Колокол моей души

— Куда вы? — Фад обернулся так, словно испугался хаотичного потока моих мыслей и действий. — Я хочу увидеть мой колокол. — Я остановилась, но ненадолго. — Стойте, ещё рано, вы ещё не готовы увидеть его! Иди. ты. нахуй. Неужели он думает, что после стольких лет мучений я действительно буду его слушать? Да мне плевать на его слова. Может моя милая Ангелина сейчас сидит где-то у колокола, а он думает, что я буду сидеть сложа руки, когда моя цель настолько близка? Ну уж нет. Надо скорее бежать на звон, пока он не прекратился. Я чувствую, что то ли я ещё не сумела полностью контролировать это тело, то ли сам доктор сейчас не хочет никуда идти. Что, если своими поступками я смогу как-то изменить нужный ход событий? Но сейчас все эти мысли меркли на фоне моей заветной цели. Я вылетела из комнаты так быстро, как только могла. Здание совершенно точно не было похоже на гостиницу, скорее большой частный дом. С крутой лестницы, что вела на первый этаж, уже виднелась безумно желанная входная дверь. Нужно торопиться. — Вы уже встали? — спросила темноволосая женщина из отеля. Она выглянула из дверного проёма, а я, то есть он, Костя, точно знал, что именно там находится кухня. — Да, извините, а где здесь находится церковь? — Там же, где и всегда. Желаете замолить грехи, доктор? — с каждого её слова словно сочился яд. Такое чувство, что она меня, то есть... его, ненавидела всей душой. Ещё и это небрежное «доктор», будто у него имени нет. — Вас что-то тревожит? Говорят, вы не спали ночью. — Нет, то есть да, мне нужно в церковь. — Помолиться решили? Я пытаюсь отворить дверь, но она не поддаётся, заперта. Приходится открывать кучу странных замков. — Да. — По вам видно, что вы лукавите. У вас там с кем-то свидание, ведь так? Не думаю, что Романова обрадуется такой новости. Как же мне хотелось громко выругаться, но доктор молчал и перестал пытаться открыть дверь. Не знаю был ли смысл продолжать, ведь колокол всё равно утих. Нужно будет попробовать вечером. — Доброе утро, как вы спали, Константин Константинович? — довольно сурово начал паренёк, что работал барменом в баре. — Нормально. — Вы держите нас за идиотов. Когда я заглянул к вам, вы были явно не в себе. Я не удивлюсь, если у вас найдётся пару пачек морфия. — Что? Нет же, у меня просто разболелась голова... — может доктор и правда принимал что? Я, к сожалению, не могу судить наверняка. — Я не позволю, чтобы врач моей племянницы был наркоманом. Собирайте вещи и... — Но я не... — пыталась возразить я. — Перестань, не пойман – не вор, — его вдруг неожиданно перебила стоящая рядом женщина. Что ж, спасибо и на этом... После завтрака мне пришлось вернуться в номер и поразмыслить над всем, что случилось. Итак, у нас есть Виктория, которая недолюбливает доктора, но и не выгоняет, так как он лечит её дочь (которую, к слову, я ещё не видела). Есть Владислав, брат хозяйки, который, кажется, претендует на дом и хочет меня отсюда выпереть. Романова, которая заходила ко мне утром и брала снотворное. Почему она не может уснуть, что её тревожит? Вероятно, есть ещё и прислуга, но с ней я пока не сталкивалась. Константин ещё до жути мутный! Может и правда наркоман? Надо покопаться в вещах. Стоило мне открыть железную застёжку чемодана, как в мою комнату постучали. Не дожидаясь ответа, в комнату тихонько вплыла рыжеволосая бестия. Я же быстренько закрыла чемодан, перед этим заметив там обручальное кольцо. Видимо, докторишка тот ещё прохиндей. — Я принесла тебе чай. — На ты? Разве утром она не обращалась ко мне более уважительно? Или у неё так настроение скачет? — Спасибо. Марьяна аккуратненько поставила чашку на прикроватную тумбочку и в миг оказалась слишком близко ко мне. Ну нет, только не говорите, что они любовнички. Мне же не надо будет лицезреть сейчас что-нибудь интимное? Пожалуйста, только не это. Что ж он стоит? Надо хоть сказать что-нибудь. — А разве сюда не могут зайти? — спросила я и хотела немножко отойти, но Гецати стоял ровно, уверенно. — Кто например? — в её голосе читалось явное недовольство моей фразой, — Влад сел за пасьянс, а вечером я дам ему то, что ты прописал. — Я прописал? — нет ну они точно что-то крутят против этого Владислава. Узнать бы что. — Вы уже не помните? — опять на «вы». — Помню... Романова дотронулась губами до его лба, потом до губ; я не ответила. — А вы и правда сегодня больны. — Вряд ли она действительно поверила, что мне плохо. Не буду же я сейчас доходить до непристойностей. Извини, Костя, но как бы тебе этого не хотелось, пока я в твоём теле, у меня другие планы. Рыжеволосая быстро ушла, а я плюхнулась на кровать, забыв о стоящей рядом кружке чая. Хотелось закрыть глаза и проснуться на этом грёбанном острове, а лучше дома, в греющих душу объятьях Ангелины.

