Благодать: Могила в океане

— Чёрт, оно нам сейчас физиономию бить будет... — пробормотал Захария, стискивая вспотевшими руками Томми-ган. Огненное чудовище зарычало, стукнуло кулаком о пол. Всхлипнула трещинами плитка, резко провалился пол под ногами. Захария едва успел схватить Мюльгаута за руку и отбежать прочь. Тут же на их головы едва не свалилась горящая балка. Чёрт, это здание как будто создано, чтобы убивать! Чудовище, в котором явственно угадывался мутант с сильнейшим передозом, резким рывком кинулось к ним. Нападёт сейчас! Захария и Мюльгаут бросились прочь от него, перепрыгивали через обломки стен, наступали на ещё целые куски пола. Под ногами густо хлюпал бензин, поднимался пронизывающим смрадом. Из-за стены выбежали мутанты, набросились, выпустили оружие. Захария передёрнул затвор Томми-гана, вдохнул поглубже и выпустил очередь. Мюльгаут же оттащил его в сторону и щелчком поджёг лужу бензина. Мутанты вмиг помчались прочь, сгорая заживо. Бежали и горели, кричали и надрывались. Так их! Помогите… «Лучше сгореть в кислоте, чем сдохнуть под кнутом», — кажется, так? Нет уж, легче сдохнуть от пули. Стоило им перебежать чуть дальше, перепрыгивать горящие лужи топлива, падать, метаться в пламени… Как кусок стены от жара обвалился, рассыпался и перегородил путь. Пламя уже жгло спину, Захария чувствовал, как с него стекает ручьями испарина, видел, что кожа начинает покрываться тонкой коркой ожогов. Придётся перелезать... Что он и начал делать. Он наступил на торчащий кусок обшивки, уцепился за стальной край, подтянулся... Ещё немного... Мюльгаут последовал его примеру, схватился за кусок стекла, тоже подтянулся, нашёл под ногой опору. Ещё выше. Уцепиться, опереться... Рывок! Каблук зацепился. Захария выдернул ногу, схватился за край стены, повернулся. Мюльгаут немного отставал, но хотя бы не падал. И тут же из-за завала донеслись новые удары. Вой, рычание, тяжкий металлический лязг… Похоже на мутантов, только не слышно было выстрелов. Захария полез выше, гладкий металл скользил под взмокшими ладонями... Ноги обожгло болью от пламени, он чуть не упал, но сумел удержаться, перегнулся через край. Позади вдруг повисло облако дыма, раздался сухой треск, а затем громкий удар — наверняка задело кого-то из мутантов. На стене расцвела алая огненная роза, по стеклу пошли трещины. Он полз вверх, цеплялся за выступы, наступал на края, тянул спину, подавался вперёд... Альпинизм, да и только... Пламя полыхало за спиной. Захария покосился: Мюльгаут уцепился за кусок стекла, с последним усилием подтянулся, поставил ногу. Он так вцепился рукой в стекло, что потекла кровь.       Наконец-то оба они сумели преодолеть завал и оказались по ту сторону. Отсюда начинался очередной широкий коридор. Стоило только на секунду-другую перевести дух, как снова затрещало пламя и застонал потолок. Захария и Мюльгаут вскочили на ноги, побежали. Только бы дальше… Только бы быстрее… Мысли сливались в горячечную муть, из которой выплывали одни и те же слова: «только бы… только бы…» Потолок обвалится, и им конец! Надо бежать, бежать… Бежать, пока у них ещё есть ноги! И пусть эта ночь станет последней ночью на земле… А за их спинами потолок уже рушился, осыпался и падал. Захария ускорил шаг, кинулся куда-то вбок, утащил Мюльгаута за собою. Они снова помчались по коридору, но тут же снова налетели на стену огня, перепрыгнули её и побежали дальше. Теперь по ногам текло что-то горячее и липкое. Значит, опять кровь. Потолок сыпался им вслед, крошился и опадал. Падал со страшным грохотом, грозил похоронить их заживо. Путь им перегородили мутанты. Возникли они, казалось, прямо из тьмы. Они вскинули орудия — крюки, пистолеты... Захария вскинул Томми-ган и нажал на спуск. Очередь покорёжила стены, несколько мутантов упали в лужу бензина. Мюльгаут поджёг её. Сзади послышался треск, одна из досок пола проломилась, тут послышался истошный рёв и страшный стрёкот. Снова бежать, стрелять, вести огонь! Снова вперёд… Только пламя поднялось так, что пройти было уже нельзя. Захария прикинул: нужно бежать наверх! Он взобрался по развалинам этажа и уцепился за край люстры. Пальцы свело судорогой от жара, внизу предательски