Не забудь проснуться

      Еще на зарядке небо затянуло тучами, а к завтраку зарядил мелкий и холодный, промозглый дождь. На дорогах быстро налило лужи. И распорядок дня пришлось в темпе перекраивать, чтобы все смогли разместиться в Клубе, бассейне или спортзалах.       Утром, после того как Лена ушла к своему напарнику, Нина соорудила на коленях мягкие повязки из бинтов и марлевых салфеток. Под бриджи полученная композиция не влезала, поэтому пришлось заменить их на широкие джинсы. Джинсы эти были Нине велики на пару размеров, не шли совершенно, зато в широких штанинах можно было спрятать даже вторую Нину, не то что повязку.       И казалось, что всё как всегда, обычный день обычной смены. Разве что под крышей, а не на улице. Но, как только дети разошлись по кружкам в Клубе, и вожатые оказались предоставлены сами себе, Нина поняла, что постепенно ей становится все более неспокойно и неуютно. И отвлечься от тревожных мыслей было решительно нечем.       Пашка намертво залип в какую-то игру в компьютерном классе, и на внешние раздражители больше не реагировал. Нина тоже попыталась, но под монотонную детскую бродилку в голову полезло всякое совсем уж не от мира сего.       Ладно, себя-то она подлатала и в порядок привела. И даже синяки почти не болели, сверху донизу обмазанные пантенолом. Но… она бросила там тяжело раненного человека. И, мало того, она пообещала ему вернуться как можно скорее. Сможет ли он пережить эти шестнадцать часов до ее прихода в грязном и сыром доме?       Она, как могла, пыталась отвлечься, гнала от себя все мысли, кроме мыслей о работе. Пыталась поговорить с кем-то, да хоть даже с их лагерным программистом — парнем странным, но уж лучше так, чем совсем ничего. В конце концов, это было вообще не ее дело — подумаешь, какой-то раненный незнакомец. Она знала его часа два от силы. И те — во сне.       Но тревожные мысли все не унимались, только чаще крутились и зудели в голове.       Наконец, Нина отложила книжку, на которой последнюю четверть часа тщетно пыталась сосредоточиться.       — Паш, — окликнула напарника. — Через полчаса обед. Сможешь один детей сводить? Я плохо себя чувствую, на час-полтора выпаду.       Короткое мычание было ей ответом.       

      ***

             Нина пока плохо представляла себе, что именно она собирается делать.       Что вообще она может?       Вариантов в голову приходило немного. Она, естественно, может уснуть — в такой мелкий, моросящий дождь это никогда не было проблемой. Особенно после полу-бессонной ночи. И почему-то она ни секунды, ни мгновения не сомневалась, что во сне окажется рядом с тем мужчиной.       Но вот что дальше — вопрос оставался открытым. В избушке не было ничего подходящего для оказания первой помощи. Ничего, пригодного для перевязки. Ни лекарств, хоть каких-нибудь, хоть самых примитивных, ни антисептика. А значит…       Вариант оставался ровно один.       Нина с сомнением покосилась на аптечку, которая все еще стояла у них с Леной в комнате на прикроватной тумбочке.       Там были бинты. И салфетки. И Левомеколь, и пантенол. И, вообще-то, в той самой деревне, куда Нина ездила за продуктами, была аптека, где можно было без проблем докупить бинты, если вдруг те закончатся.       А значит, в теории — только в теории! — она может взять все это с собой.       «Взять с собой».       Казалось бы, такая обыденная фраза. Но только не в том случае, когда речь идет о ее собственном сне.       Почему-то с каждой прошедшей секундой Нине становилось все тревожнее и страшнее. И она не могла бы сказать с уверенностью, что именно ее пугало больше: то, что она может появиться рядом с тем человеком без бинтов, и он умрет у нее на глазах от кровотечения. Или то, что она сможет появиться там с бинтами в руках.       