Beastmaster (Повелитель зверей)

🌹

— Ты не должен идти один. — А ты не должен быть на улице, — отвечает Изуку, улыбаясь. Он прижимает ладонь к мягкому, округлому носу своей лошади и мягко уговаривает ее взять удила в уздечку. Она вертит его на языке, громко пыхтя, и Изуку использует эту возможность, чтобы закрепить пряжки над ее ушами. — Доктор сказал, никакой пыльцы, никаких духов и уж точно никакого конского волоса. — Ну, на самом деле доктор — это неоднозначный с точки зрения морали преподобный, но это уже совсем другой вопрос. Тошинори хмуро смотрит на него. Кобыла слишком часто пасется у окна его кабинета, потому что она тоже вздыхает. — Это опасная страна, мой мальчик. Мир не так уж добр и причудлив за пределами нашей деревни — ты это знаешь. Конечно. Шумные города, бесконечные пустыни и ревущее море — Изуку читал обо всем этом. Вильнёв — прекрасная деревня, где можно состариться, и хотя Изуку не из тех, кто жаждет того, чего не может иметь, в данном случае их деревне не хватает хорошей медицины. Ни слова лжи. — Меня не будет максимум три дня, — говорит Изуку, с ворчанием затягивая седельные сумки. — Неделя, если погода испортится. Тенья и Очако будут доить коров, не лезь в драки в таверне, и все будет в порядке. Всемогущий отвечает ему еще одним невеселым выражением лица, и Изуку отвечает ему зубастой улыбкой, пытаясь отвлечь его. Его покойный учитель — человек-легенда; хорошо говорил, учился по книгам и когда-то был великим полководцем в армии короля. Теперь он больной человек в возрасте около пятидесяти лет, скрывающийся в забытом уголке королевства. Изуку все еще готов отдать за него жизнь — так что в масштабах вселенной (которая, кстати, абсолютно реальна) простая поездка через границу — это капля в море. Усилий, более или менее. Он собирается сесть на Филлипе, но Тошинори с незабываемым рефлексом хватает его за запястье. Он задыхается от кашля сквозь стиснутые зубы, но кровь все еще сочится из его губы. Изуку уже привык к этому. — Мидория. Я знаю, что у тебя хорошие намерения, но путешествие в Рогэ — это… — Я знаю, я знаю… — Нет, ты не знаешь! — шипит Тошинори, и Изуку быстро выпрямляется. Тошинори снова вздыхает и отпускает его запястье, чтобы вытащить тряпку из кармана жилета и вытереть рот. — В тех лесах водятся звери. Легенды о кошмарах, о которых не прочтешь ни в одной старой книге. Люди и монстры, которые причинят тебе боль, Мидория. Изуку наполовину улыбается. Он тянется к плечу Тошинори, и ему больно от того, каким худым тот стал. Он помнит, каким крупным был его наставник, когда он был еще ребенком. Прошло почти два десятилетия с тех пор, как Всемогущий нашел его на пепелище его деревни, так давно, что это кажется сном. — Я буду в порядке, господин. — Изуку поглаживает короткий меч у своего бедра, драгоценный подарок, полученный давным-давно. — Я учился у лучших. Учитель вздыхает. Изуку вставляет сапог в стремя и взбирается на лошадь. Она смещает свой вес, встряхивает головой и поворачивает нос к Тошинори. Он легонько поглаживает ее по холке. — Хорошо. Но пообещай мне вот что — нет, юный Мидория, посмотри на меня. Обещай, что не остановишься между Вильнёвом и торговым постом. Обещай мне. Изуку мысленно подсчитывает мили и хмурится. — Но это долгое путешествие. Когда мы в последний раз путешествовали в Лилладель, мы делали перерывы на берегу реки… — Вместе, — поправляет Тошинори. — Не в одиночку. За неимением аргументов, Изуку соглашается. — Хорошо, господин. Даю слово. Его господин удовлетворенно кивает, а затем снова начинает кашлять в тряпку. Изуку вздрагивает от того, как влажно и болезненно это звучит. — Я не подведу тебя, обещаю. Обеспокоенное лицо Тошинори кривится в короткой, болезненной улыбке. — Ты никогда меня не подводил.

🌹

Хотя Изуку проделал этот путь много лет назад, с тех пор у него было мало причин покидать деревню. Тошинори — единственная семья, которая у него есть, поэтому без него Вильнёв потеряет всякий смысл. Честно говоря, Изуку пока не хочет думать о том дне, спасибо большое. Он едет с бодрой решимостью. День действительно прекрасный (и приятно выбраться из города). В последнее время в деревне было так много свадеб. То тут, то там, и дети здесь, и церковные колокола там; иногда именно в таком порядке, к ужасу церкви — и Изуку, при всем уважении, не хочет иметь с этим ничего общего. Он хочет заботиться о себе. И о своих книгах, и о своей лошади. Вы никогда бы не подумали, что это может быть так скандально. Лето приносит чудесное тепло, от которого деревья кажутся такими зелеными. Филлипе скачет впереди, и Изуку глубоко дышит, наслаждаясь свежим воздухом, в котором не пахнет скотом. Что-то шуршит в кустах; его лошадь поднимает голову и громко фыркает, и Изуку тянется вниз, чтобы погладить ее по шее. — Не позволяй ему напугать тебя. По этим дорогам постоянно ходят путешественники. Филлипе (очевидно) не может говорить, поэтому она не отвечает, но она качает головой и фыркает. Изуку смеется под нос и прикрывает глаза от солнца. К закату они должны добраться до поста, без проблем. Вот только… одна проблема. По мере продвижения по тропинке лес густеет. Кустарник становится выше, а солнце заслоняют деревья. Здоровая паранойя заставляет Изуку копаться в кармане пальто в поисках компаса. Его лошадь снова скулит, и Изуку останавливает ее. — Мы в порядке, девочка, мы в порядке. Когда Изуку чувствует запах дождя, он понимает, что деревья не так сильно загораживают солнце, как надвигающиеся темные грозовые тучи. На обочине дороги вырисовывается навес из деревьев, но предупреждение хозяина не дает ему покоя, поэтому Изуку упирается каблуком в сквозняк и идет дальше. Моросит дождь. Изуку достает свой дождевик, и, как по команде, начинается ливень. — Господи, — ругается Изуку. — Я просто должен был сообщить о плохой погоде. Дождь льет ливнем. Изуку видит раздвоение дороги и снова легонько ругается. Его карта зарыта в седельной сумке и, вероятно, уже промокла, и, чтобы сделать все это еще лучше, вой поет в гармонии с дождем. Поддавшись давлению, Изуку натянул поводья и направил лошадь вправо. Вой становится громче, и Изуку ударяет пяткой в бок, и они несутся по тропинке. По… Неправильной дороге. Изуку вытирает капли дождя с глаз и стонет. Он никогда не услышит конца. — Филлипе, — зовет он. — Мы должны вернуться. Мы не можем оставаться здесь… Завывания прекращаются, но его лошадь все еще тянет и скулит. Изуку борется с ней за поводья, а затем замирает, почувствовав холодный укол на шее. Он не рыцарь и не солдат, но Всемогущий воспитал в нем достаточно чутья, чтобы понять, что за ними что-то наблюдает. — Хорошо… — шепчет он. — Хорошо. Ладно, мы просто… посмотрим, куда ведет эта дорога. Хорошие места, правда? Лучшие книги всегда начинаются с того, что герой заблудился. Если бы только у Изуку была такая.

