Карфаген

Каан возвращается в Харон на рассвете. Он не сразу идет к лестницам, останавливается во дворе и, подняв голову, смотрит на небо, на котором кроваво-красные краски понемногу поглощают остатки темноты. До встречи с Юнги Каана не интересовала «красота», и не важно, в чем именно она проявлялась. Теперь же он думает о том, как прекрасно утреннее небо, на котором первые лучи солнца пробиваются сквозь туман и заливают просторный двор. Легкий ветерок раскачивает кусты посаженных Элиссой роз, а воздух наполняется свежестью и ароматом цветов, просыпающихся вместе с солнцем. Природа для дитя тьмы — декорации, и если нужно заменить их на другие, он, не задумываясь, уничтожит старые. Только сегодня уничтожать ничего не хочется, и даже не дремлющее в глубинах души первородного зло уступает чарующей красоте, окружившей его со всех сторон. Он ведь ее никогда не замечал, и кто знает, может, такое же открытие ждет его и с людьми, доселе воспринимаемыми им, как биомусор, заселяющий планету. Каан этому уже удивляться не будет, его человек дарит ему не только радость и покой, он учит его любить, притом не только его. Каан усмехается своим мыслям и ставит ногу на ступень, ведь как бы красива ни была природа, самое красивое ждет его в покоях наверху. Гидеон, который отрубился, так его и не дождавшись, сладко спит посередине постели в обнимку с Маммоном. Кот, заметив гостя, поднимает голову, но сразу укладывается обратно, надеясь, что если Каан его пробуждения не заметил, он его с кровати не скинет. Альфа опускается на постель рядом с парнем, осторожно убирает назад его волосы и, нагнувшись, замирает губами на его лбу. Такой хрупкий, казалось бы, беззащитный человек, но под этой броней из плоти и крови скрывается невиданная сила, заставляющая самое могущественное существо во вселенной преклонить перед ней голову. Каан понимает, что невинный поцелуй в лоб его только поджигает, и, не желая будить омегу, ложится на свою половину. Уже почти восемь, а его человек все так же мирно посапывает теперь на его груди, на которую сам же взобрался. Каан знает понаслышке, что такое счастье, и, кажется, это именно оно, ведь не важно, сколько людей делило с ним постель, когда к нему тянется именно Юнги, альфа словно заново знакомится с собой. В нем пробуждаются странные, но уже не пугающие его чувства, ведь они словно ласкают израненные внутренности, приносят свет в тонущее во злобе и ненависти сердце. Он продолжает нежно поглаживать его по спине, придерживает, лишь бы не скатился вниз, остался рядом, кожа к коже, желательно навсегда. Когда Гидеон просыпается, Каана в постели нет, но он слышит шум воды из душевой и, поняв, что альфа в ванной, продолжает обнимать его подушку. Маммон теперь лежит на ковре на полу и, судя по всему, изображает голодный обморок. Гидеон улыбается коту, но вылезать из постели не торопится. Ему все еще не по себе, стоит вспомнить последние слова женщины из сна, но слезы больше не текут, как нет больше и решимости рассказать о нем Каану. Ги кажется, что он сходит с ума, и если сравнить все последние события, еще и добавить к ним собственные эмоции, то так оно и есть. Ги воспылал чувствами к чудовищу, он начал занимать его сторону и спит по ночам в его руках. Все это время он все равно допускал мысль, что, возможно, в этом виновата метка, что между ними есть связь, которую называли раньше «истинностью», и которая всегда считалась легендой. А теперь оказалось, что их метки — не метки вовсе. Что он скажет Каану про нее? Что ему приснилось, что следы на них — это раны? Что в каком-то другом мире они оба умирали? Альфа его осмеет или точно заставит лечиться, учитывая, что еще вчера, пока парень заливался слезами, он видел в его глазах недоумение. Ги нужно успокоиться, принять, что ему приснился кошмар, и забыть его, пока он не превратил себя в клоуна в глазах первородного, да и всего дворца. Зато Гидеон убеждается, что должен допросить Каана о метке, попробовать самому провести «следствие», не отступать от плана и дойти до правды. Каан возвращается в спальню в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер, все подготовленные слова вылетают из головы сидящего на кровати омеги. Альфа желает ему «доброго утра», нагибается за поцелуем, Ги сразу же отвечает и, поняв, что хочет продолжения, отодвигается. Каан отпускает полотенце на ковер, ничуть не смущаясь своей наготы, начинает одеваться, и сколько бы Ги ни уговаривал себя отвернуться, не получается. Его тело — воплощение силы в чистом виде. Ги шумно сглатывает, скользя взглядом от мощной к груди к рельефному животу с четкими линиями пресса, и, поняв, что его сейчас поймают за подглядыванием, снова возвращается к широким плечам. — Эта ночь была одной из самых запоминающихся за все мое время на земле, — спустя минуту Каан заправляет рубашку в брюки и застегивает их. — Я бы хотел узнать тебя получше, — выпаливает омега, двигаясь к изножью кровати. — Не в постели, а просто побольше с тобой разговаривать, нормально познакомиться. — Я не против, — кивает мужчина. — Что, если мы пообедаем сегодня за пределами Харона? — С удовольствием, — слишком радостно объявляет Ги и чуть ли не бьет себя по губам, учитывая, что ведет себя как влюбленный идиот. С другой стороны, он правда рад, ведь наконец-то он выйдет отсюда и не будет под влиянием постели, на которой хочется только к нему прижиматься. — Я сам приеду к часу, заберу тебя, — взяв пиджак, собирается на выход Каан. — А куда пойдем? А как надо выглядеть? — преграждает ему путь подскочивший на ноги Ги и не дает выйти. — Слишком много вопросов, — крадет поцелуй в нос Каан. — Надень, что пожелаешь, все равно я люблю тебя больше голым. — Хам, — бурчит Гидеон и, пропустив мужчину, идет в ванную. Гидеон чистит зубы и, поймав свое довольное отражение в зеркале, сразу же хмурится. Какого черта он радуется свиданию? С чего он вообще взял, что это свидание? Какой же он идиот, ведь в отсутствии альфы он чуть ли не пошагово расписывает свое поведение, а стоит ему оказаться рядом, то творит какую-то дичь. Никакого обеда не будет! И секса тоже больше не будет. Именно секс во всем виноват. Каан подсадил его на себя и буквально, и образно, в итоге омега забывает обо всем, продолжая предаваться мечтам о его ласках. Сперва ему нужно выяснить правду и уже в зависимости от ее содержания решать — быть с ним или все заканчивать. До этого было бы неплохо научиться самоконтролю и в присутствии Каана, а не плыть как мороженое под солнцем от одного его взгляда. Завтракает Гидеон в саду и все время всматривается во двор в надежде увидеть бугатти, хотя вряд ли Каан до обеда во дворце появится. Устроившийся прямо на столе Маммон таскает из тарелки парня лосося и, увидев идущую к ним Элиссу, спрыгивает на землю. — Надо же, наслаждаешься жизнью, доказываешь, что не зря мы считаем вас, людишек, низшими существами, — опускается на стул женщина и наливает себе кофе в чистую чашку. — Наслаждался, пока вас не увидел, — демонстративно отодвигает тарелку с недоеденным тостом омега. — Быстро ты про свой долг забыл, — хмыкает Элисса. — Настолько мой сын хорош в постели? — Что вы несете? — мрачнеет Гидеон. — Твое горло красноречивее всех слов, оно покрыто засосами, и я сомневаюсь, что, учитывая, кому ты принадлежишь, их мог оставить другой, — с презрением говорит женщина. — Я никому не принадлежу. — Разве? — выгибает бровь Элисса. — Раньше ты встречал его с ножом в руках, а теперь ноги раздвигаешь. — Вы хотите, чтобы я продолжал пытаться убить вашего сына? — кривит рот Гидеон. — Может, определитесь уже? — Я хочу, чтобы ты исчез из его жизни, — чеканит каждое слово вампирша. — Ты разрушил устои Харона, свел его с ума и разбил чудесные отношения. — Не понимаю, о чем вы, — хлопает ресницами омега. — У него была замечательная пара, девушка, рядом с которой тебе никогда не встать, а ты, мимолетное увлечение, все уничтожил. — Ваш сын сам способен решать, с кем ему быть, — старается говорить ровно Гидеон. — Он альфа, они ошибаются, а ты хитрый змей. — Конечно, всегда ведь виноваты омеги и женщины, они дурманят головы слабым и глупым альфам, — не сдерживает смешок Ги. — Не знаю, с какими мужчинами вы имели дело, но мой достаточно умен, чтобы уметь выбирать. — Хорошо, будь по-твоему, но учти, ты останешься последним человеком на земле, потому что всех остальных уничтожит тот, с кем ты спишь, — шипит женщина, а Гидеон, отказываясь терпеть ее присутствие, встает на ноги и покидает сад. Настроение Ги после завтрака с Элиссой лежит на дне Мариинской впадины. Он продолжает слоняться по комнате, прислушивается к своим мыслям, но ни до чего конкретного додуматься не может. Элисса права насчет жестокости Каана и его отношения к людям, но ведь она не знает, как это чудовище поднимает трепет на душе омеги. Ги сомневается, что Каан к нему прислушается в вопросах своей деятельности, но он попробует с ним поговорить, а пока он окончательно убеждается, что все делает правильно. Он не уйдет и Каана никому не отдаст, что бы там ни было, никто никогда не вызывал в нем настолько потрясающих чувств и никого так сильно омега разгадать не хотел. Он верит словам Каана, его чувствам, он сам их проживает с каждым взглядом и прикосновением альфы и больше никому не позволит влиять на его мысли о нем. Каан всегда говорит ему правду, даже когда она делает больно, даже когда грозится разрушить то хрупкое, что начало между ними зарождаться. Ги достаточно наслушался и Белтейн, и обитателей этого дворца. Отныне он будет слушать только его. С утра Гидеон думал отстраниться от Каана, перестать так стремительно в нем тонуть, но диалог с Элиссой доказал, что это именно то, чего от него, возможно, ждут все остальные, но не Каан. «Я твой воин, твой щит, и буду всегда на твоей стороне», — Ги высек эти слова на своей памяти и постарается быть таким же для него. Во всяком случае, пока не докопается до правды, которая, как он надеется, докажет ему, что этот первородный на самом деле такой же пострадавший, как и он сам. Если правда окажется другой, Гидеон, как бы ему ни было больно, проглотит свою любовь и оставит его. Элисса — очередное доказательство, что в этом дворце бороться за Гидеона будет только один монстр, и раз так, омега будет стоять не за его спиной, а по правое плечо. Он поднимается к себе, решив составить образ для обеда, и удивленно смотрит на заставленный пакетами пол спальни. — Господин первородный все же не удержался, — улыбается про себя Гидеон и начинает втаскивать пакеты в гардеробную. Спустя минут десять Маммон, виляя хвостом, сидит на пуфике и наблюдает за тем, как омега по одному меряет наряды. Вся одежда, присланная Кааном, прекрасна, хотя большая часть и чрезвычайно нарядная. Ги даже думает, что он выбирал ее лично, учитывая, что преобладает в нарядах именно красный, а он хорошо запомнил слова альфы: «Ты можешь ходить в красном, потому что, оказывается, этот цвет был создан для тебя». — Порадуем вселенское зло? — подмигивает Маммону Гидеон и забирает с пуфика красную шелковую рубашку, которая закрывается только на поясе благодаря ленточкам. Маммон, который не подозревал, что будет конкурировать за внимание омеги с самим Кааном, довольно лижет лапу. В конце концов, он первый увидит наряд Гидеона, а значит, счет в его пользу. Каан не солгал, ровно в час бугатти останавливается у главного входа, и Ги, чмокнув Маммона между глаз, бежит