, любящая улыбка на её лице заставила тепло расцвести в груди Второго. Он любил свою маму.  — Два, дорогой, блины ещё не готовы, — она перевернула их на сковороде, всё ещё глядя на него. Сделав глубокий вдох, Второй сказал:  — М-М-Ма-мама, я х-хо-хочу… Он даже не мог выговорить свою просьбу, просто ещё одна вещь, которая его раздражала. Прежде чем он успел закончить, мама сняла сковородку с огня и поставила её на холодную часть плиты. Казалось, что блины были приготовлены в пользу помощи сыну. Затем она присела рядом с ним и обхватила его лицо руками, её кожа была холодной на ощупь.  — Потихоньку, дорогой, — мягко сказала мать, никогда не бывая грубой, как отец, — представь себе это слово, как мы практиковались.  — И-им-и-имя, — в конце концов, ему удалось выдавить свою просьбу, — я х-х-хочу и-имя. Два никогда не говорил этого прямо. В прошлом он часто спрашивал, почему у других детей есть имена, в то время как у них есть только номера («твой отец очень занят, глупый, это облегчает ему жизнь»), и намекал на то, что он может захотеть на свой День рождения. Он не получил имя. Вместо этого он получил набор красивых метательных ножей — очень круто, но это не имя. На этот раз Второй посмотрел маме в глаза и сказал ей именно то, что хотел. Её глаза остекленели, как иногда бывало. В конце концов, она просто мягко улыбнулась ему и вернулась к приготовлению блинов. Два предположил, что это конец их разговора, и удалился в свою комнату, чтобы зарыться под одеяло, раздраженный тем, что он так и не добился своего. Он всё ещё пребывал в плохом настроении, когда в дверь постучали.  — Что? — проворчал Второй, откладывая нож, которым он играл. Номер Шесть застенчиво просунул голову в дверной проём:  — Мама хочет, чтобы мы все спустились вниз. Обедать ещё не пришло время (еда была единственным временем, которое они проводили вместе), поэтому Второй был озадачен, когда соскользнул с кровати и побежал вниз вместе с братом. Когда они добрались до главной комнаты, он обнаружил, что его братья и сестры выстроились в обычном порядке, ожидая указаний. Даже маленькая Номер Семь вертелась в конце очереди, выглядывая из-под челки. Два молча занял своё место между Первым и Третьей, которые не обратили на него никакого внимания. Он подумал, не собираются ли они сделать новое упражнение перед обедом, но если да, то разве их отец не будет там? Реджинальд Харгривз всё ещё прятался в своём кабинете наверху.  — Я знаю, что вы долго ждали, — сказала Грейс, когда они все стали слушать. — Поэтому я поговорила с вашим отцом, и он согласился, что вы все можете иметь свои собственные имена, — её глаза, казалось, сверкнули, когда она взглянула на Два. — Разве это не волнующе? Она уже выбрала имя для каждого из них, отчего сердце Второго подпрыгнуло к горлу. Как бы его звали? Что, если ему не понравится? Втайне он боялся, что это будет имя, начинающееся на «М» или «П», две буквы, которые всегда вызывали у него заикание. Остальные наверняка посмеются над ним, если он не сможет даже произнести своё имя. Грэйс начала на другом конце линии с Седьмой, которая выглядела тихо довольной, когда узнала, что её зовут Ваня. Русское имя, объяснила мать, потому что ей казалось, что им будет приятно иметь имена из тех стран, где они родились. Несколько человек начали перешептываться между собой, особенно Четвёртый, который что-то бормотал себе под нос по-немецки. Когда ему было четыре года, он случайно узнал, что родился в Германии, которая казалась ему ужасно далекой. Второй понятия не имел, в какой стране он родился. Дальше по линии, обычно апатичный Пять заметно вздрогнул, когда он был оседлан своим именем. Было ясно, что он недоволен этим, но их мать не заметила (роботы не известны своей эмпатией), и вместо этого перешла к номеру Четыре. Он был в восторге от того, что его окрестили немецким именем, но Два всё ещё смотрел на другого брата, размышляя. Представляя, как он будет несчастен, если ему навязают имя, которое ему не нужно. Неудивительно, что Пятёрка выглядел грустным за своим стальным фасадом. После того, как Третья получила своё имя, Грейс остановилась у Номера Два, чтобы улыбнуться ему. Он нервно взглянул на брата, который уставился себе под ноги, а потом заговорил:  — М-мам?  — Да, Два? — она, казалось, не понимала, почему он заговорил несоответственно в такой, как она думала, радостный момент.  — Н-н-нам о-о-обязательно и-и-иметь и-имя? — он запинался, проглатывая раздражение, когда кто-то хихикнул над его речью. — Если м-мы н-не х-хотим? Сделав паузу, его мама, казалось, долго обдумывала это, а затем сказала, что, наверное, нет. Нет, если им не нужны имена, которые она выбрала, то они не должны их использовать. Они всё ещё могли использовать свои номера или выбрать себе новое имя (втайне Два задавался вопросом, может ли он просто быть Кракеном полный рабочий день, потому что это было бы круто). Она напомнила ему, что это была его идея в первую очередь, что заставило его ощетиниться, когда остальные посмотрели на него, но это было нормально, если он хотел изменить своё мнение. Но дело было вовсе не во Втором. На самом деле он был очень рад, что у него есть имя. Речь шла о том, чтобы его брат не застрял с именем, которое он ненавидел, потому что был слишком упрям, чтобы говорить об этом. Он снова посмотрел на Пятого и обнаружил, что брат с любопытством смотрит на него, открыв рот, словно собирался что-то сказать. Два ободряюще кивнул ему.  — Я бы предпочел, чтобы я был Пятым, — выпалил он, и все глаза обратились к нему, — я ценю, что ты выбрала для нас имена, мама, но Номер Пять уже моё имя. Услышав это, послышался тихий гомон, когда братья и сестры повернулись друг к другу, чтобы что-то пробормотать. В то время как Эллисон, казалось, была несколько озадачена тем, почему он хочет сохранить свой номер, Ваня сочувственно улыбнулась ему и что-то тихо сказала Бену. Диего молча улыбнулся Пятому и снова опустил голову. В середине очереди Клаус всё ещё перебирал немецкие фразы, как будто не знал, что все остальные тоже присутствовали. Довольно типично для Номера Четыре. Но Грэйс, казалось, удовлетворилась тем, что Пятый отказался от её имени, и продолжила спускаться по линии. Несмотря на все свои тревоги, Второй был вполне доволен своим именем — и его способностью произносить его, когда он пытался бормотать его себе под нос. После того как Лютер узнал своё имя, их всех отпустили и разрешили вернуться к тому, чем они занимались раньше. Группа скрылась, расходясь в разные стороны. Пятый подошел, засунув руки в карманы.  — Спасибо, Диего.  — Как скажешь, — ответил он, пожав плечами.