полыхало, впереди... Захария разбежался, оттолкнулся ногами, полетел в чёрную пустоту. Схватился за другую люстру, задрожал от скачка адреналина. Разогнаться и... Прыгнуть. Ещё прыжок. И ещё. Всё ближе и ближе. Прыжок. Захария не смел оглядываться, уверен был, что Мюльгаут не отстаёт. Перед глазами стояла сплошная стена пламени. Оно становилось всё ярче и ярче. Раскачаться и... Прыгнуть! Плечи онемели... Руки налились свинцом. Дальше, только ещё немного и… Есть! Захария очутился на полу и тут же подхватил Мюльгаута под руки. Тот неудачно спрыгнул и подвернул лодыжку. А от такого скачка адреналина у него вовсе затуманился взгляд, словно его опять крыл синдром отмены. Захария тревожно огляделся. Где этот огненный мутант? Где. Эта. Мразь? Разобраться бы с нею поскорее да уйти уже отсюда! Внезапно послышалось рычание, затрещало пламя, что-то взорвалось вдалеке. Перед ними возник тот самый огненный мутант и разразился жутким криком. Нет, такую тварь им точно не победить... Томми-ган в руках Захарии опасно скользил — так взмокли руки. Остаётся только одно... Отстреливаться. Медлить не стоило. Захария отбежал в сторону и пустил очередь. Мутант взвыл, плюнул огнём и ринулся на него. Захар отскочил, перекатился через груду битого стекла, вскочил на ноги и выстрелил снова. Чёрт... Патроны... Он сменил диск. Рёв мутанта стих. Мюльгаут тем временем прятался за стеной огня. Не пропадёт... Захария снова пустил очередь. Мутант взревел и бросился на него, швырнул залп пламени. Захария еле увернулся. Выстрел, выстрел, снова! Раз за разом! В глаза летели искры, жгли, жалили, кровь стучала в висках. Удержать тварь на расстоянии... Пулемёт так тяжёл... Ненадолго! Убежать, укрыться за углом!.. Выстрел. Очередь! Взрыв! Захария увидел, как Мюльгаут бежит к нему. Из носа у него сочилась кровь, а лицо перекосило. Синдром отмены, будт он проклят! — Я НАСЛЕДНИК БАРБАРОССЫ! — вскричал Мюльгаут дурным голосом, выхватил у Захарии Томми-ган и выпустил в мутанта очередь. Пули прошили его в нескольких местах, оцарапали стены. Заряд кончился, и Мюльгаут, тяжело дыша и брызжа кровью из носа, бросил пулемёт обратно Захарии. Он оглядел ошалевшего мутанта и сам издал громкий нечленораздельный возглас восторга. Тут же он исчез, перескочил пламя лихим прыжком. Раздался глухой удар, запахло палёным. Проклятье, да что он творит? Захария побежал за ним. Искры жгли ему лицо и руки, кололи, жалили. Впереди опять показался мутный силуэт Мюльгаута. Всё ещё безумный, он мчался сквозь огонь и исчезал во мраке. Они вдвоём пробежали прочь от коридоров, достигли щитков. Мюльгаут рывком отодрал один из них — всё перекоротило. Пламя сюда ещё не добралось. Он потянулся к рации, заговорил горячечно: — Я... забыл слово. То, что наполняет их жизнью... Все умерло, понимаете? Всё мертво, потому что оно не движется! — А... Да, теперь понимаю, — тем же тоном отозвалась Элизабет. — Да, да. Оно не движется, потому что ему нет дороги. Его путь оборван где-то там, где вы. — Я так и знал. Я так и знал... Связь оборвалась. Что за бред сейчас несли они оба... Мюльгаут первым кинулся в неизвестность, перепрыгивал лужи топлива, взбирался на обломки бетона, рассекая пылающий воздух. Сорвался, покатился по наклонному спуску и исчез из вида. Стало темно. Слышно было, или это ему показалось, какое-то шипенье, свист, хруст. Но не с той стороны. Захария поспешил за ним. Не терять его. Не упускать! Иногда не знаешь, что страшнее — друг твой или враг! «Что он там в потолок пялился? Чего он у Элизабет про электричество спрашивал, наша проблема — огонь! Куда он убежал? Чего рыщет вокруг, что пытается найти?» Невменяем, невменяем, невменяем! Помощи от него теперь точно не будет! Захария бежал за ним, терял во тьме, находил снова, ускорял шаг. Они достигли пролома в стене. Кусок её как вырвали. Искрили длинные голые кабели. Мюльгаут стоял около разлома, кровь из носа текла по его подбородку. Заметив Захарию, он помахал ему рукой и поманил к себе. На его лице было странное, жуткое и радостное выражение — он упивался катастрофой. Мюльгаута откровенно трясло. Безумная улыбка рвала ему губы, мутные глаза стали безумны, красные пятна горели на его белых щеках. Захария понял, что Мюльгаута лучше не злить: его безумие измеряется в тротиловом эквиваленте. Тот уже схватился за длинные торчащие кабели, раскалил себе руки и сплавил концы проводов в одно медное месиво, тут же врезал по щитку зарядом тока, и вмиг что-то затрещало. — Touche, мистер Комстецки, — оскалился Мюльгаут в свете пламени.       