вниз. — Переборщил? Слишком нарядно? — замирает на лестнице омега, заметив то, как пристально разглядывает его наряд остановившийся внизу мужчина. — Слишком прекрасно, — честно говорит альфа, не в состоянии оторвать от парня глаза. Гидеон в красном шелке, нежно облегающем его плечи, и в черных брюках, красиво подчеркивающих стройность его ног. Каан ставит ногу на ступеньку и, протянув руку, ждет, когда омега вложит свою в его ладонь. — Сразу говорю, я не разбираюсь особо в этикете и в правилах высшего света, сам понимаешь, я почти всю жизнь вам головы рубил, — бурчит Ги, пока они, обойдя бугатти, идут к Роллс-Ройсу позади. — Разбирайся во мне, остальное я сам сделаю, — касается губами его костяшек Каан и пропускает к открывшему для него дверцу шоферу. — Я хотел на валькирии покататься, — поджимает губы омега, смотря на бугатти. — А я не хочу смотреть на дорогу, когда рядом со мной ты. Интересное название ты дал моему железному коню, — усмехается альфа. — Мне нравится, как звучит, а еще я читаю книгу Харвера, и там написано, что «валькирия» переводится как «выбирающая убитых», — объясняет Ги. — Я тоже ведь выбрал такого, — опускается на заднее сиденье, которое отделено от передних шторкой. Этого Каан уже не комментирует. — Куда поедем? — спрашивает омега, стоит альфе устроиться рядом. — Изначально, несмотря на твою любовь именно к жареной картошке, я думал слетать с тобой в Париж в Le Cinq — один из моих любимых ресторанов, но, учитывая последние события, не могу так далеко отлучаться. Так что сегодня мы поедем в Mandarin Oriental. — И что это? — с интересом спрашивает Ги. — Тоже ресторан? — Это один из самых престижных отелей в мире, и из него открывается потрясающий вид на Гайд-парк. Но у него не менее потрясающая история, если тебе интересно, — улыбается Каан. — Я же сказал, что хочу общаться, так что мне интересно все, — готовится слушать Ги. — Здание, где сейчас находится отель, было построено еще в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году и изначально называлось Hyde Park Hotel, — начинает свой рассказ Каан. — Я в то время проживал в новом Свете и строительства не видел. Во время Первой мировой войны здание использовалось для размещения офицеров, но после войны оно снова стало элитным отелем. Отель известен тем, что был местом проведения мероприятий с участием британской королевской семьи. Например, принцесса Диана часто посещала Mandarin Oriental для обедов и ужинов. Также в отеле находится ресторан, которым управляет знаменитый шеф-повар Хестон Блюменталь, и именно его блюдами я собираюсь тебя сегодня угощать. — А картошку он подает? — смеется Гидеон. — Для тебя что угодно, но ты обязан помимо нее попробовать шафрановый рис с телячьим хвостом и красным вином. Лично я, хоть вашей едой и не насыщаюсь, это блюдо люблю. Как раз узнаешь мои вкусы в еде. — А вас не тошнит от человеческой еды? — поддается любопытству Ги. — Нет, мы чувствуем ее вкус, но мы не насыщаемся ей. — А есть разница в крови на вкус? В смысле, вам не важно, какая группа? — с интересом спрашивает омега. — Разницы нет, — усмехается Каан. — Не было, пока я не вдохнул запах твоей. Ты сам спросил. — Ты чувствуешь ее запах? Просто на мою кровь все реагируют, но ты нет, — не отступает Гидеон. — Не просто чувствую, я сгораю от желания ее вкусить, но мое желание не навредить тебе — сильнее, — честно говорит альфа. — Это странно, но в нашу первую встречу запах твоей крови словно вернул меня домой. Странно, потому что дома у меня нет, но твоя кровь пахла Карфагеном. — Мне интересно, как бы ты описал ее вкус, — двигается к нему ближе Гидеон и, осмелев, кладет ладонь на его бедро. Он помнит, как те, кому до этого удавалось попробовать его кровь, за пару мгновений до агонии испытывали блаженство, и ему правда хочется узнать, как среагировал бы на ее вкус Каан. — Ты хочешь предложить мне своей крови? — нагнувшись, легонько кусает его мочку уха альфа. — Обойдешься, — усмехается Гидеон, — я просто любопытный, и мне все интересно. — Я не буду пить твою кровь, потому что ради нее я готов проливать чужую, — его ласки все настойчивее, и Гидеон чувствует, как он возбуждается. — Но раз ты такой любопытный, то знай, что если пить кровь в момент занятия сексом, то ни один оргазм и рядом не стоит. — Вау, — отстраняется Гидеон, по всей поверхности кожи которого разбегается табун мурашек. — Поэтому не провоцируй меня, иначе я прикажу развернуться, — и снова омега видит вспыхнувшие костры на дне его глаз. — Может, когда-то я дам тебе ее попробовать, — сбросив наваждение, объявляет Гидеон, но Каан сносит его хрупкий самоконтроль тем, что, притянув его к себе, сажает на колени и шепчет в губы: — Сделай это, когда я буду глубоко в тебе. Желание прошивает тело Гидеона раскаленными иглами, и он не сразу находит, что ответить, потому что перед глазами вспыхивают картинки из прошлой ночи, и ему хочется повторить ее. Смущение перед Кааном осталось, но когда он так открыто говорит с ним о сексе, когда поглаживает его по спине то нежно, то сильнее вжимая в себя, Ги отключает в себе все барьеры, и даже сам своих «грязных» мыслей пугается. — Я просто хочу хоть пару часов общения, а не секса, но с тобой это невозможно, — Ги отвечает на его поцелуй, позволяет ему переплести их языки и задыхается от восторга. — Хорошо, я виноват, дальше только разговоры, — отстраняется альфа. — Ты же ничего не замышляешь? — Ты боишься меня? — облизывает свои вспыхнувшие красным губы Ги. — Боюсь, что ты опять себе навредишь. Несмотря на то, что про прошлое толком поговорить не удается, обед проходит замечательно. Каан с удовольствием рассказывает про исторические события, о которых спрашивает Ги, но стоит омеге спросить именно про его прошлое, как альфа или мрачнеет, или честно говорит, что не помнит. Гидеон ему верит. Этому мужчине нечего скрывать, ведь он честен как в своих зверствах, так и достижениях, но Ги только убеждается в том, что нужно продолжать копать. Правда должна вылезти наружу и либо оправдать Каана в его глазах, либо остановить эту грешную связь, с головой поглотившую их обоих. Обратно они едут в тишине, Ги дремлет на его плече после сытного обеда, а Каан играет с его пальцами. — Это первый раз, когда после свидания я еду в Харон, — мыслит вслух альфа, когда они заезжают в лес. — По улице слонялся? — зевает Гидеон. — Нет, объект моей жажды никогда не проживал во дворце. — Какая честь, — хмыкает омега, а сам довольную улыбку прячет. — Не язви, мой адский котенок, — целует его в висок альфа. — Ты говорил в ресторане, что не помнишь чуть ли не десятилетия из своей жизни, и свалил это на то, что просто долго живешь, — говорит Гидеон. — Тогда почему, к примеру, ты помнишь, что делал в девятом веке, но большую половину четырнадцатого века забыл? Если бы дело было в том, что все это произошло давно, то логичнее было бы забыть века до. — Ты прав, и поверь, я об этом размышлял, — кивает Каан. — Другой вопрос, что сколько бы я ни старался, я так ничего и не вспомнил. Порой у меня складывается ощущение, что я впадал в спячку. Даже те, с кем я тогда пересекался, теряли меня из виду на определенный отрезок времени, так что и поспрашивать некого. — Хотя бы одна картинка, любая подсказка, мы бы сложили пазл воедино, — тяжело вздыхает Гидеон. — Почему ты так озабочен всем этим? Даже я о прошлом не беспокоюсь уже, только если о Карфагене, и больше думаю о будущем, — недоумевает Каан. — Потому что мне важно все, что касается тебя, я хочу найти ответы, и еще я думаю, что если ты не можешь вспомнить начало всего, то стоит концентрироваться на остальном, и кто знает, может, это тебе поможет. — Я не могу, не получается, порой я слышу звуки, лязг мечей, переговоры на древних языках, ржание лошадей, но ничего не вижу. Почти ничего. Я вижу красный, его всегда много, и вижу омегу в нем, но у него нет лица, — рассказывает альфа. — Может, ты любил когда-то, — проглатывает ком в горле Гидеон, которого одна эта мысль расстраивает. — Любил так сильно, что позабыл все, кроме него. — Точно нет, — смеется Каан. — Я никогда не любил, я этого и не умею. — Почему ты сделал татуировку поверх метки? — Ги старается не выдать то, как его ранят его слова. — Опять ты за старое, — вздыхает Каан, ведь еще в ресторане парень пытался выпытать у него информацию про метку. — Ты точно не знаешь, откуда она? Ты прям вот так с ней и родился? — продолжает допрос Ги. — Я не рождался. — Ну появился. — Да, она была всегда. — Тебе, может, и неинтересно, но я выясню правду, — не сдается Гидеон. — Я узнаю, почему у нас одинаковые метки, что нас связывает, и почему ты ничего не помнишь! — Я тебе мешать не собираюсь, но заранее скажу, ты потратишь время впустую. Наши метки — совпадение, нас связывает желание, я не помню ничего, потому что… — осекается Каан. — Я не знаю, почему я не помню. — Не переживай, — обнимает его руку Гидеон. — Я все узнаю. Взамен я тоже прошу об одолжении, — осторожно начинает омега. — Я человек, и ты меня бережешь, заботишься обо мне, и я это ценю. Так, может, ты дашь шанс и другим людям? — Все было так замечательно, но тебе обязательно надо обсуждать глобальные вопросы, — хмурится Каан. — Надо, потому что меня, в отличие от тебя, заботит судьба человечества, и я с тобой честен, мне тяжело быть с тем, кто этого не понимает, — отстранившись, смотрит на него Гидеон. — Пахнет шантажом, — атмосфера в салоне автомобиля сразу меняется, да и Каан больше за его рукой не тянется. — Это моя правда, и пока я просто прошу тебя перестать проливать кровь невинных. — А потом приказывать будешь? — повернувшись к нему, смеряет его холодным взглядом альфа. — Нет, заставлю, — не теряет самообладания омега и хмурится, потому что альфа улыбается. — Сомневаешься в моей силе? — выгибает бровь Ги. — Я этого не говорил. — Твоя улыбка сказала. — Юнги, пожалуйста, давай не будем ругаться, — просит Каан. — Я не хожу по городам и не сметаю людишек, я веду войну, а жертвы на ней всегда можно оправдать. — Нет, мы будем ругаться, потому что я знаю, что ты не ставишь различий и, более того, тебе это доставляет удовольствие, — зло говорит Ги. — В то же время я хочу докопаться до правды, чтобы понять, что вообще, черт возьми, происходит, но ты мне не помогаешь! — Твое желание правды сильнее чувств ко мне? — кривит рот Каан. — Я не говорил, что у меня есть чувства к тебе, — цедит сквозь зубы пойманный врасплох парень. — Боюсь, ты никогда этого не скажешь, — с грустью отмечает альфа. — Можешь сегодня ночевать в тронном зале, — Ги демонстративно отворачивается к окну. — Не будь так жесток, я люблю смотреть, как ты спишь. — Не приходи, иначе метну в тебя что-нибудь! Желательно острое! — без сомнений объявляет омега. — Видеть тебя не могу. Пешком бы пошел. — Ладно, делай что хочешь, — кивает Каан. — Всегда знал, что разговоры — зло, лучше бы просто занимались сексом. Стоит автомобилю заехать во двор Харона, как Ги первым вылетает из него и быстрыми шагами идет к себе. Каан за ним и не торопится, вместо этого он забирает ключи бугатти и снова уезжает. Ги, который думал, что альфа попытается его отговорить, теперь злится на себя и, бросив взгляд на расположившегося на кровати Маммона, объявляет ему: — Видимо, сегодня мы спим вдвоем. Маммону такой расклад очень даже нравится. Все равно его люди помирятся, учитывая, что оба влюблены по уши, но сегодня хозяином постели будет Маммон.