***

В тот день Изосимова в очередной раз пошла к врачу. Обычная простуда перешла в более тяжёлую форму и теперь были подозрения на бронхит, а то и пневмонию. Однако, она заверила меня, что идёт на поправку и чувствует себя гораздо лучше. Помнится, я тогда ужасно на неё обиделась, ведь мы договаривались никогда ничего не скрывать друг от друга, особенно, если это касается нашего самочувствия. — Ну ты же обещала, почему я всё узнаю от твоего доктора? — Обещала. Только границы этого обещания немного размыты... Долго обижаться на Гелю я всё равно не могла. Даже сейчас она заботилась обо мне, о моих чувствах. Выходит, она и правда постоянно думает обо мне. Весь день мы проспали в объятьях, выбираясь из кровати лишь тогда, когда нужно было перекусить и выпить таблетки. Вот если бы всю вечность можно было провести в уютных объятьях, не испытывая боли и страданий... Может это и есть счастье? Вряд ли. Даже с болью, но в компании Ангелины, я чувствовала себя вполне счастливой. Сейчас я уж точно это понимаю.

***

— Ваш чай остыл. — Меня разбудил голос, который я предпочла бы забыть. Я до сих пор нахожусь как будто в совершенно непонятном сне. Только я открыла глаза, как мой взор устремился на Фада, что стоял у окна точно также, как при нашей утренней встрече. — Который час? Ещё нет шести? — я потёрла глаза одной рукой, избавляясь от заторможенного состояния, а после привстала. Нельзя было упустить второй звон моего колокола. — Вы разве не успели добежать? — Только не начинай ёрничать, без этого итак хуёво. — Я уже не испытывала сильного дискомфорта, находясь рядом с типом в белых перчатках. Он казался на уровень выше тех, кто сейчас находился со мной в доме. — Так будет всегда. Вас постоянно будут задерживать. — Почему это? — чисто теоретически, я ведь могу растолкать всех и убежать в лес? Звучит как идея на крайний случай. — Вы обещали помочь мне, а я обещал помочь вам. — Причём здесь это? Да и я ничего тебе не обещала. — Пусть так, но вы уже в деле, а значит, не выберетесь отсюда, пока не спасёте их. — Кого, их? Этих... — Да. Каждый из них на пороге греха. — Каждый? Даже официантка? Ну, Марьяна... Она довольно мила. — Порог греха? Подумаешь, даже если она и спит с доктором, то это он её обманывает, пряча обручальное кольцо в чемодане. — Вы правы, но она хуже всех. — Не может быть. — Позже вы всё поймёте. Ну же, Лина, в вашем распоряжении комната доктора и все его вещи. Пораскиньте мозгами наконец. — Да я даже не понимаю, чем могу помочь! Предотвратить что-то ужасное, открыть им глаза на что-то или... что ты от меня вообще хочешь? — Видите ли, в чём дело: в первой половине жизни мы совершаем грехи, а во второй пытаемся их искупить. Или не пытаемся. От этого и зависит исход. Они же не успели ничего – и застряли между. Каждый день они вспоминают, что совершили, что исправить уже нельзя, и каждый день проклинают себя. И так целую вечность. Каждый из них заперт в своём страхе или в своём грехе. Это хуже любой тюрьмы. — Почему именно я должна помогать? Разве у меня есть грехи? — Позвольте, даже я не безгрешен. Дело совсем не в этом. Именно вы должны всё переиграть. — Переиграть? Но я даже не знаю, что именно. — Узнаете. Иначе они так и останутся там, – он ухмыльнулся. — А вы останетесь здесь. — Но мы так не договаривались!  — Мы никак не договаривались, вы сами так сказали. Неужели вам не хочется спасти их, увидеть вашу Ангелину и этот ваш колокол? — Фад направился к двери. Интересно, он может просто растворяться в комнате, а не делать вид, что уходит? Блять, о чём я думаю. Вокруг сплошной бред. — Ты хочешь, чтобы я поверила, будто ты желаешь кого-то спасти? — Я? — Он обернулся и блеснул белоснежным оскалом. — Этого хотите вы. Вам же нужна ваша Ангелина, не мне.

