Благодать: Могила в океане

      Станция оказалась весьма просторным тёмным помещением, где в несколько рядов стояли круглые батисферы, уже стоящие в полной готовности. Люки пропускных труб были открыты, равно как и круглые гермодвери. На станции царила такая непробиваемая темнота и такая беспробудная сырость, что Захария Комстецки почувствовал, как у него от полузатопленного пола вымокают гольфы сквозь толстые подошвы ботинок. Элизабет и Мюльгаут переступили через откровенные лужи, но ясно было, что туфли у них тоже вымокли. Погони не предвиделось, но Захария всё равно решил напоследок оглянуться. Быть начеку уже вошло у него в привычку, но от непредвиденных ситуаций не спасало. Взять ту же могильную плиту. — Ну что, мисс Элизабет, вы с нами? — спросил он, первым переступая порог одной из батисфер. — Мистер Комстецки, я бы не рекомендовал, — ответил Мюльгаут вместо неё. — Там, куда мы направляемся, даме быть слишком опасно. Страшно представить, что могут с нами сделать в таком месте. — Ладно, пора расходиться, надеюсь, ещё встретимся, детка? — Захария попытался прозвучать как тот самый обаятельный грубиян из фильмов с поверхности, да только Элизабет его отбрила: — Не называйте меня деткой, сударь! — Хорошо, хоть не бабой... — пробормотал Мюльгаут. — Мюльгаут, не подкидывайте ему идеи! А вам, Захария, я порекомендую перестать говорить как маргинал. Хотя о чём это я... Вы же таковым являетесь. — К вашему сведению, маргинал — человек, пребывающий между двух социальных слоёв! Так что, теоретически да... Пожалуй, вы правы. — Я всё равно поеду с вами, — Элизабет стояла на своём. — Хочу убедиться, что всё будет улажено. Ещё я дам вам вот это. Будете со мною связь держать, — она протянула обоим по коротковолновой рации. Батисфера оказалась очень даже вместительной, Захария даже узнал модель — свеженькая Барракуда. Где-то на стене должно быть клеймо «Батисфер ДеЛюкс»... Он отыскал его чуть пониже спинки одного из сидений — вытянутый выплавленный штамп в металле. Пальцы споткнулись на яйцевидных гласных, будто на голых морских камешках. Мюльгаут, пропуская Элизабет вперёд, со всей силы захлопнул круглую гермодверь. Захария заучил наизусть, как псалом: в Приюте Бедняка лучше ни в коем случае не открывать двери во время рейда Службы безопасности Раяновского. То не просто СБшники, а настоящие ликвидаторы — зачистят и не заметят. Захария даже вспомнил, как однажды его мутировавшего сокомнатника отдирали от потолка те самые ликвидаторы. А ситуация вышла смехотворная: тот залез на потолок, ведь умудрился мутировать в паука, а в отсутствие Захарии в комнату ворвался обезумевший от голода сосед и пальнул по нему Сожжением, отчего несчастный сокомнатник буквально припёкся к потолку, как курица к противню. Захария подождал, пока напарники рассядутся в батисфере, и дёрнул за рычаг. Батисфера опустилась вниз по пропускной трубе, и он услышал звук автоматически захлопнувшегося люка. Постепенно труба начала заполняться водой, и Захарию в такие моменты всегда охватывала тревога — вдруг просочится и затопит? Но сварочные швы во всём Восторге славились своей надёжностью. Наконец батисфера по самые верхние люки оказалась в воде и с шумом выдвинулась куда-то вперёд, после чего вышла в открытый океан через круглый шлюз, предназначенный для пришвартовки. Неизвестно было, куда им плыть и как долго продлится плавание, поэтому Захария, Мюльгаут и Элизабет сразу расселись друг друга на разные сиденья, чтобы в случае чего прилечь и вздремнуть. Элизабет сразу же этой возможностью воспользовалась и быстро погрузилась в сон, подложив под завитую голову обе руки. — Мистер Комстецки, ну у вас и познания в социологии... — пробормотал Мюльгаут шёпотом. — Сорокина читали? — Да, кто-то из моих подогнал книжку, — Захария поскрёб затылок, наблюдая, как Мюльгаут щелчком пальцев поджигает длинный мундштук. — А что так? По мне видно? — Ещё бы. Я тоже в этом кое-что смыслю, равно как и в этикете. — Ага, и из нас двоих в батисфере курите вы! — ответил Захария с сарказмом. Но с другой стороны, если очень хочется, то можно. Особенно если учитывать то, что все они устали, что им вломили по рёбрам и заставили два часа торчать в кутузке. От такого только сверхчеловек не закурит. Мюльгаут лишь молча протянул ему сигарету, намекая на дружелюбие. Захария попытался отмахнуться: — Бросил, не курю. Хотя... Давайте, — и даже позволил дать себе прикурить. Пейзаж