Ты принадлежишь мне

━━━━━━◇◆◇━━━━━━

Хаск не был многословен и плохо разбирался в чувствах. Он не говорил о своих чувствах. Он совершил эту ошибку один раз, больше он её не совершит. Сейчас он готов говорить только о том, сколько фишек на столе или какой алкоголь ему предлагали. Но, чёрт возьми, эта херня, происходящая между малóй и этим куском дерьма Аластором, бесила его. Он не знал точно, что произошло, но знал, что это потому, что мала́я устала от дерьмового ревнивого отношения Аластора к ней. Да, чёрт возьми, конечно, он знал. Он видел это с первого дня. Хаск всегда знал, что Аластор был собственническим мудаком, он доказывал это снова и снова, но (он ненавидел это признавать и никогда никому не признается) он никогда не знал, что этот парень мог быть таким собственническим из-за кого-то. Раньше это всегда были предметы, имеющие сентиментальную ценность, а не люди. С другой стороны, мала́я была с Аластором столько же, сколько Хаск жил в аду, даже немного дольше. Но даже так, мала́я никогда не вела себя так по отношению к Хаску. Его бесило, что Аластор вёл себя так по отношению к малóй в течение нескольких месяцев, пока Ниффти не упомянула кое-что в разгар всего этого. Это была всего лишь одна мелочь, которая заставила его понять, почему Аластор был таким и, вероятно, останется таким. Аластор влюбился. Блядь, влюбился! Хаск не знал, что Аластор способен на это. Хаск признавался, что был настроен скептически, когда Ниффти впервые упомянула об этом. Он знал, каким безнадёжным романтиком она временами бывала, он слушал множество её историй, теорий, фантазий… не имеет значения, как это называть. Так что он воспринял её прозрение с недоверием. Но по мере того, как он продолжал наблюдать за взаимодействием Аластора и малóй, замечая едва уловимые вещи, которых раньше не видел, он смог понять, что имела в виду Ниффти. Любовь не входила в лексикон Хаска. По крайней мере, больше нет. Конечно, он не собирался замечать это дерьмо раньше. Действительно стоило отдать должное Ниффти, у девушки был острый глаз, и хотя она иногда склонна преувеличивать, он не должен так быстро отмахиваться, когда дело доходило до темы любви. Теперь он был больше растерян, чем зол — не волнуйтесь, он всё ещё был чертовски зол на Аластора, — поскольку он никогда не видел и не слышал, чтобы Аластор любил кого-то, кроме своей матери. Конечно, Аластор уважает некоторых за их навыки и способности, но любить кого-то в романтическом плане? Хаск никогда не думал, что такое возможно. Главная проблема сейчас в том, что любовь Аластора к малóй шла по опасному канату и грозила стать полномасштабной одержимостью. И это не оправдывало дерьмового поведения Аластора по отношению ко всем в последние несколько недель. Конечно, он и мала́я оба могли бы проявить такт, чтобы избежать того, что произошло, но Хаск слишком хорошо знал, какой Аластор человек. Он был уверен, что эта ссора между Аластором и малóй должна была произойти рано или поздно. Он просто хотел, чтобы это было сделано по-другому, чтобы малóй не пришлось проходить через то, что она прошла. Чёрт, как бы он хотел найти её раньше, чтобы взять к себе, дать ей немного погулять, защитить, как мог, от Аластора, пока тот не вытащит палку из своей задницы. Но по какой-то причине, когда Хаск попытался найти малу́ю, её след простыл. Либо она чертовски хорошо справлялась, избегая его и всех остальных, либо кто-то ей помогал. Вспоминая упомянутого Аластором «тайного друга», он был почти уверен, что это второе. Кем бы ни был этот ублюдок, Хаск испытывал одновременно облегчение от того, что он позаботился о малóй, но также чертовски злился на то, что этот демон позволил ей просто плясать под дудку Вокса и Валентино. Но сейчас это не имело значения. Теперь на полу валялась куча сломанных частей малóй, некоторые настолько маленькие, что их невозможно было увидеть, а другие крупнее, их легче найти и схватить. И ей оставалось собирать эти кусочки самостоятельно. Всё, что мог сделать Хаск — уважать её желания и держаться на расстоянии, пока она не захочет, чтобы он подошёл ближе и сделал то, чего не