***

Виктория припала ухом к двери, боясь сделать даже лишний шаг. Подслушивание она всегда считала мерзким и грязным занятием, но сейчас явно не тот случай. Последнее время поведение Марьяны сильно изменилось и это можно было связать с приездом доктора в особняк. — Теперь вы дадите мне то, о чём я вас просила? — послышался голос Романовой. Складывалось ощущение, что она была растеряна, а может даже напугана. — Разумеется, порошок у меня в комнате. — доктор слышался немного отдалённо, вероятно он находился чуть подальше рыжеволосой девушки. — Вы уверены, что это точно его убьёт? Пол под ногами скрипнул и Райдос стала молиться всем богам, чтобы сейчас никто не вышел из комнаты. Она прекрасно поняла о чём идёт речь. В конце то концов, она сама жаловалась Романовой, что братец отчаянно перебирает документы в архивах, чтобы найти нечто, что могло бы помочь завладеть большей частью наследства. Если так выйдет, что Владислав внезапно скончается, то это будет только на руку. В любом случае, препятствовать этому «тайному заговору» Виктория не будет. — Вы уверены, что этот порошок сработает? — хозяйка особняка вновь услышала голос Марьяны. — Уверен. Только делайте всё, как я сказал. — Он выдержал паузу. — Не переборщите. Каждый день по щепотке в еду или воду, и через месяц он... — Сам? И не вызовет никаких подозрений? — Нет, у него попросту остановится сердце. Но если вы переборщите, то признаки смерти будут весьма подозрительны: лопнувшие сосуды глаз, удушье, отёк... Забыл предупредить, что порошок имеет слегка выраженный молочный вкус... — За это не волнуйтесь: на ночь он выпивает стакан молока. Это единственное, что он пьёт помимо виски. — Вот и замечательно. Думаю, после первой недели он уже сляжет. А дальше – дело времени. Всё будет идти медленно и плавно, но главное – результат. Продолжать греть уши не было смысла, поэтому Виктория Германовна потихонечку отправилась к себе в комнату. Умрёт и умрёт, убьют его так убьют, грех всё равно ведь не на неё ляжет.