Отлично, система тушения починена, значит, самое время ею воспользоваться. Обливать чудовище водой и пеной, отвлекать, самому шпиговать его пулями. Должно сработать... Кажется, что-то щёлкнуло... Датчики возгорания. Тут же завыла сирена, оглушила на миг. Из динамиков послышался успокаивающий голос: — Проследуйте к пожарным выходам! Проследуйте к пожарным выходам! Захария покрепче схватил Томми-ган и ринулся обратно, сквозь мрак и пламя. Мюльгаут бежал следом, прикрывал, что называется, с тыла, но вдруг метнулся куда-то вверх по обрушенной лестнице и исчез во мраке. Захария уже порядком распалился, огонь выжигал ему лицо. Покончить с этой тварью наконец... Руки дрожали. Затвор поддался. Мутант всё ещё бродил по залу. Он поджигал всё, что видел, искры сочились сквозь трещины в его плоти. Захария собирался уже нашпиговать тварь свинцом, как вдруг на них обоих обрушилось подобие проливного дождя. Что за чёрт? Он кинулся к обломку стены, укрылся под ним. Разбрызгиватели ожили... Ожили и теперь поливают! Мутант же заверещал, от плоти его шло шипение, он даже перестал нападать. Захарии же осталось наконец-то застрелить его. Один магазин пошёл, второй! Третий! Твари всё хуже становилось, истошные крики наполнили зал. Сирена вопила и вопила... Голос из динамиков не думал замолкать. Дождь тушил пламя, шипело уже повсюду. Наконец-то мутант провалился на пол, на вид совершенно обугленный. Чёрный, как сажа, честное слово... Захария закинул пустой Томми-ган за спину и направился к той лестнице. Во всём зале стало светло, кое-где горели лампы. Да только недолго будет эта идиллия длиться, очень недолго! Скоро сюда снова нагрянут мутанты, и останется только молиться, чтобы снова не стряслось пожара! Без пальто стало как-то очень холодно, и Захария начал обыскивать трупы в его поисках. Никто из мутантов пальто, оказывается, не носил. Придётся искать в других местах. Да хоть в тот магазин одежды через диспетчерскую вернуться! Там ведь все вешалки пустые, всё, кроме пальто и плащей, давным-давно растащили! Универмаг словно наизнанку вывернулся, расцвёл гнилью, треснувшим неоном и чудовищными изображениями уродливых рож, пол скользил у него под ногами, стены надвигались со всех сторон. В синдроме отмены по стенам растекалась кровь, густо-красная, липкая, в воздухе пахло свинцом и гнилью. И в этом бесконечном красном месиве, между покрытых блестящей слизью стальных прилавков, поплыли какие-то огни. Они были похожи на маяки проплывающих мимо батисфер... Батисфера! Мюльгаут что-то говорил про батисферу! Сомневаться не приходилось — тот, кто отправил его в очередной раз к чёрту на рога, отправил так далеко, что добраться до точки назначения можно только в батисфере. Только какая польза от всего этого теперь, когда он сам скоро станет как эта батисфера, раскиснет от недостатка кислорода? Только сейчас это стало остро ощущаться. Даже в самом Восторге случались сильные перепады, а здесь уж и подавно... — Как думаете, мистер Комстецки, от универмага что-то останется, когда мы его покинем? — послышался вдруг голос Мюльгаута. — Уже сейчас очень похоже, что проще будет построить новый, чем отремонтировать этот! — с нервной усмешкой ответил Захария, оглядев развалины этажа. Мюльгаут спускался по лестнице совершенно непринуждённо, в пространство ввинчиваясь, словно участвовал в богемном показе. Обгоревшая вуаль держалась на его мокрых волосах каким-то чудом, и он резким манерным жестом поправил её, прикрыв своё увечье. Промокшая на плечах рубашка прилипла и закономерно просвечивала. Поза его являла из себя такую уверенность в себе, какую вряд ли мог бы демонстрировать человек, подвергавшийся самым настоящим мучениям. Ему было бы очень впору в этот момент надеть тёмные очки. Он выглядел так, будто и не провёл ни одного дня в роли мутанта, похожего на освежёванного