за стеклом гермодвери вскоре обоим порядком наскучил, и Захария тоже улёгся вздремнуть. Батисферы обыкновенно с траектории не сворачивали, если только никто умышленно не взламывал их маршрутизацию. Сон накатывал на рассудок тяжело, липкой удушливой волной, заливал глаза чернилами, словно в них плеснули кислотой. Окончательно вынырнуть из этого сна оказалось невозможно, он длился и длился, во сне возникали разные странные существа, они жадно впивались друг в друга зубами и какое-то время не могли остановиться. Слышался тихий шёпот, но разобрать слова было невозможно. Только потом картина сквозь близоруко-размытое зрение прояснилась. Он видел, как чёрный силуэт внёс, держа на руках, в мрачную, едва освещённую спальню что-то белое и положил на атласное покрывало. Захария пригляделся и увидел, что это была девочка лет десяти, измождённая, худая, с яркими тёмными кругами под глазами. На ней была одна только длинная ночная рубашка, а чёрные волосы были коротко острижены. Она лежала будто бы без сознания, вокруг царил удушливый смрад похоронных роз, чад от свеч и курильниц. В спальню вдруг вошли несколько монахинь, насколько Захария мог различить по одеждам — среди мрака клобуков и ряс белели худые аскетичные лица. Они окружили девочку и начали обряд. Девочка тихонько застонала и повернула лицо к стене, не открывая глаз. Потом вдруг дёрнулась всем телом, но монахини этого не заметили и забормотали рокочущими, словно механическими голосами: — Спи, девчонка, крепким сном, в пышной спальне среди тьмы! Не объята ты грехом, усыпят тебя псалмы! Захария видел, как от тела девочки отделяется нечто призрачное — дух ли, тень ли? Он не знал, и от этого холодная дрожь пробегала вдоль выступающего позвоночника. В девочке он явственно узнавал то дитя с фотографии, которое будто смотрело на мир из-под бури лепестков роз. — Время длится, ночь идёт, — слышалось всё то же монашеское бормотание. — Тики-ток, за часом час! Летят годы напролёт, ты когда-нибудь возглавишь нас! Захария видел жуткое убранство этого места: оно очень походило на монастырский коридор, не освещённый даже факелами, и был в нём какой-то холодный ужас и словно даже висли в воздухе мухи. Чернели голые стены с висящими под потолком паутинами, и снова возникла комната с кроватью, на которой лежала девочка. Только теперь над кроватью поблёскивало распятие. — Ночь гудит в печной трубе, за окном висит туман! Всё достанется тебе, всё, что прежде было нам! — гудели монахини в полном трансе, соприкасаясь друг с другом лбами. Вдруг откуда-то из темноты показалось нечто очень похожее на эту девочку — Захария пригляделся и понял, что это автоматон, созданный по её образу и подобию, облачённый в пену кружев и оборок. Механическая девочка неестественно высоким голоском запела, словно отгоняла монахинь от кровати: — Ну вас, ну вас, ну вас, ну! Не мешайте сниться сну! Дальше всё потонуло в чёрном тумане. Сквозь вату этого беспамятства до него долетел гул какого-то механизма, донеслись крики, стук дверей и странный скрипучий вой сирены. Непонятно было, откуда он доносился. Захария звал девочку, звал её Анной, кричал, чтобы эти монахини отпустили её, что она пойдёт с ним, но девочка от него только отдалялась и пропадала в тумане, пока наконец он её не потерял. Он стал делать слабые попытки выбраться из сна, который его не отпускал, чувствуя себя запертым в саркофаге под землёй — звуки становились всё громче и громче, их уже было нельзя не замечать, наконец они обрели смысл. На него кричали, его звали, он силился ответить, но не мог. — ...стецки! ...Комстецки! Мистер Комстецки! — различил Захария голос Мюльгаута. — Вы в порядке? — Вполне... — еле-еле он смог разъять спёкшиеся губы. Захария уловил протянутую руку Мюльгаута и охваченной тремором кистью схватил её. Подняться он сумел с трудом и опёрся спиной о стену. Мюльгаут сел напротив. Элизабет всё ещё дремала. Похоже, они сейчас были всё ещё в батисфере. В самом деле: за большим панорамным стеклом гермодвери медленно поднимался пейзаж подводного города. Батисфера неслась мимо башен и маяков, уклоняясь от спешивших ей навстречу батисфер, мимо станции такой-то, такой-то и такой-то, мимо огней и безмятежных рыб, недоумевавших, глядя на Восторг, что же им такое повстречалось... Мюльгаут скрестил руки на груди и опустил голову: — Если уж скрываете, что вы — религиозный паразит, то делайте это, чёрт возьми, достойно, — процедил