🌹

Он промерз до костей. Зубы стучат, единственная сила, которая все еще заставляет его двигаться вперед, — это верный конь под ним, все еще явно напуганный тем, что скрывается в лесу. Физически, его тело дрожит. Его разум сокрушает разочарование от того, что за один день он уже подвел своего хозяина. Продолжая дрожать, Изуку размышляет: как могло стать так холодно летом? Трещит молния. Изуку внезапно приподнимается в седле и натягивает поводья. — Ух!!! Филлипе недовольна внезапной остановкой. Она пыхтит, пока не видит, к чему ведет ее Изуку. Большая железная ограда проглядывает сквозь расходящуюся тропинку в лесу. Его интересуют не ворота, а редкие цветы, растущие над краем. Сквозняк делает прямую линию для закуски, и Изуку выскальзывает из седла, чтобы увидеть это своими глазами. — Стеклянная роза, — задыхается Изуку. — Такие растут только в холодной стране. Я никогда не думал, что увижу такую в реальной жизни! На самом деле это не стекло, но роза почти прозрачная; лепестки настолько тонкие, что, кажется, будто можно заглянуть в стебель. Изуку срывает один, чтобы показать Филиппу, которую интересует только трава. — Смотри! Из них получаются отличные лекарства — они придают силы, сгущают кровь, а в смеси со змеиным жиром это одно из лучших болеутоляющих средств… Это может…- Изуку прерывается, когда понимает, что все еще разговаривает с лошадью в прямом смысле слова, да еще и такой, которой на это наплевать. Изуку вздыхает и бормочет про себя, по-старому надежно. — Это может сработать. Снова сверкает молния, и Изуку вздрагивает, так как гром последовал слишком быстро. Он быстро запихивает розу в свой ранец и берет Филиппе за поводья. — Пойдем. Нам нужно найти укрытие. Неохотно, его лошадь следует за ним. Ворота поместья распахнуты от ветра. Изуку толкает их, и петли громко скрипят, как будто ими давно не пользовались. Из-за сильного дождя видимость плохая, но ему не нужны очки, чтобы разглядеть огромный замок, выступающий из-за деревьев. Готическая архитектура возвышается над большим внутренним двором, покрытым темными, мокрыми цветами. Изуку дрожит от ветра, пронизывающего его одежду и хлещущего боковыми струями дождя. Так холодно, что к утру может выпасть снег. Он замечает небольшой навес, где можно запрягать лошадей, поэтому Изуку подводит Филлипу к кормушке и привязывает ее поводья, чтобы они не болтались у нее перед носом. — Я постучу в дверь, — говорит ей Изуку. Ну, он попытается, через свои онемевшие руки. Каменная лестница мокрая и скользкая. Вспышка молнии освещает замок, а затем снова погружает его во тьму. Изуку колеблется. В лесу раздается еще один волчий вой; Изуку неохотно признает, что у него больше нет вариантов. Стук в дверь не поддается. Изуку пробует стукнуть кулаком по основанию, но он тупо бьется о тяжелое железо. Изуку достает свой металлический компас и использует его, чтобы стучать громче. — Привет? Дверь со скрипом открывается мучительно медленно. Изуку в тревоге отступает назад, затем моргает, так как никто не выходит поприветствовать его. Изуку прочищает горло и пытается снова. — Простите? Извините за беспокойство, но… — Изуку прижимает руку к двери и удивляется, когда она распахивается. Ооо, так холодно. — Там довольно сыро. Я и моя лошадь — мы потерялись во время бури… Изуку входит в пустой дворец. Ни света, ни свечей; такая кромешная тьма, что он не может разглядеть даже портреты, висящие над парадной лестницей, не говоря уже о потолке. Ну и дела, что уж говорить о перегибах. — Привет? Его голос отдается вечным эхом. Изуку закрывает за собой дверь, чтобы уберечься от дождя, и железо начинает скрипеть. Его стук зубов тоже звучит громко. — Извините за воду. Там дождь льет как из ведра… Никакого ответа. Изуку слышит хлопок огня и вздрагивает. Носки его ботинок влажно хлюпают, когда он идет на звук, затем на слабое желтое свечение — и, увы, сквозь большую арку замка виден камин, пышущий чудесным жаром. — О, — радостно вскрикивает Изуку. — Надеюсь, вы не возражаете, если я… Он бросается к огню. Тепло небесное. Вода капает с его рук, ног и кончиков волос. Изуку изо всех сил пытается встать с ковра, но он промок до костей. Замок мертв как гроб, такой жуткий, темный и… обжитый. Изуку изучает чистое кресло. Нетронутая оттоманка, матовое крепление над камином, вычищенные до блеска вазы на камине. На стене висит медведь. Очень большого, очень злого медведя. Если в его жилах еще не застыла кровь, то у Изуку она стала еще холоднее. Он поворачивается назад, его рука летит к бедру, но огромная сила обхватывает его горло и поднимает с земли. — Ты. Глубокий, хриплый, противный голос рычит у него над ухом, такой злой и опасный, что все волосы на его теле встают дыбом. Изуку болтается на земле, задыхаясь, хватаясь когтями за что-то большое, покрытое шерстью и… Голос шипит, — Вор. Изуку отбрасывает на несколько футов по твердому мраморному полу. Изуку качается, кашляет. Он поднимает глаза на своего обвинителя, но из-за тени от костра его лицо неразличимо (это и размытая голова). Но даже сквозь звезды Изуку видит, что его хозяин — крупный двуногий гуманоид, почти семи футов в высоту и когтистый, как волк. Может, Изуку и не богоборец, но он точно верит в то, из какого ада выползло это существо. — Господин, я! — прохрипел Изуку, шатаясь и падая на колени. — Я… я бы никогда, я… Его снова хватают, но на этот раз за насквозь промокшую рубашку. Он ударяется спиной о скульптурную колонну. Изуку вскрикивает от боли. Горячее дыхание обдает его лицо, и Изуку открывает глаза под взглядом зверя. Адреналин заставляет его тело пылать, как уголь. Длинная волчья морда, заостренные уши, оскаленные десны — шерсть зверя желтая и острая, как злые металлические шипы на железной ограде. И из всего этого — глаза, которые пронзают сердце Изуку и проворачиваются, как нож, потому что в них присутствует тревога. Не дикие и не свирепые, а осознанные, почти как будто он его узнает. Рука (или лапа) роется в его сумке. Изуку кашляет, задыхается и борется с рукой у груди, но она неподвижна, как камень. В борьбе с ним меч падает на землю. Изуку вскрикивает и получает в ответ рычание. Зверь достает розу из своего ранца. — Вор, — повторяет он, опускаясь ниже. Рука снова обхватывает его горло, и Изуку задыхается.

