Порочный круг

Девушка ощущала странное, мучительное давление на грудь, будто невидимая тяжесть приковала её к месту, вдавила в мягкий матрас. Её тело казалось чужим, неподвластным, словно силы покинули его разом. Мысль о том, чтобы пошевелиться, казалась одновременно простой и недостижимой. Эбигейл собрала все силы и через боль приоткрыла глаза, но сразу же зажмурилась — ослепляющий белый свет больно ударил по пересохшим, раздражённым глазам. Этот свет был не просто ярким, он казался выжигающим всё на своем пути. Ей отчаянно хотелось поднять руку, прикрыть лицо, хоть как-то защититься от этого насилия, но тело оставалось неподвижным. Она чувствовала мягкость матраса под ладонью, но эта деталь только усиливала тревогу. Эта смесь боли и позабытого комфорта вызывали диссонанс. Ощущение казалось неправильным, почти болезненным в своей обыденности. Где она? Почему её руки, ноги не откликаются? Паника, медленно разгораясь, охватывала её сознание, но тело упрямо оставалось неподвижным. Каждое мгновение усиливало ощущение, что что-то идёт не так. Давящий вакуум тишины вокруг, этот свет, который невозможно было избежать, и непокорное тело — всё это создавало ощущение ловушки, из которой не было выхода. Неужели очередная пытка? Получается, она все еще на арене? Неужели это и есть тот грандиозный финал, который обещали? Нет, не может быть. А что если это наказание за нарушение правил? Вдруг кто-то заметил, что при ней был предмет из-за пределов арены? Выходит Реддл её... подставил? Она пыталась вспомнить хоть что-то, но сознание упорно сопротивлялось. В голове была туманная пустота, будто закрывающая доступ к правде. И вдруг, как вспышка, перед глазами возникло последнее, что она видела: лицо Дэниэла. Серое, мёртвое, с уродливыми вздувшимися венами, расходившимися сетью тёмных линий. Всё покрыто скверной. Нет. Пусть все это окажется ложью. Это просто не может быть правдой… не может. На мгновение ей показалось, что это видение — лишь плод воображения, порождение её измотанного разума. Но реальность вернулась к ней, как удар. Это было не просто воспоминание — это была истина. Думать об этом было невыносимо. Дэниэл не заслуживал такого конца. Даже после всего, что произошло, он был ей другом. Но теперь его не вернуть. Она пыталась оправдаться: у неё не было выбора, она не хотела этого. Но эти слабые попытки утешить себя разбивались о правду. Это её вина. Она позволила этому случиться. Груз осознания давил всё сильнее, не давая ей вырваться. Даже собственное имя, прозвучавшее в мыслях, казалось ей чужим. Эбигейл. Нет, не Эбигейл. Убийца. Она могла бы спасти его, но не спасла. Могла бы остановиться, но не остановилась. Но ты ведь хотела этого, — прошептал мерзкий, злорадный голос где-то в глубине ее сознании. Он мог бы стать победителем, которого все хотели видеть. Именно такого жаждали люди из первого сектора, жаждали и Пожиратели, которые предпочитали видеть победу как триумф силы, а не хитрость случайность. Но всё сложилось иначе. Победила она. Эбигейл. Жалкая, хрупкая девчонка. На фоне остальных участников она и правда казалась ничтожеством: трясущаяся от страха, с глазами, в которых больше не было ни надежды, ни радости. Но это жалкое существо выгрызло себе победу. И за счёт чего? Кого? Человека, который всю эту заварушку и устроил. Если бы она попыталась оправдаться, сказала бы, что никогда этого не хотела, — это была бы ложь. Липкая, слабая ложь. Эби отчаянно хотела выжить. Хотела больше, чем кто-либо. Хотела настолько, что её желание вытесняло всё остальное, оставляя за спиной боль, страх. Она мечтала вернуться домой. Мечтала снова почувствовать тепло своего дома, запах старых вещей, звук шагов на деревянном полу. Она думала только об этом. О возвращении. О возможности снова стать прежней. Но ты не станешь. Никто не примет тебя, даже родители отвернутся от монстра, которым ты стала, — злорадно шипел голос. А ведь её мать больше не сможет смотреть на неё как прежде. Она наверняка видела как её дочь сначала безжалостно в каком-то помутнении рассудка вбивает клинок