Пытаясь хоть как-то отвлечься и привести мысли в порядок, Нина медленно, не спеша прошлась по комнате от двери до окна.       На улице лило. По стеклу ползли водяные змейки, размывая вид на двор и зеленые клумбы. Крупные капли громко и металлически стучали по карнизу.       «У Пашки нет зонта».       Почему-то промелькнула мысль пойти отнести ему зонт, и пришлось настойчиво ее отгонять. Она же сама потом не сможет успокоиться до самого вечера, если сейчас не сделает хоть что-то.       К идее взять бинты с собой она постепенно привыкала. Появлялась же у нее во сне ее собственная одежда. Правда, одежда потом благополучно возвращалась в реальный мир, стоило только ей проснуться. Да и сама Нина, похоже, всю ночь мирно проводила в собственной постели, раз Лена ни разу не спросила, где ее носит по ночам.       Но будет ли так же с бинтами?       «Будет, — пыталась убедить себя Нина. — Это просто сон. Надо просто представить, что там есть бинты, и они появятся».       Но что-то внутри подозрительно уверенно нашептывало: «не появятся». Этот сон работал по каким-то иным законам.       Наконец, Нина сдалась, плюнув на здравый смысл. С собой — так с собой. От сна с пачкой салфеток в-обнимку еще никто не умирал.       Состояние чем-то напоминало транс — она плохо понимала, что делает. Но чувствовала себя при этом просто неимоверно глупо.       «Если кто-нибудь увидит, слухи по лагерю поползут такие, что уволиться придется».       Мозг это понимал. Но руки уже достали из аптечки две упаковки бинтов, кинули их на кровать у подушки. Достать третью рука не поднялась — взбунтовался здравый смысл. Зато к бинтам полетела одна пачка салфеток. Взять пантенол Нина себя буквально заставила, хотя словно оглушенный мозг старательно пытался про него забыть.       Наконец, Нина обвела комнату взглядом. Что еще ей может понадобиться?.. Почему-то в голове была лишь гулкая пустота, и ничего нужного больше не всплывало.       Она села на кровать, достала телефон. Ей стоит поставить будильник.       «На час?»       Нина раздраженно поджала губы.       Нет, так дело не пойдет. Она вообще собирается реально что-то делать? Реально спасать того человека, или хочет просто прогуляться туда-обратно, чтобы удостовериться, что он пока жив?       Когда-то давно, еще в школе, от одного своего учителя Нина слышала фразу: «Нормально делай — нормально будет». Почему-то эта фраза казалась сейчас как нельзя более кстати.       Да, она собиралась сделать невообразимую глупость, достойную детского сада. Уснуть с целой аптечкой на подушке лишь потому, что ей приснился раненный человек. Но даже глупость лучше сделать один раз и нормально, чтобы потом не было соблазна сделать снова.       Если она заведет будильник на час, у нее будет ровно одна попытка. И либо бинты окажутся у нее там, либо она просто потеряет время. И к тому же там будет ночь, ведь когда она исчезла, в лесу уже начинало темнеть!       Нина подорвалась с кровати, дошла до тумбочки. У нее был фонарик, маленький и слабый, но уж лучше такой, чем вообще никакого. Ничего, в походе и без фонарика обойтись можно, если вдруг что.       Что именно может произойти такого, что у нее вдруг не станет фонарика, Нина старалась не думать. Настойчиво так старалась. И это пока у нее выходило.       Будильник она перевела на без пяти двенадцать. Да, у нее осталось всего десять минут. Но зато будет время на еще несколько попыток. Фонарик зацепила на цепочку-петлю и обмотала ее дважды вокруг запястья. Держалось крепко. Если во сне появляется ее одежда, фонарик тоже, скорее всего, появится.       И, наконец, Нина легла на кровать прямо поверх покрывала. Зажала вытащенное содержимое аптечки в обеих руках — в одну все не влезло. И, как могла абстрагировавшись от крайней глупости происходящего, попыталась провалиться в сон.       