***

Влад затянулся табачным дымом. В глазах всё плыло – черви, трефы, пики... Одна мелочь, в последнее время только попадалась. Похоже, опять проигрыш. Сколько он уже проиграл? Неизвестно... Он перестал ездить по карточным клубам, окончательно решив, что там одни шулеры, что хотят обдурить его, поэтому пригласил всех к себе, они играли его колодой. Но ничего не менялось, он проигрывал уже сотый раз подряд. Под столом кто-то нарочно задел его ноги. — Хватит меня лапать, — обратился тот к собеседнику. — Да кому ты нужен, – усмехнулся плечастый мужичок. Череватый заглянул под стол и обнаружил там племянницу. — А, это ты... — Скоро уже? — спросила Мила. — Да, немного ещё подожди или иди поиграй с кем-нибудь другим. Влад и забыл, что она пришла к нему полчаса назад, просилась поиграть, а после залезла под стол. — Вылезай оттуда, — сказал он и хотел продолжить, но выпала крупная карта, заставляя его на радостях забыть о девчушке. Время, как стремительная стрела, неумолимо мчится вперед, поэтому Череватый уже и не знал: прошло пять минут или пять часов. Никого постороннего в доме уже не было, а сам он задремал в кресле, прямо за карточным столом среди выпитых бутылок виски. — Мила не у тебя? — спросила подошедшая только что Виктория Германовна. Странно, почему она не спросила, какого чёрта он опять пьян, и не отчитала его за сигарный смог. Влад сейчас плохо соображал, перед глазами всё плыло, а мозг просто напросто отказывался воспринимать информацию. — Мила... — протянул тот, улыбаясь во все зубы и заглядывая под стол, где ранее сидела девочка. — Эх, убежала уже. А где она? — Это я тебя спрашиваю, где она! Её нигде нет! — женщина заметно паниковала, но Череватый, под воздействием алкоголя, был в полном спокойствии. — Не волнуйся ты так. Она дома, где ей ещё быть. — Нет её дома, протрезвей ты уже, наконец! Нет! В комнату вдруг заглянула Надежда Эдуардовна, которая временно гостила в доме своего покойного братца, коем приходился отец Виктории и Владислава. — Я ещё раз осмотрела весь дом, сарай и гараж. Я же говорила, что она у вас непутёвая, её как след простыл. — Да что ж такое! — Виктория схватилась за голову и медленно осела на стул рядом с Череватым. — Нужно искать в лесу, пока окончательно не стемнеет. — Она бы никогда, никогда не пошла в лес одна... — Других вариантов нет. Райдос спохватилась и побежала вниз по лестнице, за ним еле поспевали Надежда с Владиславом. — Девочку так и не нашли? – к ним подошёл мужчина, который выполнял обязанности и сторожа, и садовника, а заодно и водителя. Он озабоченно поглядывал на всех, искренне волнуясь за девочку. — Нет, — Виктория ломала пальцы, — мы думаем, она может быть в лесу. По итогу, все разделились и отправились прочёсывать лес. Одна лишь Надежда Эдуардовна осталась в особняке. Бегать в потёмках по лесу она не желала, поэтому смогла отмазаться тем, что она здесь на случай, если девчонка вернётся домой. Вечерний воздух уже почти отрезвил тяжёлую голову Череватого. Где-то рядом он слышал рыдания всегда сдержанной Романовой. Что с ней такое? Мужчина разгребал заросли трав, цеплял все корявые ветви, звал Милу и постоянно проклинал себя. Лес возвращал лишь шум листвы – и больше ни одного звука, ни единого шороха. Останавливался каждые пять минут и стоял не дыша, надеясь услышать хотя бы писк, хотя бы шёпот девочки. Как он мог не заметить, как та ушла, как он мог просмотреть её? Если она так и не найдётся, то совесть, вместе с Райдос, сожрут его целиком. Прошло уже больше часа. Владу казалось, что он ходит по кругу; уже и не слышен был плач Марьяны, никто никого не звал. Он опять окликнул племянницу – и опять ничего. У него загудело в ушах. Голова трещала от боли, и через эту боль Влад вдруг услышал чьи-то шаги и шелест листвы, треск поломанных веток. Кто-то пробивался сквозь лес. Шаги отдалялись, уходили всё дальше, в сторону дома. Он повернул назад и побежал. Заросли жгучих трав обжигали руки, но ему было всё равно. Чёрный силуэт скрылся в кустах и уже выходил на дорогу. Это водитель! Череватый окликнул его, но тот не оглянулся – бежал с Милой на руках. Да, у него была Мила! Влад узнал её тоненькие ножки, болтающиеся из-за широкой спины мужчины. Удушающий, поглощающий всё нутро, страх напал на него – что, если поздно, что, если всё? Почему садовник бежит? Сквозь ветвистые кроны уже виднелся их дом. Владислав отдышался, разогнул уставшую спину и двинулся вперёд. Бежать он уже не мог. В дверь постучали, а позже в комнате показалась Марьяна. Одно и тоже воспоминание преследовало Череватого во сне. Он не мог от него избавиться точно также, как и от чувства вины, которое редко проявлялось, но всегда накрывало с головой. — Нам молоко свежее привезли, будешь? — Поставь пожалуйста на стол, я позже возьму. — Хорошо, спокойной ночи. — Спокойной. Какого чёрта он заснул под вечер? Теперь всю ночь не сомкнуть глаз. Он до сих пор не мог отдышаться. После таких снов Влад всегда просыпался еле живой. С того самого дня он стал заметно эмоциональнее, будто и не пять лет прошло, а целая вечность, полная сожалений. Он не хотел возвращаться и жить в доме, где вместо живой племянницы лежит её полумертвое тело, без единой надежды на хороший исход. Он заскрипел кроватью, надел тапочки и подошёл к окну, сразу отдёргивая плотные шторы. Всё тот же высокий лес шумел перед домом. Деревья клонили свои кривые ветви, щекоча и задевая друг друга, путались костлявыми пальцами, возводя руки к небу, будто молились перед полотном бескрайнего неба.

***

Спальня Виктории Германовны напоминала комнату, которую выделили Марьяне. Она была такая же светлая и довольно просторная. — А я говорю тебе, с этим доктором что-то не так. — начал Череватый, который заглянул к женщине перед завтраком. — Так не так, какое тебе дело? Он лечит мою дочь, а это главное. — Но от чего он её лечит?  — От твоего разгильдяйства! Если б ты был с ней в тот день... — Я и был с ней. — Ты был со своими дружками и картами! — И ребёнок был со мной! — Ей стало скучно, и она убежала, а ты даже ничего не заметил! — темноволосая потихоньку закипала каждый раз от этой щепетильной темы. — Ну знаешь ли, тебя тоже с ней не было. Ладно. Пять лет прошло с того кошмара, а мы вспоминаем его каждый день. — Потому что каждый день я думаю о том, что было бы, если бы... — Врач тогда сказал: не найди мы её раньше... — Какой врач? Этот старый идиот? — вспыхнула Виктория. — Тот, что смылся через полчаса, как дал лекарство? — А по-твоему, этот лучше? — Он учился за границей! — Ну и что, — серьёзно начал Влад. — Я был сегодня утром возле его комнаты. — Где ты был? — Райдос в непонятках взглянула на брата. — У его комнаты. С ним происходило что-то странное. — Тебе нравится следить за спящими, да? — Дай мне договорить! С твоим доктором творилось что-то неладное. Он был будто в агонии. — Может, приснилось что... — Это морфий, Вика, я видел уже подобное. Его ужасно выкручивало. — Я не хочу слушать этот бред. — Она прошла мимо брата, как мимо мешка с картофельными очистками, давшего течь. — На твоём месте я бы проследил за ним! — крикнул Владислав вслед, но женщина уже поспешила уйти. Он знал, что и сам бы ни за кем не следил. У него проблемы и поважнее, а этот докторишка и стервозная сестра – лишь повод, чтобы отвлечься. Ничто не волновало его так, как он сам. Владислав осмотрел спальню женщины: всё лучшее, что было в доме, что ещё осталось от былой роскоши, она забрала себе. Вазы из китайского фарфора с лепниной, картины в позолоченных рамах, мебель, обшитую бархатом. Ему казалось, она с лёгкостью променяла бы и его на одно из таких кресел. Внизу послышался шум – кто-то открывал дверные замки, крутил и крутил механизм. Он вышел из комнаты и остолбенел – по лестнице, шатаясь, поднимался доктор. В его доме каждый творил что хотел. — Доброе утро, как вы спали, Константин Константинович? — Череватый преградил ему путь. — Нормально. — Вы держите нас за идиотов. Когда я заглянул к вам, вы были явно не в себе. Я не удивлюсь, если у вас найдётся пару пачек морфия. — Что? Нет же, у меня просто разболелась голова... — Я не позволю, чтобы врач моей племянницы был наркоманом. Собирайте вещи и... — Он точно не знал, но этот тон напоминал ему, какая власть у него была ранее. — Но я не... — пытался возразить доктор. «Ага... почти раскололся», – вдруг подумал Череватый. — Перестань, не пойман – не вор. Тьфу ты, стерва... Владиславу оставалось лишь сдержанно улыбнуться и отойти с прохода, наблюдая за тем, как доктор побрёл к себе в комнату.