в уже бездыханное тело, а позже лишает родного человека жизни. И всё же в глубине души Эбигейл знала: возвращение не принесёт ей покоя. Всё, что она видела, всё, что пережила, не даст ей забыть. Но разве это что-то меняло? Тогда, когда её жизнь висела на волоске, она не могла думать о морали, не могла задумываться о том, кем станет после всего этого. Она просто хотела жить. И теперь это желание обернулось победой, которая, вместо удовлетворения, принесла с собой горькое послевкусие. Ничего уже не изменить. Прошлое — это выжженное поле, на котором ничего не вырастет, сколько ни пытайся. Сколь бы она ни прокручивала события в голове, ни задавалась вопросами, ни искала другие исходы — это ничего не изменит. Никто не вернётся. Все они остались там, в тени её ошибок и поступков, в том самом месте, куда уже невозможно вернуться. Стиснула зубы, стараясь не позволить вине завладеть её разумом. Если она сейчас поддастся этим мыслям, если будет вновь и вновь возвращаться к ним, это ни к чему не приведёт. Маггла убила бы её. Она видела это в её глазах — в этом остром, холодном блеске, который не оставлял сомнений. Дэниэл... да, он тоже убил бы её. Его лицо — безжизненное и серое, стояло перед глазами слишком чётко, чтобы его можно было забыть. Она защищалась. Она выжила. И в этом не было ничего неправильного. Ей просто нужно забыть. Забыть всё, что случилось. Забыть, кого она убила, почему она убила и кто собирался убить её. Забыть лица и крики. Если она не забудет, это поглотит её, превратит в пустую оболочку, изломанную памятью. Она должна двигаться вперёд, оставив прошлое за спиной. Должна. Но она не могла. Как бы ни старалась, как бы отчаянно ни умоляла свой разум отпустить эти образы, они возвращались снова и снова. Всё было слишком ярким, слишком реальным: кровавые тела, неестественно искривлённые конечности, мёртвые лица с пустыми глазами, которые, казалось, продолжали смотреть прямо на неё. Она могла бы поклясться, что всё это ощущалось не как воспоминания, а как ожившие кошмары, которые преследовали её, когда она закрывала глаза. Звук ломавшихся костей раздавался у неё в ушах, как будто его раскатами были заполнены все углы её разума. Этот мерзкий треск, от которого её пробирало до дрожи, не отпускал, не исчезал. Эби не могла избавиться от ощущения, будто нож в её руке всё ещё остаётся там, где он был в тот момент, когда пронзил тело той ненавистной магглы. Она почти физически ощущала, как металл разрывает ткань, погружается в плоть, как сопротивление сменяется жуткой легкостью, когда он вошёл слишком глубоко. Воспоминания не отпускали. Они плели вокруг неё сеть, в которой с каждой секундой она запутывалась всё сильнее. Образы и звуки не прекращались ни на миг. И среди всего этого хаоса слова Дэниэла звучали особенно отчётливо. Его голос, сначала уверенный, а потом дрожащий, умирающий, снова и снова проносился в её сознании. Она слышала его упрёки, его крики, словно он стоял совсем рядом. Это было слишком. Всё смешивалось в какой-то безумной, рвущей на части какофонии, где невозможно было выделить одно воспоминание, один звук, одну мысль. Эбигейл пыталась заглушить это. Уговаривала себя, что всё уже в прошлом, что ничего из этого больше не имеет значения. Но каждый раз её попытки разбивались о непреодолимую стену. Разум продолжал издеваться над ней, выталкивая на поверхность самые болезненные моменты. И с каждым разом они становились всё ярче, всё мучительнее, всё реальнее. Поэтому он и выбрал тебя. Ты волк в овечей шкуре и это сыграло тебе на руку. Даже Дэниэл не смог разглядеть в тебе этого… и поплатился жизнью, — настойчиво твердил голос, вырывающийся из переплетения звуков. Эбигейл вновь попыталась напрячь мышцы, сосредоточиться на собственном теле, заставить его откликнуться. Она ждала хотя бы малейшего движения, слабого дрожания пальцев или едва заметного напряжения в ногах, но попытки провалились, оставляя её в той же удушающей неподвижности. Тело отказывалось подчиняться, оставаясь чуждым, как будто оно больше не принадлежало ей. Да что же это