      ***

             Над морем сгустилась темная, безлунная ночь. Стихли звуки беспокойного дня, без следа пропали суета и движение, погасли желтые огни в окнах приморского города.       Только для Нины эта ночь оказалась такой же светлой, каким был день. Она ясно видела силуэты огромных кораблей на ровной глади моря, обвисшие паруса и флаги, видела желтую дорожку света по воде — это в высокой белой башне горело последнее тусклое окно.       Сама она летела высоко над водой, над кораблями в порту, над сонным, далеким городом. И лететь в этот раз ей было тяжело.       Хотя… Не столько тяжело, сколько неудобно. Что-то отчаянно мешалось в руках, что-то настойчиво тянуло к земле. Это хотелось бросить, но она помнила — нельзя. Нельзя бросать. И опуститься на землю пока тоже нельзя — еще слишком рано. То место, куда ей нужно, дальше. И дойти туда по земле она не сможет.       Наконец, внизу матово блеснула извилистая лента реки, а затем вокруг сомкнулась кромешная темень.       

*

      Под ногами оказалась твердая поверхность. На чем именно она стоит, Нина понятия не имела — в полной, абсолютной темноте она не видела даже собственного носа. И ощущения были престранными — непонятно, где верх, где низ, всё вокруг словно плыло и кружилось, искажая ориентацию в пространстве.       Наконец, Нина осторожно пошевелила пальцами ног, и это словно вернуло реальность на место.       На ногах обнаружились носки. Ее собственные носки, в которых она только что уснула, по привычке скинув лишь кроссовки. Правая коленка немного саднила — должно быть, повязка замокла и тревожила ссадину. Левую руку что-то неприятно сдавливало и оттягивало — Нине хотелось верить, что это намертво привязанный фонарик. Во второй руке тоже что-то оказалось, крепко зажатое в ладони, но опознать это Нина пока не могла.       «Нужно включить свет».       Она потянулась зажечь фонарик, когда вдруг в темноте, совсем близко, послышался тихий шорох.       По спине пробежал неприятный холодок. Поиски кнопки на фонарике пошли в разы быстрее.       Наконец, тусклый белый луч вырезал в темноте круг на земляном полу, пробежал по стенам, по черному кострищу. И остановился на лежанке.       Шевелился мужчина. Похоже, появление Нины каким-то невообразимым образом его разбудило, и теперь он полусидел, опершись на левый локоть, и словно всматривался в темноту.       — Это я, — поспешно отозвалась Нина. Не хватало еще, чтобы он снова начал делать что-то странное.       Мужчина замер на краткий миг, точно пытался расслышать ее голос, и только потом упал обратно на матрас. Не было похоже, что ее слова его успокоили. Скорее, он по-прежнему внимательно следил за происходящим, пока не делая никаких попыток вмешаться.       Хотя Нина сомневалась, что он смог бы. Потеки крови на его майке превратились в запекшиеся темно-коричневые разводы, но местами ткань выглядела так, словно была по-прежнему мокрой. А, значит, кровотечение еще не унялось.       Страшно было подумать, сколько он потерял крови — теперь казалось, что и на сером матрасе успели натечь кровавые лужи. Делать что-то нужно было срочно.       Спохватившись, Нина посветила фонариком на то, что после полета все еще сжимала в кулаке.       Всего одна пачка бинтов. Ни пантенола, ни салфеток.       Нина закусила губу. Этого явно было мало, но остальное то ли выпало из рук во сне, то ли не появилось здесь по какой-то иной причине. Хорошо, что у нее еще было время, чтобы попробовать снова.       — У меня есть бинты, но тут всего десять метров, — проинформировала она. — Я попробую принести еще, сейчас исчезну, но скоро снова появлюсь.       Никакой реакции на ее слова, конечно, не последовало. Мужчина даже пальцем не шевельнул. И почему-то Нине казалось, что не реагирует он лишь по одной причине — всё то, что она говорит, является для него одним сплошным, глубоким, концентрированным бредом. Возможно, он и вовсе не отличал ее слова от бредовых видений, вызванных обезвоживанием и жаром.       — Я оставлю это здесь, — она потянулась положить бинты на край матраса.       И тут что-то пошло не так.       Бинты Нина действительно положила. И действительно убрала от них руку. Но белая, такая привычная пачка вдруг совершенно неожиданно и беззвучно пропала. Вот она была — раз! — и нет ее. Точно ее стерли невидимым ластиком.       Это было странно. Настолько странно и необычно, что Нина посмотрела на пол и даже заглянула под кровать. Остановилась, только когда стала светить фонариком в сторону двери и кострища, где бинты не смогли бы оказаться никоим образом.       Они исчезли. Исчезли прямо у нее на глазах.       «Интересно, если снять футболку или носок, они тоже исчезнут?» — мелькнула непрошенная мысль. Но проверять Нина благоразумно не стала. Зато взгляд зацепился за кое-что еще.       Ее одежда.       Не было привычных пижамной футболки и шорт, на ней оказались те самые джинсы и рубашка, которые она носила с утра. И, наверное, насчет этого тоже стоило подумать.       