он с кривой улыбкой. Захария оглядел напарника беглым взглядом. Мюльгаут после кабаре и кутузки выглядел уже не так выглаженно: на правой половине лица алела парочка царапин, рубашка чуть запачкана пылью и не заправлена с одной стороны. — Вы повторяли имя Анны, говорили, что это ваша дочь, — он каждым словом словно гвоздь в крышку гроба заколачивал. — Говорили, что она пойдёт с вами. — Может быть, это только мой бред... — попытался Захария объясниться. — Я полагал, что... Диалог прервала заговорившая голосом Ааронова запись радио: — Боль и красота! Для художника они как мать и дитя! — Ааронов? — удивился Захария. — Я выполняю своё обещание. Отправляю вас на поиски вашей малышки, — безумный художник коротко рассмеялся. — Думаю, вы не будете в восторге. А батисфера все спускалась, и Захария в какой-то степени начал понимать спящую Элизабет: под шум воды на глубине, под вой китов спится особенно крепко. В Восторге бессонница вообще считалась одной из редчайших болезней, а здоровый сон, как известно, уже является компонентом отличной работоспособности. Невыспавшийся человек работает из рук вон плохо, получает мало денег за свой труд и не может в полной мере реализовать себя. Под ночным покрывалом тёмной глубины океана, звуки приобретали особую магию. Вдали раздавались негромкие пульсации, словно сердцебиение самого моря. Это глубокие, гулкие звуки, которые плавно проникали сквозь воду, словно нежное прикосновение кожи. Они навевали спокойствик и умиротворение, словно мелодия морских волн, но в своём собственном таинственном ритме. Под этим морским шелестом скрывалось множество звуков подводной жизни — чарующий хор китов и дельфинов, игравщих в своих музыкальных поединках, и тихий шёпот морских созданий, тайно беседовавших в своём водном царстве. — Как вы думаете, что клиенты Ааронова делают с детьми? — шепнул Захария. — Может, они... — Бывает и так, — обрубил Мюльгаут шёпотом. — Но у таких любителей детишек нет столько денег, сколько у Раяновского и Сушова. Обнадёживает. — Если бы у Сушова была Анна, вы бы знали это, — предположил Захария. — Неужели? — Мюльгаут выгнул бровь. — Я знаю, как у вас заведено. Привяжете к стулу, и... — Пятнадцать часов кряду. — Даже не знаю, что о вас думать, герр... — Захария чуть искривил губы в улыбке. — И всё же, насчёт того англичанина в баре. Он сказал мне, что он может делать всё, что захочет. Мне кажется, Восторг строился не для этого. — Согласен. Здесь человек сам определяет для себя рамки своей свободы. Сам, а не государство, а уж тем более церковь! — Мюльгаут презрительно поморщился правой половиной лица. — Человек сам определяет, что для него неприемлемо, а те, кто говорит, что могут творить всё, что захотят — просто сборище паразитов. Ничего они не могут. Тут послышался какой-то шорох: проснулась Элизабет и грациозно потянулась, вытянув худые руки, после чего поднялась и встала у стекла гермодвери. Вдруг проплыли мимо батисферы океанические скалы, покрытые кораллами, где копошились крабы и прочая морская живность, и медленно опустились огромные чёрные водоскрёбы, выполненные в форме человеческих фигур. Серебристый неон продолжал гореть в окнах и на вывесках. Главнейшая из них вытянутой вертикалью красовалась на самом большом здании. — Ну и дела... — присвистнул Захария. — Универмаг Фонтанова... — пробормотал Мюльгаут. — Теперь он превращён в тюрьму. — Зачем здесь быть Анне? — спросила Элизабет. — У всех есть потребности, — снова восторженно заговорил Ааронов из радио и загадочно замолк. — Ааронов, я буду петь, пока не посажу голос, только назови мне место, где ты её прячешь, — сказал вдруг Мюльгаут с невиданной прежде горячностью. — Ты же не хочешь убытков за отвратительную запись? — Зачем же портить такой удивительный баритон? — ответил Ааронов насмешливо. — Простите, больше ничего мне о нахождении девчонки неизвестно. Захария знал: Раяновский упрятал сюда очень много народу, ведь Фонтанов собрал целую армию. Тут они и остались, только мутировали и озверели. Батисфера всё спускалась, и универмаг нависал над ней угрожающим чёрным исполином, уходящим ввысь. Вдруг где-то ближе к низу фасада загорелись огоньки пропускных труб, и батисфера ускорилась, после чего вмиг встала в трубу и устремилась вверх, словно лифт. — Какой же мразью надо быть, чтобы сотворить такое с живым человеком... — пробормотал Мюльгаут желчно. — А это что? — спросила Элизабет. — Могила в океане. — Вы читали жилищный договор с Предприятием Раяновского? — спросил Захария. — «На неограниченный срок». Мы все похоронены под водой.       