за напасть. И всё же что-то изменилось. Слева от неё, прямо над ухом, раздался странный звук. Что-то зашипело, неприятно, почти угрожающе, а затем звук сменился сухим треском, напоминающим ломкое, неустойчивое электричество. Эбигейл бы напряглась — если бы только могла. Этот звук не сулил ничего хорошего, и от него по её коже пробежали бы мурашки, если бы она всё ещё могла их ощутить. Затем произошло нечто ещё более странное: звук превратился в мелодию. Старую, гнетущую, совершенно неуместную здесь. Низкие, протяжные ноты не укладывались в сознании. Она не могла понять, почему этот мотив казался ей таким знакомым, но он был пропитан тревогой, скрытым напряжением, от которого хотелось закрыть уши. И тут её охватило новое осознание, холодное и обжигающее: где она? Это ведь не арена. Ничто здесь не походило на то место, где она только что была. Воздух... Он был слишком чистым, даже стерильным, с отчётливыми нотками спирта. Эбигейл почувствовала, как паника нарастает внутри неё. Что это за место? Почему она здесь? Почему тело не слушается её? Она попыталась сосредоточиться, понять, как попала сюда, но в голове была лишь пугающая пустота. Мелодия, всё ещё звучащая рядом, становилась всё более навязчивой, как будто хотела напомнить ей о чём-то, что она отчаянно старалась забыть. Вдруг на фоне этой навязчивой, гнетущей мелодии Эбигейл различила ещё один звук. Сначала он был почти неразличимым, теряющимся в шипении и треске, но с каждой секундой становился громче, отчетливее, словно пробивался сквозь завесу. Это был голос. Монотонный, холодный, как старое устройство, запрограммированное на единственную задачу. Голос, будто лишённый человеческих эмоций, продолжал повторять одно и то же слово снова и снова. Без остановки, без намёка на паузу, он заполнил всё её сознание, выдавливая мелодию на задний план: — Селекция. Едва различимое шипение радио. — Селекция. Звук стал громче, настойчивее, заполняя её разум. — Селекция. Селекция. Селекция. Эбигейл чувствовала, как каждое повторение этого слова отдаётся эхом в её голове, будто гулкий удар колокола в пустом зале. Слово проникало в неё, будто живое, раскатывалось по её мыслям, вытесняя всё остальное. Ей казалось, что это не просто звук — это приговор, на который она даже не имеет права возразить. Её сердце, если оно всё ещё билось, сжималось в рваном ритме, как будто пытаясь подстроиться под этот неумолимый голос. Монотонность была пугающей, бездушной, но в то же время гипнотизирующей. Слово словно тянуло её к себе, вынуждало сосредоточиться на нём, а не на страхе, который полз по её телу, вытесняя остатки разума. Она пыталась отвернуться, забыть, но это было невозможно. — Селекция. Селекция. Селекция. Казалось, что время остановилось, а вместе с ним — и само пространство. Только голос оставался неизменным, неумолимым. Его повторения, сливаясь в бесконечный поток, начинали звучать как ритуал, как зловещая мантра, которая вот-вот изменит что-то вокруг неё. Или в ней. Заслужила… Она не знала, сколько времени прошло. Минуты тянулись, как вечность, сплетаясь в бесконечные петли. Или, может быть, это были часы, часы, наполненные монотонным гулом, от которого хотелось сжаться в комок и спрятаться от всего мира. Её тело было неподвижным, а разум отчаянно пытался уцепиться за реальность. Единственное, что оставалось неизменным, — это этот голос. Радио продолжало своё безумное, монотонное бормотание. Слово "селекция" стучало в голове, как жуткая мантра, от которой не было спасения. Казалось, этот звук стал частью её, поселился в её голове, отравляя каждый миг её сознания. Эбигейл не могла даже вспомнить, когда всё это началось, да и важно ли это теперь? И вдруг — тишина. На мгновение радио смолкло. Это было неожиданно, будто кто-то сорвал туго натянутую струну. Покой, пусть и краткий, был похож на вдох после долгого погружения под воду. Тишина окутала её, такая плотная, что звенела в ушах. Это было освобождение, хотя бы ненадолго. Это конец? Пожалуйста. Но её надежда оказалась обманчивой. Тишина была лишь паузой перед чем-то