***

Чимин поддался на уговоры Амона и провел ночь в покоях генерала. Из-за того, что ночь была бурной, парень еле поднял веки в десять утра и теперь торопливо собирается, чтобы уехать к себе. Он прикрывает за собой дверь и, прижимая к груди кожанку, на цыпочках спускается вниз. Сталкиваться с обитателями Харона совсем не хочется, но судьба сегодня не на стороне омеги, потому что только он минует последнюю ступеньку, как упирается в Кирана. — У тебя работы нет? — закатывает глаза пойманный Чимин и на ходу приглаживает лохматые волосы. — Ты теперь тут ночуешь? — еле скрывает раздражение альфа, видя следы ночи любви на его выглядывающих из-под рубашки ключицах. — Генерал захотел после ужина сюда, я не спорил, — пожимает плечами омега. — Ты вообще делаешь все, что он захочет? — напирает Киран, которого разъедает ревность. Каждый взгляд Чимина, его пальцы, массирующие усеянное засосами горло, его опухшие губы — все лишь подливает масла в огонь, и альфе кажется, еще немного, и решетки на клетке его самообладания согнутся. — Тебе же нравится, когда я послушный, — играет с пуговицами на его рубашке Чимин, ходит по самому краю. — Не хочешь продолжить? Я все еще не удовлетворен. Можем перейти на твою половину. — Ты отвратителен, — сжимает его запястье альфа и убирает его руку со своей груди. — Разве? — не сдается омега и теперь накрывает ладонью его пах. — Твой член так не думает. Покажи мне свои покои. — Тебе настолько наплевать, что он узнает? — сжимает челюсть Киран. — Он ничего не узнает, а если узнает, ты меня защитишь, — давит на реагирующий на него вопреки всему член. — Ты мне противен, и от тебя несет им, — делает шаг назад Киран, открывая для омеги дорогу, но тот не торопится уходить. — Можем принять душ вместе, — Чимину нравится его злить, нравится видеть, как за этой непроницаемой маской поднимается буря, и пусть обрушится она и на его голову, так, как этот мужчина, на него никто никогда не реагировал. Собственнические замашки первородного возбуждают любящего риск омегу, и хочется в них нырнуть. Еще больше хочется, чтобы он поддался, чтобы затащил его хоть под лестницу и там же жестко отымел, доказывая своей грубостью, что ему не все равно. — Всего доброго, — разрушает его надежды Киран. — Сноб, сам приползешь, не факт, что я дверь открою, — хмыкает Чимин, обходя его. — Откроешь и ноги раздвинешь, потому что ты шлюха, — ловит в спину омега, но, не прокомментировав, выходит в холл. Ги, напевая мелодию, собирается к себе за книгой, чтобы потом зайти к Харверу и попросить его объяснить некоторые моменты. Он только проходит в холл, как замечает идущего на выход красновоолсого вампира. Ги, скривив рот, проходит мимо и замирает, услышав: — Человек. — Кровосос. Кто ведет? — разворачивается к нему лицом Гидеон. — Неужели это для меня еда на своих двух пришла? — смеряет его заинтересованным взглядом Чимин. Ему безумно любопытно, что человек делает в Хароне и почему он так свободно разгуливает по дворцу. — Вот ты где, я думал, кофе выпьем! — Ги оборачивается, услышав голос Тео, и тот, подойдя, удивленно смотрит на парней. — Еще один человек, и до чего же прекрасны, — улыбка расползается на лице Чимина. — Беру обоих. — О чем он? — тихо спрашивает Гидеона Тео. — Красная голова не знает, с кем связался, — скрещивает руки на груди Гидеон. — Бургунди, мелкий, — напирает на него Чимин, — чего ты как злющий кот? — Такой мелкий, что могу тебе новую прическу сделать, — не отступает Гидеон, сверля на омеге дыры. — Так рискни, только предупреждаю, если не получится — я тебя трахну, — поглаживает языком выступающие клыки Чимин, а побледневший Тео отшатывается назад. — Ты охренел мне угрожать! — разминает шею Гидеон. — Парни, перестаньте, — оглядывается Тео в надежде, что кто-то выйдет в холл, в котором температура накаляется. — Я тебя сожру не сразу, — облизывается Чимин, подойдя вплотную к омеге. — Я с тобой поиграю и обещаю, тебе понравится. Такой красивый и такой слабый человечишка… — он отшатывается, придерживая нос, из которого хлынула кровь, и в шоке смотрит на Гидеона. — И как? Слабый? — готовится отражать атаку Гидеон и просит Тео спрятаться за колонной. — Так, значит? — облизывает стекающую на губу кровь Чимин и, резко сорвавшись вперед, заставляет Гидеона согнуться из-за удара в живот. — Хватит! — уже кричит Тео, но боится встать между двумя вцепившимися омегами. Он одновременно и восхищен их боем, и напуган. Чимин снова бьет Гидеона, но теперь по коленям, заставив того упасть, но омега долго не лежит, тащит за собой и парня и, подмяв его под себя, два раза бьет кулаком в челюсть. Гидеона с Чимина снимает выбежавший в холл на крики Киран и, с трудом удерживая бойкого омегу, ждет, пока Чимин поднимется. — Пусти, я этого комара прихлопну! — рычит Ги, которому с Кираном не справиться, но не сдается, дергается вперед и, замахнувшись, попадает кулаком в лицо помогающего Чимину встать Тео. — Прости, — сразу сдувается Ги, пока Тео, схватившись за щеку, чуть не плачет. — Его-то за что? — со смехом смотрит на Ги Чимин. — Вы с ума сошли драки устраивать? — строго говорит Киран и, убедившись, что Ги успокоился, отпускает его. — Разошлись каждый по своей половине немедленно. А ты покинь уже дворец, — смотрит на Чимина. — Я должен дать сдачу, — хмыкает Чимин. — Еще раз вцепитесь, всех троих в подземелье закрою, и ваши альфы меня не остановят, — Киран, смерив их безразличным взглядом, идет в тронный зал. — Ты спишь с ним? — нахмурившись, смотрит на Чимина Гидеон. — Чего? — ошарашенно выпаливает Чимин. — Нет! И вообще, мы еще рассчитаемся. — Тебе мало было? — делает к нему шаг Гидеон. — Пожалуйста, не начинайте опять, вы меня пугаете, — жалобно просит потирающий ноющую щеку Тео. — А ты с кем спишь? Про каких альф он говорил? — спрашивает его Чимин. — Ни с кем, — прячет глаза Тео. — Он муж Раптора, — хихикает Ги. — Муж? Серьезно? — Чимин якобы удивлен. — А ты тогда кто? — Я убийца вампиров, воин света, — с гордостью объявляет Гидеон. — Он омега главного, — отвечает за него Тео. — Ты омега Каана? Вы что, обкурились оба? — Чимин озадаченно смотрит на парней. — Это правда, — обиженно говорит Тео. — Ну да, Раптор женился на человеке, а Каан Азари мутит с человеком. Вы двинутые, — качает головой Чимин. — Сам-то что здесь потерял, представитель высшей расы? — язвит Гидеон. — Я омега генерала Амона. — Нет, ты спишь с Кираном, — ухмыляется Гидеон. — С чего ты это взял? — явно нервничает Чимин. — Или он хочет с тобой переспать, он только на тебя смотрел. — Я не ответственен за его желания, — отмахивается Чимин и оборачивается к выходу. — Блять. Все трое липнут к стене, потому что к ним, обсуждая что-то, идут Раптор и Арес. — Боже, я в райском саду, где лучшие цветы мира, — широко улыбается Арес, увидев омег, а Раптор, заметив красную щеку Тео, резко разворачивается и вместо Гидеона сталкивается грудью с заведшим за себя омегу Аресом. — Как ты понял, что это сделал он? — ухмыляется Арес в лицо друга, продолжая прятать Гидеона за собой. — А кто еще? — цедит сквозь зубы Раптор. — Я тоже неплохо дерусь, — привлекает их внимание Чимин. — Ты кто такой? — выгнув бровь, смотрит на него Арес. — Принцесса, встречаюсь с Амоном. — Горжусь вкусом генерала, — цокает языком Арес. — Меня защищать не надо, — пытается выбраться из-за спины первородного Ги, но Арес ему не позволяет. — Твой альфа убьет меня снова, если хотя бы волосок упадет с твоей головы, стой за мной и не рыпайся, нехуй было мутузить омегу злого качка, — смеряет Раптора недовольным взглядом альфа. — Случайно вышло, я в драку полез, — объясняет Тео Раптору, лишь бы тот перестал убивать взглядом Гидеона. — Ладно, расходитесь, а ты убери коготки, — приказывает Раптор Гидеону, и последний вместе с Тео идет в сад, а Чимин, одарив альф очаровательной улыбкой, покидает дворец. — Я бы посмотрел на их драку при условии, чтобы все трое были голыми, — мечтательно объявляет Арес, поглядывая на Раптора. — Да ладно, и ты бы посмотрел! Нет? Точно нет?