утёнка. Захара аж зависть охватила — богема везде умеет выглядеть презентабельно, вне зависимости от того, где находится. В трущобах или на светском вечере — не-ва-жно! И то, Мюльгаут от них отличался, он напоминал собою скорее декадента, бегущего в крайнем отчаянии от настигающей его действительности. Декадент с потёкшим карандашом вокруг глаз. «В общем, — подумал Захария, оглядевшись, — лучше, наверное, такое состояние, чем то жуткое существование, в котором всю жизнь вертишься, почти не решаясь бежать даже тогда, когда спасительная дверь становится невыносимо близка». В свете ламп ему казалось, что по лицу напарника под сеткой вуали расползается гниль. Плазмиды, будь они прокляты... Обнажённая плоть еле скреплялась на лице хирургическими скобами, даже немного кровила. Даже интересно стало, а сам себя он не пугает? Отвратительно ли ему смотреть на себя в зеркало? Кто знает эту богему... Уродства их не пугают, а красота не так важна. Вот что должно сделать тварь Господним зерцалом — красота и абсолютная независимость от всех правил, чтобы законы, по которым человек жил в нём, не давили на него своей тяжестью. Но нет у человека такого зеркала, кроме как у Бога, поэтому ничего не выйдет. Нечего рассусоливать, нужно искать Анну! Только бы она осталась жива в этом пекле! Они вдвоём кинулись туда, где в последний раз видели её на камерах, но нигде её не обнаружили. Конечно, она наверняка где-то спряталась от пожара! За пределы Павильона она не могла уйти.       Захария примерно помнил маршрут до батисферы. С этого этажа выйти к лифту, но лифтом не пользоваться, а пройти в другую сторону. Пожар доживал свои последние часы, на голову обрушивался лёгкий дождь, но от него после дикого зарева не было холодно — он скорее освежал, чем охлаждал кожу. Стало ещё темнее, ведь электрический разряд исчерпал себя, да и огонь почти погас. Им нужно было срочно вернуться в диспетчерскую, отдохнуть и найти пальто. Иначе здесь запросто можно было элементарно замёрзнуть и промочить ноги. За свои ноги, обутые в толстые ботинки, Захария не переживал, а вот Мюльгауту с его богемными туфлями точно придётся тяжело. Удивительно, но вокруг никого не было. Не шумели мутанты, не трещали турели. Разве что, быть может, Большие Папочки топтались где-то вдалеке... И зачем здесь эти огромные водолазы? Чтобы зачистить мутантов, приманив их на АДАМ из Маленькой Сестры? Рабочий план, только ни одной Сестры в их поле зрения не обнаружилось. Захария знал: эти маленькие сборщицы АДАМа, жадные до трупной крови, обыкновенно по вентиляциям прячутся, там будто бы даже ночуют. Одна из таких, когда проходила по Приюту Бедняка, сказала, забираясь в круглое жерло: «Пора спать, мистер Бабблз». Они и своих водолазов называли по-разному, у них был свой интернационал: мистер Бабблз, мистер Би, Пузырёк и так далее... По пути Захария нашёл несколько аудиодневников, переживших пожар, и предложил Мюльгауту на бегу их прослушать. Тот поначалу отпирался, мол, негоже в чужое лезть. Захар включил запись, и снова послышался тот взволнованный баритон, как в той первой записи про лагерь и кровь: «Рукава мокрые от крови. Раны затягиваются скверно. Я держу на руках малышку, и платьице её пятнается красным. Война отняла у меня жену, у неё — мать, а во мне пробудила то, что другие мужчины считают проклятьем — отцовские рефлексы. Я смотрю в её глаза и чувствую ненависть. Сжигающую изнутри ярость. Не к моей малютке, нет. Перед тем, как уехать в Восторг, я взял её на руки и поднял над головой со словами: Смотри, моя маленькая, смотри, вот так выглядит война. Это из-за неё лишилась ты матери. Запомни это! Запомни!» Едва запись закончилась, Захария увидел, как Мюльгаут изменился в лице. Черты стали острее и резче, глаза совсем отрешены. Левый был и так пуст, правый стал очень близок к этому состоянию. — Вы же из Польши, верно? — спросил он потусторонним голосом. Захария содрогнулся, но нашёл в себе силы собрать осколки памяти: — Да, город Познань... Тяжёлое время, тяжёлое место... — он словно головоломку складывал, спаивал оставшиеся фрагменты, ещё не вытесненные рутиной, и осознал, что сложил их не совсем правильно. Познань... Так ли это