Когда батисфера достигла верхнего люка спусковой трубы, то в стекле гермодвери показалось весьма и весьма тёмное помещение, где даже неон горел едва-едва. Тут же послышался скрежет и шорох, словно бежало несколько пар ног, и крики: — Сударыня, я ничего вам не сделаю... Я даже оставлю оружие! Мисс, мадам! Прошу вас! На середину комнаты выбежал какой-то человек, а вслед за ним несколько силуэтов, которые с диким воплем набросились на него, во вспышке погибающего неона полоснули его чем-то по животу, отчего человек скорчился и захрипел в агонии. Захария в ужасе прикрыл ладонью глаза Элизабет, лишь бы она не видела расправы. В полыхнувшем огоньке человек снова скорчился, и в его спине блеснуло лезвие крюка, после чего послышалось гулкое падение. Захария и Мюльгаут замерли: в темноте слышалось лишь тяжёлое дыхание тех странных людей, их невнятное бормотание и яростные визжащие крики, от которых Захар ощутил, как Элизабет вздрогнула всем телом. Несколько человек тем временем высоко подпрыгнули, и батисферу прошили удары. Мутанты, догадался Захария. Они запрыгнули на батисферу сверху и начали буквально ковырять обшивку, срывая болты, бить по корпусу чем-то тяжёлым, отчего в потолке пробилась вмятина. — Я представлял, куда мы направляемся, но не думал, что комитет приветствия явится так быстро! — выдохнул Захария и достал из-под пальто свой Кольт. — Будем пробиваться... — Стекло они не пробьют, так что остаётся только ждать, пока они угомонятся, — Мюльгаут лишь крепче взял Элизабет за руку. — Да тут не ждать нужно, тут ноги в зубы и пошёл! — огрызнулся Захария и поднял к потолку глаза: — Лишь бы Кольт помог... Мешкать не стоило, тем более, что приближающиеся звуки голосов становились всё громче, а обшивка ломалась всё ближе. Набрав воздуха, Захария заорал что было сил: «Спасайся, кто может!», и первым выскочил наружу, вмиг выпуская в мутантов пару пуль. Лязг оружия наверху стих, послышались крики ярости и боли, скрежет стали о сталь, затем чей-то звериный вой. Мюльгаут выбежал за Захарией, а Элизабет спряталась за их спинами. Нужно было притаиться у стены, подумал Захария, чтобы мутанты не смогли атаковать сзади. Повсюду лежали осколки и обломки, трупы мутировавших людей и дрожащие изломанные провода, на полу было много крови. — Даже не знаю, как нам теперь поступить... — Захария чувствовал, как лоб под шляпой взмокает, как по вискам катится испарина. — Мисс Элизабет уязвима со всех сторон. Мисс, если вы пойдёте за нами, то вас растерзают со спины, если перед нами, то вас расчленят первой... — слова давались ему торопливо, точно он оправдывался перед Элизабет за то, в чём не виноват. — Лучше вам вернуться в батисферу, пока не поздно... Элизабет же совсем вжалась в стену, белели в черноте только её лицо и шея. Ни малейшего движения она так и не сделала, хотя на её лице застыло выражение ужаса и молчаливого отчаянья. — Я всё равно иду с вами, — наконец сказала она дрожащим голосом. — Хочу убедиться, что всё сделано. Раненые мутанты тем временем зашевелились снова, и Захария выпустил по ним оставшиеся пять пуль из Кольта, метясь в наиболее выпирающие в темноте тела. Он держал пистолет двумя руками, стараясь унять в них дрожь, водил дулом из стороны в сторону, выцеливая неясные силуэты и тени. Когда пули кончились, из пробитого насквозь тела мутанта вывалилась наружу рука с крюком, потом голова с расколотым черепом и другая рука, похожая на невнятный отросток. Свет, заливавший комнату, потускнел, мутант дёрнулся несколько раз и затих. Оставалось только собраться с духом и продвинуться дальше. Никакой чёткой стратегии пока в голове у Захарии не возникало, и он решил в случае атаки подставиться под пули и плазмиды первым, поэтому осторожно начал красться вперёд. Элизабет и Мюльгаут последовали за ним, чуть пригнувшись. Помещение оказалось довольно большим, сияло потускневшими вывесками в изредка сверкавших вспышках электричества. Стало даже будто бы несколько светлее. Только сейчас в полной мере им открылась картина царившей здесь морской гнили. — У-у... — правая половина лица Мюльгаута скривилась в гримасе отвращения. Захария подавил рвотный позыв: пахло разложением, кровью и плесенью. — Как разит-то... Захария крепче сжал пустой Кольт, точно тот мог придать ему