*

      Нина открыла глаза в своей постели, поспешно выключила надрывавшийся будильник. Перевернулась на спину. От движения с подушки вниз сползло разбросанное содержимое аптечки.       А еще немного закружилась голова. Не сильно, но заметно.       Нина прикрыла глаза локтем, недолго полежала так, пытаясь унять головокружение. Получилось не сразу, и еще пару минут после в поле зрения мельтешили темные мушки.       «Нужно возвращаться».       Она со стоном перевернулась на другой бок, уткнулась во что-то носом. Это оказалась пачка бинтов, которая тут же полетела в сторону. Вставать не хотелось, открывать глаза — тоже.       Но ей действительно было нужно возвращаться. И чем скорее, тем лучше. Или перестать уже отлынивать от работы и идти в столовую помогать Пашке.       Настырная мысль не давала покоя и изгнать ее из головы никак не получалось. Наконец, Нина сдалась и снова перекатилась на спину.       С первого взгляда стало ясно, что спала она беспокойно. Покрывало всё сбилось и измялось, пачки бинтов оказались живописно разбросаны по кровати. Пантенол и вовсе обнаружился за спиной, у самой стены в складке покрывала. Ни разу до сих пор Нина не замечала за собой настолько неспокойного сна.       Она быстро сгребла всё обратно в небольшую кучку на подушке, чуть расправила покрывало. Огляделась и прислушалась. В коридорах корпуса было по-прежнему тихо, ее все еще никто не хватился и не пришел спрашивать о самочувствии. Можно было ложиться и пытаться снова заснуть.       Нина опять огляделась. Почему-то ей казалось, что что-то было по-другому. Что-то было не так, как когда она засыпала в прошлый раз. Чего-то… не хватало?..       Фонарик.       Понимание пришло резко и внезапно. Еще не до конца осознав, что произошло, Нина уставилась на собственную руку.       Она сама пятнадцать минут назад привязывала фонарик к своему запястью и проверяла, что он держится крепко. Даже сейчас еще виднелись тускнеющие красные полосы, что остались на пережатой коже от цепочки-петли.       А вот самого фонарика больше не было.       В напрочь спутанных чувствах Нина скатилась с кровати.       Возможно, упал?..       Но на полу его тоже не оказалось. И под кроватью — тоже.       Закатился куда-то?..       Нина сгребла все с кровати на тумбочку, перетряхнула постель. Сбросила подушку на пол, заглянула под матрас.       Фонарика нигде не было. Ни под подушкой, ни в покрывале, ни в пододеяльнике.       Тяжело дыша и не в силах восстановить сбитое дыхание, Нина замерла посреди учиненного бедлама. Фонарика не было.       Она до последнего надеялась, что найдет его где-нибудь. Пусть даже в самом неожиданном месте. В ящике тумбочки, например…       Но в ящике лежал только пустой чехол и пара запасных батареек.       Нина медленно опустилась на голый матрас между скомканной простыней и одеялом. Руки дрожали. Мозг отказывался переваривать и обдумывать ситуацию.       Фонарик пропал. Просто взял и пропал. И куда он пропал, неизвестно.       Впрочем, Нина догадывалась, где именно сможет его найти. Только от этого легче почему-то не становилось.       Получится ли у нее теперь нормально уснуть? Раньше Нина без сомнений сказала бы, что ничего из этого не выйдет — не с такими дрожащими руками и колотящимся сердцем. Но теперь…       А она точно засыпала все предыдущие разы? Или это был не сон, а что-то другое?..       И насколько всё то, что ей снилось, было реальным?       Думать об этом не хотелось. Почему-то думать об этом было почти невыносимо мучительно.       «Ты обещала скоро вернуться», — злорадно всплыло в памяти.       Да. К счастью, не уточнила, насколько скоро.       Так прошло еще некоторое время. Нина не знала точно, сколько, но, когда посмотрела на часы, было уже половина первого. Она медленно, хватаясь то за одно, то за другое, привела постель в порядок. Села поверх покрывала.       Почему-то ощущения были такие, словно сбылись самые худшие ее опасения. Словно где-то на периферии сознания она уже давно догадывалась, что происходящее с ней лежит далеко за пределами нормального сна. Просто сейчас впервые доказательства были настолько неопровержимыми.       Впрочем, оставался еще один вариант…       «Это может быть чья-то глупая шутка».       За те десять минут, что она спала, кто-то вполне мог прийти в комнату и удивиться складу на ее подушке. Ну и подшутить по-дурацки. Только представить, кому такое пришло бы в голову, Нина не могла.       С другой стороны, всегда можно проверить. Если фонарик реально оказался в ее «сне», она найдет его там. А если нет… А если нет, это будет повод задать пару вопросов Пашке или Лене. Или поискать его где-нибудь в корпусе.       В голове паника постепенно сменялась более-менее пригодным планом действий. Она посмотрит, остался ли фонарик в ее сне, и заодно доделает то, что планировала в начале. А после больше никогда не появится в избушке посреди леса.       Наверняка в ее «сне» существует какое-нибудь тихое и безлюдное место. Ей стоит остаться там и ни с кем не контактировать до тех пор, пока «сон» не закончится. Не контактировать, не общаться и никуда не влезать. Так будет безопаснее всего.       

      ***

             Перенести бинты удалось со второй попытки.       Странное это было занятие — наблюдать, как белые пачки одна за другой исчезают из их с Ленкой комнаты, но при этом остаются лежать на грязном матрасе в заброшенном лесном доме. Фонарик обнаружился там же — включенный и валяющийся на полу.       Удивительно, но страха Нина больше не испытывала. Кажется, весь страх моментально перегорел, как только она увидела свой фонарь. Наверное, она просто всё еще не могла до конца поверить в происходящее.       А еще она устала.       Почему-то это не ощущалось, пока она быстро засыпала и просыпалась. Но стоило только завести будильник на два часа и провалиться в этот сон аж на сорок минут, как усталость буквально начала валить с ног.       Нина села прямо на пол перед раскладушкой — не до брезгливости было, окинула взглядом то, что имелось на данный момент.       Ее невольный пациент лежал на матрасе неподвижно и, в целом, выглядел скорее мертвым, чем живым. Возможно, просто спал. А возможно, потерял сознание. За весь предыдущий час Нина не сказала ему ни слова, а он, кажется, даже не пошевелился. Что ж, может, оно и к лучшему. Хуже, если бы он реагировал на каждый ее шаг.       Нина чуть передвинулась, не без труда дотянулась до одной из пачек бинтов на матрасе.       Десять метров. На первый взгляд кажется, что это много, но на деле может не хватить даже на одну рану. А их тут…       А правда, сколько их?..       Нина нервно сглотнула. Рано или поздно, а смотреть придется.       Неприятно было в этом признаваться, но заниматься перевязкой ей откровенно не хотелось. Не потому что было страшно или противно. Скорее просто… неудобно. Неудобно от мысли, что придется влезть в чужое личное пространство и практически раздеть совершенно незнакомого человека.       Нина раздраженно мотнула головой. Поспешно поднялась на ноги. К счастью, мысль о причинах этого самого «неудобно» пока не успела окончательно оформиться. Потому что от оформленной мысли становилось еще неудобнее.       И все же, будь у нее такая возможность, она с радостью спихнула бы это занятие на кого-нибудь другого. Только возможности такой у нее не было.       Нина склонилась над мужчиной, оперлась рукой о матрас, пока держась чуть в стороне. Еще свежи были воспоминания, как он внезапно схватил ее за запястье.       — Вы меня слышите? — позвала негромко.       Ответа не последовало. Нина повторила громче.       Наконец, после третьего раза, рука на матрасе чуть шевельнулась и попыталась сложиться в какой-то жест.       — Кровотечение не останавливается, вас надо перевязать, — не дожидаясь результата, выдала скороговоркой Нина. — Если вы сядете, я смогу это сделать. Вы можете сесть?       Он никак не отреагировал.       «Черт-те что», — ошалело стукнуло в голову. Пациент прикидывался трупом и отказывался быть спасенным!       Зато у Нины точно открылось второе дыхание. Или это природное упрямство вдруг взыграло?       Она, совершенно неожиданно даже для себя и не успев подумать, что делает, перехватила мужчину за предплечья. Резко потянула вверх, буквально заставляя его сесть.       Волосы упали на лоб, полезли в глаза. Нина раздраженно сдула их вверх, но настырная прядь тут же вернулась на прежнее место.       — Держите, — чтобы хоть немного освободить руки, она сунула пачку бинтов мужчине в раскрытую ладонь.       Он, кажется, сперва не понял, что именно оказалось у него в руке. Сжал это, перебрал пальцами по плотному полиэтилену. Одно неловкое движение — и пачка полетела на пол.       Зато сам он, похоже, достаточно пришел в себя, чтобы сидеть самостоятельно, без постоянной поддержки.       Нина набрала в легкие побольше воздуха. И, пока не успела испугаться, быстро стянула с него насквозь промокшую и жесткую от спекшейся крови майку.       И застыла, оцепенев.       Она, определенно, погорячилась, когда думала, что «живого места нет» у нее на коленках. Потому что по-настоящему живого места не было у него на спине.       Первым делом в глаза бросилась здоровенная черная татуировка-смайлик во всю спину и размером с два кулака фиолетово-синяя гематома над ней. А потом Нина порадовалась, что тусклого света фонаря не хватало, чтобы нормально разглядеть всё остальное. Потому что прямо по татуировке, от левой лопатки наискосок вниз тянулась глубокая и широкая рваная рана.       Чем именно можно оставить такие раны, Нина понятия не имела. На ум почему-то приходило что-то вроде крученой арматуры, и даже от мыслей таких лоб покрывался холодным потом, а по спине начинала блуждать колкая фантомная боль.       Огромным усилием воли Нина заставила себя собраться, загасила паническое «это смертельно — оно не заживет», что навязчиво крутилось в голове. Но с обреченной ясностью осознала: «Это нужно зашивать».       Рана выглядела жутко и нездорово, местами края ее почернели и словно обуглились. Но, на удивление, крови не было.       «Ее, что, прижгли?!»       Из адекватных решений виделась одна лишь реанимация и ожоговое отделение. А она… А она может только хлоргексидином промыть и пантенолом побрызгать.       Нина криво усмехнулась.       «Зашибись».       Нелепее будет только приложить подорожник.       А потом она словно очнулась.       Да, рана была страшной. И, наверное, любой нормальный человек даже из-за нее одной несколько дней лежал бы пластом. Но эта рана совершенно не кровила и в целом выглядела как здоровенный, чуть мокнущий ожог. А это значило… значило, что кровотечение шло откуда-то еще.       Нина не без труда поднялась на еле гнущиеся ноги — некоторое время назад она даже не заметила, как села на матрас. Ее слабо, но ощутимо потряхивало. Она медленно обошла мужчину, посветила фонариком.       Источник крови обнаружился сразу. Не менее здоровенный и не менее жуткий, под ключицей. Должно быть, рваный порез уже начал заживать, но от резких движений и бега его снова разбередило. И теперь кровавые потеки сбегали вниз по груди, красным расходились на ткани штанов, блестели на кровавой майке, что так и застряла рукавами на руках.       И мужчина на это совершенно никак не реагировал. Вообще никак. Как будто ему было все равно, что на запястья намоталась окровавленная тряпка.       «Черт подери».       Снова пришлось жестко и в темпе гасить подступающую истерику. В конце концов, заканчивала же она курсы первой помощи…       «При бытовых травмах!» — попытался возопить здравый смысл, но Нина поспешно заставила угомониться и его. Вариантов-то у нее не было.       — Я сейчас попытаюсь промыть рану, — собственный голос показался чужим. Зато руки уже сами нашли пузырек антисептика и марлевые салфетки. — Возможно, будет больно.       Будет. В этом она ни секунды не сомневалась.       Разорвать пачку салфеток удалось со второй попытки. От резкого движения половина вывалилась на пол, но сейчас это не имело никакого значения.       Нина неловко вытащила одну, чуть не выворотила все оставшиеся. Облила ее антисептиком, залив случайно и свои руки. И снова замерла.       Коснуться раны было страшно. Казалось, что стоит только дотронуться до нее шершавой салфеткой, как всё станет намного хуже. Кровь хлынет сильнее, начнется воспаление, ну и она не знала, что еще. И делать этого иррационально не хотелось.       А еще она всё сильнее ощущала себя на месте Отто. Который, весь белый, в ознобе и с круглыми глазами пытался зашить ногу «Пенгвину-сану». И у которого это в конце концов получилось.       Нина закусила губу. Собственные мысли и трясущиеся руки уязвляли и раздражали не хуже вчерашнего обвинения в предательстве. Чем она хуже того мальчишки?..       Салфетка неловко коснулась самого края раны, красного и воспаленного, почти мгновенно пропиталась кровью.       И тут мужчина словно понял, что именно с ним пытаются сделать. Он дернулся, быстро выпутался из майки. Нина не успела ни убрать руку, ни даже отшатнуться — всё ее тело двигалось заторможено. Даже перепугаться не успела, хотя мысленно подобралась, ожидая чего угодно.       Большая шершавая ладонь легла ей на запястье. Но не сжала и не перехватила руки.       У Нины просто уверенно отобрали пузырек с антисептиком.       Точно в трансе Нина наблюдала за ним, как он поднес пузырек чуть выше раны и просто его перевернул. Прозрачная жидкость потекла, размывая потеки крови. Под красным обнаружились черные контуры татуировки.       Спохватившись, Нина принялась помогать. Аккуратно касаясь салфеткой, убрала запекшуюся кровь с кожи. Нащупала тюбик с мазью.       Но мазать себя чем-то он ей не дал. Выхватил мазь у нее из рук, сунул Нине в раскрытую ладонь антисептик. И указал большим пальцем себе за спину. Требовательно так указал.       Нина медленно моргнула. Соображала она, похоже, тоже через пень колоду. В голове словно вращались исполинские несмазанные шестерни, фокусируя внимание лишь на изогнутых черных линиях у него на груди. Если смотреть на них достаточно долго расфокусированным взглядом, в тусклом свете начинало казаться, что они двигаются, как черные неповоротливые змеи.       — То же самое сделать на спине? — наконец, додумалась Нина. В голове словно что-то щелкнуло, реальность чуть прояснилась.       Она быстро перебралась ему за спину.       Тут было проще, потому что не было крови. Разве что вместе с антисептиком из раны вымывалось что-то совсем уж неприятное. Это хотелось побыстрее убрать салфеткой и ни в коем случае не смотреть на нее после. Нина старалась не задумываться о том, что это может быть такое, но жар и озноб у ее безголового пациента, в общем-то, не оставляли вариантов. У него началось нагноение.       — Я всё, — сказала она ему, как только антисептик закончился. Вероятно, имело смысл промыть еще, но было нечем.       Он тут же перекинул ей тюбик с мазью.       «Надо же».       Почему-то это показалось удивительным. Гораздо более удивительным, чем всё предыдущее. Он действительно разрешил ей мазать себя чем-то… чем-то, что она притащила сюда из их лагерной аптечки?       Но никакого недовольства происходящим он не выказывал. Только пару раз, когда пальцы Нины касались черных краев раны, мышцы у него на спине заметно напрягались. От едва заметного движения края раны расходились шире, и Нина отдергивала руку.       Потом дело дошло до бинтов. Сначала Нина попыталась сделать всё сама, но ее подопытному — а других, более точных, определений на ум почему-то больше не приходило — что-то не понравилось, и он взялся помогать.       — Вам не больно? — не удержалась Нина от вопроса, когда он затянул повязку так, что, кажется, она должна была перекрыть не только кровотечение, но и возможность дышать. Но его, похоже, всё устраивало.       Наконец, они закончили и с бинтами. На взгляд Нины, получилось не то чтобы очень хорошо — местами края топорщились и лежали неровно, но всё равно это было лучше, чем ничего. И кровь через повязку, похоже, не проходила, поверхность бинтов всё еще оставалась белой.       Нина с некоторым трудом распрямилась, размяла плечи. Вот теперь она, совершенно точно, смертельно устала. А еще взмокла так, как будто пробежала марафон. На холодном ночном воздухе во влажной футболке быстро стало зябко. Откуда-то тянуло сквозняком.       За окном все еще стояла глубокая ночь без единого просвета раннего утра. Ни шороха, ни звука. Лес здесь молчал, молчал и город далеко внизу, тишина разлилась глухая, звенящая. Даже комаров не было — за все время Нина не услышала ни одного писка.       «На подлете их отстреливает, что ли?»       Почему-то от этой мысли стало смешно.       Ее пациент снова лежал на боку на матрасе и снова казался скорее мертвым, чем живым. Наверное, его стоило чем-то укрыть, но в избушке не нашлось ничего похожего на одеяло или покрывало.       На автопилоте Нина собрала с матраса разбросанные обертки от бинтов и салфеток, переложила их на стол. Туда же отправилась окровавленная майка. Стирать ее смысла не имело, но выбросить на улицу рука не поднялась. Мало ли, кого привлечет кровавая тряпка?       Выключить и убрать фонарик она уже не успела.

*

             В этот раз она даже не услышала звона будильника, а ее уже жестко, почти болезненно выдернуло из сна. Закружилась голова, и глаза открыть удалось не сразу. Отключать звонок пришлось наощупь, чтобы он не ввинчивался в мозг так остервенело.       Перед глазами плыли разноцветные разводы и носились черные и блестящие мушки, фокус зрения размывался, во рту пересохло. Нина схватилась за лоб, прикрыла глаза ладонью, зажмуриваясь, помассировала виски. Не помогло, кажется, даже стало хуже.       Она повернулась на бок и попыталась не шевелиться. Так становилось легче. Некоторое время лежала, свернувшись калачиком, глядя в расползающуюся бензиновыми пятнами темноту — кажется, даже провалилась куда-то, но не в сон, а в какое-то тягостное забытье. Желудок крутило болью, пропущенный обед давал о себе знать.       Наконец, некоторое время спустя, головокружение чуть унялось, улеглась тошнота. Нина открыла глаза, убедилась, что черные мушки тоже потускнели. И тогда она приподнялась на локте, чтобы осмотреться.       Ни бинтов, ни фонарика на ее кровати, конечно же, не оказалось. Но покрывало вновь всё сбилось, подушка съехала далеко в сторону. Если она и дальше будет спать так беспокойно, Ленка начнет волноваться гораздо сильнее, чем волнуется сейчас. И с этим стоило считаться.       Нина пальцами убрала с взмокшего лба спутанные волосы, что лезли в глаза. И только тогда, когда волосы прилипли к пальцам, поняла, что что-то было не так.       Ее руки.       Она поднесла ладони к глазам, словно это могло что-то изменить. Словно, если посмотреть поближе, оно могло оказаться галлюцинацией от переутомления или недосыпа.       Все ее ладони были измазаны в крови.       Нина со стоном сползла с кровати, едва доплелась до зеркала в санузле.       На лбу, висках, даже скулах оказались кровавые разводы. В волосах было не так заметно, но судя по слипшимся прядям, их она тоже успела изгваздать. Идти в таком виде до общего душа было смерти подобно, а до общежития горячая вода еле доходила по старым трубам.       Ругаясь сквозь сжатые зубы, Нина выкрутила горячий кран в раковине на максимум. Глубоко вдохнула и сунула голову под струю чуть теплой воды.