делал грёбаный Аластор, пытаясь помочь собрать осколки вместе с ней. По крайней мере, он в этом не был одинок. Судя по тому, что он слышал, Ниффти и Рози тоже пытались, хотя дела обстояли так же, как и его попытки. Он пытался сделать вид, что мало что изменилось. От того, чтобы водить её в казино, как они с малóй делали раньше, до простого сидения в её гостиной и опустошения очередной бутылки. Он знал, что «мало что изменилось» — чушь собачья. Особенно если что-то изменилось слишком сильно. Он мог не знать всего, что случилось с ней при жизни наверху, но он видел достаточно признаков, чтобы понять, что то время не было наполнено солнцем и радугой. И он знал: произошедшее между ней и Аластором, заставило её вспомнить что-то из своего прошлого. Что-то плохое. Когда воспоминания всплыли на поверхность так, как они это сделали, количество нанесённого ущерба… он знал, что это вызовет адский рецидив. Он слишком хорошо знал всё по личному опыту. Но это не мешало ему пытаться. И это также не остановит от попыток ни Ниффти, ни Рози. Даже сейчас он сидел с малóй в её гостиной, радио было включено достаточно тихо, чтобы не слишком отвлекать, но достаточно громко, чтобы его можно было слушать. Судя по тому, что он слышал от Ниффти, дела у неё шли немного лучше. Больше говорила, показывала больше эмоций. Она мало что выдала, но, судя по выражению её лица, это был огромный шаг вперед по сравнению с тем, какой мала́я была раньше. Та сейчас прислонилась к стойке, телефон прижат к уху, а пальцы барабанили по барной стойке. Его острый слух улавливал гудки на другом конце провода. Мала́я вздохнула, повесила трубку и попробовала снова, набрав номер и ожидая. Он слышал, как он звонил в течение нескольких секунд, прежде чем в трубке раздались короткие гудки. Очередной вздох, ещё более разочарованный. Мала́я повесила трубку и подошла к дивану, садясь рядом с ним. Взяла свой стакан рома и взболтала жидкость, прежде чем сделать глоток, откинув голову назад и уставившись в потолок. Хаска охватило странное чувство дежавю. Она на диване, время суток, звук радио на заднем фоне, ром… Он посмотрел на свой стакан. Вздохнул, потирая лицо и расчёсывая спутавшуюся шерсть на груди. Он взглянул на малýю, на стакан, осушил его. — Мы начинали как партнёры по охоте… Аластор и я. Мала́я чуть не свернула себе шею, так быстро повернулась к нему. Ещё один вздох покинул его. Чёрт возьми, он не хотел говорить об этой маленькой истории. Он предпочёл бы, чтобы это было похоронено вместе с остальным его прошлым, но… он чувствовал, что мала́я заслуживала того, чтобы это услышать. И кто знает, может быть, это поможет ей набраться смелости, чтобы рассказать о своём собственном дерьме. Сработало в прошлый раз, может, получится выровнять счёт. — Он был старше. Когда мы встретились, я был просто каким-то глупым грёбаным ребёнком, но он что-то во мне увидел, и что бы это ни было, это было достаточной причиной, чтобы держать меня рядом. Он налил ещё выпить для себя и малóй. — Никогда не знал своих настоящих родителей, — он откинулся назад, застонав, и поправил крылья, чтобы сесть удобнее. — Он был своего рода моим… come si dici… ah… custode… — Наставник? — предположила она. Хаск закашлялся, посмотрел на стекло, как на обидчика, и пробормотал: — Э, типа того, но… нет… блядь… — Опекун? Воспитатель? — Да, вот, — Хаск делает глоток своего напитка, заметив лёгкую улыбку, играющую на губах малóй. Она молчала, а он продолжил: — Конечно, у меня всё ещё были родители. Приёмные. Но они всегда были в каком-нибудь грёбаном казино, проигрывая деньги. Картам научился у них, а всему остальному — у Аластора. — Как вы познакомились? — поинтересовалась мала́я. Он заметил, как она сидела очень ровно, наблюдая за ним пристальнее, чем раньше. Она всё ещё держалась на некотором расстоянии, тело было сковано, запрещая прикасаться к нему, но это больше, чем она говорила за последнее время. Он солгал бы, если бы сказал, что не почувствовал ни малейшего облегчения, увидев её лёгкую улыбку, услышав, как она говорила больше, чем просто ворчание или предложения из двух-трёх слов. Он не мог винить её за то, что она такая. Он слишком хорошо знал, каково это — так сильно регрессировать. Он также не мог винить малýю за любопытство. Аластор никогда ни с кем не говорил о своём прошлом. Хаск же знал только потому, что он был там, когда всё произошло. Особенно, когда мать Аластора… Хаск покачал головой и прочистил горло. Сейчас не время и не место вспоминать об этом. Сосредоточься, придурок. Он почесал за ухом, ворча: — М-м-м… ограбил его. Украл очень хорошие карманные часы, которые у него были. Это был подарок его матери, особенный, понимаешь. Они всегда отставали на час, их нельзя было починить, но у него не хватило духу избавиться от этого или любого подарка, который он получил от своей матери. Этого он не сказал. Это вертелось на кончике языка, но он остановил себя. Вместо этого он слегка жестикулировал, когда говорил: — Ублюдок нашёл меня очень быстро. Ещё до того, как он начал свою чёртову серию убийств, он умел находить людей. Но… вместо того, чтобы сдать меня, он взял меня под своё крыло. — Его чуткие уши уловили вздох малóй, который звучал почти как смех. Сначала он не мог не почувствовать себя немного счастливым, услышав её смех, но, искоса взглянув на неё, он заметил небольшой румянец на щеках — даже после всего она всё ещё не могла выдерживать слишком много спиртного — и разглядывала его крылья. Ах… чёрт возьми. Хаск закатил глаза, борясь с малейшим намёком на собственную улыбку. Он улыбался, потому что мала́я это сделала, а не из-за глупого непреднамеренного каламбура, завали. — Ха-ха, очень смешно, мала́я. Хватит смеяться. — Это было немного смешно, — сказала она тихо, неуверенно. Его единственный ответ — смесь ворчания и рычания. Он не обязательно соглашался, но и не возражал. Он фыркнул, проведя когтями по меху на груди. — Да, да… в любом случае… После этого он просто… научил меня всему, что знал. Охота, маневрирование в толпе, наблюдение за людьми… — он пожал плечами, глядя на жидкость в стакане. — Я уже был хорош в большинстве из этих вещей. Он просто… помог мне отточить их. Сделал меня лучше. — Он… сделал то же самое для меня. — Настала очередь Хаска смотреть на малýю, пока она говорила. Она смотрела на пустой стакан, скользя кончиком пальца по краю. Её тон был нерешительный, неуверенный, но они продолжила: — После того, как мы заключили сделку, он всегда… проверял меня, понимаешь? Видя, насколько я хороша в определённых вещах. Он никогда не вмешивался, пока ему действительно не пришлось. — М-м-м, похоже на него. Ублюдку нравилось делать это со мной, — пробормотал Хаск, потягивая ром. — Так чертовски рад слышать, что мало что изменилось. — Да… мало что изменилось… — мала́я усмехнулась. Она молчала минуту, может, две. — Итак… что случилось? У него уже было представление о том, о чем она спрашивала, но он решил уточнить: — Что ты имеешь в виду, мала́я? — Что случилось, что заставило его начать убивать? Хаск прикрыл веки. Изображения мелькали перед его глазами. Кровь. Так много крови. Везде. На диване, на ковре. Тело посреди комнаты — мужчина, знакомый, с ножом в груди. Аластор держит свою мать, успокаивая её, пока она плачет и плачет. Они оба в крови. Аластор улыбается ему, уголки его рта напряжены. У него ужасный синяк на щеке. — Мой добрый друг, боюсь, на этот раз мне придётся попросить тебя о гораздо бóльшей услуге. Он вздохнул. — Это… не совсем то, о чем я могу или о чём стоит говорить. Это… это его история. Не моя, мала́я. Она хмыкнула. На лице виднелось разочарование, но не удивление, что он не хотел об этом говорить. Конечно, мог бы, если бы очень хотел. Он был там, он был частью этого, чёрт возьми, он помогал Аластору в то время. Но даже тогда… не хотелось рассказывать его историю. — Я знаю, что он не будет говорить об этом ни сейчас, ни когда-либо, но есть много других историй, которые можно рассказать. Всё, что ты хотела бы услышать или о чём поговорить, — говорит он. Еще один хмык малóй, тон неразборчив. После этого наступила долгая тишина. К этому времени по радио прошло, должно быть, несколько разных песен. Хаск слушал музыку, ёрзание малóй, звуки города снаружи. Он встрепенулся, когда услышал, как мала́я внезапно спросила: — Ты хочешь знать, что произошло между мной и Аластором… не так ли? Хаск застонал, снова откинувшись на спинку. — Мала́я, я знаю, что я такой же загадочный, как стриптизерша на углу улицы, но… чёрт, ты не должна говорить об этом, если не хочешь, — он немного поменял положение, снова наполнив свой стакан и выпив его одним глотком. — Я просто… блядь… дверь открыта, ясно? Если хочешь. Но… я не заставлю тебя говорить об этом. — Видишь, Ниффти сказала то же самое, но правда в том, что… — она посмотрела на него. — Я не… я не знаю, хочу ли я говорить об этом или нет. Я… я так привыкла просто… молчать. Быть в себе. Мои… — она поколебалась, её губы были готовы произнести слово «друзья», но она остановилась. — Люди, которых я знала в мире живых… Им было всё равно. А потом я оказалась здесь… Ни Аластор никогда не спрашивал, ни мисс Рози, ни Ниффти, ни ты, так что я просто… ничего не говорила. — Мы все — куски дерьма, которые предпочли бы взять своё прошлое в мире живых и проигнорировать его или забыть. Или оба варианта. — Хвост Хаска дёрнулся, его уши повернулись в сторону шума снаружи. Примерно в квартале отсюда происходила драка, и кто-то сильно проигрывал. — Ты ничем не отличаешься. Просто не умерла и не стала демоном, как все мы. — Да, но… — Никаких «но», мала́я. Не думай, что ты должна об этом говорить. Ты ни хрена никому не должна, ни мне, ни тем более Аластору. То, что я говорю с тобой об этом дерьме, не означает, что ты обязана говорить со мной о том, что произошло, — он посмотрел на неё. — Дверь открыта, вот и всё. Ты делаешь с этим, что хочешь, но не чувствуешь, что должна, поняла? Сначала она не отвечала. Он чувствовал, как её взгляд исследовал его лицо, его позу, всё. Аластор хорошо её обучил, и он знал, что сам тоже это сделал. Она стала лучше читать людей, скрывать свои эмоции. Возможно, он проделал слишком хорошую работу, научив её маскировать эмоции, теперь он почти ничего не мог от неё получить. Мала́я отвернулась, нерешительно придвинувшись к нему. Открыла рот, закрыла его, снова открыла, чтобы сказать: — Я… — прежде чем колебания снова остановили её. Хаск собрался повторить, сказать, что она ни черта не обязана об этом говорить, когда она тихо сказала: — Мои волосы. И это сразу заткнуло его. Она так крепко держала свой стакан, что костяшки пальцев побелели. Он заметил лёгкую дрожь. Её глаза остекленели, как будто она вспоминала — скорее заново переживала этот момент. — Он… он дёрнул их. Хаск не нуждался в продолжении. За те короткие годы, что он знал её, он заметил, что это значило. Он всегда замечал незаметное, быстрое напряжение всякий раз, когда к её волосам прикасались. Выражение глаз, вспышка, длившаяся меньше секунды, но он всегда улавливал её конец, когда она исчезала. — Я не… я не против, чтобы к ним прикасались. Но… тянуть или… дёргать… — Я понял, мала́я, — тихо сказал он. Это быстро успокоило её. Она сделала глубокий вдох. — Я… медсестра… она много тянула… и… — Она больше не будет. — Я знаю, но… только потому, что она больше не будет… не значит… — …что вдруг станет лучше, — закончил он за неё. — Поверь, я понимаю это лучше всех на свете. Он снова поёрзал, сел удобнее, расправил крыло в молчаливом предложении. Она не двинулась сразу, вместо этого смотрела на его крыло, как будто боясь, что оно обожжёт. — Имея дело с таким дерьмом в течение многих лет… не имеет значения, какой у тебя есть способ, чтобы преодолеть эту боль. — Она медленно приблизилась. — Иногда всё, что нужно, это одна маленькая вещь, чтобы… чёрт возьми, отправить тебя обратно по спирали. Она сократила оставшееся расстояние, позволив ему накинуть крыло ей на плечи. Мала́я медленно, медленно опустила голову на его грудь и закрыла глаза. — Я всё ещё ненавижу его. — Я знаю, что ненавидишь. — Но я не хочу, — её голос дрогнул. — Я просто хочу, чтобы всё стало как прежде. — Я знаю, мала́я, — Хаск обнял её и прижал к себе. — Я знаю. Возможно, всё не полностью вернётся к тому, что было раньше, но мы можем работать, чтобы подобраться как можно ближе.