Секреты и Маски/Secrets and Masks

      22 декабря       Заточение в Малфой Мэноре позволило Гермионе осознать, что время похоже на злобную, эгоистичную повелительницу. Она беспощадна, безразлична и совершенно не знакома с эмпатией. Её вряд ли заботило, что каждый новый удар секундной стрелки высасывал из гриффиндорки весь боевой настрой. Как и то, что с каждым заходом солнца на его место приходило тошнотворное жжение в области живота. Время не особо волновало то, что каждый жестокий сеанс легилименции с Малфоем стоил Гермионе слишком дорого. Некогда золотая девочка теряла себя, каждый раз откалывая от себя маленький кусочек. Он врывался в её сознание так грубо, что психика Гермионы трещала по швам. Времени нет дела до слабости, дробящей её хрупкие кости, отрывая от души и сознания один мучительный кусочек за другим.       Конечно, нет. Время мало что интересовало. Особенно такие мелочи как жизнь Гермионы Грейнджер. О чём говорить, если Время было абсолютно безразлично к войне, отнявшей миллионы жизней? Победил ли Волдеморт, уничтожив остатки Ордена и оставив только тьму, или же нет – плевать. Время заботило только одно: следить за тем, как Луна уходит в звёздную тень, уступая место золотой колеснице Гелиоса, тянущей Солнце к восходу, чтобы известить всё живое о наступлении утра.       Единственная цель Времени – обещать новый день. Некая надежда на то, что всё начнётся с самого начала. С чистого листа.       Но всем ли нужен был этот новый день? Всем ли есть дело до этого "нового дня"? Для некоторых надежда – невиданная и непозволительная роскошь.       Дни продолжали свой ход, медленно тянулись. Каждое утро Гермиону ждала обыденность. Ёбаный день сурка.       Утро началось со звонкого удара деревянной двери о стену. Вежливое предупреждение о визите хозяина поместья отрывало гриффиндорку от размышлений о побеге.       После Драко предлагал зелье, подавляющее магию. Она отвечала ему классическим "иди на хуй" или "гори в аду".       Ему приходилось повторять свой приказ дважды. Только вот во второй раз Малфой был уже не так вежлив.       Гермиона всегда была строптивой, поэтому либо отталкивала его руку, протягивающую стакан, либо смачно плевала в лицо. Все зависело от её настроения или от того, какой именно вариант больше раздражал Малфоя. Чаще она выбирала плевок. Быстро, эффективно и более мерзко.       У него было всего две ответных реакции – парализовать заклинанием или прижать к какой-либо поверхности. При любом раскладе зелье было бы влито в насильно раскрытый рот Грейнджер. Малфой часто выбирал более безрассудный вариант. Впрочем, как и Гермиона. Возможно, этому мерзавцу доставляла удовольствие такая игра. Возможно, этот больной ублюдок ловил некий кайф от такого чувства превосходства.       Как только эта неприятная часть заканчивалась, Малфой исчезал, оставляя её на попечение эльфов, пока те не убедятся, что зелье действует. Роми и Квинзель непринужденно разговаривали с Грейнджер, пытаясь разрядить обстановку. Девушке было плевать на это, она бесчинствовала, переворачивала комнату вверх дном, билась в истерике, пытаясь разрушить эту блядскую клетку.       Малфой возвращался, как только зелье начинало действовать. Тогда он приступал к своему заданию – нагло вторгался в её сознание, не дожидаясь особого приглашения. Жестоко. Болезненно. Его появление в разуме Гермионы всегда было похоже на удары кувалдой по голове. Каждый раз как в первый.       Однотипность действий сохранялась даже в её сознании. Они стояли бок о бок около созданной Гермионой крепости, предназначенной для сохранности воспоминаний об Ордене. Едкие замечания о внешнем виде и безвкусном замысле постройки были частью ежедневного ритуала. А после Малфой пытался выломать двери.       Четыре дня. Ему понадобилось всего четыре блядских дня, чтобы открыть их.       Самодовольная ухмылка озарилась на фарфоровом лице, когда металл поддался ему. Он торжествовал, его выдавали глаза – они горели, когда Драко проходил через дверной проем. Гермиона волочилась за ним. Ликование продлилось ровно до того момента, как он увидел десятки других дверей, укреплённых не хуже, чем входная.       Во время изучения окклюменции Гермиона основательно структурировала свой разум. В одинокие вечера она оттачивала свое мастерство, закрывая за дверьми самые важные воспоминания настолько далеко, насколько это было возможно. Поиск нужной информации будет непростой задачей для Малфоя. Он пиздец как ошибался, если считал, что быстро сломает Грейнджер.       