Искупление

      Ночь казалось бесконечной. Стрелки на часах Романа как будто бы замерли. Сколько бы он на них не смотрел, до рассвета оставались часы и часы.       Ему было жарко. То ли кондиционер в подвале не справлялся, то ли жар от тела Питера был настолько сильным, что нагревал воздух вокруг. Футболка и джинсы Руманчека, местами порванные когтями и руками, намокли от пота и крови. Сам Роман выглядел не лучше. Водолазка неприятно липла к телу, и страшно хотелось её с себя стянуть, но Роман держался. Всё те же шрамы не давали ему покоя. Казалось, в том состоянии, в котором Питер сейчас находился, Годфри терять было нечего, но он не собирался предстать перед Линдой полуголым, если они всё же доживут до утра.       А сомнения были обоснованы. Временами Роману казалось, Питер не справится. За несколько часов здесь он успел понять тенденцию волнообразных приступов трансформации. Роман поразился насколько сильным был Питер, чтобы всё это выносить. Его кости ломались снова и снова, затем срастались, даря обоим десятки минут спокойствия, а потом всё повторялось опять. Роман был в отчаянии. Он с силой сжимал зубы каждый раз, когда Питер кричал от боли. Утешал его как мог, как мог подбадривал. После долгих часов ада, Роману было плевать что кто подумает и он гладил Питера по волосам, обнимал за плечи, утыкался лицом в его спину, молясь, чтобы всё быстрей закончилось.       Лежа за спиной Питера и обхватив его руками, Роман чувствовал каждую манипуляцию его тела, каждую судорогу, каждый перелом и смещение. Это было ни с чем не сравнимо, жутко и странно. Кто бы знал, что та физическая близость, о которой Роман временами мечтал, произойдет именно так, вот только удовольствия от неё никто не получит.       Роман зашипел, когда в один из «приступов» когти Питера вонзились в его руку. Они вспороли плоть, как нож консервную банку, но даже тогда Роман не оттолкнул Питера, не разозлился. Хотя искушение укусить того в шею было так велико. Артерия маняще пульсировала под влажной кожей, предлагая себя как самый настоящий ужин. Роман держался, но словно в наказание в пылу своей агонии Руманчек нет-нет да выставлял ее на обозрение, едва не утыкаясь шеей в лицо Романа. Пару раз Годфри всё же чувствовал на своих губах солёную влагу чужой кожи и едва не сорвался.       Раненая рука нещадно ныла, успевшая пролиться кровь выдержки Романа не способствовала. Она пропитала всё: матрас, одежду, воздух. Она сводила с ума, опьяняя не хуже алкоголя. Питер бился в хватке Романа, как пойманная птица, и тот боялся отпустить, боялся разжать свои вынужденные объятия, потому что ему казалось, что тогда их битва будет проиграна.       Жар, близость тел и запах крови. В какой момент кошмар превратился в возбуждение? Роман обнаружил, что каменно твёрд и это его ошеломило. Не время и не место для таких желаний. Он немного отодвинулся и видимо ослабил хватку. Питер дернулся, и уже в следующее мгновение оказался над ним с разъяренным почти животным выражением на лице. Это всё ещё был Питер внешне, но в глазах не было ничего человеческого.       На миг Роман подумал, что это конец. Лишится жизни дважды одним и тем же способом, глупее не придумаешь. Но Питер медлил, словно сомневаясь, стоит ли нападать. Рука Романа медленно поднялась и коснулась его щеки. Отросшая за две недели щетина уколола ладонь. Годфри было плевать, он не отводил взгляда с лица напротив. Под левым глазом Руманчека ещё виднелся порез, то ли от когтей, то ли от самой трансформации. Роман не задумываясь, провёл по нему большим пальцем, осторожно, словно лаская. Дыхание Питера заметно замедлилось — он уже не дышал так загнано, он как будто принюхивался.       Роман же и вовсе не дышал. Благоговейный страх сковал его тело. Лишь рука продолжала слушаться и нежить разъяренного зверя.       — Ты сильнее его, Питер. Это ты управляешь им, а не он тобой, — тихо произнёс Годфри, потому что искренне в это верил. — Не дай ему себя обмануть.       Питер всё ещё бездействовал, и Роман решил, что он на верном пути.       — Варгульф появился, потому что ТЫ так хотел. ТЫ обращался в неправильную луну по своему желанию. Ты не можешь сдаться сейчас.       Руманчек зарычал и резко отпрянул. Он шарахнулся от Романа в сторону с такой силой, что ударился о противоположную стену клетки спиной, наделав много шума.       Со стороны всё ещё запертой двери подвала донесся обеспокоенный голос Линды.       — Всё хорошо, — крикнул Роман женщине, надеясь, что не ошибся в своих заверениях.       Питер стоял в отдалении, глубоко дыша и свесив голову. Он по-прежнему боролся, и Роман хотел помочь ему. Медленно поднявшись, Годфри осторожно подошёл ближе. Он не видел лица Питера сквозь завесу спутавшихся взмокших волос, но взглянуть на него сейчас казалось жизненно необходимым.       — Посмотри на меня, — попросил Роман, а когда Питер не шелохнулся, он сам заключил его лицо в свои ладони и заставил поднять голову.       — Смотри на меня, Питер. Ты должен остаться с нами. С Линдой, со мной. Ты нужен ей. Ты нужен всем нам.       Ноздри Руманчека раздувались от тяжелого дыхания, Роман краем глаза отметил, как напряжены все его мышцы. Но Годфри старался держать зрительный контакт. Он пытался донести до Питера всё то, что говорил, как будто всё ещё обладал даром внушения. Удивительно, но это работало. Питер слышал его и медленно успокаивался. Его тело расслаблялось, и вскоре Руманчек буквально повис на руках Романа.       Годфри помог ему добраться до матраса, затем, перевернув испачканной стороной вниз, опустил на него Питера. Теперь всё позади — Роман это чувствовал. Взглянув на часы, он понял, что на улице уже должен разгораться рассвет.