🌹

Земля холодная, мокрая и липкая. Изуку просыпается от кашля. Он в панике тянется к горлу, задыхаясь, когда там ничего нет. Он жив. Глаза Изуку открываются. Он быстро садится. Изуку ищет свой меч (его нет), ранец (тоже нет) и несколько кожаных доспехов, которые были на нем раньше (можете угадать). Судя по всему, его заключили в мрачную камеру, но он не может понять, где находится, например, над землей или под землей. В камере нет окна. Только каменная кирпичная стена и коридор, освещенный факелом. Отлично… он никогда не услышит конца этой истории. — Привет? — Изуку зовёт. Он отвечает: «Привет?»… «Привет?»… по коридору. Он встает на ноги и стонет от новых замечательных болей. — Есть кто-нибудь? Там… там… Он берется за решетку и трясет ее. — Меня зовут Изуку Мидория! Мне здесь не место! Я…- Он кашляет от боли в горле. — Я из Вильнёва! Я с холмов! Холмы… — Ты слишком громкий, мать твою, — рычит голос. Изуку вздрогнул, напрягся. Тень стоит в углу зала и наблюдает за ним. Фигура большая и широкая, но Изуку все равно рискует. — Господин, пожалуйста! Мне нужно домой! Тень шагает вперед. Его походка медленная и ленивая. Лохматая меховая шаль свисает с его широких плеч, и когда его лицо светится под светом, Изуку с облегчением видит, что он человек. — Воры не ходят домой, — говорит он с трудом. Его волосы светлые и острые, а ростом он почти со зверя — широкоплечий, но с украшениями в ушах, на шее и запястьях. Кольца на его пальцах — верный признак богатства. Однако мужчина смотрит на него каменными глазами, красными, как самая темная кровь, которую он когда-либо видел, и желудок Изуку опускается к ногам. — Ты…- Изуку хрипит и показывает на него пальцем. — Ты задушил меня! — Ты украл у меня, — шипит мужчина. — Это был чертов цветок. — Изуку напрягает голос, когда мужчина начинает проходить мимо него, — Пожалуйста, проявите милосердие! Внезапно мужчина вцепился в решетку и с рычанием бросился на него. Их пальцы почти соприкасаются, и Изуку отпрянул назад, стараясь не выглядеть испуганным. — В этой стране мы вешаем воров. Если я пощажу твою жизнь, я стану святым, чертов Деку. Все останавливается. Кровь проносится мимо его ушей так быстро, что Изуку уже не слышит стука своих зубов. Его сердце бьется в такт, в такт, в такт. Где-то конденсат стекает с кирпичной стены и падает на пол с децибелами тысячи барабанов. Голос Изуку надломился. — Каччан? — Приятно видеть, что ты абсолютно ничего не добился. — Каччан усмехается. — Дошел до низкого преступления? Как это подходит для таких отбросов, как ты. — Каччан! — Изуку снова плачет. — Что — что ты — прошло столько лет, я — ты лорд? Он подходит ближе к решетке. Изуку приходится наклонять голову, чтобы посмотреть на него. Они были такими маленькими, когда были детьми. Так близки по росту. Ничего подобного — километры между ними, такие недосягаемые, словно у их ног выкопали соринку. А теперь Каччан смотрит на него как на пустое место. — Для тебя я — дьявол. Он поворачивается, и Изуку протягивает руку назад через решетку. — Я тебя больше не видел! У реки! Я вернулся, а тебя нет! Каччан начинает уходить. Его голос ровный, как камень вокруг них. — Наслаждайся своей вечностью в аду, вор. — Каччан! — Изуку плачет. Грудь вздымается, паника. — Пожалуйста! Мой наставник болен, он… он может не протянуть и месяца, если я не… если я не пойду… не уходи! Пожалуйста! Каччан! Где-то в конце коридора захлопываются ворота. Изуку опускается на колени, хватается за прутья клетки и кричит от злости.

🌹

Впервые он встретил мальчика на берегу реки. На самом деле это был скорее ручей. Не настолько глубокий, чтобы ловить рыбу, но с достаточно сильным течением, которое могло нести маленькие бумажные кораблики, которые он любил складывать вручную. — Так их не делают, — сказал мальчик. У него были острые брови и грязные коленки, а выражение лица было храбрым, как будто он не боялся незнакомцев. — Твой парус слишком тяжелый. Листья гораздо лучше. Изуку знал имя каждого ребенка в деревне — очевидно, только свое собственное. Мать Изуку говорила, что разговаривать с чужаками слишком опасно, но мальчик был не больше его. Изуку быстро схватил лодку, но не убежал. — Ну что ж. Тогда покажи мне! Мальчик надулся и скрестил свои маленькие руки. — Ты должен забраться на одно из них. Дерево, на которое он указал, было высоким и пугающим, и Изуку почувствовал, как его бравада просачивается сквозь босые ноги. — О… — Я достану его для тебя, — сказал мальчик. — Но ты должен мне заплатить. У Изуку, конечно, не было денег. Но у него было несколько улиток в кармане. — Как насчет этих? — Хм… сойдет. — Он гордо протянул руку. — Кацуки. — Изуку Мидория! После этого они часто играли. Отважный мальчик водил его через реки, по стволам деревьев и через скрытые в лесу лисьи норы, и хотя Кацуки был немного крикливым и высокомерным, было что-то восхитительное в том, как он ничего не боялся. Ни гончих, ни теней, ни высоты. Даже собственной матери. — Каччан, уже поздно, — говорил Изуку. — А твои родители не рассердятся? Мальчик всегда насмехался. — Я не боюсь какой-то старой ведьмы. В детстве Изуку думал, что это достойно восхищения. Он был слишком наивен, чтобы понять это, (и слишком боялся собственной матери). И вот однажды мальчик перестал приходить к реке. Мать вскоре после этого умерла. Изуку смотрел, как кривые птичьи маски топчутся по их деревне, с благовониями в одной руке и факелами в другой, во главе шеренги солдат, марширующих со знаком Людей Короля. Они поджигали деревню по одному старому зданию за раз. Затем они сожгли и людей. Какая ирония судьбы, что в стране дождей в тот сезон было очень сухо. Изуку не чувствовал страха. Он оцепенел до самых ступней, стоя на пепелище места, которое называл своим домом. В тот самый момент, когда его схватили за плечо и поволокли к горящему костру, птицечеловека остановил другой: солдат семи футов роста и ширины, как солнце. — Он чист. — Солдат умолял. — Он всего лишь мальчик, пожалуйста. На нем нет чумы. В скептическом взгляде маски отражался пылающий ад вокруг них. Черные глаза-бусинки впились в маску доктора. — Тогда он под твоей ответственностью, Тошинори. Но если он хотя бы кашлянет, ты знаешь, что должен сделать. — Я знаю. Большая рука осторожно вывела его из пепла, и Изуку оцепенел, чтобы спросить, куда они идут. Он просто надеялся, что Каччан сбежал далеко отсюда. Он надеялся, что тот счастлив.