было? Действительно ли? Он знал, что была война, но при расспросах его начинало мутить. В той войне были чёткие противоборствующие стороны, и ответ на вопрос «За кого бился ты?» всё исчёрпывал. Захария почему-то помнил иное: полный разброд и неясность, за кого биться; ужас от стычки с обеими сторонами... Было ли такое в той войне? Он не знал. Он мало что помнил, но запомнил качество снимков: всё на них будто покрывала взвесь солнечного света и пыли, и у людей темны были тени под бровями и вдоль скул. — Вы, поляки, вообще народ озлобленный, — процедил вдруг Мюльгаут с холодным презрением. — То большевиков пытаете, то учителям иврита головы режете... Свой маленький Холокост? А вот это Захария почему-то помнил. Церковь, не церковь, костёл, не костёл... Порою его так накрывало вкупе с приступами паранойи и маниями преследования и величия. Он мнил себя лучшим из лучших, но вмиг бросался в бега, боясь, что его отыщут и бросят гнить. Особенно один, с короткой стрижкой. Переулок. Бег. Его преследовали. Он убегал, шуршала ткань где-то у груди. Позади него тот, стриженый. Его Захария боялся и ненавидел одновременно. Сейчас же длинное богемное каре Мюльгаута внушало некоторое успокоение. Не тот, не тот, кто поселял ужас в его крови. Он не знал, что это за человек, потому подсознательно с большинством не связывался. Большинство стриженое. — Хотите упрекнуть, что мы сами не такие белые и пушистые? — сказал Захария, чувствуя, что его действительно упрекнули. Мюльгаут вскинул голову: угольные пряди открыли зрячий глаз. Растеклась карандашная поволока вокруг века. Похоже на слёзы. Он стал словно человек со снимков, темно вдруг стало под бровями и вдоль скул. — Что мы тоже к этому причастны? Причастны. Голова в полном разброде, раз он подумал о причастности. Причастность. Причастие. Хлеб и вино. Такого здесь не подают. Хлебом закусывают водку, вином запивают канапе. Убогость и роскошь несовместимы. Господь гневен, раз разделил причастие по сословиям. В голове туман, ладан, отпечаток прошлого. — Именно, — Мюльгаут как рассеял морок, поправил на угольных волосах заколку с вуалью. — Дайте угадаю: вы ксёндз? Так настойчиво держаться за свои взгляды может только служитель. Захария припомнил: ксёндз... Польский священник, католик. Может быть, именно им он и был, раз помнил вино, хлеб и ладан. Выпивал сам и давал выпить пастве, вкушал сам и давал вкушать пастве, вдыхал сам и давал вдыхать пастве. Да, так и было. — Был им до того, как попал в Восторг, — то была снова головоломка. Разрозненные куски держались хлипко. Этого обыкновенно бывало достаточно, если кто-то об этом спрашивал. — Сами понимаете, на одной милостыне после войны не протянешь, вот я и подался лишь бы куда. На этом разговор был исчерпан, и они побежали дальше, пробираясь через завалы и обломки пола и стен. Похоже, действительно проще построить новый универмаг, чем ремонтировать этот. Догорали остатки пожара, остывал раскалённый металл, чернели угли, стояла мёртвая тишина, из которой из-за какой-нибудь кучи мусора доносился неожиданный скрип проржавевшего механизма. Захария остановился, оглянулся по сторонам и задумался. Этот мир умирает. Как бы странно это ни звучало, но он действительно умирает, ведь он буквально мертворождённый. А может, не сам мир, а люди, живущие в нём? Кто-то, кого он ненавидит? Или это он сам ненавидит кого-нибудь? Он совершенно запутался. Лучше уж смотреть под ноги, чтобы не распороть себе ступню случайным осколком. Мюльгаут бежал рядом, озираясь по сторонам. Стены отражали их мрачные тени, уродуя всё окружающее, что было похоже на бесконечную помойку, в которой медленно умирали старые и новые поколения. Анна, Анна... Нужно найти её... Они обследовали уже всё крыло Павильона, но девочку так и не нашли. Они осмотрели все закоулки, где возможно было спрятаться, скрыться от пожара, но все старания были напрасны. Анна как сквозь землю провалилась. От осознания этого у Захарии сводило рёбра, сердце бешено колотилось. Мюльгаут же становился всё более резким, точно лезвие, заглядывал в каждый укромный уголок первее, точно в прятки играл с маленькой целью их визита сюда.       