худшим. Она успела на мгновение расслабиться, как радио вновь ожило, и на этот раз раздалась речь. Голос звучал спокойно, размеренно, но в этой безэмоциональности была какая-то угроза, неявная, но ощутимая. — Для тех, кто нас слышит: запомните, любые попытки сопротивления бессмысленны. Каждый бунт, каждая вспышка неповиновения заканчивается одинаково — подавлением. Это не угроза. Это факт, подтверждённый десятками провалов тех, кто думал, что может бросить вызов порядку. Мы видим всё. Мы знаем всё. Те, кто поднимают руку на систему, исчезают в её недрах, навсегда стирая себя из истории. Вас не вспомнят, ваши имена никто не произнесёт. Бунт не делает вас героями. Бунт делает вас пылью, рассыпающейся на ветру. Вы думаете, что боретесь за свободу? Свобода — это иллюзия, созданная для того, чтобы заставить вас мечтать о несбыточном. Единственное, что вы получите в своей борьбе, — это пустота. Разрушения, хаос, страдания, которые коснутся не только вас, но и ваших близких. Ваша борьба — это шаг к пропасти, из которой нет возврата. Каждый раз, когда вы поднимаете оружие или бросаете вызов, вы лишь укрепляете то, что ненавидите. Потому что порядок всегда побеждает. Мы готовы, мы сильнее, чем вы можете себе представить. Прекратите сопротивляться. Сложите оружие. Подчинитесь системе, пока у вас ещё есть выбор. Тишина и покой лучше, чем шум и разрушение. Это не предупреждение. Это единственный путь, который оставляет вам шанс выжить. Эти слова проникали под кожу, как ледяные иглы. Покой, который она только что обрела, оказался иллюзией. Новый голос наполнил комнату гнетущей, давящей атмосферой. Он словно давил на неё, лишая сил сопротивляться. — Сегодня мы вновь напоминаем вам о значении Селекции. — снова послышалось шипение, перебивающее голос. — Это — необходимость. Напоминаем всем, кто готов бросить вызов существующему порядку, что за каждое неповиновение следует наказание. Это не просто испытание. Это урок для всех, кто пытается забыть, что каждый шаг против системы имеет свои последствия. Это — напоминание о том, что единственный правильный путь — это путь порядка и дисциплины. Те, кто восстают, кто разрушают мир, который мы строим, будут помнить Селекцию. Она поможет напомнить им, что в этом мире нет места для слабости и хаоса. В ней нет места для тех, кто считает, что может безнаказанно нарушать законы. Каждое восстание, каждое несогласие будет отбито, и цена этого несогласия всегда велика. Она и так это знала, слушала подобные речи и раньше почти на постоянной основе, зачем тогда все это?  Что за очередная пытка? Почему именно она? — Селекция — это акт справедливости. Это возможность очистить общество от тех, кто осмеливается идти против нас. Мы отбираем тех, кто не понял: мир, построенный на жестокости и страхе, лучше для всех, чем мир, где слабые и непокорные получают шанс. Никто не уйдёт от наказания. Пусть это будет уроком для всех, кто смеет восставать. Мы не допустим хаоса. Мерлин, пусть это все прекратится. Уж лучше тишина, чем эта промывка мозгов. — Есть только один лидер. Тот, кто сможет подарить вам спокойную жизнь. Тот, кто принесёт порядок в этот разбитый, охваченный хаосом мир, — голос звучал ровно, будто начитывал давно заученный текст, но в нём ощущалась суровая уверенность. Слова, словно острые лезвия, проникали в сознание, разбивая любую попытку сомневаться. — Всё, что от вас требуется, — это подчиниться. Принять неизбежное. Покоритесь, и вы будете вознаграждены. Эбигейл едва дышала, словно боялась упустить хоть слово, хотя каждое из них отзывалось в её груди холодной тревогой. Голос звучал всё громче, проникал глубже, затягивал, подавляя всё вокруг. Он говорил с таким железным спокойствием, что любое сопротивление казалось бессмысленным. — Если вы знаете что-то о мятежниках, если слышали о готовящихся бунтах, о тех, кто смеет противиться нашему порядку, — остановите это. Вы обязаны остановить это. Эти люди обещают вам ложь. Они говорят о свободе, но какая свобода возможна в хаосе? Их мир — мираж, обман, пустое обещание, которое исчезнет, как