***

Тео с удовольствием попивает любимую матчу, сидя на кровати, и думает о том, что как только Раптор придет, он обязательно выразит ему благодарность лично. Возможно, альфе покажется, что его приказ делать для Тео матчу — мелочь, но для омеги забота о человеке и складывается из таких мелочей. Элисса пригласила парня позавтракать с ней, и Тео провел почти час в саду, хотя все время оглядывался в надежде, что Гидеон выйдет во двор, и они смогут пообщаться. Тео нравится этот парень с острым языком, и он даже обижается, что Ги к нему пока не заходит. Сам Тео еще недостаточно осмелел, чтобы свободно гулять по дворцу и уж тем более появляться на территории Каана, но если Ги в течении дня не объявится, он отправится на его поиски. Когда он возвращается из ванной, то видит, что ему заменили постельное белье, и, принесшая охапку белых роз, девушка забирает из вазы уже увядающие цветы. — Дай, пожалуйста, ножницы, я сам займусь цветами, — просит ее Тео, и девушка никак не может решиться, помня о другом человеке, который обожает это оружие оставлять в вампирах. — Мне повторить просьбу? — не понимает ее замешательства парень. — Нет, — протягивает ему ножницы девушка, решив, что особых указаний про этого омегу ей не давали. Тео, радостный, что может хоть чем-то заняться, разворачивает пакет и, поставив вазу на комод, примеряет стебельки. Он сам просил, чтобы ему приносили именно белые розы, учитывая, как сильно Тео любит этот нежный и красивый символ невинности. Тео никогда не нравились красные розы, которые символизируют страсть, и он сравнивал свои душевные порывы с белыми, ведь они ассоциируются с более чистыми чувствами, духовной любовью. Именно этого всю взрослую жизнь не хватало омеге, которого окружающие рассматривали, как красивое «тело», и стремились испепелить в огне страсти. — Любишь цветы? — ушедший в мысли парень не сразу замечает, что Раптор стоит у двери. — Люблю, — кивает Тео, подрезая стебельки. — Розы? — подходит ближе альфа. — Банально, знаю, но я не ищу оригинальности, они красивые, — восхищенно смотрит на лепестки омега. — Тебе, видать, очень скучно во дворце, — наблюдает за его махинациями с цветами мужчина. — Не представляешь, как. Все не пойму, я пленник или нет? — вопросительно смотрит на него Тео. — Ты мой супруг. — Я могу покидать дворец сам, ездить в центр? — спрашивает Тео. — Можешь, но о выходе лучше предупреждай меня лично. — Голубиной почтой? — выгибает бровь парень. — А где твой телефон? — хмурится альфа. — У полиции. — Черт, я и не учел, — прикусывает губу Раптор. — Я принесу тебе новый. — Мне теперь матчу во дворце делают, — вспомнив утренние мысли, говорит с улыбкой Тео. — Я рад. — Спасибо, хотя я знаю, что ты сделал это от ревности, чтобы я не ходил в кофейню, — пристально смотрит на него. — Не буду отрицать, — не спорит альфа. — Ты не будешь ночевать здесь? — все же задает мучающий его вопрос омега. — Ты этого хочешь? — внимательно смотрит на него Раптор и читает ответ в его взгляде. — Если я буду ночевать здесь, то буду прижимать голого тебя к себе. Думаю, мои желания тебе и так ясны. — Я в них и не сомневался, — усмехается Тео. — Мне одиноко здесь, я практически никого не знаю, только тебя, но и тебя узнать тоже не могу, потому что ты все время отсутствуешь. — Я учту твое пожелание… Раптор не договаривает, потому что омега случайно задевает локтем вазу, и та, упав на пол, разлетается на осколки. — Вот же черт, — сокрушается Тео и, нагнувшись, начинает собирать осколки. — Оставь, сейчас все уберут, — идет к двери Раптор, чтобы вызвать Джесс, и, обернувшись на выругавшегося парня, смотрит на кровь, стремительно покрывающую его указательный палец. — Порезался, — Тео поднимает глаза и, столкнувшись с мужчиной взглядом, пугается. Воздух в комнате моментально становится сухим и жестким, а жажда заполняет собой все мысли Раптора. Запах его крови щекочет ноздри, альфе кажется, что он уже чувствует ее на языке, и навязчивые мысли о ней медленно поглощают разум, запрещая ему думать о чем-либо еще. Это длится пару секунд, пока Раптор не ловит испуганный взгляд парня, и поднимающееся внутри цунами разом оседает. Он заходит в ванную, из которой возвращается с аптечкой и, подойдя к омеге, достает из нее пластырь. — Вытяни руку. Тео, который последние минуты прячет раненную руку за спиной, с недоверием смотрит на него. — Ты думаешь, если бы я хотел испить тебя, то спрятанная рука бы меня остановила? — усмехается альфа, и Тео несмело протягивает руку. Раптор обхватывает его палец, не торопится наносить дезинфектор, а потом, подняв его ладонь к лицу, проводит языком по порезу. Тео, как завороженный следит за ним и сам не понимает, почему, учитывая, как он ненавидел эту жажду в глазах вампиров, возбуждается. — Моя жажда твоей крови велика, но я первородный, а мы контроль дрессируем на протяжении веков, поэтому не надо меня бояться, — осторожно за локоть тянет его на себя Раптор и, оказавшись вплотную, второй рукой обхватывает его за подбородок. — Если выбирать между твоей кровью и тобой, я выберу тебя, — проводит большим пальцем по полураскрытым губам, а потом, нагнувшись, касается их своими. Тео не сопротивляется, раскрывает губы и позволяет альфе углубить поцелуй. Ощущение, что по всей коже омеги проходит электрический заряд, пульсирует через тело, заставляя сердце биться быстрее. Сперва альфа целует его мягко и осторожно, но, почувствовав, как парень сам льнет, берет его напором, заставляет задохнуться от разом навалившихся чувств. Тео цепляется пальцами за ворот его формы, не думает о том, что пачкает ее своей же кровью, и словно боится, что поцелуй прекратится. Ворвавшаяся внутрь Джесс смущенно выходит за дверь, а Раптор, вжав парня в комод, продолжает жадно его целовать. — Вечером приду пораньше, и поговорим, — неохотно отстранившись, говорит альфа и следит за тем, как омега пытается отдышаться. — Подготовь список вопросов, которые хочешь узнать. — А ты ничего про меня узнать не хочешь? — осторожно спрашивает Тео, пока Раптор закрывает его ранку пластырем. — Все, что мне нужно, я уже знаю, — целует поверх пластыря его палец мужчина и не подозревает, как парня отпускает. Тео помогает Джесс убрать осколки, и пока девушка идет за новой вазой, прислонившись к комоду, думает о словах Раптора. Если он не солгал и не начнет копаться в прошлом омеги, то, возможно, у них получится не просто быть в фейковом браке, а построить самую настоящую семью. Тем более, этот спонтанный поцелуй только доказал, как сильно его влечет к этому мужчине.