***

      Питер не приходил в себя. После полнолуния он всегда долго отходил, отсыпаясь. Но Линда забила тревогу, когда он не проснулся даже к восьми вечера.       Они перенесли Руманчека в его комнату на втором этаже, и пока Линда оттирала засохшую кровь с его кожи, Роман позвонил Прайсу.       — Все жизненные показатели в норме, — сообщил тот, проведя первичное обследование.       — Это не кома? — поинтересовалась не на шутку взволнованная Линда.       — Нет, он просто спит. Вероятно, слишком вымотан и истощён. Я поставлю ему капельницу, но его жизнь вне опасности.       Это всех немного успокоило. Однако Роман хотел знать наверняка, поэтому собирался дождаться, пока Питер придёт в сознание, а уже после покинуть дом, чтобы, наконец, раздобыть кровь. Ночь в подвале его измотала. Хоть ему и удалось поспать несколько часов днем, желанного отдыха сон не принёс. Голод усиливался с каждым часом, из-за этого Роман становился раздражительным.       На утро второго дня Говард, Мишель и Надя вернулись в коттедж. Годфри был рад снова взять дочь на руки. Та сбивчиво и не выговаривая некоторые буквы рассказала ему как провела время в гостях у няни и ее семьи. Роман мысленно отметил себе поднять Мишель жалование, потому что та хорошо позаботилась о его малышке.       Говард вызвал горничных, чтобы они привели подвал в надлежащий вид и отмыли все следы прибывания Питера. На Романа работали надёжные люди, не задающие лишних вопросов и не раскрывающие рот попусту. Поэтому он не беспокоился о том, что может потом услышать в городе о себе новые слухи. Он представлял, что могут нафантазировать люди под впечатлением от новостей о клетке в подвале его дома и измазанном кровью матрасе. Наверняка, копы стояли бы на его пороге уже через пару часов. Впрочем, они ушли бы ни с чем.       И снова невыносимое ожидание. Романа нервировало бездействие, но от него сейчас ничего не зависело. Линда слонялась по дому, не находя себе места. Их попытки заговорить друг с другом ничем хорошим не кончались. Казалось бы, беспокойство за Питера должно было их объединить, но на деле взаимные претензии только увеличились. Линда считала, что в нынешнем состоянии её сына тоже виноват Роман. И как бы он не оправдывался, что бы не говорил, она ему не верила. В конце концов он просто стал её избегать для её же безопасности. В пылу ссор, под действием сильных эмоций Годфри едва не терял контроль, он готов был впиться клыками в горло Линды, осушив её тело до последней капли, что явно не понравилось бы Питеру.       Питер… Питер… Питер… Казалось, Роман больше не в состоянии думать о чем-то другом. Даже теперь, когда тот ничего не помнил, он всё равно сумел залезть к Годфри под кожу. Это талант Руманчека, и настоящее проклятье для Романа. Что бы тот не говорил, но Годфри всё больше верил словам цыганки — связь между ними имеет магическую основу. Нельзя так к кому-то привязываться, нельзя так кем-то болеть. Роман хотел бы найти лекарство, но, похоже, даже его деньги здесь бессильны.