только вы протянете руку. Голос становился холоднее, жестче, а слова — угрожающими, как удары плети. Ей хотелось противостоять ему, но она не могла, сил для этого просто не было. — Тех, кто последует за предателями, ждёт только смерть. Их путь ведёт к разрушению, к боли и страданиям. Они несут хаос, беспорядок, бесчисленные смерти. Они — семена бедствия, их действия обрекают всех нас на крах. Но вы можете это остановить. Всё в ваших руках. Только вы можете сохранить порядок, мир, свою жизнь. Нужно просто не слушать. Не слушать… — Послушание всегда вознаграждается, — заключил голос с холодной, не терпящей возражений уверенностью. — Помните об этом. Слышишь? Даже свои тебе не доверяют, потому что ты всегда была белой вороной. Идиотка, ты сама сбежала от хорошей жизни… ты сама виновата, Эбигейл, — вновь раздался этот насмешливый, пропитанный ненавистью голос из глубины. — Ты во всем виновата. Ты приносишь смерть, сеешь хаос, и тебе ведь нравится это. Нравится, что он заметил тебя. Нравится, что позволил показать себя. Она была готова взмолиться, только бы эти голоса замолчали. Хотелось, чтобы все звуки просто исчезли. Тишина… это единственное, чего она хотела. Чего жаждала. *** Время потеряло смысл. Спустя какое-то неопределённое количество минут, часов, а может, даже дней, она вдруг осознала, что эти слова — холодные, безэмоциональные — стали неотъемлемой частью её сознания. Она не просто слышала их; она ловила себя на том, что прокручивает каждую фразу снова и снова, будто это было её собственной мыслью. Слова проникли так глубоко, что от них невозможно было отгородиться. Покоритесь и будете вознаграждены… Они несут только разрушение… Послушание всегда вознаграждается… — эхом отдавалось в её разуме. Это повторение разъедало её изнутри, заставляя терять границы между реальностью и этой навязчивой какофонией. Сколько времени прошло? Она не знала. Несколько часов? Или дней? Или, может быть, недели? Здесь, в этой замкнутой, стерильной пустоте, время утратило свои очертания. Радио не смолкало ни на мгновение. Каждое слово звучало с одинаковой монотонностью, с той же давящей силой, превращая её в неподвижного свидетеля чего-то странного, чего-то неправильного. Тишина не приходила, не было ни малейшего перерыва, чтобы дать ей шанс выдохнуть, подумать, понять, что же происходит. Эбигейл попыталась сосредоточиться на себе, на своём теле, но и это приносило лишь разочарование. Оно не отзывалось. Лежало неподвижным, словно стало чужим. Это чувство беспомощности росло, заполняло её. Нужно отвлечься, перестать слушать. Господи, она готова была слушать Нотта, даже собственного отца, но только не это. Что угодно, но только не это. Её разум отчаянно искал объяснения, хотя бы крупицу логики в этом беспорядке. Было три варианта. Первый — на неё наложили чары. Может, парализующее заклинание, что-то сложное, о чём она даже не знала. Кто-то обездвижил её и оставил здесь, чтобы она слушала этот голос до тех пор, пока не сломается окончательно. Второй вариант был хуже. Может, она мертва. Может, всё это — её личная пытка, бесконечный ад, созданный для неё одной. Радио, повторяющее зловещие слова. Тело, которое она не могла почувствовать. Время, которое текло неестественно, размыто. Но третий вариант был, пожалуй, самым жутким. А что, если Дэниэл… Что, если его атака задела что-то важное? Что, если её тело просто отказало? Её разум остался на плаву, запертый в этом месте, в этой неподвижности, но тело больше не функционировало. Это было бы хуже смерти. Остаться навсегда запертой в собственном теле, слушать этот голос, тонуть в этом отчаянном потоке… это было самое страшное. Закрыла глаза, но это не помогло. Голос был повсюду. Он не только звучал, он вибрировал в воздухе, проникал под кожу, словно жил внутри неё. Казалось, что каждое слово не просто слышится, а становится частью её разума, заполняет все пустоты, вытесняя её собственные мысли. Эбигейл начала путаться в том, что пыталась вспомнить. Простые образы — утренний свет, запах дождя, звук шагов по деревянному полу — всё это становилось туманным, ускользающим. Ей было тяжело различить, что принадлежит ей, а что было навязано этим жутким голосом. Попыталась переключиться на что-то ещё, на что-то твёрдое, реальное, на что-то, что сможет удержать её от падения в бездну. Но голос звучал громче. И она сдалась. Сопротивление стало бессмысленным, борьба — утомительной, а её силы иссякли. Ещё недавно она отчаянно пыталась заглушить голос, перекрыть его, удержать что-то своё, но теперь… теперь она просто отпустила это. Её разум, измученный, измотанный бесконечным повторением, не мог больше выносить этот натиск. Эби перестала пытаться отгородиться от звуков, от слов, которые раз за разом вторгались в её сознание. Она просто слушала. Голос стал её единственной реальностью. Он был повсюду: в воздухе, в стенах, в её голове. Его монотонность уже не вызывала раздражения, наоборот. Она больше не сопротивлялась. Больше не пыталась забыть. Эбигейл не знала, как долго это продолжалось. Возможно, дни, возможно, недели. Время растянулось в бесконечность. Каждое слово голоса врезалось в её память, запечатлевалось там так чётко, будто она учила их наизусть. И теперь, слушая эту холодную, чужую речь, она могла мысленно повторять её. Могла предугадывать следующее слово, следующее предложение. Прокручивала речь раз за разом, словно пытаясь найти в ней скрытый смысл. Слова сливались в ритмичную мелодию, навязчивую и неизбежную, но при этом пугающе знакомую. Она уже не могла вспомнить, кто она, где она, сколько времени прошло. Всё, что осталось, — это этот голос, его бесконечная мантра и то ощущение, что он заменяет ей всё остальное. Только это истина. Только здесь правда. — Мятежники разрушают наш порядок, они забирают ваш покой, вырывают из ваших рук то, ради чего вы трудились, жили, стремились. А взамен? Что они приносят взамен? — Эбигейл слушала, как слова разливаются по комнате, как они заполняют её сознание, не оставляя места для сомнений. — Взамен они несут лишь смерть. Смерть ваших друзей, ваших детей, ваших родителей, ваших близких. Сколько невинных жизней должно быть утрачено, чтобы эти бунтовщики остановились? Сколько крови они готовы пролить, чтобы насытить свои пустые обещания? Сколько… крови? — Они и так обрушили на ваши головы наказания, разве этого мало? Разве недостаточно того, что они уже принесли вам? Остановите их, боритесь против них. Сопротивляйтесь и вам помогут Пожир… Взмах светлой палочки — и голос оборвался. В один миг наступила тишина, такая абсолютная и резкая, что в ушах болезненно зазвенело. Эбигейл не могла вспомнить, когда в последний раз слышала такую тишину, почти оглушающую после бесконечного потока слов, которые только что терзали её разум. Неужели всё? Сердце забилось быстрее, пытаясь пробиться сквозь этот странный вакуум звуков, но даже его ритм казался приглушённым. И тут, на самой периферии её зрения, в этом чужом, стерильном помещении что-то мелькнуло. Слева. Едва уловимое движение, будто лёгкая тень или смутное пятно, промелькнуло в поле её зрения. Она не сразу поняла, что это, но чувство тревоги вспыхнуло внутри неё, острое, как кинжал. Очертание чего-то расплывчатого, неясного, начинало медленно приближаться. Тишина, такая чужая, забывшаяся тишина, становилась невыносимой. Теперь она была не спасением, а пыткой, подчеркивающей каждое движение этого расплывчатого силуэта. Эбигейл по прежнему не могла двинуться, не могла издать ни единого звука, но её разум кричал в агонии. Что это? Кто это? И почему она ощущает, что, если эта тень приблизится слишком близко, ей уже никогда не удастся выбраться? Он не отпустит, — шипел голос в голове и она зажмурилась, пытаясь вытолкнуть его. Неожиданно её охватило какое-то странное чувство. Тело словно расслабилось, а матрас под ней стал казаться сказочно мягким. Неужели... Вместе с ощущением конечностей, её сенсорные чувства словно обострились, из-за чего окружающий мир казался крайне красочным во всех смыслах. Дабы укоренить свои догадки, Эби сжала под руками белоснежную простынь, всё ещё не веря в происходящее. Из