***

Каан стоит в своем кабинете у огромного окна, которое занимает целую стену, и, погруженный в мысли, на время забывает, что он здесь не один. Он смотрит вниз, на суету города, на напоминающих муравьев с этой высоты людей, спешащих за своими делами, и думает о том, сколько, оказывается, тайн хранит, казалось бы, хрупкий человек. — Так почему ты считаешь, что все это не совпадение? — отвлекает его сидящий на диване позади Раптор. — Люди сказали бы — предчувствие, — наконец-то отходит от окна Каан и идет к другу. — Мы всегда имели врагов, большую их часть мы даже знаем, но когда в последний раз они действовали так слаженно? Ты помнишь, чтобы нас одновременно атаковали на разных фронтах и даже на нашей территории? — Я помню, что я это делал в Карфагене, когда был убежден, что ты мой враг, — криво усмехается Раптор. — Как же я ошибался. — Прошлое давно зарыто, и, в моем случае, еще и забыто, так что не возвращайся туда, а лучше думай о будущем, — опускается на диван рядом с ним Каан. — Но я ведь правда сожалею, — облокачивается о колени Раптор, не в силах смотреть на мужчину. Прошло столько веков, и память о Карфагене все еще грызет альфу, который завидует Каану, ведь он отдал бы многое, чтобы тоже забыть то, что ему не нравится. — Я был упертым бараном, столько сил и времени потратил на свою одержимость победить тебя, а ты мне так и не ответил. Ты мне даже не отомстил, Чонгук, хотя, клянусь, я бы тебе такое с рук не спустил. — Ты просто был воякой, — хлопает его по плечу Азари. — Да и потом, нам было весело. Тяжело быть сильнейшим, и до встречи с вами мне не с кем даже было померяться этими силами. Так что не грызи себя, между нами нет обид. Ты мой брат, Хосок. Моя семья. Все говорят, что я не умею чувствовать, я таким создан, и, может, я и правда не умею, но я твердо знаю, что за любого из вас троих я начну войну. — Ареса ты больше любишь, — не сдержавшись, смеется Раптор. Его мрачное и суровое лицо неожиданно меняется от улыбки. Лоб альфы разглаживается, а обычно холодные и напряженные глаза светятся теплым блеском. Каан взгляда с него не убирает, наслаждается редкими моментами, когда Раптор кажется совсем другим — открытым, даже добрым. — Арес всегда был другим, — усмехается Каан. — Не представляешь, как мне неловко смотреть на него после случившегося. Он улыбается, говорит, все в порядке, но это не так. Я поднял на него руку. На того, кто всегда прикрывал мне спину. — Ты не виноват, ты это знаешь, и Арес знает. — Именно поэтому мы должны сделать все, чтобы обезопасить себя и тех, кто нам дорог, — твердо говорит Каан. — Угроза всегда была, но за последние месяцы она возросла в разы. Я не могу думать, что это совпадение, мне все больше кажется, что атаки на нас стали усиливаться именно после того, как Юнги попал в Харон. — Ты подозреваешь его в утечке? — хмурится Раптор. — Нет, — отрезает альфа. — Я подозреваю, что цель — не мы, а он. — Это было бы логично, если они знают, что его смерть — твоя смерть, но как мы поняли, им это неизвестно, ведь омега тогда погиб бы еще в колыбели, — говорит Раптор. — Вот именно, столько вопросов, и я пока не могу соединить ни одну линию, — трет переносицу Каан. — Ладно, я в штаб, меня там Намджун ждет, — поднимается на ноги Раптор. — Если будет что-то новое, доложу. Раптор покидает кабинет, а Каан возвращается к окну. Он продолжает думать о последних событиях и поглядывает на идущего к брабусу Раптора. Каан и мысли не допускает, что Юнги замешан в нападениях на них, но его сильно беспокоит то, что омега может быть целью. Его пугает, что, случись что-то с Юнги, и он потеряет возможность видеть этого наглого и чрезмерно озлобленного пацана, чья редкая улыбка медленно, но верно превратилась в жизненную цель альфы. Раптор до автомобиля не доходит, как раздается оглушительный взрыв, заставивший звенеть стекла здания, и Каану кажется, что пол под ногами содрогается. Осколки стекла и куски металла разлетаются по воздуху, брабус охватывает огонь, превращая автомобиль в пылающий факел, и теперь уже до ушей доносится пулеметная очередь. Каан не медлит, он срывается вниз, подгоняемый аккумулируемым в нем гневом, но даже поглощенный им, думает о том, чтобы защитить, прикрыть собой друга, а после обязательно найти тех, кто покусился на его семью, и стереть их с лица земли. Когда Каан вылетает наружу, его накрывает запахом бензина вперемешку с дымом, который проникает в каждую пору. Он видит Раптора, лежащим ничком на асфальте, забрызганном кровью, слышит крики переговаривающейся и пытающейся отразить невидимую атаку охраны, которая глохнет в грохоте выстрелов. Свист пуль не прекращается, но теперь округу оглушает еще и рев монстра из глубин, заставляющего всех, кто находится рядом, пасть на колени от дикого ужаса и страха. Чудовище закрывает собой раненного друга и поворачивается в сторону, из которой в него летят рвущую плоть пули. Тень от монстра только увеличивается, накрывает собой все вокруг, заставляет тьму оживать. Его тело, словно панцирь, начинает покрывать скользкая, черная чешуя, а массивные когти с грохотом вонзаются в землю, оставляя на ней глубокие борозды. Древнее зло возвышается над горящей машиной, отражает атаки, но даже слившись со своим истинным «я», Каан думает только о защите лежащего за ним друга. Он не видит врагов, но его пасть разверзается подобно пропасти, которая может поглотить не только их, но и саму землю. Из горла монстра вырывается глубокий рев, больше похожий на гул землетрясения, чем на звук живого существа, парковочные автоматы по обе стороны улицы сгибаются как стебельки под ветром. Внезапно все разом заканчивается, и вокруг наступает могильная тишина. Левиафан выпрямляется и, убедившись, что в них больше не стреляют, оставляет жажду мести на потом и возвращается к тому, кто сейчас важнее. Каан опускается рядом с Раптором уже в человеческом обличье, возвращает движение всему вокруг и, подняв друга на плечи, несет его к одному из подъехавших автомобилей. — Я в порядке, — уже на сиденье с трудом говорит Раптор. — Ты нашел их? — Мне кажется, они сбежали, атака резко остановилась, — садится рядом Каан, весь костюм которого в дырах от пуль, а черная от крови рубашка липнет к телу. — Надеюсь, наши вычислят их, мне не терпится разорвать глотки этим мразям, — морщится Раптор. — Они уже на месте, как найдут атакующих, сам ими займусь. Оба альфы покрыты ранами, ни одна из которых не смертельная, но оружие, из которого в них стреляли — новое, и пусть боль не сильная, она чувствуется.

***

— Всех добили? — Риксби убирает бинокль, через который следил за происходящим перед зданием, и поворачивается к двум омегам, стоящим позади. — Всех. — Цель не Раптор, а Каан. Они нарочно это делают, они хотят вывести его из себя, спровоцировать. У них это почти получилось, — проходит к столу, на котором лежит раскрытый чемоданчик, альфа. — Амаль, чтобы следил за зданием круглосуточно, ничто не должно провоцировать Левиафана. Не факт, что нападение не повторится. — Я продолжаю следить за Хароном? — выходит вперед омега с красными волосами. — Да, и Чимин, выясни уже, что продолжает провоцировать Левиафана во дворце, почему лес гибнет, почему он топит корабли. Времени все меньше, если они своего добьются, Каан вернет всю свою силу, и нам нечего будет исправлять. — Я работаю над этим, — кивает омега.

***

Уже стемнело, Гидеон, устав листать книгу Харвера, убирает ее в тумбочку и, потянувшись, слезает с кровати, чтобы переодеться в пижаму. Он только успевает натянуть на себя футболку и стряхивает штаны, как дверь открывается. Ги не оборачивается к вошедшему, но, довольно ухмыльнувшись, объявляет: — Отлично, что ты пришел, я еще не закончил тебя пилить! Когда Ги все же оборачивается, то штаны, которые до этого были у него в руках, падают на пол, а сам он шокировано смотрит на Каана. Черная кровь сочится из порезов на его лице и руках и струйками стекает вниз. Его волосы, которые всегда лежат идеально, слиплись, костюм разодран, и он настолько поглощен своими мыслями, что будто бы смотрит сквозь парня. — Что случилось? Кто тебя ранил? — забыв о споре и о своей искусственно взращиваемой злости, срывается к нему Гидеон. — Все нормально, мне нужно в душ и переодеться, — среагировав на его голос, двигается к ванной мужчина, но Ги преграждает ему путь. — Тебе больно? — с беспокойством смотрит на него омега, и именно тогда Каан словно впервые осознает, что такое истинная забота. Она даже не в словах Юнги, а в его взгляде, который укрывает мужчину теплым одеялом, и он забывает, что вообще произошло. — Кто это сделал? — омега не отступает. — Кто посмел ранить меня, если это не ты? — криво улыбается Каан, Ги на свежий шрам на его лице смотрит. — Не язви, сядь на кровать, сперва мы тебе раны обработаем, — думает зайти за аптечкой Ги, но Каан ловит его за руку. — Не носись как наседка, мне не больно, я в порядке и постель пачкать не хочу, — размеренно говорит мужчина. — Посиди тут, подожди меня, я все смою и приду. — Точно ничего не болит? — уже насупившись, спрашивает Гидеон, а Каан с улыбкой качает головой и скрывается за дверью. Ги не может найти покоя в спальне, все вслушивается в шум воды из ванной и рвется к нему — посмотреть, куда ранили, может, помочь. Разум твердит, что Каан не лжет, ему не может быть больно, ведь он и не моргнул, когда пули от него же собирал, но сердце омеги ему не подчиняется. В итоге, приняв, что долго он в спальне просидеть не сможет, Ги все-таки заходит в наполненную паром ванную и топчется у прозрачной душевой. — Может, тебе все же нужно помочь? — несмело спрашивает омега. — Я не могу не переживать, и плевать, что ты говоришь, что все нормально! — возмущается парень. Каан не отвечает, зато дверца душевой скользит влево, и Ги видит протянутую ему ладонь. Омега даже не задумывается, сразу вкладывает в нее свою руку, и через мгновенье уже стоит под водой, прижатый к его телу. — Я бы раны посмотрел, спину бы намылил, — неубедительно сопротивляется Гидеон, пока Каан покрывает поцелуями его горло. — Молчи, — поглаживает его ягодицы под задравшейся уже мокрой футболкой мужчина и глубоко целует, не оставляя Гидеону шанса озвучить оправдание тому, что он сам залез к нему под душ. — Последний раз ты эту ванную разнес, еще одного ремонта я не переживу, — царапает вздымающуюся перед ним грудь Гидеон. — И об этом молчи, — Каан подхватывает его под ягодицами и, заставив обвить свой торс ногами, вжимает в стену. — Никто не смеет ранить мое чудовище, только мне можно, — зачесывает его мокрые волосы назад Гидеон и прикусывает нижнюю губу, когда Каан пристраивается. — Боюсь, раны после тебя смертельные, — Каан толкается, смотря ему в глаза, для Ги значение его последних слов тонет в мареве похоти, затуманившей мозг. Каан же убежден, что если рана в сердце и для него смертельная, то этот омега ударит его именно туда. Самое ироничное, что Гидеону для этого оружие не нужно, этими же руками, дарящими сейчас альфе счастье, он может вырвать его прямо из груди.