Обшаривая очередной завал, Захария вдруг услышал у себя под ногами странный хруст, вздрогнул и отошёл, рукой преградив Мюльгауту дорогу. — Подождите, я что-то услышал... — этот звук он хорошо знал. Хруст костей. Проклятье, что же это... Что это? Он чувствовал, что сердце у него сейчас выскочит через горло. Он в отчаянном порыве опустился на колени и начал лихорадочно разгребать обломки и осколки, пока не наткнулся на нечто странное. Подождите... Вытянутое, плюс ещё маленькая часть... На ней пять частей поменьше... Это рука! Маленькая детская рука! — Сэр, посветите мне! — взволнованно крикнул Захария. Мюльгаут сел рядом и зажёг пламя на пальцах. Вдвоём они начали приглядываться. Перед ними лежал обгорелый трупик, быть может, ожоги степени второй или третьей... Багровое тельце, с кое-где слезшей кожей, покрытое характерными пузырями. На нём ничего не было, кроме обугленного платья, в котором смутно узнавалось платье Маленьких Сестёр. Мюльгаут осторожно перевернул трупик набок, словно боясь его повредить. Видно было, что его снова накрыла паника, снова сковал синдром отмены. Руки его дрожали, костенели. Захария тоже начал беспокоиться: он же мог бедняжке раздавить руку каблуком, если уже этого не сделал. И ведь обнаружили они её совершенно случайно. Пол был завален осколками, обломками, ни черта не было видно среди этого месива. — Я знаю... Её ещё можно опознать... Мне давали ориентировку... — бормотал напарник бессвязно. Он приподнял уцелевший пышный рукав платья, и в свете пламени с пальцев на правом плече трупика показалась приметная родинка. Мюльгаут выпустил руку трупика и выдохнул: — Анна! На него стало жутко смотреть. Худ, страшен, шевелиться даже не мог: истерия в последнем градусе! Правый глаз его смотрел куда-то в пустоту, и Захарии показалось, что напарник смотрел сквозь него. Самому ему тут же сделалось страшно от разочарования и отчаяния. Они её потеряли. Они не успели. Она погибла из-за их промедления. Если бы не эта огненная тварь, Анну можно было бы спасти! Вытащить отсюда, вернуть домой... Захария не решался прикоснуться к обгорелому трупику. Маленькие Сёстры. Они практически неуязвимы, но это не спасает их от гибели. В голову ему закралась жуткая мысль. В городе исчезновения девочек стали уже рутиной, на которую всем плевать. Попутно с этим всё чаще горожане стали замечать Маленьких Сестёр с их огромными водолазами. А что если... Нет, об этом лучше не думать, нет... Нет-нет-нет... Это неправильно, нет... Анна! Захария снова потянулся к трупику, но отдёрнул руку, как от ожога. Скорбь Мюльгаута же была исключительно немой — он смотрел куда-то вдаль, не шевелясь. Обыкновенно богема билась в конвульсиях, рыдая и размазывая по лицу тушь. Захария вдруг вспомнил о снимке Анны, который Мюльгаут дал ему в «Кашмире», и быстро вынул фотографию из-за пазухи. Конечно, черты лица из-за ожогов искажены, но опознать хоть как-то можно... Захария протянул Мюльгауту снимок. Резким рывком закостеневших пальцев тот схватил фотографию и начал буквально сверлить её отрешённым взглядом, беззвучно что-то бормоча. — Это не она... Лицо не совпадает. Эта слишком круглая, слишком сытая... — бормотание перетекло в бред. — Я слежу за этой маленькой мушкой... Слёзки капают и льются... Проснись, сплюшка, — последовал тихий смех. — Они уже ушли... Пожалуйста? Пожалуйста...? Пожалуйста?! Смех перешёл в подобие истерики, и Захарии пришлось применить силу — он охватил напарника поперёк ребёр, поднял кое-как на ноги, хотел уже уйти, да только Мюльгаут быстро пришёл в себя и оттолкнул его, после чего кинулся назад к трупику. — Зубы... Можно опознать по зубам! В ориентировке сказано: отсутствуют два моляра... Сейчас... — он снова сел рядом с тельцем и осторожно разомкнул бедняжке челюсти. Захария содрогнулся, холодок пробежал по его спине. Кошмар какой-то... Чёртов универмаг, чёртов Восторг, чёртова могила в океане! Здесь все люди сошли с ума! Мюльгаут же сделался совсем страшен, он не отрывал взгляда от трупика, размыкал челюсти всё шире. — Тише-тише... Не надо, это со всеми бывает... Это не опасно. Она говорила ему: папа, зубки болят... Это не опасно. Всё! Захария насторожился: Мюльгаут был знаком с отцом девочки? Вполне