🌹

Двадцать лет. Изуку сидит спиной к стене камеры и почти ритуально растирает руки. Было бы очень, очень хреново потерять палец. Старик Франсуа потерял оба больших пальца в медвежьем капкане, и теперь он держит столовые приборы как сигары и курит трубку весь день, и это действительно превратило его в настоящего ублюдка. Изуку ударяется затылком о стену и зажмуривает глаза. Ему нужно сосредоточиться. Он уже обследовал камеру сверху донизу. Прутья слишком тяжелые, чтобы их можно было согнуть, а земля слишком твердая, чтобы в ней копаться. Нет окна, через которое можно было бы вылезти, и нет шатающихся кирпичей в камне. Однажды он прочитал книгу о горце, который сбежал из заточения, вывихнув себе плечи. На данный момент Изуку убежден лишь наполовину. Изуку ударяет носком ботинка по решетке камеры. Раздается громкий звон! Его носки все еще мокрые, а волосы еще не высохли, и если он не выберется отсюда в ближайшее время, то переохлаждение точно наступит… Перед решеткой высовывается голова. — Здравствуйте, господин! Изуку едва не выпрыгивает из своей богом данной плоти и крови. Он вскакивает на ноги и упирается руками в стену, защищаясь, затем снова застывает, когда над ним появляется еще один человек. — Ух ты, молодой хозяин действительно дал тебе худшую комнату в доме — пожалуйста, прости нас, обещаю, мы гораздо лучшие хозяева. Появляется третья голова — это кудрявая женщина. — Боже мой, он весь мокрый! — Не волнуйся, — улыбается самый низкорослый. Он крутит на пальце кольцо с ключом. — Мы заселим вас в вашу комнату прямо сейчас…- Ключ слетает с его пальца и громко стукается о землю. Они все вздрагивают. — Упс. Тот, что повыше, хмурится и наклоняется, чтобы подобрать ключи. Он худой, с темными растрепанными волосами и черными глазами. У него дорогая форма, сшитая на заказ, как и у остальных, что говорит Изуку о том, что он один из слуг дома. — Не могли бы вы постараться произвести хорошее впечатление? — Простите, простите. Изуку цинично смотрит между ними тремя. Насколько он знает, они единогласно превратятся в огромного дракона-людоеда. — Кто вы? — О, простите нас! Мы… — Денки! — Ханта. — Мина! — Розовая леди делает реверанс. Изуку произносит их имена и указывает между ними, но Мина быстро дергает коллегу за рукав и шипит, — теперь нам действительно нужно двигаться, пока… — Эйджиро! — Денки нервно смеется. Он немного придурковат, этот человек, но то, как он перекидывает ключ за спину и в ладонь Ханты, гладко как лед. — Привет, парень. Как… как поживает молодой господин? В зал входит новая фигура. Засунув руки в карманы, он поднимает брови и скептически смотрит между ними. По его форме, Изуку может предположить, что это глава дома. — Что вы делаете, дураки? В его присутствии приказчики вздрагивают. Эйджиро — высокий парень, немного пугающий мускулами тела, но глаза у него дружелюбные. — Посмотри, куда его поставил наш господин! — Мина делает резкий жест. Изуку слабо машет рукой. — Он там умрет. Эйджиро смотрит. Ханта прячет ключи в карман, и Эйджиро медленно моргает. — Ты же знаешь, он будет в ярости. — Он всегда злится. — Пожалуйста, — умоляет Изуку. — Это было просто недоразумение, я должен идти домой. Эйджиро смотрит на него с сочувствием. Его рыжие волосы блестят под светом факела, и это заставляет Изуку дрожать, снова думая о зверях. — Мне жаль, друг, но я не могу тебе помочь. — Он поджимает губы, смотрит между тремя слугами и кивает. — Но мы можем, по крайней мере, дать тебе теплую постель. — Он достает из нагрудного кармана ключ и начинает отпирать камеру. — Не тот ключ, Серо. — Денки, ты чертов идиот. — Они все выглядят одинаково! — Пойдем, — призывает Мина, пробираясь под руку Изуку, чтобы поддержать его неустойчивый вес. — Господи, как же ты замерз — надо сразу в ванну. Каминари, пожалуйста, будь полезен и скажи повару, чтобы он приготовил что-нибудь из остатков еды. Ты, наверное, полуголодный до смерти… — Шшшш, — манит Эйджиро. — Отведите его в восточный зал. Я прослежу, чтобы сами-знаете-кто отвлекся. — Ты лучший, чувак. — Серьезно, тссс! Изуку взвешивает свои возможности и решает, что сейчас у него их нет. Он хромает и благодарит, когда Ханта поддерживает его с другой стороны. — Если он поймает тебя, он…- Изуку сглотнул. Его сердце колотится при одной мысли об этом. Он не может поверить, что молодой, склонный к приключениям мальчик из его детства превратился в монстра. — Он причинит тебе боль? Эйджиро улыбается ему сквозь рот с острыми зубами. — Молодой господин не так плох, как ты думаешь. С нами все будет в порядке. — Эйджиро смеется под нос, когда Изуку бросает на него недоверчивый взгляд. — Все в порядке. Вот увидишь.

🌹

Они вводят его в большую открытую ванную комнату с когтеобразной ванной и красивыми темными шторами, прикрепленными к потолку, и Изуку, должно быть, уже умер, потому что он никогда не видел ничего подобного. На улице, очевидно, ночь, так как через витражные окна не проникает свет. Большая подвесная люстра освещается факелами. Вода в ванной не просто теплая, а горячая. — Итак…- Изуку неловко опускает одну ногу в воду, а Ханта задергивает занавеску и подбрасывает поленья в роскошный камин, вырезанный в стене. — Есть ли еще какие-нибудь звери, о которых я должен знать? Ханта смеется. Изуку наблюдает, как его тень перемещается по комнате, а затем возвращается обратно, когда в огонь подбрасывают очередное полено. Изуку даже не может себе представить, как дорого стоит иметь несколько каминов. — Нет. Только один большой пушистый засранец. — Ты когда-нибудь пытался сбежать? К удивлению Изуку, он снова хихикает. — Мы не заложники. Наш господин хорошо платит, учитывая все обстоятельства. — Ты считаешь, — ворчит Денки, входя в ванную с подносом в руках. Он закрывает за собой деревянную дверь ногой. — Не уверен, что в мире хватит золота, чтобы заплатить кому-нибудь за то, что он терпит твою уродливую задницу. Раздается громкий звук шлепка и приглушенное «ай!» Изуку никак не может взять в толк, что это все значит — пахучее банное мыло, должно быть, поджаривает его разум. Он хватается за край занавески и слегка отодвигает ее в сторону. Оба мужчины приостанавливаются и смотрят на него. — Почему ты остался? Они обмениваются взглядами. Их веселые лица и непринужденное знакомство с этим местом так не вяжутся с тем, насколько мрачен, уныл и холоден замок. Почему? Почему? Зачем тебе служить такому опасному хозяину, как этот? Зачем тебе работать на кого-то такого мерзкого, такого жестокого и неумолимого? Это должно быть написано у него на лице. Или, как сейчас, — пробормотал Изуку. — Мы давно знаем Кацуки, — наконец говорит Ханта, мягко, словно Изуку может попытаться бежать. — Мы знаем, как с ним обращаться. — Он видел много дерьма в своей жизни, — пожимает плечами Денки. Он кивает Ханте, чтобы тот пододвинул боковой столик к ванне и поставил поднос. — Все, кого он знает, либо умерли, либо предали его, либо пытались убить — что, я думаю, тоже предательство, в хороший день. — Персонал здесь был воспитан, чтобы служить ему с самого раннего возраста, — заканчивает Ханта. — Это… то, что мы делаем, понимаешь? — Он пытался убить меня, — подчеркивает Изуку. Его руки, все еще слабые и онемевшие, скользят по ванне. Вода хлещет через край, и Изуку шатается, чтобы сесть прямо и высказать свою точку зрения, к черту скромность. — Он… он чудовище. Ханта бросает на него грустный взгляд. Денки, как и подобает маленькому верзиле, только вздыхает. — Ты выбрал неудачный день, чтобы забрести сюда. Мина сказала, что тебе нужно выпить это, чтобы не было лихорадки или чего-то в этом роде. На вкус это дерьмо, так что запей его супом. — Вон, — показывает Ханта. Денки высунул язык. Изуку смотрит в бульон и думает, что он достаточно голоден, чтобы пить из канавы. Он поднимает глаза, когда Ханта снова хватается за край занавески. — Позови нас, когда закончишь. Камин потрескивает. Изуку выпивает лекарство и заглатывает суп в три глотка, и, к его ужасу, это все еще лучшая еда, которую он ел за долгое время.