***

      Питер проснулся от странного ощущения, что кто-то на него смотрит. Осторожно втянув носом воздух, он сразу понял кто находится в его комнате, и открыв глаза, лишь убедился в этом — у кровати стояла маленькая девочка. Темно-русые волосы Нади были красиво заплетены и украшены белыми лентами. Сегодня она была одета в белый сарафан, и походила на маленького ангела, но настолько серьезного и сосредоточенного, что делало её как никогда похожей на отца. Она молча смотрела на Питера, не скрывая своего любопытства.       — Привет, — поздоровался он хрипловатым голосом, как можно дружелюбнее, между тем проверив, чтобы одеяло прикрывало его в достаточной мере.       — Привет, — тихо произнесла девочка. — Мне не страшно.       — Хорошо, — улыбнулся ей Питер. — Я и не хочу, чтобы ты боялась.       Не сразу, но до него стало доходить, что он совершенно не помнит, как оказался в спальне и как долго здесь находится. Всё, что он помнил — подвал, боль…и Роман. Роман, который был рядом и говорил с ним.       Надя снова молчала, теребя ручкой край платья. Питеру стало немного неловко, он не знал как вести себя с детьми.       — Ты хочешь что-то мне сказать? — осторожно поинтересовался он, потянувшись за футболкой, которую обнаружил аккуратно сложенной на другой стороне кровати.       — Папа и та тётя опять ругаются, — сообщила девочка, поджимая губы.       — Да, я знаю, — вздохнул Питер. — Мне очень жаль, что они расстраивают тебя.       — Папа грустит из-за этого. Он со мной не играет.       — Да? Эм…я поговорю с тётей, хорошо? Чтобы она больше не ругалась с твоим папой.       — Хорошо, — кивнула девочка, слабо улыбнувшись.       — Надя! — неожиданно появилась в коридоре няня. — Что ты здесь делаешь, тебе же сказали… — она осеклась, заметив Питера. — Простите, Бога ради, Надя знает, что сюда нельзя ходить, но она…       Девушка не успела договорить, как вдруг дверь перед её лицом захлопнулась сама по себе.       — Надя, открой пожалуйста дверь, — донёсся взволнованный голос Мишель по ту сторону.       Питер же в мгновение весь подобрался и с удивлением посмотрел на Надю.       — Это ты сделала?       — Ага, — тихо произнесла она, снова поджав губы.       — Но как? — Питер ясно видел, что Надя даже не касалась двери и была от неё на приличном расстоянии.       — Я умею колдовать, — призналась девочка, в то время как голос Мишель из коридора не стихал. — Папа говорит, я волшебная.       — Покажешь мне ещё?       Надя кивнула и улыбнулась. Она посмотрела на тумбочку у кровати, где стояли электронный часы и одним лишь взглядом подняла их в воздух. Питер не мог поверить своим глазам — часы парили в полутора метрах от пола.       — Это потрясающе, — всё, что он смог выдать.       Внезапно раздавшийся громкий стук в дверь испугал их обоих, Надя вздрогнула, и часы упали на пол с характерным хрустом.       — Надя! Надя! — громко звала Мишель.       — Всё хорошо, — крикнул ей Питер.       Из коридора донеслись ещё голоса. Один из них явно принадлежал Роману. Питер поспешно натянул на себя джинсы и поднялся с кровати. Мышцы немного болели, поэтому казалось, что делает он всё медленнее, чем хотел. Когда он, наконец, открыл дверь, то обнаружил за ней трёх сильно взволнованных взрослых: няню, управляющего и Романа. Последний выглядел особенно внушающе: поза и выражение лица говорили о том, что Роман намеривался выбить дверь и разнести всех в клочья. И судя по всему предположение Питера не было далеко от истины: едва ему стоило открыть, как Годфри кинулся к дочери.       — С ней всё хорошо, — зачастил Питер. — Всё в порядке.       Он готов был поднять руки как перед копами, лишь бы ему поверили.       Роман обнял дочь, кинул взгляд на Питера, а затем передал малышку на руки няни. Та вместе с управляющим скрылась в одной из множества комнат.       — Клянусь, я ничего ей не сделал, — заверил Питер Романа, но тот молча направился к лестнице.       Питер не хотел оставлять всё, как есть. Ему было важно объясниться. Он не был ни насильником, ни педофилом и никогда не позволил бы волку причинить вред ребенку. Поэтому он пошёл вслед за Годфри, пока тот не скрылся на веранде. Питер вышел вслед за ним.       — Пожалуйста выслушай меня. Я ничего не сделал Нади и не собирался, — выпалил он напряженной спине перед собой. — Она сама зашла в комнату, а затем дверь захлопнулась, мы просто болтали… Я никогда бы не причинил ей вред…       — Надя необычный ребёнок, — произнёс Роман отстраненным голосом. Он достал из кармана брюк сигареты и поджёг одну из них только со второго раза.       — Я знаю, она показала мне…       — Нет! — Твёрдо перебил он Питера, всё также смотря перед собой. — Надя — упырь. Но она другая. Телекинез — не всё, что она умеет. Я видел, как она убивала. Это были плохие люди, но ей было полгода, Питер, всего полгода.       — Значит ты подумал, что…? — пораженный услышанным, Питер поравнялся с ним.       — Я не знаю сам, что подумал. Я испугался, — Роман наконец посмотрел на него. — Я испугался за вас обоих.       Что-то с этими словами сжалось в груди Питера. Зелёные глаза смотрели на него пристально и открыто, как никогда раньше. Было в них что-то, что-то загадочное и манящее.