вероятно, в Восторге люди высшего, да и среднего класса хорошо знают друг друга. Даже если и так, он всё равно не скажет. Вдруг он пришёл в себя и закрыл трупику рот и вынес вердикт: — Итак... Эрика Нормаль, она же Джейн Доу, ориентировочно десять лет. Причина смерти? Предполагаю, что сильный ожог. Мюльгаут поднялся на ноги, отряхнул брюки и слегка поёжился от холода. — Время смерти? — Захария решил, что это может быть очень важным. — Тяжело установить. Вероятно, смерть наступила не позднее суток назад. Захария остолбенел: — Суток? Так это, получается, не та девочка с камер... — Вы думаете о том же, о чём и я, мистер Комстецки? — Мюльгаут вскинул бровь. — Есть коннект, как говорят взломщики систем, — а он и сам привык к такому жаргону. Англицизмов море, всё ёмко и по делу. — Почему мы вообще должны быть уверены в том, что маленькая девочка всё ещё жива в этом грёбаном аду? — Жива, — выдохнул Мюльгаут, прислоняясь спиной к колонне. — Она... сообразительная. Он говорил так уверенно, но откуда ему знать, какая она? Разве что они... Тут же в голове у Захарии помутилось, зрение померкло. Он ощутил, как из носа идёт кровь. Проклятье... Это никогда не кончится. Слезешь с иглы, не слезешь, бросишь, не бросишь — синдром отмены въелся в кости, и от него не избавиться. Тут же послышались знакомые манерные голоса: — Надо же, ложный след, — сказала дама. То была та рыжая учёная из кутузки. — Вся скорбь впустую, — подхватил джентльмен, который тоже был с ней. — Не впустую. Всё ещё может измениться. — Я верю, но это так муторно, что хочется всё обнулить. — А вы тут откуда? — искренне недоумевал Захария. Мюльгаут же ничего не говорил, он просто смотрел на них вытаращенным правым глазом. — Ты намекаешь, что всё может быть ещё хуже, Роза? — рыжики словно их не замечали, но при этом не сводили с них светлых глаз. — Могила в океане? — Я имею в виду девочку. — Зачем спрашивать о том, чего не хочешь знать, Рихард? — Ты имеешь в виду... — Насилие, корысть, разрушение, глобальная катастрофа. — Должна быть какая-то надежда. — Надежда стоит прямо около тебя. — Но и источник катастрофы тоже стоит рядом. Внезапно замигал свет, и рыжики исчезли. Они явно не те, кем кажутся. Захарии стало не по себе. А вдруг они тоже мутанты, просто поехавшие крышей и овладевшие мгновенным перемещением? О проклятье! Он чувствовал, как кровь стынет у него в венах, как каменеет затылок и немеют руки, но не мог ни пошевелиться, ни убежать. Затопленный универмаг показался ему гробом, где их троих — его, Мюльгаута и Элизабет — похоронили заживо. Чёртов Восторг, чёртов универмаг, чёртова могила в океане! Волна ужаса захлестнула Захарию с головой. Он вспомнил подвальные штольни Приюта Бедняка, вспомнил преследовавший его всюду смрад разложения, неистребимый шлейф смерти. Он вспомнил зловещий торжественный перезвон колоколов, где-то, когда-то. Почему-то именно этот звон превратился для него сейчас в единственное спасительное средство. Только церковные колокола способны разбудить живого мертвеца, вернуть его к жизни, только они способны указать выход из этого ужаса.       По пути к их импровизированному штабу они вдвоём забились в какой-то закоулок, в какую-то стекляшку, корчившую из себя магазин. То была то ли галантерея, то ли ещё что. Им нужно было перезарядиться, перевести дух и побежать назад к диспетчерской. И никаких мыслей не складывалось, где же Анна? Может быть, где-то в другом конце этажа? Захария нашёл на полу и по углам немного патронов и набил ими магазин. Шприцы с ЕВОЙ благополучно остались в пальто, но тут удалось найти парочку. Мюльгаут нашёл завалявшуюся пыльную сумку, куда и бросил серебристые шприцы, остатки аптечки, Кольты и запасные магазины для пулемёта. Стоило им ненадолго присесть у стены, как в рации ожила лампочка, и послышался голос Элизабет: — Наконец-то связь стало ловить. Господа, простите, что прерываю ваш отдых, но нам звонит джентльмен из Восторга. Требует лейтенанта Мюльгаута. Я пыталась его обрубить, но не вышло. Оба остолбенели. Захария — от того, что понял: с напарником что-то нечисто. Мюльгаут — от того, что его кто-то требует. Какого ЧЁРТА здесь вообще ловит связь? Ступор продлился