уверенности: — Особо не расслабляемся... Тишина была им совсем не на руку... Но если подумать, то и шум тоже, рассудил Захария. Что ж, если здесь встретятся турели, то их в экстренном случае придётся взламывать. В этом он руку набил, это уж точно. Причём и под ноги нужно было смотреть внимательнее, чтобы не наступить на осколок и пораниться. А крупный обломок под каблуком точно мог бы привлечь внимание мутантов в округе. Глаза у Захарии уже привыкли к темноте, и он шёл увереннее. На одной из больших вывесок прямо перед батисферным причалом горела надпись: «ВХОД ВОСПРЕЩЁН — ЗАКРЫТО ПО ПРИКАЗУ СОВЕТА ВОСТОРГА» Мюльгаут будто бы решил всё же проявить немного инициативы и осмотреться, отделился от Захарии с Элизабет и практически на ощупь осмотрел длинный стол возврата товаров, где не нашёл ничего, кроме пары патронов, которые не преминул бросить Захарии: — Патроны, ловите! — Премного благодарен, — шепнул Захария, заправляя магазин Кольта. Постепенно пейзаж прояснился — то был главный зал универмага, главная станция, откуда открывался путь во все отделы. Здесь явно демонстрировались разные товары, насколько это было видно по бликам разбитых витрин и пьедесталов. Плакаты словно не тронула морская вода и сырость — всё так же поблёскивала белой сигаретой в руке дама, облачённая во фрак, призывая «Встаньте над толпой!», а неподалёку стоял геометрически-симметричный диптих. Не аароновская абстрактная мазня, нет — что-то более долговечное, выточенное в металле. Отсюда можно было пойти куда угодно и выбрать себе что угодно, только загвоздка состояла в том, что выход отсюда был наглухо загерметизирован массивной стальной дверью, вдобавок, ещё и с кодовым замком. Захария понял: если универмаг был закрыт по распоряжению Совета, то замки здесь устанавливала Служба безопасности по тому же распоряжению. А СБшники свои коды кому попало не раскрывали, они вообще были очень неразговорчивы. — Проклятье... — прошептал Захария одними губами. — Здесь сдохнешь взламывать... Тем временем откуда-то из-за угла послышался шум, словно кто-то где-то отчаянно рыскал, надеясь на удачу. Захария вмиг спрятался за длинным столиком, Мюльгаут и Элизабет последовали его примеру. Солёная вода, собравшаяся в тонкий слой луж по всему полу, порядком вымочила им ноги. Стоило им только притаиться, как откуда-то из-за поворота послышались шаги нескольких человек и тихое бормотание: — Я видела, как ты смотришь на неё! Смотришь на её бюст, как какой-то матрос! — то был несколько визгливый женский голос. — Я планирую БОЛЬШОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ… — отозвался другой, с мелодичным тенорком. — Просто нужно нанять нового агента… Знаешь кого-нибудь?! Я сказал Александру Ааронову, что всегда готов записать пластинку или устроить шоу! Он сказал, что позвонит... Дальше следовало что-то совсем неразборчивое, но Захария расслышал третьего: — Я умею быть романтичным! Я только что купил ей новый утюг! Высший класс!  Мутанты... Удивительные твари. Нет, есть твари Божьи, творения рук его, а о деяниях рук его не помышляют... Это же — просто твари, созданные во гневе и зависти. Даже не твари — они даже не живые существа. Захария до побеления пальцев сжал Кольт, его затрясло от отвращения, он стиснул зубы, ожидая услышать скрежет когтей и треск сталкивающихся челюстей. Но ничего не произошло. Видимо, неизвестные мутанты были настроены мирно, но такое миролюбие обыкновенно не длилось долго, пока они не чуяли АДАМ. Так вот куда увезли того психа, что припёк его сокомнатника к потолку. Симптомы АДАМ-зависимости налицо, понял тогда Захария — бред и галлюцинации, агрессия и истерия. Человек был готов перерезать глотку любому, кто встал на его пути. Вдруг у самого столика, где они втроём замерли, опасаясь худшего, что-то щёлкнуло, словно упало что-то, шумно зажурчало, и мутанты оживились: — Гленда? Я дома, дорогая! — забеспокоился голос, что говорил про утюг. — Гленда, дорогая?! — Что это было?! — будто вскинулась ханжески настроенная женщина и сделала несколько шагов к столу. Захария беззвучно чертыхнулся, резко выскочил из-за стола и выстрелил ей в лоб, целясь в голову. Он рассчитывал, что не промахнётся с такого расстояния, он не имел на это права. Но рука внезапно подвела его. Страх пронзил сердце Захарии, и всё его тело сковало оцепенением в те мгновения, когда взгляду его предстали в слабом свете уже хорошо различимые силуэты и лица его