лёгких вырвался выдох неверия. В следующую секунду она почувствовала как где-то сбоку прогнулась кровать под чужим весом. Точно, палочка, силуэт... Не решаясь на лишние движения, она оставалась в прежней позе, обратив взгляд к потолку. Как вдруг, чья то рука бережно убрала спадающий ей на глаза локон, задержавшись у её лица ровно до того момента, пока её не пронзило животным страхом. Роуз. Арена. Пытка. Несмотря на явные пробелы в памяти, этот эпизод своего пребывания на арене Хоббс запомнила во всех красках. Как грязнокровка сначала совершенно бесчестно надругался над беспомощной Роуз оставил явный след на психике наблюдавшей за тем девятнадцати летней девочки-Пожирательницы. Адреналин выступил в кровь, и она тут же отползла к изголовью кровати, приподнявшись на ослабевших за всё это время руках, о чем моментально пожалела. Руки согнулись в локтях, а перед глазами плавали черные пятна, от резкого прилива к голове крови, что мешало разглядеть незнакомца перед ней. Смешок. — И тебе здравствуй, — раздался вдруг бархатистый голос. Мерлин милостивый... Тёмная пелена начала отступать, и Эби удалось наконец распознать незнакомца. Перед ней сидел сам Лорд, по-прежнему протянув руку, застывшую в опаске. А Эби, в свою очередь, застыла в немом ужасе. — Надеюсь вы простите мне мою бестактность, мисс Хоббс, я не хотел лишний раз тревожить вас, и именно поэтому пришёл лишь сейчас, — произнёс Реддл, вальяжно вставая с кровати. — Сколько... — голосовые связки дали осечку. Конечно, сначала она сорвала голос, а затем и вовсе не пользовалась им бог знает сколько. К счастью Лорд понял, что её терзает с полуслова. — Неделя, — безмятежно ответил он, подперев спиной стену, осматривая её, словно пытался в чём-то убедиться. Эбигейл так же, не изменяя своей идиотской привычке, припекла взглядом к его фигуре. На нём была достаточно простая одежда: белая рубашка, тёмная жилетка, чёрные брюки и ботинки. Но даже в такой простой для его статуса одежде он выглядел статно. Выходит, она здесь всего неделю. А по ощущениям месяц, не меньше. Мысли мешались в кучу. Слова из радио, его присутствие... — Я видел финал. Это было впечатляюще. Поздравляю с победой, — попытался он вывести её на диалог, но Эби лишь отрешённо кивнула. Заметив, что собеседница явно не собирается выходить на контакт и недолго подумав, Лорд оттолкнулся от стены и направился в её сторону. Сердце Эби, и без того зашедшееся в диком ритме, сейчас наровило пробить грудную клетку и вырваться наружу. С каждым его вальяжным шагом, она всё активнее пыталась придумать куда же ей деться. Бежать некуда. А ей же и не за чем. Верно? Лорд ведь хочет только лучшего для своих людей, для общества. Опять, началось. Этот голос, эти картинки перед глазами... Селекция. А что Селекция? Лорд создал её во имя общественного блага, поддержания порядка на улицах. Если и стоит кого винить за её создание, так это мятежников. Роуз, грязнокровка, пытка. Вслед за последней мыслью, на её скулу легла чужая ладонь, словно отрезвляя, вытягивая из этого темного омута. Но вслед за этим жестом Эби испытала такую смесь страха и отвращения, что и словами то не описать. Из сжавшихся лёгких она лишь выдавила: — Не трошь меня... — следом за этими словами Эби мотнула головой, в попытке избавиться от мерзкого ощущения касания чужой кожи, но Реддл лишь усилил хватку, — Прошу... — пролепетала она в очередной раз и зажмурила глаза. — Тшш... Ну что ты, не стоит плакать, — произнёс Лорд, вытирая слёзы подушечкой большого пальца. Эбигейл приоткрыла глаза, и сквозь пелену накопившихся за всё это время слёз, ощутила как сильно её колотит. Руки, ноги, губы — всё отчаянно дрожало под натиском эмоций ей самой не до конца понятных. С одной стороны она перестала сомневаться в какой-либо угрозе со стороны Лорда, но с другой, среди всего вороха слов прозвучавших по радио, она отчётливо видела события той далёкой ночи на арене, когда что-то в ней надломилось. Но ведь от Дэниэла её не отшатывало? Видимо, дело в том, что мозг смог обработать увиденное лишь после того как покинул