Идеально продуманная система вкупе с её силой воли и годами тренировок принесла должный эффект. Малфой начал выходить из себя к концу шестого дня. Ему так и не удалось отпереть первую дверь с воспоминанием.       Каждый новый день не сулил Драко никаких продвижений. Неудачные попытки приблизиться хотя бы к крошечному воспоминанию слишком сильно били по самолюбию парня, ранили его гордость. Он всё больше выходил из себя. Становился опаснее. После первой недели поиски стали хаотичными. Несколько раз в день через разные промежутки времени. Каждое новое вторжение было больнее и жёстче предыдущего, но Гермиона готовилась к этому. Грейнджер продолжала противостоять. Продолжала бороться. Малфой должен сломаться раньше неё. Будь она проклята, если будет иначе.       Драко вырвался из её сознания, и только сейчас пронзительный крик Гермионы стал осязаемым. Она задыхалась. Последствия сеансов легилименции были мучительнее, чем само вторжение.       Легилименция – опасный вид магии, сводящий с ума. Интимный, но нежелательный. Она наказывала, давила на всё тело и, абсолютно точно, не должна была использоваться ежедневно. Методы Малфоя, несомненно, заинтересовали бы Министерство Магии, не будь оно стёрто с лица магического Лондона. Десяток лет в Азкабане, возможно, были бы приемлемым сроком, но, блять, Министерство пало. Теперь всё, что светит Малфою – возвышение среди Пожирателей Смерти. Он не будет гнить в пропитанной плесенью клетке, не будет ломать сам себя, ожидая поцелуй дементора.       Никто даже не думал его останавливать. Как и помогать ей, поэтому пытки продолжались. Гермиона находила в этом возможность для фантазий, для сосредоточения на чем-то хорошем, пока скучала в своей клетке.       На четвертый день таких вторжений у Гермионы начала идти кровь из глаз. По началу она даже не обратила внимание, потому что корчилась на полу в агонии. Зрение было затуманено, а в висках била дрожь. Адская боль затмила всё. Так что Гермиона не заметила струйку крови из глаз…       Пока она не капнула на пол.       Пятый день не был лучше. Кровь текла не только из глаз. Она полилась изо рта. На седьмой день – из ушей. Борьба с заклинанием выбивала все силы. Чем сильнее сопротивление, тем интенсивнее шла кровь. Боль в висках усилилась до такой степени, что наводила на мысли – не проломится ли череп?       Малфою было похуй. Ни один мускул не дернулся на его лице, когда она валялась в крови на полу, чуть ли не умирая. Глаза настолько пусты, словно она незнакомка с улицы.       Чаще всего Гермиона проводила часы в комнате в одиночестве. Роми или другой домовой эльф – Квинзель – приносили ей еду на серебряном подносе. Грейнджер была отрешенной первое время, отказывалась даже разговаривать с эльфами. О каких предпочтениях в еде она могла думать? Ей нужно было выбираться из долбанной клетки. Эльфы медлили, задавая вопрос за вопросом, но не получали ни единого слова в ответ.       Эльфов не волновала грубость девушки. Ей была приятна настойчивость домовиков, которые всеми силами пытались заставить её поесть. Она с великим удовольствием бы съела всё, что ей предложили, если бы не животный страх и мысли о плане побега.       Дело было не в том, что приготовленная эльфами еда была какой-то не такой. Наоборот, всё выглядело безумно аппетитно. Только у Гермионы не было аппетита. Чтобы как-то взбодрить пленницу, ей готовили различные блюда, начиная с йогурта с ягодами и заканчивая простой яичницей на тосте. Домовики готовили с трепетом и любовью, это было видно. Идеально начищенное серебро, свежесрезанный белый тюльпан – что может быть прекраснее? Жаль, что Гермиона так и не притронулась к еде. Эльфы были в отчаянии, видя эту картину.       Голодовка продолжалась шесть дней. В конце концов, Грейнджер не смогла устоять перед её любимыми блинчиками с сиропом и кусочком масла, которые принес ей Роми.       Она была готова расплакаться от счастья, когда первый кусочек растаял на кончике языка. За пять жадных укусов поднос оказался пуст. С этого дня Гермиона начала есть. Немного, конечно, но и этого хватило, чтобы вдохновить эльфов на новые блюда.       — Мисс может свободно гулять по поместью, — Квинзель оповестила Гермиону на десятый день, когда принесла поднос с едой. Куриная запеканка с макаронами и по обыкновению белый тюльпан.       — Я Гермиона, а не мисс. Уже в сотый раз это повторяю, — раздражённо ответила девушка, не желая никуда идти. — Как я могу быть уверена, что чёртов Малфой не наложил никаких чар на дом? Может я сгорю заживо, как только выйду из этой клетки?       — Хозяин никогда бы так не поступил! Эльфы будут очень недовольны, если он сожжёт дом. Сколько же придётся убираться? — Квинзель пребывала в шоке от такого заявления. Её ладошки прикрыли рот.       — Конечно. Нельзя допустить беспорядка, так? — с горечью спросила Гермиона, представив себе эту картину.       — Квинзель может заверить мисс, что хозяин не накладывал чары, которые могли бы навредить мисс, — строго проговорила эльфийка. — Хозяин позаботился о безопасности мисс. Мисс не может навредить ни себе, ни другим. В этих стенах не были установлены чары, которые могли бы навредить ей.       «В этих стенах не были установлены чары», - Гермиона зацепилась за подобранные Квинзель слова.       — А за пределами поместья? – спросила девушка, впервые оторвавшись от просмотра садов.       Квинзель стало ужасно неуютно от такого вопроса. Ярко-розовые глаза устремились в пол, а маленькие ножки топтались на одном месте. Она нервно теребила краешек своего платья.       — Хозяин… должен быть уверен, что Мисс никуда не сбежит.       Что ж, довольно полезная информация. Гермиона не покидала комнату с тех пор, как её схватили. Зная Малфоя, она считала, что на дом наложена куча чар, которые поджарили бы её, если бы девушка высунула свой нос хоть на миллиметр из комнаты.       Как бы там не было, Грейнджер чувствовала себя безопасно в своей собственной клетке. Присутствовал некий страх выходить за пределы досконально изученной комнаты. Складывалось ощущение, что эту комнату Гермиона знала как свои пять пальцев, чего нельзя было сказать о спальне в штаб-квартире Ордена. Знакомая обстановка успокаивала её. Каждый миллиметр собственной клетки сохранился в памяти. Она могла с закрытыми глазами очертить изгибы деревянного стола, изобразить каждую трещину на кремовой краске. Гриффиндорке казалось, что здесь Малфой не мог следить за ней, не мог застать врасплох. Никаких ловушек или заклинаний, способных хоть как-то навредить ей. В пределах комнаты она была в большей безопасности. Наверное.       Мелкая дрожь пронзила позвоночник Гермионы, когда дверь врезалась в стену. Она отказывалась признавать существование этого паразита, поэтому даже не повернула голову на звук, лишь прислонилась к прохладному стеклу.       — Добрый вечер, Квинзель, — грубо и чересчур язвительно произнес Малфой. — Грязнокровка.       — Малфой, — прошипела Гермиона, продолжая наблюдать за проливным дождём, обрушившимся на прекрасный сад. — Третий раз за день? Пожалуй, мне можно позавидовать.       — Стремлюсь угодить, Грейнджер.       — Хозяин не поручил своей шавке более важное задание? — из девушки сочился яд, она выделяла каждое слово. — Ты – любимая выставочная собачонка, да? Наверняка, тебе есть, чем заняться вместо безрезультатного копания в моей голове.       Квинзель шумно вздохнула. Воздух накалился, даже в нём чувствовалась ярость Малфоя.       Замечательно. Главным событием дня Гермионы стало бы хоть на капельку испорченное настроение этого заносчивого урода.       — Поднимайся, Грязнокровка. Пора покончить с этим.       — Иди нахуй, — ответила Гермиона, склоняя голову к окну.       — Не заставляй меня стаскивать тебя за волосы, — лёгкая усмешка. — Ты знаешь, я с удовольствием это сделаю.       Гермиона знала, что это не блеф. Дважды Малфой «снимал» её с подоконника таким способом, когда получал отказ в подчинении. Больная голова явно не сказала бы спасибо, если бы это повторилось сегодня.       Грейнджер понуро встала и повернулась к нему лицом, проводя рукой по волосам.       — Не могу понять, зачем ты так утруждаешься, всё равно ничего у тебя не выйдет… — Гермиона едва не задохнулась, когда взглянула на него.       Малфой стоял перед ней весь в крови. Она выделялась на бледной коже, доходила до запястий. На передней части мантии красовались багровые пятна. Чёртовы следы режущих заклинаний. Смертельный смрад наполнил лёгкие. Запах вызывал у Гермионы тошноту.       — Чья это кровь? — спросила Гермиона.       — Тебе списочек составить? — усмехнулся Малфой, вскидывая одну бровь.       — Чья, блять, это кровь?! — закипала Грейнджер, неспособная даже отвести взгляд от багровых следов между пальцами и под каждым ногтем.       — Не запоминаю их имён. Я же любимая собачонка Тёмного Лорда, как ты красноречиво выразилась. Я – его Демон. Помимо тебя у меня есть и другие важные задания, — уверенный шаг в сторону Гермионы.       — Прекрати шутить! Чья это кровь?       Вместо ответа Малфой лишь пожал плечами. Зловещая улыбка застыла на его лице. У Гермионы кровь застывала в жилах от этой картины.       — Господи, да ты ёбанный монстр, — сокрушалась Грейнджер. — Зачем тебе всё это? Зачем ты всё это делаешь? Блять, от Ордена и следа не останется, если ты узнаешь, где находятся штаб-квартиры и убежища. Волдеморт убьёт всех, кто там находится!       Малфой молча достал палочку и шагнул к девушке. Она начала пятиться назад.       — Ребёнок Тонкс в Ордене. Тедди – твой родственник! В нем течёт кровь семьи Блэк. Такая же как и в тебе. Они убьют его, если ты откроешь хоть одну чёртову дверь в моей голове! — Малфой следовал за ней, пока она отступала. Он прижал девушку к двери ванной комнаты, поэтому Гермионе пришлось продолжить свои попытки достучаться до него. — Блять, он же ребёнок! Тебе плевать на это?!       Драко вжал её в деревянную поверхность, грубо схватив за горло. Он заставил смотреть ему в глаза. Холодные и пустые.       — Ты пиздец как права. Мне глубоко насрать.       — Как ты мог так далеко зайти? Неужели в тебе не осталось и капли света? — Гермиона глубоко вздохнула, скрывая свой ужас, сдавливающий всё тело.       — Ох, глупый львёнок, — забавлялся Малфой, прислоняя палочку к виску Грейнджер. Он был настолько близко, что касался её носа. — С чего ты вообще решила, что во мне когда-то был свет?       Малфой со всей силы ударил ногой по деревянной двери, та предательски затряслась. Древесина затрещала от удара, ярость разлеталась вместе с щепками, но дверь не открылась. Ни на дюйм.       — Не-вый-дет… — пропела Гермиона. Она стояла у другой двери в самом конце коридора и наблюдала за всем с довольной ухмылкой.       — О, ради Салазара, завали ебало, Грейнджер! — рыкнул Малфой, не оборачиваясь. — Мало того, что я, итак, роюсь в твоей голове, так ещё и всё это время твой поганый голос беспрерывно звенит в перепонках!       Гермиона хмыкнула и довольно расселась на полу. Шоу начинается.       Они провели в её чертогах уже около двадцати минут, но Малфой ещё топтался на месте. Всё это время он настойчиво пытался выбить злосчастную дверь. Его провал был самым ярким событием за последние несколько недель жизни Грейнджер.       Сегодня он был беспощаден и непоколебим, пропитан своей упёртой яростью. После пары десятков заклинаний, брошенных слизеринцем в дверь, Гермиона потеряла им счёт. Он использовал абсолютно всё: каждое известное Гермионе тёмное, подрывное, воспламеняющее заклятие, множественные проклятия и даже несколько неведомых ей заклинаний. Ни одно не сработало. В конечном счете, Драко впал в состояние слепой ярости и теперь пытался выбить дверь своими силами.       Гермиона дала волю покалывающему ощущению радости от созерцания всепоглощающего гнева, берущего верх над Малфоем. На что он вообще рассчитывал? Её воспоминания были тщательно запечатаны и защищались яростнее, чем собственная жизнь. Она позаботилась о том, чтобы никто и никогда не смог добраться до них.       Великий Драко Малфой, один из двух Демонов Волдеморта и его верная правая рука, остановлен маленькой грязнокровкой. Гермионе хотелось рассмеяться от некой иронии.       Он заслуживал каждой секунды своих страданий. Заслуживал вязнуть во множестве неудач снова и снова, пока окончательно не свихнется. На фоне его грехов это всё ещё было ничем. Каплей в море. Это никак не поможет искупить вину за все отнятые жизни, никак не отмоет его кровавых рук. Лишь позабавит Гермиону, мотивируя её прожить ещё один день.       — Это лишь вопрос времени, Грейнджер, — прошипел Малфой, не разжимая стиснутых челюстей. Он сделал шаг назад и метнул в дверь огромный огненный шар.       По комнате поползли языки пламени, наполняя пространство дымом, но стоило им рассеяться, как открылся вид на дверь, которая оставалась всё так же не тронута. Гермиона тихо рассмеялась, зная, как сильно его это взбесит.       — Твои попытки её выбить перевалили за сотню, да только толку от этого? — поддразнивала гриффиндорка, будучи слегка взбудораженной. — Может, стоит попробовать что-то новенькое?       Он резко обернулся. Каждый миллиметр его лица отражал непомерную ярость: резкий изгиб бровей, плотно сжатые в кривой гримасе губы, раздувающиеся ноздри. Малфой выглядел убийственно опасным и смертельно невменяемым. Улыбка Гермионы расползлась ещё шире, когда она осознала, что смогла добиться желаемого результата.       Малфой наступал словно бык, идущий на красную тряпку в руках матадора. Гермиона была уверена, что у него глаза налились кровью.       — На твоём месте я бы откинул эту нахальную улыбочку, Грейнджер,— прорычал Драко, упираясь своей грудью прямо в её. Он возвышался над миниатюрной фигурой Гермионы, смеряя её взглядом. Не будь они в дымке сознания, это было бы довольно устрашающе.       Нельзя было хоть как-то ранить девушку в этом месте, не физически. Любые боль или увечья были воображаемыми. Ничто не было реальным, кроме моральных последствий. Это всё-таки разум. Но именно поэтому, пока они тут, у Гермионы было больше контроля над ситуацией. Определённо больше, чем там, за пределами мысленной крепости.       — Чего ты лыбишься? — скривился Малфой. — Я разрушу твою защиту - это лишь вопрос времени, Грязнокровка. Так поведай мне, что же конкретно тебя так, блядь, веселит?       — В смысле? Ты не читаешь мои мысли? — она расправила плечи, вжимаясь спиной в дверную раму. Не хватало трусить перед ним. — Разве эта мерзкая недолгая связь между нами не позволяет тебе их слышать? Лицо Малфоя скукожилось от отвращения, словно он проглотил лимон.       — Блядь, конечно нет! Мне хватает того, что приходиться терпеть тебя в своем доме, я не собираюсь позволять твоим идиотским мыслям проникать в мою голову. Уж лучше сдохнуть!       Неплохо, теперь у Гермионы был ответ хотя бы на один волнующий её вопрос. Малфой резко развернулся и направился обратно к несчастной двери.       — Пора уже покончить с этим, я не могу прохлаждаться с тобой весь день.       — Неужели я тебя от чего-то отвлекаю? — усмехнулась Гермиона. — Ещё не закончил выбирать рождественские подарки?       — Какая прелесть, ты можешь посчитать, какой сегодня день. Значит ты отлично знаешь, сколько дней ходишь в одной и той же одежде? — хмыкнул Малфой, убирая свою палочку.       Его злорадный взгляд пробежался по каждому миллиметру тела Гермионы, а после вернулся к двери, запуская в неё ещё парочку воспламеняющих заклятия. Гермиона показала ему средний палец. Вряд ли Малфой увидел жест, но девушка теплила надежду, что её маленький перфоманс взбесил его ещё больше.       С того момента, как её заперли, Гермиона ни разу не переоделась. Довольно странно, учитывая, что шкафы и комоды в её клетке ломились от одежды. Красивой, изысканной, из легчайшего шелка, на любой вкус и цвет. Около сотни различных платьев и юбок, которые выглядели слишком праздничными, а главное - дико дорогими.       Пару раз она пробежалась пальцами по шерстяным кардиганам, лежавшим в ящиках. Они были мягкими, тёплыми, так и манили её наконец снять с себя эту тесную куртку, сковывающую движения. Но несмотря на внешнюю привлекательность, притягательную мягкость и дикое желание Гермионы закутаться в тканевое блаженство – она отказалась. Ей было плохо от одной лишь мысли, что она будет носить одежду, купленную Малфоем. Ещё хуже если она была подобрана специально для неё.       Поэтому, даже спустя десять дней, она всё ещё была в своей экипировке. Даже просто раздеться было невыносимо. Не говоря уже о принятии ванной. Было что-то нестерпимо нервирующее в том, чтобы раздеться и насладиться горячим душем в доме Драко Малфоя. Это бы сделало её ещё более беззащитной. Ещё более уязвимой.       Вместо этого она попросила эльфов ежедневно утром и вечером применять к её коже и одежде очищающие и высушивающие чары. Конечно, такая магия не могла сравниться с божественным ощущением желанной пенной ванной, о которой она грезила каждый день. Но это неважно. Главное, Гермиона была чистой и ей не нужно было носить вещи из шкафа.       Надеть одежду, которую Малфой трогал хоть одним пальцем, было невыносимо. Словно вместе с этими нарядами она падала в объятия своего врага.       Такой удел был страшнее смерти. Быть нагой и нежиться в ванной комнате в чёртовом Малфой Мэноре.