несколько секунд, и снова послышался голос Элизы, несколько раздражённый: — Вывести на громкую? — Вы-во-ди-те, — проговорил Мюльгаут по складам. В рации что-то затрещало, и послышался другой голос, мужской, со странным говорком: — Мюльгаут. На связь. Я знаю, что ты там. Тот оледеневшей рукой нажал кнопку связи: — Слушаю. — Ты с подельниками прихватил незарегистрированную батисферу и двинул в путешествие. Я вижу, куда ты направился. И я знаю, кого ты собрался там искать. Я полностью уверен, что затея гиблая. Но я также знаю, что уговаривать тебя вернуться бессмысленно. — Верно. — Ты в свою очередь не можешь не знать, что универмаг — запретная зона. И знаешь также, что я должен выслать за тобой погоню, чтобы не допустить проникновения. Не допустить ЛЮБЫМИ способами. Вплоть до применения летальной силы. Мюльгаут ничего не ответил. Раны на его лице налились кровью, скобы грозили выскочить. — Я не хочу этого делать, — произнёс голос из рации. — Я сразу почувствовал что-то недоброе. От тебя никогда нельзя было ждать примерного поведения. Следователь ты, конечно, безупречный, но как человек, ты всегда был опасен. А теперь стал опасен еще и для самого себя. Ты её не найдешь. Хватит жить химерами! Она мертва! — Это ложь, — ответил Мюльгаут отрешённо. — Не суть. Твоя задача вот в чём: в этом здании хранятся огромные запасы АДАМа. Уничтожь их до того, как до них доберутся мутанты. У меня тут людей не хватает, в городе скоро начнётся война, а ты куда делся? — Я слишком устал от войн. Я ищу только мира, но его, похоже, вообще не существует. Говорите, запасы АДАМа? Боюсь, их уже выжрали. А без девочки я не уйду отсюда. — Как знаешь... Хе... — голос усмехнулся. — Слышал о радиоторпедах, которые разработали в Корпорации Раяновского? Они не промахиваются! И ещё: я тебе не старый хрыч. Мюльгаут произнёс что-то беззвучно, но очень эмоционально. Захария же прочитал по губам, к своему удивлению, сильнейшее русское бранное «Блять!», однако напарник тут же успокоился: — Я был лучшего мнения о вас, мистер Салливан. Вы и впрямь угрожаете мне стрелять торпедами по батисфере, в которой будет десятилетняя девочка? — Я тоже был лучшего мнения о себе, — ответил тот с горечью. — Но что-то приходится приносить в жертву. В моих руках целый город, который вот-вот окажется охвачен войной. Если тот АДАМ окажется в руках террористов, хаос будет в сотню раз сильнее. Раяновский принимает меры, которые только подталкивают нас к беде. Я не знаю, в какой момент он превратился из примера для подражания во... — Врага народа? — спросил вдруг Мюльгаут, и рация замолчала. Захария решил закончить эту небольшую передышку и поднялся на ноги. Едва они с Мюльгаутом вышли из стекляшки, как снова наткнулись на тех заумных рыжиков. Те стояли, оперевшись спинами о колонну и сложив руки на груди: — А сотрудничество дало свои плоды. — Если бы мне довелось попасть в такой переплёт, я бы скорее согласился, — заявил вдруг джентльмен. — Но не согласился, — отсекла дама. — Уверена? Я мог бы. — Но не стал бы, — дама вдруг осмотрела себя и свой безупречный костюм. — Эта замша просто прелесть. — Вам раньше нравился стиль милитари, — недоумевал джентльмен. — Войны отгремели, мы изменились. — Человек не меняется, — ответил джентльмен решительно. — Меняется только стиль. Снова замигал свет, будто где-то произошли беды с проводкой, и рыжики исчезли. Захария вдруг наткнулся взглядом на потёртый временем и сыростью плакат, где были изображены... Они же. Женщина элегантно держала сигаретку, а мужчина сунул руку в карман. Оба загадочно глядели друг на друга. Надпись гласила: «Будущее создаётся сегодня! ЛАБОРАТОРИЯ ЛЮТЕРМАН Экскурсии с 14.00 до 19.00 Расположена в порте Прометей» — Я понял, кто эти двое! — воскликнул вдруг Мюльгаут. — Несколько лет назад они двое... Или она одна... Придумали, как увеличить сбор АДАМа, не прибегая к эксплуатации Маленьких Сестёр! — И что же дальше? — спросил Захария с интересом. — Их способ был забракован. Причина, как мне кажется, чисто экономическая. Фонтан Футуристика — частная компания, ей выгоден искусственный дефицит. Вдобавок, слизни размножаются медленно, и наловили их мало. Всё против нас, как говорится.