***

Тео гуляет в саду и, услышав шум с главного двора, двигается к кустам, чтобы посмотреть, что происходит. Из-за столпотворения во дворе толком ничего разглядеть не удается, поэтому омега решает вернуться к себе, но только войдя во дворец замирает на пороге. Раптор стоит, прислонившись к стене в холле, он еле держится на ногах, качаясь, словно готов рухнуть в любую секунду. Его одежда — или то, что от нее осталось — висит клочьями. Она обгоревшая и изодранная, местами прилипает к коже, которая выглядит так, будто ее обжигал огонь. На руках и груди мужчины темнеют ожоги и глубокие раны, а лицо покрыто копотью. Тео, которого накрывает паникой, не может и слова вымолвить, он словно прирос к полу и продолжает не моргая смотреть на альфу, которому что-то говорит Элисса. Наконец-то Раптор его замечает, почему-то моментально мрачнеет, а Тео, подавив поднявшиеся в нем чувства, идет к ним. — Ты в порядке? — осторожно спрашивает Тео, хотя видит, что это не так. Альфа ранен, и как бы он ни старался держаться, ему плохо. — Все у него нормально, — лепечет Элисса. — Не переживай, иди к себе, я поухаживаю, через полчаса будет как новенький. — Да, Тео, иди к себе, — бесцветно говорит Раптор, которому совсем не хотелось, чтобы омега видел его в таком состоянии, поэтому он и не пошел в спальню. — Ты мой муж, — с трудом говорит Тео, которому спазмы сковывают горло. — И я сам могу о тебе позаботиться, — он не дает им ответить, подходит к мужчине и пытается перекинуть его руку через плечо. — Ты что делаешь? — не может скрыть улыбку Раптор. — Веду тебя в наши покои, — старается звучать твердо Тео, хотя ему безумно хочется разреветься. — Я могу сам идти, — берет его за руку альфа и покорно следует за ним, оставив умиляющуюся Элиссу в коридоре. Стоит им зайти в комнату, как Раптору приносят кровь, и тот, чтобы не смущать парня, забрав ее, закрывается в ванной. Тео продолжает нервно ходить по комнате, не зная, как ему быть, что предпринять, лишь бы немножко облегчить страдания того, к кому, казалось, совсем недавно он испытывал только страх. Раптор возвращается в спальню через минут двадцать, за которые Тео изгрыз свои губы, но смелости постучаться так и не нашел. Альфа опускается на кровать рядом с ним в обмотанном вокруг бедер полотенце, выглядит намного лучше, но тоже молчит, ведет борьбу с мыслями. Раптору не больно. Да, он испытал боль в момент атаки, ее эхо преследовало его даже по прибытии в Харон, но потом в коридоре, когда он увидел Тео, его словно разом отпустило. Причиной этому был взгляд омеги. Он большую часть молчал, но его глаза выдавали бурю эмоций, ведь в них читалась не просто тревога, а мучительное беспокойство за каждую его рану. Раптора его молчаливое сочувствие лечит куда эффективнее крови. Он все же не сдерживается, двигается к нему, обхватывает его руку, мягко тянет его к себе и обнимает. — Мне уже и лечить нечего, — зарывает лицом в его плечо Тео, голос которого, как бы он ни старался выглядеть увереннее, дрожит. — Для меня это просто царапины, — пытается приободрить его альфа, продолжает поглаживать по спине. — Тебе нужно отдохнуть, — отстраняется Тео, внимательно смотря ему в лицо, и, не удержавшись, убирает пальцами влажную челку с его лба. В каждом его движении столько заботы, столько отчаяния, что, кажется, его собственное сердце кровоточит вместе с ним. — Твои ласки лечат лучше всего, — посадив его на себя, обхватывает ладонями его лицо Раптор и касается лбом его лба. — Мне кажется, я боюсь потерять тебя, — не открывая глаза, говорит Тео, потому что если откроет, то столкнется взглядом с ним, а такое интимное озвучивать лучше в темноте. — Значит, нам кажется одно и то же, — осторожно касается губами его губ Раптор и, получив молчаливое согласие, углубляет поцелуй. Ощущать его тяжесть на себе, держать в руках так близко к сердцу — лучше даже секса, но сейчас бороться с соблазном не хочется. Раптор не думал, что им удастся сблизиться в ближайшее время, и пусть сам брак с ним преследовал цель удовлетворения низменных желаний, он быстро понял, что принуждать его ни к чему не будет. Тео похож на розы, которые так любит, и одно неверное движение — он может потерять лепестки. Раптор за каждый из них готов бороться, и Тео рядом с ним будет только цвести. Но сейчас Тео на нем ерзает, сам губы раскрывает, переплетает их языки, и альфа воспринимает это как безмолвное согласие. Его руки скользят вверх под футболкой, и каждое его прикосновение — признание, никакой пошлости. Тео ему доверяет, поэтому не мешает, позволяет альфе медленно раздеть себя и, почувствовав лопатками прохладу простыней, тянется к источнику тепла, нависшего над ним. Раптор сказал, его ласки лечат раны, но ощущение, что исцеление проживает сам омега. Тео обвивает его уже голое тело своими длинными ногами, не скрывает взгляда восхищения и сразу же прикрывает ладонью лицо, заметив, как мужчина смотрит на его шрамы. Раптору приходится проглотить бурю гнева, поднявшуюся в нем, ведь у него в голове не укладывается, как можно было причинить боль такому нежному созданию, которое явно не могло защитить себя. Он выведет эту бурю наружу и обрушит ее на головы тех, кто посмел навредить его омеге, но потом. Сейчас все, чего он хочет, чтобы Тео не смущался, чтобы даже мысли не допускал, что его шрамы пугают или отвращают альфу. Раптор очарован им, а значит, очарован и его шрамами. Он внимательно рассматривает каждый и про себя называет их цветами, усеявшими так им любимое тело. Тео все больше напрягается, он понимает, что ему нечего стыдиться, но вбитый другими комплекс так и не долечен, по-прежнему беспокоит парня, ненавидящего эти шрамы всей душой. Они не просто то, что уродует его тело, они — вечное напоминание о боли, шлейфом ползающей за ним на протяжении всех этих лет. Каждый раз, когда Тео смотрит в зеркало, он по-новой переживает события тех дней и по-новой рассыпается. Но Раптор взгляда не отводит, и омеге так хочется залезть ему в голову, посмотреть на себя его глазами и окончательно разрушиться, увидев ими свое уродство. Раптор протягивает руку, кончиками пальцев осторожно проводит по одному из шрамов на его животе, словно изучает что-то ценное и хрупкое. Его прикосновение нежное, почти трепетное, будто он боится причинить ему боль. Он возвращает взгляд к его лицу и ловит в чужих глазах смесь смущения и сомнений. Тео ожидал увидеть отвращение или жалость, но вместо этого все, что он чувствует через его взгляд — это тепло и понимание. — Они похожи на ликорисы, — мягко улыбается ему альфа. — Ты сам похож на цветок, поэтому не поднимай свои лепестки, я хочу, чтобы рядом со мной ты только расцветал. Он медленно наклоняется и по одному целует каждый его шрам, заставляя омегу прижать ладонь к губам, чтобы удержать рвущиеся наружу эмоции. — Они — часть тебя, Тео, часть твоей истории. Они карта твоих битв, которые ты пережил и выиграл. И раз сегодня ты здесь, стоишь на своих двух и радуешь меня одним тем, что ты есть, то они тоже твоя сила. Не отрицай ее и не смущайся, а с остальным я разберусь. Тео внезапно хочется горько плакать. Прижаться к его груди, без остановки повторять «спасибо» и просить никогда его не отпускать. Даже если правда вскроется. Даже если он его возненавидит, пусть держит рядом, ведь, возможно, Тео и жалок, но только тот, кто всю жизнь не получал ласку и искреннюю заботу, может позволить себе понять его. Тео чувствует, как напряжение понемногу уходит, сменяясь чувством доверия и безопасности, обвивает его шею и снова забывается в сладком поцелуе. Когда Раптор, подготовив его, толкается, он тонет в карих глазах, и все слова, которые омега так и не нашел смелости озвучить, отражаются в них. Раптор, не прекращая двигаться, проводит пальцами по его щеке, словно проверяет бархат его кожи, изучает тело, которому начал поклоняться в церкви. Тео наслаждается каждым мгновеньем, прислушивается к трепету, который вызывают эти огрубевшие и привыкшие проливать кровь руки. Руки, о которых он даже не позволял себе мечтать, ласкают его так, как никто никогда до. Тео кажется, он спит, ведь такой фейерверк из чувств невозможно проживать в реальности. Для Тео, определенно, сравнивать не с чем. То, что родилось между ними как похоть, давно сменилось на новое чувство, и пусть ни один из них его не озвучил, их прикосновения говорят за них. Тео скользит пальцами по его мокрой спине, чувствует напряжение мышц под кожей, которую ни одной пулей не взять, и вновь переживает страх, поднявшийся в нем, когда он увидел альфу раненым. Он не лгал ему, Тео не хочет его терять, ведь он впервые в жизни встретил того, рядом с кем он чувствует себя в безопасности. Уже не важно, что опасность на протяжении всех лет исходила тоже от него. Они двигаются в унисон, делят одно дыхание на двоих, отдаются друг другу с небывалым рвением и уже знают, что до конца времен не насытятся. Их секс — не просто помутнение, минутная страсть — это тот самый ключ к воротам от рая, миновав которые они могут прожить несколько жизней с друг другом. Раптор ловит губами его стоны, толкается до упора, снова и снова, а Тео зарывается пальцами в его волосы цвета ночи и молит никогда его не отпускать, ведь омега годами ждал от этих рук боль первоклассную, а получил удовольствие и защиту. — Я груб, прости, я стараюсь, — шепчет ему в горло альфа, пытается держать все свои порывы в узде. — Все хорошо, — заверяет его Тео, — ты можешь отпустить себя. — Придумай стоп-слово, не хочу делать то, что тебе не понравится, — кусает его в подбородок Раптор. — Ликорисы, — выпаливает Тео. — Я просто его запомнил. — Как скажешь, — скалится альфа и, ловко перевернув его на живот, вжимает лицом в подушку. — Тебе лучше не видеть моего лица, потому что голод к крови и голод к тебе у меня одинаков. Тео больше не пугается, он нарочно выпячивает задницу, а Раптор крепко обхватывает его бедра, тянет на себя и, толкнувшись до упора, заставляет омегу вцепиться зубами в наволочку. Он трахает его остервенело, словно не он же пару минут назад топил его в небывалой нежности. Сейчас его ладони оставляют на коже омеги красные следы, а зубы — метки на плечах, которые Тео, как бывалый мазохист, будет лелеять. Он этого жаждет. Отныне, стоя обнаженным перед зеркалом, он не хочет видеть свои шрамы, он хочет видеть следы его укусов и засосы, и, возможно, тогда он наконец-то полюбит свое тело. Раптор вдавливает его в постель своим весом, не дает продохнуть и продолжает вытрахивать из него стоны, сладко ласкающие уши альфы. Тео сжимает пальцы на изголовье кровати, когда альфа берет его в коленно-локтевой, сам поддается назад, насаживаясь до пошлых шлепков двух тел, и хотя истертые о простыни колени ноют, он не думает произносить заветное слово. Такого секса у Тео не было никогда, более того, он и не думал, что когда-то будет, а теперь он на него подсаживается и не представляет, что может быть и по-другому. Этот холодный альфа, который одним своим появлением внушает в людей страх, разжег в спящем сердце омеги огонь, и пусть его пепел уже размазывается по смятым простыням — Тео не против сгореть в его руках дотла. Он не помнит, сколько раз он уже кончил, но запоминает каждое мгновение, когда кончает альфа и прямо в него. Тео сам липнет спиной к нему, продолжает подниматься и опускаться на пульсирующий в нем член, и только убедившись, что забрал все, валится на кровать. Когда Тео оборачивается к нему лицом, табун мурашек проносится по коже омеги. Глаза альфы цвета крови, он так же с голодом смотрит на него, и Тео кажется, он его сожрет. Самое странное, что омега и не против. Он раскрывает объятия, позволяет Раптору положить голову на его размеренно поднимающуюся и опускающуюся грудь, и обещает, что это не конец, у них не просто вся ночь, но и жизнь впереди. Как жаль, что обещания — приманка для Дьявола, а его лучше не соблазнять. — Я собираюсь забыть про существование цветка ликориса, — улыбается Тео, пока Раптор покрывает поцелуями его грудь. — Не зарекайся, я все равно был пока нежен. — Это нечестно, — ноет омега, — я хочу почувствовать все! Обещай, что если ты меня не прогонишь, ты покажешь себя настоящего. — Зачем мне это делать? — приподнявшись на локтях, хмуро смотрит на него альфа. — Зачем мне прогонять тебя? — Не за чем, я просто сказал, — покусывает губы сболтнувший лишнее парень. — Ты — мой омега, и нет ничего, что могло бы это изменить. — Хорошо, я твой омега, — бурчит Тео и тянется за объятиями. Он поглаживает его по спине и разрешает себе помечтать о том, что не всей правде обязательно всплывать. Пока он обнимает его, пока говорит «ты — мой омега», у них нет прошлого, нет зла между ними — умышленного или нет, есть только настоящее и будущее, ради которого можно всю жизнь молчать. Он тоже совершает любимую ошибку человека — разрешает себе мечтать о том, кто не может принадлежать ему.