***

— Виктория Германовна! — крикнул вошедший в дом мужчина. Он был и сторожем, и садовником, и водителем у читы Череватых. — Просыпайтесь! На его крик буквально через минуту прибежали законные хозяева. — Что случилось? — раздался заспанный голос Виктории из парадной. — Он лежал в лесу, в одной лишь пижаме, на голой земле, — задыхаясь, говорил мужчина. Тело доктора висело на его плече совершенно без чувств. — Кто лежал? — крикнул Владислав, подбегом направляясь к входной двери. — Отнеси его в комнату, — вздохнув, приказала женщина. Водитель поднатужился и приподнял уже сползшего с него доктора, положил на плечо поудобнее и пошёл наверх, скрипя ступенями. — А я тебе говорил, – кричал Череватый, – я тебе говорил, что он не в себе! — Позже поговорим, – отмахнулась она. — Где он нашёл его? Спящим в лесу? Ты думаешь, нормальный человек будет спать на земле? Я говорил тебе, что не потерплю наркоманов.. Но Райдос уже не слышала его – ей было неинтересно, что и кого он не потерпит; она бежала вверх по лестнице, за доктором и садовником.

***

Было без двадцати шесть, когда я приняла решение всё таки выйти из дома и направиться в лес, на поиски старой церкви с моим ненавистным колоколом. Получилось даже беззвучно закрыть дверь, надеюсь, доктора пока что искать не будут. Я прошла вдоль дома, нагибаясь под окнами, дабы меня точно не заметили. Лес оказался шире, чем я думала, на весь горизонт. Рядом была дорога, небольшая, просёлочная, со следами от колёс. Я завернула за угол, вышла к дороге и ускорила шаг. Сегодня утром колокол звенел не так, как всегда, будто издали. Может, именно из-за этого я не почувствовала боль... Если я буду в лесу, когда он прозвонит, то успею добежать, ну, то есть, он успеет добежать. В мышцах как будто отдавало лёгким покалыванием. Я ещё не освоилась и толком не поняла, как же управлять этим телом. А может оно управляло мной? Вряд ли. Константину точно не нужно было искать никакой колокол. Это было нужно мне, потому он шёл за мной без особой охоты. Всё его естество порывалось вернуться домой, но мне было явно не до его желаний. Дорога становилась всё шире и извилистей, то и дело теряясь в папоротниковых кустарниках и высоких корнях. Доктор как-то сильно мёрз, или виной тому была зябкая морось? Мелкие капли дождя повисли в воздухе, впиваясь в кожу и неприятно щекоча в носу. Торчащая ветка дуба чуть не выколола мне глаз. Она прошла в миллиметре, немного поцарапав висок. Не хватало мне ещё вернуть доктора ослепшим на один глаз. Тропы в сторону церкви не было никакой, всё заросло, нигде ничего не протоптано. Особняка уже не было видно. Его скрыли хвойные кроны, высокие, дремучие. Ничего, кроме неба, не видно. Сколько я здесь уже хожу? Ни просвета, ни намёка на выход. Тошнота подступила внезапно. Я остановилась. Ноги уже ослабли, а руки тряслись. Значит, скоро мой приступ начнётся. Утром я не почувствовала боль. У доктора не было мигрени, значит, и у меня её быть не должно. Вот он. Я замерла. Где-то издали, едва слышно доносился тот самый звон. Удар за ударом, удар за ударом. Мой колокол был уже рядом. Я хотела побежать, но не могла. Ноги цеплялись одна за другую, за корни, за ветки, за мокрую землю. Колокол, не подпускал меня к себе. Я задыхалась, пыталась вдохнуть хвойную морось, небесную влагу, что окутала лес. Впервые перед приступом я не желала смерти, я хотела жить, чтобы увидеть мой колокол, а может даже и Ангелину. А он всё звонил и звонил, надрывнее, тяжелее, ближе... Он как будто сам шёл навстречу ко мне. Вдруг звон превратился в нестерпимую боль. Теперь он догонял меня, а я бежала от него прочь. Я знала, что догонит, откуда-то сзади. С затылка. Опять! Уже не было так больно, я смогла обернуться. Похоже, скоро кончится звон. Нет, пожалуйста, лишь бы ты не кончался... Лишь бы успеть до тебя дойти... Но звон догнал меня, проник сквозь уже ослабшее тело. Он поселился внутри, разболелся в висках, с каждым шагом ударяя сильнее. Чем ближе я подходила к колокольне, тем сильней становилась моя мигрень. В ушах зазвенело, голова закружилась, пронзилась болью, как током. Теперь колокол – это я.