противников. Их было четверо: трое мужчин и худая женщина. Их одежды, некогда вполне приличные и даже в некоторой мере роскошные, выглядели теперь совсем не так блестяще, как когда-то. Фраки и манжеты мужчин были потёрты, надорваны. Серебристое платье женщины надорвано по шву под мышкой. Щёки в чёрных разводах от потёкшей туши. Но страшнее были их глаза. Захарии был знаком этот взгляд — так смотрел тот безумец, жестоко убивший его сокамерника. Взгляд, будто подёрнутый пеленой, скачущий, расфокусированный. Жуткие вещи творились в такой душе. И невозможно было представить, что придёт в голову такому человеку в следующий миг. Ладонь предательски дрогнула, прогремел выстрел. Худая женщина дёрнула плечом, качнулась, неловко отступила на шаг… С её телосложением пуля сорок пятого калибра должна была немедленно уложить её на пол. Но женщина осталась стоять. И казалось, будто рана совсем не навредила ей. В тот же миг трое её спутников подняли револьверы, и прогремели их выстрелы. Краем глаза Захария увидел, как Мюльгаут и Элизабет, пригибаясь, бросились прочь, к другому столику возврата, пытаясь найти укрытие получше. Мюльгаут держал Элизабет за плечо, оставаясь на линии огня и закрывая её собой. Захария, сбросив оцепенение, схватился за рукоятку Кольта обеими руками, пытаясь прицелиться точнее, придать твёрдости трясущимся пальцам. Но выходило лишь хуже. Кольт грянул последним драгоценным патроном, и долей секунды позже пуля взвизгнула рикошетом где-то за спинами противников, ни в кого не попав. Взгляд худой женщины наконец сконцентрировался, он был направлен теперь точно в лицо Захарии. Пальцы этой женщины вдруг вспыхнули танцующими языками пламени. А затем поток раскалённого пламени сорвался с её ладони. Жаркое, белое, как из плавильной печи. Ярким светом мгновенно осветило всё просторное помещение, полыхнуло нестерпимым жаром. Стулья, столы, всё, что попалось на пути этому огню, вспыхнуло и сгорело как спичка. Захарию спасло только то, что он споткнулся, попятившись за мгновение до того, как худая мутантка нанесла свой удар, и он оказался на полу. Заслонив лицо руками от нестерпимого жара, он перевернулся на живот, потом покатился и в луже натёкшей с потолка воды потушил горящее пальто. В воздухе над ним прогремели выстрелы револьверов. Им в ответ огрызнулся двумя выстрелами Кольт — это Мюльгаут отстреливался, защищая Элизабет. Захария молился, чтобы тот попал. В помещении теперь сделалось заметно светлее от полыхающих повсюду остатков былого убранства. И в этом свете стало видно, что ужасающий огненный вихрь навредил не только гостям этого замечательного места, но и самим «местным». Те трое спутников худой женщины орали, крутились и извивались, пытаясь потушить горящие костюмы. Пламя, разошедшееся по стенам и потолку, лизнуло и их. И только сама огненная дама оставалась неколебима. Она надвигалась на Захарию, глядя ему в лицо неподвижным взглядом. Сердце Захарии обмерло. Он пополз, пятясь от неё, вперёд спиной. В ладонь ему угодило что-то холодное, металлическое. Это был простой нож для резки бумаг — канцелярская принадлежность. Таким с трудом получится зарезаться самому, не говоря уже о том, чтобы попытаться убить им того, кто будет оказывать сопротивление. Но это был единственный, пусть и крохотный шанс. Левую ладонь худой женщины снова охватили язычки пламени, а Захария вскочил на ноги, и с ревом бросился на неё, сжимая в кулаке своё нехитрое оружие. Он был заметно крупнее неё телосложением и выше ростом. Столкнувшись с ней, он повалил ее на пол, схватив за шею. Волна пламени унеслась в сторону, снова ярко освещая всё помещение, и правую сторону лица овеяло жаром. В свете яркого пламени блеснуло холёное тонкое лезвие канцелярского ножа. А дальше некоторое время сознание Захарии будто пропускало кадры. Вот он пытается подняться, нависая над неподвижно замершим женским лицом, чёрным от разводов туши. Вот бежит, спотыкаясь, и глядя на свои руки, все покрытые кровью. Вот рука Мюльгаута хватает его за рукав и втаскивает к себе в укрытие за перевернутый стол. — Я… — Захария с трудом приходил в чувство. — Кажется, я её убил... Мюльгаут на это вдруг хрипло усмехнулся: — Кажется, даже несколько раз. Но это ещё не все наши проблемы. В подтверждение его слов из противоположной стороны залы грохнули револьверы. Троих приятелей покойной огненной дамы её кончина, кажется, совсем не обеспокоила. Они все так же звонко