***

— Вот скажите мне, почему нельзя взять и приковать к себе заносчивого человечишку, чтобы не выеживался! — Арес падает на диван в кабинете Каана и игнорирует уставившихся на него друзей. — Почему нельзя? — нахмурившись, смотрит на него Раптор, и теперь взгляды присутствующих направлены на него. — Я к тому, что можно, но много головной боли, — пытается оправдать свою позицию альфа. — Мы, вроде бы, нападение на нас обсуждаем, но Ареса, видимо, заботит нечто другое, — соединив пальцы под подбородком, смотрит на него сидящий за столом Каан. — Серьезно, вам никогда не хотелось перекинуть вашу пассию через бедро и от души отшлепать по сочной заднице, чтобы аж визжал, как поросенок! Без сексуального подтекста. Просто отшлепать, чтобы мозг не трахал? — не может угомониться Арес. — Хотелось, — кивает Раптор, думая о моментах, когда Тео вспоминает Джона. — Аж руки чешутся, — усмехается Киран, мысленно возвращаясь к красноволосой фурии, которая буквально держит его за яйца. — Бывало, — согласен Каан, хотя он лукавит, ведь не представляет, что можно касаться самой желанной задницы в мире, принадлежащей адскому коту, без сексуального подтекста. — Меня аж распирает от этого желания, — шлепает воздух ладонью Арес. — Я бы ему адские пытки устроил! Нервишки бы пощекотал! Не знает малец, с кем связался, на ком ошейник затягивает. В такие моменты я жалею, что очеловечиваюсь. Лицом в подушку, задницей ко мне. Даже ремень достать могу. — Угомонись уже, — прерывает его мысли вслух теряющий терпение Каан. — Ладно, что я пропустил? — вытягивает ноги Арес. — Это были Белтейн, поймали связного, и приказ выдан из Кувейта, поэтому для начала выдвигаемся туда, — коротко докладывает ему Раптор. — Пресса назвала произошедшее терактом, а правительство уже начало охоту, — добавляет Киран. — В любом случае, на престоле сидит наш человек, а принцесса вообще якобы первородная, поэтому они сделают все, чтобы мы получили данные о нападающих раньше правоохранительных органов.