🌹

Они кормят его. Дают ему сухую одежду. Они приводят его в большую комнату в восточной башне, помещение так фантастически украшено, так чисто, шикарно и величественно, что Изуку чувствует тоску по дому, бурлящую в его желудке. — Лучше, чем камера? — предлагает Мина, но это все равно звучит как вопрос. Она не выше Изуку, но цветы в ее карманах того же цвета, что и волосы, а юбки приколоты, чтобы не волочились по полу, спасая от грязи ее коричневые рабочие ботинки, и Изуку не может понять, почему такой добрый человек остался здесь. — Да, — говорит Изуку, наконец, но выходит грустно. Он садится на угол большой кровати и прислушивается к непрекращающемуся стуку снега о стеклянные окна. — Это… более приятная тюрьма. Мина поджимает губы, затем вздыхает. — Мне жаль, малыш. Просто… дай ему немного времени. Изуку думает о том, какое обеспокоенное лицо сейчас должно быть у его наставника. Этот образ ранит его сердце. — С уважением, мисс. У меня нет времени. Мина кивает без лишних слов. Она идет запирать дверь, и Изуку внезапно дергается. — Подождите. Пожалуйста, не могли бы вы убедиться, что с моей лошадью все в порядке? Это гнедая лошадь, привязанная к столбу. Я не знаю, как долго я… то есть, я не знаю, сколько дней она… — О, ты имеешь в виду кобылу, которая съела весь наш кустарник? — Мина смеется. — Она в хороших руках. Хотя, она доставила нашему садовнику немало душевных страданий. Как бы ни был расстроен и разбит Изуку, он знает, что она ни в чем не виновата, поэтому он склоняет голову, положив руки на колени, и говорит, — Мне очень жаль. Пожалуйста, продолжайте заботиться о ней. Мина делает удивленное лицо, затем счастливое, и мягко говорит: — Конечно. Она кланяется ему и закрывает дверь. Раздается звук металлического замка, и Изуку вздрагивает от него. Наступившая тишина становится громкой. Изуку садится обратно на кровать и ощупывает подоконник в поисках петли, но ее нет. Небо все еще такое темное и грозовое, по иронии судьбы похожее на то, что он чувствует внутри. Пока буря продолжает биться о стены замка, Изуку принимает твердое и решительное решение: он не собирается проводить здесь свою жизнь. Он уже бывал в трудных ситуациях. Он сможет справиться с этим. Пожалуйста, подождите меня, сэр.

🌹

— Подожди! Подожди меня! — позвал Изуку. Бежал, спотыкался — грязь доходила до колен; Изуку содрогался при одной мысли о том, как его будет ругать мать. — Каччан, подожди! К счастью, Каччан подождал, но был хмур и нетерпелив. — Уф, какой же ты Деку. — Его подняли на ноги и толкнули вперед. — Настоящие рыцари не спотыкаются в грязи. — Я знаю это, — хмыкнул Изуку. — Но я не настоящий рыцарь. — Ты мог бы им стать, — возразил Каччан. — Ты был бы просто плохим рыцарем! — Я крестьянин. Я не могу быть даже х… хреновым рыцарем. — Я буду командиром, — гордо сказал Каччан. — И я буду самым сильным! Все остальные рыцари будут склоняться передо мной! Это было потрясающе. Он заставил Изуку тоже захотеть стать сильным. — Давай попробуем фехтовать! — Каким мечом, глупый? Изуку сорвал с земли палку и ударил его по руке — и удивленный смех заставил Изуку почувствовать гордость. Домой он вернулся с ударами по всему телу, а мать трясла его за плечи и требовала назвать имя, пока Изуку не сказал, что это из-за кустов у фермы. Он не хотел обвинять своего таинственного друга в том, что ему, возможно, придется уехать. Даже в нежном возрасте пяти лет Изуку умел лгать.

🌹

Изуку просыпается, чувствуя себя… на удивление хорошо. Лекарство, которое ему дали прошлой ночью, должно быть, сотворило чудеса, потому что от длительного пребывания на холоде у него осталось только больное горло. Еда была разложена на маленьком подносе на полу, как у настоящего пленника. Но хлеб свежий, а чай теплый, так что это помогает ослабить симптомы гриппа. В комнате ужасно скучно. Ни книг, ни чистого пергамента, ни вязальных спиц или сырой пряжи. Все ящики комода заполнены тонко сшитой одеждой — настолько тонкой, что он боится прикоснуться к ней, чтобы не испортить работу. Он занят единственным делом, которое может делать. У них здесь, конечно, жесткий контроль. Опять же, ни шатающихся кирпичей, ни незакрепленного винта в дверной петле, ни способа открыть окно. Он полагает, что мог бы разбить его достаточно легко, но падение вниз — шесть этажей в лучшем случае. Хороший путь к перелому кости (не то чтобы Изуку был новичком в этом деле). Изуку проверяет всю мебель. Увы, за зеркалом нет тайного входа, но в нем есть его собственное отражение. Синяка на горле все еще нет, несмотря на то, что в тот момент он чувствовал себя раздавленным. Одолженная одежда немного велика в длину, но открытый воротник облегает его грудь, а сапоги — его размер. Его глаза запали от напряжения, а волосы пушистые от влажного воздуха, и он снова проверяет горло; но синяка нет. Что с тобой случилось? шепчет его разум, но он не знает, имеет ли он в виду Каччана или себя. Что-то дребезжит. Изуку приостанавливается и поворачивает голову в сторону двери. Продолжая прислушиваться, его уши улавливают негромкое бормотание. — Просто сделай это уже! — Вставай, или я убью тебя на хрен… — …инэ, я… — Просто уходи! Я сделаю это! Изуку ищет что-нибудь, что можно использовать в качестве оружия. Он решает сбросить свечу с подсвечника, и захлебывается, чтобы замахнуться ею как топором. За этим следует громкий стук (очень громкий). — Обед. Изуку моргает. Голос грубый и гортанный, но через толстую деревянную дверь это слишком трудно различить. — Простите? -Тсс! — Заткнись. Я сказал…- Снова приглушенный спор, и еще один громкий удар. — Отлично! Я сказал, что здесь есть еда! — Вы можете быть немного вежливее, пожалуйста, он наш гость… — Он наш ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Изуку наклоняет голову, словно не может поверить своим ушам. Нет, это правда. Это хриплый голос хозяина замка. Каччана. Тон Изуку подобен льду. — Ты серьезно приглашаешь меня на ужин? Пауза. Изуку почти слышит сердитый вздох. Его слова короткие и скрежещут сквозь стену зубов. — Пожалуйста. Присоединяйся ко мне. На ужин. — А прошептал там, счастливый? За ним последовал хор «м-м-м». Изуку сглатывает жар во рту. На мгновение он видит красный цвет. — Ты с ума сошел?! Ты заточил меня здесь по самой — самой ничтожной причине — ты забираешь мои вещи и, и швыряешь меня по полу, как собаку — затем ты просишь меня поесть с тобой? Удар в дверь раздается с такой силой, что едва не сотрясает всю башню. Изуку отпрыгивает назад и держит перед собой подсвечник. — Ты вломился в мой дом! — Это был проклятый ураган! Я стучал, а ты ответил… — К черту все, — рычит Каччан. — Я не собираюсь спорить с крестьянским мусором. — Раздается шипение, затем лязг. — Или он ест со мной, или не ест вообще! — Я лучше буду голодать! — кричит Изуку в ответ. — Хорошо! — Хорошо! Топот эхом разносится по винтовой лестнице. Изуку кусает губу и сползает по стене в слезах. Вниз по стене. Вниз по стене. Изуку смотрит на окно, и у него появляется идея.

🌹

Он находится примерно в двух часах и пятидесяти узлов вниз, когда снова раздается стук. Изуку смотрит на импровизированную веревку, связанную из всех вещей в комоде — петляющую по комнате и сваленную у окна — и паникует. Он собирает веревку в руки и спешно запихивает ее под кровать. — Я… я думал, ты позволишь мне умереть с голоду! — О, это всего лишь я, милый. Изуку запихивает последнюю «веревку» под кровать, когда Мина заглядывает внутрь. Она смотрит прямо на его ноги (пойманные), но предпочитает ничего не говорить. — Хм. Ну, мы оставили немного ужина для тебя. — Но… — Но — то, что сказал Кацуки? — Мина смеется и машет ему рукой. — Пустая угроза. Он говорит много вещей, которые не имеет в виду. Старые похороненные воспоминания всплывают в его мозгу, как те сны, которые он видел. — Каччан, ты ранен! - 'Я в порядке! Это просто царапина! Изуку быстро моргает. Его желудок урчит в безупречное время, поэтому Мина усмехается сквозь зубы и кивает ему. — Пойдем, не хочу, чтобы все пропало зря. Твоя лошадь обедает, пока мы разговариваем. — Это радует, — медленно произносит Изуку. Он следует за ней вниз по лестнице — каждая новая ступенька освещается свечой в ее руках. — У тебя будут неприятности из-за этого? — Это у тебя неприятности, — отвечает Мина. — При всём уважении. — Нет, нет, наверное, ты права. Изуку размышляет, как далеко он зайдет, если протиснется мимо нее, и побежит к входной двери прямо сейчас. Если предположить, что там нет охранника, Филипп прибежал бы на свист… — Лучше всего вести себя хорошо, — говорит Мина, спускаясь на нижний этаж и проходя через длинный коридор. — У его высочества вспыльчивый характер. — О, я знаю, что он вспыльчив, — ворчит Изуку. Он смотрит, как они проходят мимо парадной железной двери. Мина радостно скачет, и Изуку чувствует, что разрывается между ними. Она идет по коридору, потом за угол, и Изуку бежит трусцой, чтобы догнать ее. — Как ты думаешь, через, сколько я смогу уйти? — Хмм… несколько лет, может быть? Видя, что он не отправил тебя на виселицу, он не может быть в слишком плохом настроении. Сердце Изуку упало. — Годы? — Кухня! — Мина делает резкий жест. За ее спиной, действительно, драматическая кухня. — Мы уже накрыли тебе тарелку — у нас есть рагу из говядины, сырное суфле, суп дня…- Она перечисляет блюда и закуски, и на большом столе появляется множество блюд, так много еды, столько, что хватило бы накормить целую деревню. Золотые столовые приборы, филигранные тарелки, светящиеся канделябры и комната персонала; это как новый мир высокой кухни. Они ведут его к креслу и объясняют каждое блюдо так любезно, что Изуку кажется, будто крестьянина можно клеймить по лбу, как скот. Он никогда не ел столько еды, не работая за нее. Доить коров, пахать пшеницу, взбивать масло… он надеется, что его наставник сможет насладиться половиной столь же грандиозной трапезы. — О, — задыхается Изуку, откусывая один кусок от блюда, затем глотая другой. — Это так сладко! Официанты взволнованно смотрят друг на друга, а из кухни появляется знакомое лицо и говорит: — Я точно знаю! Это мой любимый… — Ты всё ещё на дежурстве, Каминари. — Он может взять немного, — слабо предложил Изуку. — Я никогда в жизни не видел столько еды. Сотрудники смеются между собой. Мина садится на один из стульев рядом с ним и объясняет, — Мы уже поели. Это для тебя! — Вы, наверное, думаете, что я корова. — Ты гость, — поправляет Денки. Изуку точно не чувствовал себя гостем — до сих пор, может быть. Странно, как эти люди могут быть такими веселыми; так рады быть в обществе друг друга, так рады работать. Изуку все еще ждет, чтобы узнать, почему. Изуку пробовал только десерты, приготовленные деревенским пекарем, но теперь он понимает престиж «шеф-повара». Он уже наполовину откусил от чего-то пудрового и похожего на пирожное, когда Эйджиро внезапно выскочил из-за угла, словно его задница горит. — Он идет сюда! — шипит Эйджиро, размахивая рукой. — Всем бежать! Ханта скользит за ним, но проскальзывает слишком далеко и ударяется о колонну. Персонал начинает убирать посуду со стола, а Мина едва не падает со стула. — Черт, — шипит Мина. — Под стол, быстро! — А-а, что? Несколько рук заталкивают его под обеденный стол. Стулья обхватывают его, прижимая со всех сторон. Изуку приседает и вдыхает, когда шаги приближаются. — Эй, идиот, — ворчит Кацуки. — Отсюда доносится много шума. Кажется, я просил не напрягаться. — Так и есть! — весело сказал Эйджиро. — Просто заканчиваем ужин, господин. — Заткнись. Что происходит с этой кобылой? — Кормили зерном вместе с остальными, господин. Мы перевели ее на ночь в конюшню. — Хм. Изуку наблюдает, как ноги шагают во всех направлениях, из маленьких замочных скважин в ножках стульев. Персонал расступается, когда Кацуки подходит к столу. Изуку может определить, что это он, по меху, который свисает с его сапог — поэтому еще хуже, когда он останавливается возле стула, у которого скрючился Изуку. На одно ужасающее мгновение Изуку думает, что его поймали. Но тут он слышит звон посуды. Мина говорит. — О, ты не должен… — Дрожь. Боже. Я схожу с ума от этой погоды. Изуку оглядывается вокруг, когда другие сотрудники начинают помогать ему, своему господину, убирать со стола. Разговор то затихает, то пропадает, пока они ходят между кухней и столовой. — Надо бы попробовать зал для спаррингов, господин. — Еще один господин, и эта вилка отправится прямо тебе в задницу, Эй. — Ооо, ты будешь рычать на меня, пока делаешь это? — Ботинки скрипят и спотыкаются, как будто его толкнули. Эйджиро только смеется. -Тебе нужно расслабиться, брат. Я слышу, как ты всю ночь вышагиваешь. У Изуку чуть челюсть не откололась и не упала на пол. За свою жизнь Изуку встречал не так много лордов, но такая непринужденность между ними просто неслыханная. Остальной персонал удалился на кухню. Изуку смотрит на два комплекта обуви, стоящих в прихожей, и ждет, что Кацуки поднимет Эйджиро за горло и задушит его тоже. Вместо этого он вздыхает. — Это не очень хорошая неделя для меня. — Я знаю. — Сегодня три совы, — подчеркивает Кацуки. — Три. И — блять, дай мне это. — Раздается легкий звон, как будто он выхватил посуду прямо из рук Эйджиро. Они идут на кухню и обратно. Изуку улавливает только конец его фразы. -…вгоняет меня в чертову стену. Я ненавижу политику. — Жаль, что это твоя работа. — Серьезно, умри. Изуку снова задерживает дыхание, когда сапоги приближаются к столу, но резко останавливаются, как будто Эйджиро схватил его. — Держись, парень. Если тебе нужно работать, иди и найди нам что-нибудь на завтра. Сёдзи простудился. Долгая пауза. Каччан понижает голос до резкого шепота. — Просто простуда. — Просто простуда, друг. Иди, убирайся отсюда — ты заставляешь моих сотрудников нервничать. — Твои сотрудники, — насмешливо повторяет Каччан, но в его голосе чувствуется веселье, и на мгновение Изуку вспоминает того Каччана. Тот маленький мальчик на другом берегу реки. Изуку кусает край кулака. Его тошнит от резкой смеси эмоций. Когда шаги стихли, Эйджиро выдвинул стул и наклонился, чтобы посмотреть на него с широкой ухмылкой. — Эй! Я припас для тебя твой торт.

🌹

Сотрудники составляют ему компанию до самого сна. Это интереснее, чем сидеть весь день в этой башне, поэтому он не жалуется. — Ладно, идем с тобой в постель, — машет рукой Мина. — Сладких снов и всего хорошего. — Спасибо, — кланяется Изуку. — За то, что накормила меня. Мина смеется над ним. — Такой чертовски милый. И если уж на то пошло, я действительно не думаю, что хозяин собирался позволить тебе голодать. — Мы можем договорится о несогласии, — легкомысленно говорит Изуку, слегка розовея. — Продолжай, — отмахивается Мина. — И держись подальше от западного крыла. Ее туфли щелкают по полу и отскакивают от большого пустого потолка, и Изуку чувствует, как любопытство укололо его шею, словно лед. Изуку смотрит на запертую входную дверь и видит, что охранник смотрит в другую сторону. Небрежно поднявшись по лестнице, он идет налево. Это довольно похоже на восточное крыло, поэтому Изуку не понимает, что здесь такого опасного. Висячие лампы уже зажжены на закате. Проходя мимо рядов и рядов стеклянных окон, Изуку смотрит вверх-вниз и по сторонам в поисках любого предполагаемого способа побега. На этой стороне замка Изуку замечает больше произведений искусства; больше портретов, несколько статуй, но никого из них он не узнает. Может быть, старого лорда или двух. Он слышал о богатых городских галереях и их ремесленниках, так что, скорее всего, это просто еще один символ статуса состоятельного человека. Он проходит мимо нескольких запертых дверей (он знает, потому что все они нараспашку). Еще одна лестница, еще больше висячих люстр, и никаких потайных выходов. Черт. Как раз когда Изуку собирается повернуть назад, он видит в конце коридора распахнутую дверь. Она большая и тяжелая, и ему требуется все его плечо, чтобы открыть ее еще немного. Ох. Это просто спальня. Немного темная, конечно, но очень роскошная и широкая. Большая кровать стоит не заправленной, несколько книжных полок и письменный стол в углу. У арочного окна покоится красивое, пыльное пианино. Он никогда не понимал, зачем богатым людям нужны такие большие поместья, но, глядя на это, он вроде как понял. Затем он заметил портрет, висящий над камином. Это комната Каччана, понял он с медленным беспокойством. На портрете изображен молодой Кацуки — в лучшем случае лет десяти. Он хмурится, на плечах у него по руке его предполагаемых родителей, одет в меха, доспехи и… Изуку замечает фамильный герб и закрывает рот рукой. Он поворачивается на пятках, чтобы бежать, но дверь захлопывается. Изуку поворачивается и прижимается спиной к стене, в этот момент рука шлепается рядом с его ухом и остается там. — Ты никогда не оказываешься там, где должен быть. Изуку вдыхает. Каччан парит рядом — в человеческом облике, к счастью — или, может быть, не к счастью, потому что его усмешка такая же глубокая и злая, как будто у него где-то спрятано еще пятьдесят зубов. — Ты — принц, — шепчет Изуку. Он прижимает ладонь к стене, втайне чувствуя, за что можно ухватиться. — Не просто благородный. Ты — принц. Королевский наследник трона, защитник королевства, богатейшая семья — Кацуки Бакуго. Что ж, это кое-что проясняет. Но с другой стороны, черт. — Ищешь, что бы еще украсть? — Каччан оглядывает его с ног до головы, словно заглядывает в душу. Его выражение — кислое отвращение на безупречных чертах лица. — Должно быть, незаконное проникновение в чужие владения — твое забавное занятие. Изуку игнорирует его, чтобы не думать о том, что у него сейчас душевный срыв. Не похоже, чтобы королевские портреты когда-либо попадали в его маленький уголок мира — так откуда же Изуку должен был знать?! — Ты никогда не говорил мне, что ты королевских кровей! — Я никогда не должен был! — Мы были друзьями. — Мы были маленькими дерьмовыми сопляками, играющими в притворство, — шипит Каччан. Изуку задыхается, когда он хватает его за подбородок и дергает вверх, заставляя посмотреть ему в глаза. Они красные, яростные и завораживающие так, что мужчинам хотелось бы перепрыгнуть через борт лодки и утонуть. — Забудь все, что, как тебе кажется, ты обо мне знаешь, потому что, по всем признакам, ты ничего не знаешь. — Чувствуя себя загнанным в угол, Изуку инстинктивно хватает факел со стены и замахивается на него, но Каччан ловит его за рукоять и вырывает из его хватки (черт бы побрал его силу). Он гасит пламя, затем бросает его и рычит. — Похоже, мы оба изменились. — Я тебя не боюсь. Каччан вцепился ему в волосы. Изуку вскрикивает от неожиданности и впивается когтями в его запястье — но он гораздо крупнее, даже будучи мужчиной. Чтобы обхватить кость, нужны обе руки. Изуку с ужасом понимает, что она скользкая и мокрая от крови. В голове проносятся слова «идти на охоту», а также последствия того, что это может означать. — Так и должно быть. Сердце Изуку колотится. Он надувает грудь и извивается, но Каччан крепко держит его за волосы. Он не тянет, чтобы сделать больно, но они оба знают, что будет больно, если он попытается убежать. — Я прекрасно понимаю, что мои сотрудники защищают тебя. По какой-то богом забытой причине ты им нравишься. Но я знаю таких, как ты. Ты ударишь нам в спину при первой же возможности. Как загнанная в угол крыса. — Тогда — тогда ты тоже ничего обо мне не знаешь! — Изуку рычит, — Ваше высочество. Каччан отступает назад с рычанием. — Убирайся. Изуку выскакивает за дверь. Кацуки захлопывает ее за ним, и Изуку чувствует, как от вибрации у него стучат зубы. Он бежит по коридору и вниз по лестнице, так быстро, что пламя факела тянется за ним, как умоляющие руки сквозь прутья клетки. Сердце колотится в ушах, он достигает лестничного моста между двумя крыльями замка и бежит в направлении своей башни. Но краем глаза он видит, что входная дверь распахнута настежь. Его сапог скрипит по полу. Эйджиро с кем-то разговаривает снаружи, вместе с охранником. Изуку сжимает потные пальцы и решает бежать. К черту потерянные вещи, Изуку бросается к двери. Эйджиро удивленно отпрянул назад, охнув, эй — прежде чем он увидел, куда направляется Изуку, он запаниковал. — Остановите его!!! Изуку пробирается между ними. Они пытаются закрыть дверь, но Изуку прыгает на одной ноге, отрывает подошву ботинка и бросает ее в охранника. Тот падает, а Изуку выбегает во двор. — Мидория!!! — Эйджиро бежит за ним. — Не надо! Это слишком… Изуку обрывает его свистом сквозь зубы. Адреналин не дает ему почувствовать холод. Он добегает до ворот как раз в тот момент, когда к нему подбегает Филиппа, стуча копытами по булыжнику. Она фыркает, пыхтит и бежит рядом с ним, и Изуку вцепился в ее гриву и с помощью рук закинул себя ей на спину; седла нет, один грустный сапог и все. — Хорошая девочка, хорошая девочка, — говорит ей Изуку, задыхаясь. Слишком темно, чтобы видеть, но ему все равно. — Вперед, вперед! Крики эхом отдаются позади него во дворе замка. В конце концов, они смолкают.