орали на разные лады, сыпали руганью и несли бессвязный бред. В зале, освещенном полыхавшими повсюду небольшими огнями, видны были только их кривляющиеся силуэты. И они быстро приближались. — Шкуру спущу! — заорал бешено артистичный тенорок. Он напал внезапно, из тени, и кинулся на Мюльгаута буквально напролом, но тот сумел увернуться и оттолкнуть его от себя и Элизы. Тот с криками скрылся в тени. Мюльгаут поспешил перевести Элизабет и Захартю за другое укрытие — внушительных размеров колонну. — Не стрелять! У них гранатомёт! — заорал третий мутант, что говорил про утюг. — Сейчас граната упадёт… Патрон! Где патрон?! Зарядить нечем! Заряжай картечью! Джей Мак! Мутанты продолжали верещать на разные голоса и нести околесицу. Свой пистолет Захария в горячке боя обронил, и даже тот несчастный канцелярский нож куда-то делся. Но Кольт Мюльгаута был у него в руке... — Стреляйте же! Мюльгаут не выстрелил, только сел спиной к бетонной колонне. — Нет патронов. Вы прилично там провозились, пришлось прикрывать вас. Захария выглянул из-за края их укрытия. Мутанты всё не унимались и весело голосили. Похоже, они совсем не собирались отпускать свою добычу. — Наше расследование получается до смешного недолгим, — Захария тяжело вздохнул, готовясь принять невеселую судьбу. Он сел спиной к колонне рядом с Мюльгаутом, рукавом утер со лба сажу и испарину. И тут едва не вздрогнул: Элизабет очутилась прямо перед ними. — Никогда не знаешь, что может содержать дамская сумочка... — она держала в обеих ладонях что-то. В одной определенно полный магазин для М1911, бесценные семь патронов. А в другой… Эта штука выглядела как очень младший брат Кольта. Мелкокалиберный дамский пистолет, возможно, М1908. Из такого, подумалось Захарии, можно убить, пожалуй, кошку. Но в их ситуации… Это прямо дар Божий. Он обмер от удивления, но постарался взять себя в руки: — Расскажете, что ещё у вас есть с собой? — Корзина, картонка и маленькая собачонка! — огрызнулась она. — Не отвлекайтесь, стреляйте! С оружием в руках Захария сразу почувствовал себя в тысячу раз увереннее. Мутанты как раз собирались в атаку. Мюльгаут и Захария проверили магазины, передёрнули затворы. Кивнули друг другу, поднялись на ноги и смело вышли из-за колонны по разные стороны, держась в полный рост. Среди огней заплясали силуэты. Каркнули револьверы. В ответ им грозно громыхнул Кольт Мюльгаута. Звук выстрела пистолета Элизабет прозвучал в сравнении с ним не громче пробки, вылетающей из бутылки шампанского. Три тени сновали по залу. Захария старался целиться в них в те моменты, когда они замирали, и вспышки выстрелов их собственного оружия освещали их. Мой пистолет не великой мощности, думал Захария, а значит, я должен стрелять очень метко. Всё решилось в считанные секунды. Зала стремительно наполнилась вспышками выстрелов и грохотом оружейной пальбы. И так же стремительно всё прекратилось. Мюльгаут выстрелил все свои патроны. Захария мгновение спустя тоже опустошил магазин. В зале снова воцарилась мёртвая тишина. Никто не хохотал, не кривлялся, не изрыгал ругательств. Не осталось вообще ни звука. От этой тишины у Захарии закладывало уши. Холод страшной глубины стал чувствоваться острее, чем прежде. Где-то в глубине сердца забрезжило дурное предчувствие. А ещё Захария понял, откуда всё это взялось. То, с чем они столкнулись. И от мысли, только что пришедшей ему в остывшую после боя голову, ему сделалось жутко. Восторг не давал им погибнуть с заложенной в него извращённостью — только этим можно было объяснить, почему они до сих пор оставались живыми. Возможно, это было как-то связано с природой самих генных мутаций — в общем, им просто крупно повезло. Впрочем, это были только догадки. В зале, кроме мёртвых врагов и их плавающих в лужах крови и солёной воды тел, никого не осталось. Захария осмотрел себя — не пострадал. Мюльгаут и Элизабет подошли к нему и тоже стали осматривать друг друга. Все трое были пока что невредимы. Если это было только начало, то страшно было представить, что произойдёт дальше. Что же делать с этой проклятущей дверью... Приспособления для взлома Захария с собою не взял, да и подбирать код он просто сдохнет. Тогда как же им выбраться из этого склепа? Захария подошёл к стене и приложил ладони к ледяному металлу. Глубоко. Очень. Это чувствовалось даже сквозь глухие стены. Одна ладонь кровоточила после того, как в неё вонзился канцелярский нож, но на боль Захария старался не обращать внимания. Ключа у них не было — пока не было. От злобы он пнул скрюченного в конвульсиях мёртвого мутанта: — Ты умер там или у тебя спину защемило? В моменты боя не было времени об этом думать, но сейчас у Захарии перед глазами проносились те картины, которые будто фотоотпечатком оттиснуло у него на сознании. Та женщина в платье. Её ладонь, охваченная пламенем. А затем огненный вихрь, безжалостное пламя, пожирающее всё на своем пути... Он помнил, какие страшные вещи могут сотворить плазмиды. Но к такому просто нельзя было привыкнуть.       