арену, на которой было явно не до этого. Эби смотрела на Лорда взглядом полного непонимания, и он, должно быть, уловил это. — Знаешь, я человек возможно не самых честных правил, но привык держать своё слово, — с этими словами он дернул её лицо вверх, заставив посмотреть ему в глаза. В эту секунду Эби поняла — бархатистый голос, утешающие жесты, всё это не более чем маска, чтобы не спугнуть жертву. Он не причинит тебе вреда. Взгляд алых глаз отражал злость. Чистый гнев, хорошо скрываемый за пеленой непоколебимости. — Помнишь, моя милая Эбигейл, в одной из речей я обещал людям грандиозный финал? — от такого обращения её покорёжило, но она всё же кивнула. Да она помнила каждое его слово. — Прекрасно, — произнёс он с наигранным восхищением и гордостью. — В таком случае, ты должна помнить и о нашей маленькой тайне, — взгляд Эби метнулся несколько правее лица Реддла. Мерлин, откуда... В свободной руке он держал её кулон. Тот самый кулон. Дрожащая рука Эби с трудом потянулась к шее и легла между ключиц, пытаясь нащупать безделушку. Но нет. Это и правда он. Прожигая взглядом теперь её скулу и приняв этот жест за "да", Лорд продолжил. — Понимаешь ли, я не привык заниматься благотворительностью, а тем более безрезультатной. Я позволил тебе нарушить правила, подарил шанс на спасение, которым ты безвозмездно воспользовалась. Если ты помнила о "грандиозном финале", то почему же не сочла должным, будучи одной из двух выживших, обеспечить нам его? — вопрос, не требующий ответа. Да Эби и не смогла бы ответить, всё ещё смотря на кулон, вспоминая то, что сделала им. — Полагаю, мы поняли друг друга. Ещё какое-то время Реддл разглядывал её, вероятно, пытаясь понять что-то для себя. Отпустив, наконец, её лицо из мертвенной хватки, и выпрямившись во весь рост, он протянул руку к прикроватной тумбочке, на которой стояло радио, и аккуратно положил на неё кулон. Эбигейл не шевелилась, всё смотря в прежнюю точку. Даже дышать себе запретила, пока этот дьявол находится так близко. Идиотка, которая каждый раз, словно наивная девчонка ведется на его манипуляции. Вся его забота показательна. Ему до неё нет дела, и пора это уяснить. Он не причинит... Причинит. — Когда.. — Завтра. — Резко перебил её Лорд, в последний раз оглядывая светлую палату. — Я сам займусь твоей речью. За тобой только покорность и милая улыбка. Не смотря на все, первый сектор любит таких… А вот четвертому и третьему ты явно не по вкусу. — За время пребывания на арене я это заметила, — произнесла она, прожигая взглядом спину Реддла. Хотелось съязвить, сказать, что плевать ей на все сектора, и до его речи ей дела нет. Эби хотела домой. Хотела вновь увидеть родителей, а после исчезнуть. Забыть все как кошмар, как дурной сон из которого ей чудом удалось вырваться. Беги сколько хочешь, но от себя не убежать. Ты сама это понимаешь, так зачем сопротивляться? — сжала виски, когда вновь услышала насмешливый голос, от которого голова кругом. Неужели действительно сходит с ума? — Мое терпение не безгранично. Я хочу, чтобы ты запомнила это, Эбигейл. Это не угроза, это - факт, — вдруг, будучи уже у двери, он обернулся и последний раз окинул Эби взглядом. Хищно прищурив глаза, и кивнув каким-то своим мыслям, он достал палочку. Взмах древка. Хлопок двери. Монотонный голос из радио, по кругу повторяющий одно и то же слово. Оцепенение по всему телу. Опять. Вновь эта пытка. Мерлин милостивый, ей хотелось кричать от отчаянья. Казалось, что с каждым мгновением она все больше теряла себя. Бесповоротно. Навсегда. Селекция. Селекция. Селекция. Селекция. Селекция. Селекция. Селекция. Селекция. Селекция. Селекция. Селекция. Может, он прав? С каких пор она вообще сомневается в нем? Почему сначала, когда в палату пришёл Реддл, она готова была подобно остальным Пожирателям оды ему воспевать, а под конец готова была ногтями в лицо впиться? Что вообще было до этой чертовой арены? Ощущение, будто кто-то вынул её мозг, прокрутил в мясорубке, а потом вернул обратно и все куски смешались. Все воспоминания спутались, лица смазались. Все, кроме Роуз.