«В их глазах такая непроглядная тьма, что она мерцает».

      Чьи-то слова неожиданно всплыли в памяти Питера. Мужской голос рассказывал ему про упырей, пытаясь нагнать страха, внушить отвращение к ним. Но то, что Питер увидел сейчас в Романе, не было злом. Он не знал, что сказать, пораженный ситуацией, своей медленно пробуждающейся памятью, но ничего и не потребовалось: после очередной затяжки сигаретой, Роман продолжил сам:       — Иногда я думаю, что не справлюсь. Я не планировал быть отцом, и не хочу чтобы из Нади выросла вторая Оливия. Ты не помнишь какой была моя мать, но она…       — Надя никогда такой не станет, — уверенно заявил Питер. — Ты воспитаешь её правильно.       — А что если нет? Что если я налажаю?       — Все родители лажают, — пожал плечами Питер. — Но Надя не будет как Оливия, я в этом уверен. Я разговаривал с ней, я видел как ты к ней относишься. Любовь и забота не позволят ей стать монстром.       Пару секунд Роман молча смотрел на Руманчека, словно переваривая услышанное. Затем его взгляд медленно переместился на руку, лежащую у него на плече. Питер и сам не понял, как сделал это, как коснулся Романа в знак утешения, отчего сейчас немного смутился.       — Блять, ты что вышел сюда босяком?! — отрезвил Питера возмущенный голос. Он взглянул на свои обнаженные ступни поверх дощатого пола, и только сейчас почувствовал, какой холод пронзает его тело.       — Быстро в дом, — командный голос Романа был чем-то новым, и еле сдерживая нелепую улыбку, Питер отправился внутрь.