Захария на всякий случай подошёл к тому замку и решил испробовать классический метод взлома — прослушку. Да только он вспомнил, что это работало на тех замках, где цифры вбивались прокруткой колёсика. Замки в Восторге были навороченные, в них код вбивался комбинацией кнопок. Но и к ним подход имелся — Захария его у некоторых особо продвинутых в своём деле взломщиков в Приюте Бедняка подсмотрел. Дело было в переключателе системного блока двери, который располагался позади замка, фактически внутри стены. Захария хорошенько вгляделся в замок. Нет, ну конструкция нехитрая — какой-то кремний, кнопки вставленные, никаких катушек, никакого разъёма. Подождёт, нужно было ещё осмотреть тела, вернее, то, что от них осталось. Захария кинулся на пол, покрытый гарью и кровью, начал лихорадочно осматривать карманы мутантов, пытаясь нащупать хоть что-то, что походило бы на патроны. Мюльгаут и Элизабет были заняты примерно тем же — он потрошил проросшие плесенью жилеты и фраки, она тянула холёную белую руку под серебристый подол платья мёртвой мутантки. Захария знал — за неимением карманов дамы иногда прячут мелочь там, где этого совсем не ждёшь. Сам же он наскрёб немного патронов и пачку сигарет. На курение у него уже не хватало сил, поэтому он снова бросился к замку. Переключатель системного блока замка... Сам внешний корпус стоило слегка всковырнуть, поддеть и обнажить плату управления. Штука, конечно, была нехитрая, только нужно было ещё знать, чем подцеплять. Обычно корпус держался на зажимах или винтах. Нужно было чем-то открутить их, поискать отвёртку или что-то вроде того! Захария кинулся к шкафам, что стояли возле столов регистрации, всё обыскал, но не нашёл ничего. Однако спустя несколько минут долгих поисков он всё же сумел найти отвёртку. От его действий сейчас зависело, смогут ли они пройти дальше. От ощущения власти у Захарии свело горло. К энергоснабжению единый подход... Единая власть над машинами стальными! Он краем глаза увидел, как Мюльгаут и Элизабет набивают свои Кольты патронами, и разом раскрутил все винты. Крышку с замка снять труда не составило, да только под ней пряталось смутно знакомое нечто — с вытянутым маленьким экранчиком и россыпью кнопок под ним. 55, BD, 1C, E9... Шестнадцатеричный код — самый ад для взломщика. Захария признался себе, что тогда слукавил, сказав, что взламывает только батисферы. Не только их. А под кнопками ясно дело, что. Новейшая разработка в области современной электроники. — Чёртов Раян-Тех, не мог взять микросхемы попроще? — выругался Захария. — Нет, позапрошлый век! Взять бы этого Раяновского за шкирку и заставить его кодить! Нужно было действовать в известной последовательности, прощёлкать в направлении строка-столбец-строка и так далее. Пять уровней защиты наложили, вот черти! Ничего, прощёлкаем! Да только уверенность утихла быстро: Мюльгаут за спиной уже нервно мерил шагами комнату, точно дробь отбивал. Захария уже готов был проклясть корпорацию Раян-Тех последними словами, как вдруг услышал стук каблучков за спиной и голос Элизабет, которая встала рядом с ним: — Вы разве не открывали раньше такие замки? — спросила она. — Это не замок, это программа! — вспылил он, хватая себя за отвороты пальто. — Насколько я понимаю, даже собака может открыть дверь. Захария процедил раздражённо: — Абсолютно верно. Но то, что я делаю, сложнее. Вы когда-нибудь видели собаку, которая снимет дверь с петель, поменяет петли и потом поставит дверь обратно? — Я знаю, у вас всё получится, — его скулы мягко коснулись тёплые губы. Захария обмер на миг и тут же пробормотал: — А-а, ну тогда я перестаю плевать в потолок и открываю чёртову дверь! Стоило буквально немного напрячься, как замок наконец-то запищал, и массивная стальная дверь поднялась. Захария повернулся к напарникам: — Аллилуйя, — и первым устремился вперёд.