🌹

Изуку знает, что он проиграл. Нет необходимости притворяться. Он просто надеется, что, может быть, ему удастся заблудиться в направлении дома. Или общества. Или к карте, возможно. Но ни одна из дорог не знакома, а деревья так густы, что он не видит звезд, и ему кажется, что он оказался там, откуда начал свой путь. Блуждает по лесу и мечтает о чуде. Изуку мучает сон, а Филлипе снова неспокойно, и он ее не винит — он оторвал ее от теплого сарая и тюка сена. При первом же вое Изуку успокаивает лошадь, поглаживая ее по шее. — Все в порядке, это…- Изуку поворачивается и видит, как волчьи глаза смотрят на него из-за края скалы. Изуку схватил Филлипа за гриву и выругался, — черт… Волк набрасывается, и Филлипе отпрыгивает. Изуку падает на траву, припорошенную снегом. Он успевает перекатиться, чтобы его череп не превратился в кашу, но тут его встречает другая стая волков. Филлип брыкается и визжит, а сердце Изуку снова падает вниз от осознания того, что он без оружия. Волки окружили его со всех сторон. Изуку понимает, что, скорее всего, их преследовали на протяжении доброй мили. Ошибка новичка, но сейчас у него нет выбора. В довершение ко всему, он все еще ковыляет на одном сапоге, который теперь дарит ему один мокрый носок, так что это просто прекрасно. — Беги, Филлипе! — Он не может подойти достаточно близко, чтобы ударить ее по боку и отправить в бегство. Она все еще пытается встать на задние лапы и брыкаться. — Вперед, девочка, вперед! Серый волк прыгает первым, и Изуку закрывается руками, готовясь к худшему. Но вслед за этим раздается громкое тявканье, и он заглядывает через руки, чтобы увидеть гораздо более крупного, гораздо более звероподобного волка, вцепившегося ему в горло. Они рычат и скалятся, обнажая свои десны в знак доминирования. Изуку бледнеет, по его спине пробегает холодок. Зверь занимает оборонительную позицию перед Изуку и рычит на стаю, а по его подбородку стекает кровь и слюна. Это не только Каччан. Но и Каччан, который защищает его. Волк набрасывается, но Кацуки отбрасывает собаку зубами. Другой прыгает ему на спину. Он сражается со стаей без колебаний; звук рвущейся плоти и ломающихся костей болезненный и ужасающий. Но Каччан сильнее их всех — зубы больше, а лапы, похожие на руки, позволяют ему хватать волков и швырять их на деревья. Он принимает еще одну защитную стойку перед Изуку и рычит так злобно, что у того мгновенно возникает ощущение боя или бегства. Как будто он пытается доказать свою точку зрения. Невысказанное: Отъебись. К сожалению, Кацуки все еще в меньшинстве. — Каччан, левее! — Изуку зовет. Каччан поворачивается, а затем рычит, когда волк вцепляется ему в плечо. Другой кусает его за руку и тянет в другую сторону. Кровь хлещет на землю открытыми брызгами, и Изуку, решив, что с него довольно, начинает отчаянно искать оружие. Позади него раздается ужасный шум драки. В бешенстве Изуку замечает низкую ветку дерева и бежит к ней. Он пинает ее сапогом и рвет обеими руками, затем сбивает волка со спины Каччана, проломив ему череп. Волк издает раненый крик и дуется. Каччан зубами ломает шею последнему волку. Холодная тишина окутывает их. Снег идет свежими мелкими хлопьями, которые прилипают к одежде. Дыхание Изуку вырывается наружу. Каччан смотрит на него дикими глазами, и на мгновение их сбивчивое дыхание синхронно выдыхает маленькие струйки пара, которые испаряются так же быстро, как и появляются. Его звериный облик такой потусторонний, такой демонический, но в то же время мощный, с его громадной рамой. Он смотрит на Изуку, словно что-то ищет. Как будто он проверяет, все ли в порядке с Изуку. Как следствие, Изуку слишком шокирован, чтобы говорить. — Хорошая цель, — ворчит Кацуки. Низко, глубоко и… Глаза Каччана внезапно закрываются. Он покачивается на ногах, затем падает в траву, тяжело дыша. Изуку оцепенело смотрит на него. Кровь пропитала его мех. Он ранен. Изуку поворачивается к Филлипе и хватает ее за гриву, готовясь вскочить ей на спину и бежать. Но пока Филлипа топает и пыхтит, сердце Изуку стучит в ушах, а руки начинают трястись. — Черт, — шепчет Изуку. — Боже, черт возьми. Он быстро разворачивается и бросается к Кацуки. — Почему, почему ты это сделал? — лепечет Изуку, впиваясь зубами в рукав и разрывая полоску ткани. — Ты всегда должен был быть рыцарем в сияющих доспехах, как, черт возьми, я собираюсь нести тебя, ты, большой идиот? Каччан не реагирует. Его грудь вздымается и опадает с затрудненным дыханием. Изуку собирается обхватить его плечо, но отступает, когда понимает, что оно уменьшается в размерах. Мех редеет, когда его волчьи уши превращаются в человеческую плоть, а когти втягиваются в руки. Его одежда снова становится мешковатой. Удобно. Изуку изо всех сил обматывает раны, затем взваливает мертвый груз на плечо и поднимается. Каччан издает болезненный звук, но в остальном не просыпается. Филлипа не слишком рада тащить огромного мужчину, покрытого кровью, но Изуку отталкивает ее и, не прилагая особых усилий, подпирает Каччан на спину. — Прости, девочка, — шепчет Изуку, вытирая окровавленные руки о штаны. — Мы возвращаемся.