***

Джулиан последние дни маму не навещает и уже устал получать ее обиженные сообщения. Учитывая, что он уже надолго ее оставлял во времена учебы и длительных заданий, сегодня он решает навестить женщину и провести с ней время. Он приезжает в Южный Кенсингтон с сумерками и прямо у дома видит бентли Ареса. В этот раз Джулиан сбегать не будет, да и по правде говоря, после столкновения у лагеря он его не видел, а с утра и так покинет страну на пару суток. Нет ничего плохого в том, что Джулиан хочет побаловать себя присутствием заносчивого первородного. В конце концов, не из всех заданий возвращаются, и, подписываясь на работу у Азари, он это уже знал. Маму парень находит на кухне, где женщина собирает в миску салат, а Арес, напевая Санта Лючию, нарезает перцы. — Семейная идиллия, — не может скрыть ядовитые нотки в голосе прислонявшийся к косяку двери парень. — Дорогой! — обрадовавшись его визиту, идет за поцелуем Ава, а Арес даже не оборачивается, а просто машет ему ножом. — Если у вас свидание, я поем в другом месте, — говорит маме Джулиан в надежде, что уйти ему не дадут. — Никакого свидания, у нас просто ужин в честь того, что мы расстались, — усмехается Ава. — Чего? — растерянно смотрит на нее парень. — Все хорошо, мы взрослые люди и расстались как друзья, поэтому достань приборы, и идем в гостиную, — взяв миску, обходит его женщина и скрывается в коридоре. — Расстались? Ты что, ей сердце разбил? — подлетает к Аресу все еще ничего не понимающий Джулиан. — Ты определись уже, — ставит нож на разделочную доску Арес и поворачивается к парню. — Ты меня ко всем ревнуешь, я решаю порвать все свои связи и отношения, но ты все равно возмущаешься! — Ты идиот? Ты расстался с ней из-за меня? — Джулиан искренне не понимает, как вообще работает мозг Ареса. — Нельзя так по-хамски разговаривать с Дьяволом! — вспыхивают огни на дне глаз Ареса, но привыкший к его самовлюбленности парень не реагирует. — Если ты обидел ее, я тебя убью. — Твоя мать в полном порядке, — дует на свою челку Арес. — Ты же в порядке, дорогая? — смотрит на вернувшуюся на кухню женщину, и та кивает. — А ты лучше помоги, нарежь морковь соломкой к хумусу, — говорит он Джулиану и, поцеловав руку женщины, ведет ее в гостиную. Джулиан, у которого в голове снова хаос из мыслей, машинально нарезает морковь соломкой и пытается переварить свежую информацию. Нож скользит по доске, и парень чуть не сносит себе палец. — Будто бы нельзя было нарезанную купить, — ворчит Джулиан и замирает, почувствовав чужие руки на бедрах. — Слишком толсто нарезаешь, потоньше делай, — вжимает его животом в островок Арес, не реагирует на упирающийся в бедро нож. — Отошел. — Не шуми, не привлекай внимание матери, — не двигается с места Арес, продолжает поглаживать его бедра, шумно вдыхает запах его волос. —Раптор сказал, ты едешь в Кувейт на задание. — Утром, — бьет его локтем в живот парень и, высвободившись от захвата, увеличивает между ними расстояние на три шага. — Там опасно, уже десяток наших положили, — озабочено говорит Арес. — Я умею воевать. — Я составлю тебе компанию. — Обойдусь, — зло говорит Джулиан. — Будь нормальным, уходи, я хочу с мамой побыть. — Я готовил два часа, не поем — не уйду, — искренне возмущается Арес. — Ты же кровь пьешь! — Дашь? — подмигивает ему Арес. — Подавишься, — берет тарелку с морковкой Джулиан и идет в гостиную. Ава и правда не похожа на женщину, которой разбили сердце, и Джулиан понемногу успокаивается. Она говорит, что ее двери всегда открыты для Ареса, а тот обещает, что один ее звонок, и он будет рядом. Джулиан, в котором все еще кипит молодая кровь, такие взаимоотношения не особо понимает, но, зная маму, сильно за нее не переживает. Ава никогда не остается без внимания, и он даже не удивится, если узнает, что у нее уже есть поклонник, который займет место Ареса. Они общаются, обсуждают общих знакомых, Джулиан только ест и слушает. Готовит Арес божественно, Джулиан еле сдерживается, чтобы не застонать от удовольствия, отправляя в рот очередной кусочек лопатки ягненка, которая томилась в красном вине, и мясо буквально спадает с кости. — Когда вернусь из командировки, мне надо сходить на день рождения сестры моего коллеги, — обращается к матери Джулиан. — Ты можешь выбрать подарок? Девушке двадцать лет. — Конечно, сынок, без проблем, — говорит Ава и встает за десертом. — Это у какого коллеги? — спрашивает Арес. — У Раджеша сестры, — коротко отвечает парень. Ава возвращается с подносом, заставленным чашками дымящегося кофе, а Джулиан ловит себя на мысли, что искренне не хочет, чтобы Арес уходил. Джулиану нравится слушать его диалоги с матерью, хотя большую часть людей, которых они обсуждают, он и не знает. Арес полностью разделяет любовь женщины к сплетням, и Джулиана их общение забавляет. Еще ему нравится то, как Аве комфортно рядом с первородным, когда как сам он вечно сидит на иголках. Арес больше и не пытается делать поползновения в его сторону, даже когда мама отлучается, и Джулиана, привыкшего от него отбиваться, это даже расстраивает. Арес поднимается к десяти, Ава провожает его до двери, а Джулиан, который даже на пороге ждет от него или слов, или попыток его зажать, недоумевающим взглядом смотрит ему вслед. Все-таки он это сделал. Он подсадил Джулиана на странные чувства, которые обуревают парня в его присутствии, и разом отсек их всех, лишив его своего внимания на два часа. Джулиану хочется от души въехать себе по лицу за то, что он ведет себя как подросток, но это желание быстро сменяет смех над собой, и парень возвращается на кухню помочь матери убрать остатки еды.

***

В ангаре царит суета. Солдаты, облаченные в полевую форму, сосредоточенно проверяют снаряжение, а командиры раздают последние указания. Белтейн перешел в наступление и больше не занимается обороной. Задача миссии — остановить расширение организации на Ближнем Востоке и изъять все имеющееся у них на данный момент новое оружие. Раптор обходит ряды, коротко переговариваясь с бойцами, некоторые солдаты уже с надетыми шлемами сидят на корточках возле вертолетов, проверяя оружие, пока другие закрепляют снаряжение на своих телах. Джулиан стоит в стороне, никак не осмелится подойти к альфе, выразить благодарность, ведь он все-таки дал ему миссию, а значит, начал оттаивать. Внимание парня надолго на Рапторе не остается, потому что в ангар проходит Арес и, подойдя к мужчине, с ним что-то обсуждает. Джулиан сразу же тянется за обмундированием и буквально заставляет себя не смотреть на мужчин. Он застегивает ворот тактической рубашки с усиленными плечами и тянется за бронежилетом. Альфа поднимает тяжелое обмундирование и кое-как натягивает его на себя через голову. — Могу помочь, — раздается из-за спины Джулиана, и тот оборачивается к Аресу. — Сам справлюсь. — Я знаю, что его одному закрепить тяжело, — не слушает его Арес и, приблизившись, фиксирует липучки на плечах и груди. Джулиан не сопротивляется, опустив руки, наблюдает за его действиями и думает о том, что даже эта, казалось бы, обычная помощь с обмундированием слишком интимна. Арес защелкивает застежки на его боках, словно нарочно встряхивает парня, вплотную вжимает в себя, отстраняет, проверяет липучки. — Не туго? — хрипло спрашивает Арес, вглядываясь в глаза напротив. — Нормально, — Джулиану приходится прочистить горло. — Будь осторожен, — и нет в его голосе больше игривости. — Буду, — тихо отвечает Джулиан и очень надеется, что альфа не прочтет по его лицу нежелание парня, чтобы он его отпустил. Надежда не реализовывается. — Почему ты не признаешь, что у тебя ко мне чувства? — продолжает поглаживать его плечи Арес, будто бы проверяет свою работу, а сам хотя бы так касается тела, которым одержим. — Сколько бы ты ни сопротивлялся, я знаю, что они есть. Почему ты ведешь себя как трус? — Если я признаю, это все изменит, — поднимает на него глаза Джулиан. — Обнулит мое прошлое. — Прошлое так важно, что ты не разрешаешь себе будущего? — с грустью спрашивает Арес. — Мертвецу не понять. — Как же сильно я хочу тебя поцеловать, — с холодной решимостью внезапно заявляет Арес и ловит панику в чужом взгляде. Он ведь может, ему законы не писаны, а Джулиану потом объяснять солдатам, а главное, самому Раптору, что он этого поцелуя не хотел. Якобы. — Мне надо идти, — Джулиан резко отстраняется и, не оборачиваясь, идет к вертолету. Что за напасть такая, что он потерял способность сопротивляться, отвечать, в конце концов, отталкивать его. Надо уносить ноги и отныне постараться вообще близко к нему не подходить. Даже сквозь толстый бронежилет он все еще чувствует его прикосновения и понимает, что ему мало. — Загореть, что ли? Ощущение, что я выгляжу как бледная поганка, — мыслит вслух Арес, а подошедший Раптор, нахмурившись, смотрит на него. — Я понимаю, что ты похуист, но не настолько же. — Думаю, слетаю-ка я в отпуск, коктейли, загар, подкачанные задницы, — щелкает пальцами Арес. — Арес, война, нападение, какой к черту отпуск? — вскипает Раптор. — Я заслужил, мою лабораторию сожгли, на моих братьев напали, я чуть вас не потерял, я травмирован, мне нужно успокоить мысли, — пожимает плечами Арес. — Да и за два дня ничего в вашей войне длиной в несколько веков не изменится. Буду послезавтра, — машет ему альфа и идет к вертолетам. — Куда ты? Хоть данные оставь! — кричит ему вслед Раптор. — В Кувейт, мальца охранять, — бучит под нос Арес. — Хоть бы кто мне девственницами за мою добрую душу платил, — вздыхает, остановившись у вертолета, и передумывает. — Нет уж, если так далеко лететь, то только первым классом, — разворачивается к Бентли мужчина.

***

— Перестань ворчать, — Сантина поднимает к лицу бокал и, убедившись, что на нем нет пятен, принимается усиленно тереть следующий. Уже далеко за полночь, последнего посетителя она уже как полчаса посадила в такси и отправила домой. У Сэла завтра экзамен, поэтому Сантина не позволила мальчику выйти на работу и продолжает прибираться сама. Ей компанию составляет только Маммон, вальяжно развалившийся по центру стойки и продолжающий оглушать ее своими мыслями. — Так радуйся, что они спят вместе, не этого ли ты добивался? — Тебе обязательно тоже на кровати спать? Неужели вы втроем не умещаетесь? — У тебя весь дворец в распоряжении! — Тебе не угодишь, старый черт, — качает головой Сантина и отвлекается на звон колокольчика, оповещающего о госте. Женщина не скрывает, что недовольна визитом, но при этом достойно выполняет роль хозяйки и ставит на стойку бутылку марсалы. — Как я понял, любезности в этот раз ты опустишь, — опускается на барный стул мужчина и, сняв с головы шляпу, обнажает отливающие серебром волосы. Сантина молча наливает ему выпить и напрягается, услышав шум за дверью. — Все еще оглядываешься? — подносит к губам стакан мужчина. — Смерть, которая ходит на цыпочках. До чего же мы с тобой, сестренка, докатились. — Воздержись от громких слов, Фатум. Ты сам играешь в опасную игру, — укоризненно качает головой Сантина. — В этом мире меня зовут Риксби, и я выполняю свою работу. Я говорил тебе, что хочу защитить кость от моей кости и плоть от моей плоти, этим и занимаюсь, — в блаженстве прикрывает веки мужчина, позволяя напитку богов обжечь его горло. — Твоя работа подчиняться, — убрав стаканы на полку, снова прислушивается к шуму снаружи женщина и успокаивается, когда Риксби говорит, что там его парни. — Все эти века я только и делал, что подчинялся, но достаточно, — твердо говорит мужчина. — Я больше не намерен терпеть и вернусь к своей первой обязанности, а она гласит, что они «и в этой, и в следующей». Я пытался, я уступал страху, следовал уставу и закрывал глаза на все, что с ними творили. Но ведь мой долг помогать сильным, а что сильнее их чувств, Сантина? — спрашивает Риксби. — