Темнее мрака

Шен думал, что давно уже смирился со своим бессилием. Свыкся с невозможностью пошевелиться, вдохнуть чуть глубже обычного, ответить на ласковые прикосновения. Ему хватало и того, что осталось. Редких моментов, когда можно позволить себе окунуться в иллюзию, забыть о невыносимой боли в груди, раскрывающей на эту иллюзию правду. Тот, кто натягивал личину Муана, явно преследовал собственные цели, но Шену в какой-то момент стало наплевать. Он не мог умереть, не мог уничтожить себя, не мог использовать духовные силы. Даже язык себе откусить не мог — такой вариант тоже предусмотрели. Он чувствовал себя парализованным инвалидом, который мог только мыслить и говорить, в то время как тело его было сковано неподвижностью, а эвтаназия окзалась недоступной опцией. Так что плохого в том, чтобы хотя бы на несколько минут позволить себе поверить в хрупкое счастье? Зачем задумываться об истинных мотивах его тюремщика, если тот был достаточно добр, чтобы хотя бы принять его облик? Конечно же, это было плохо. И так глупо! Рассчитывать не вечную доброту… Шену просто хотелось быть с Муаном. Когда-то давно, так давно, что он уже потерял счёт времени. Теперь он был сломан и подавлен, и лишь надеялся, что у него не отнимут веру в то, что Муан жив. Глупая и наивная вера, которая позволяла ему не сломаться окончательно. Глупая, потому что так не могло продолжаться вечно. В конце концов его надзирателю надоело таиться, надоело натягивать маску и играть роль. Его это раздражало и, в конце концов, это раздражение вылилось вполне логичным исходом. Конечно же, это был Шиан. Будь Шен способен рассуждать, догадался бы, что то могло быть условием сделки Шиана с Админом. Что Шиан попросту купил его, отдав на растерзание целый мир. Но способность думать, то последнее, что ещё оставалось, у него забрали тоже. Потому что Шиану надоело прятаться за чужой личиной, и раскрыть правду он решил самым болезненным способом. Ему, вероятно, было даже в удовольствие воплощать идею. Теперь Шен всегда мог видеть глаза своего мечника. Они были прямо перед ним — синие и тускло поблёскивающие на никогда не гаснущем свету. Защищённые духовной энергией от гниения, они покачивались перед ним от сквозняка, словно маятники, подвешенные на тонкие прозрачные нити. Их «взгляд» преследовал Шена каждое мгновение, и даже зажмурившись, он больше не мог уйти от этой правды. От правды, что он так долго позволял себя целовать кому-то другому, позволяя себе купиться на внешнюю оболочку. Купиться больше не получалось. Потому что нос щекотал сладковатый запах гниения брошенного где-то в углу тела, которое больше никто не стремился поддерживать нетленным. А собственное тело, впаянное в прозрачный камень, чувствовало на себе всё. Шен теперь знал, каково это — гнить заживо. И не умирать. Слишком долго он позволял себе забыть о реальности, кутаясь в обман. Достаточно долго, чтобы забыть, что правда всегда всплывает, а после обрушиться в реальность — уничтожающе болезненно. Чтобы измученный рассудок не просто дал трещину, а рассыпался мелкой стеклянной крошкой. Эта крошка оглушительно трещала в ушах Шена под шагами вновь появившегося спустя целую вечность Шиана, который улыбался тому, что теперь ищущий взгляд цеплялся исключительно за него. И отзывался теперь Шен исключительно на прикосновения Шиана, вновь прячась от правды, спасаясь от наблюдающих за ним синих глаз. Утопая теперь в глубине зелёных. Окончательно ломаясь.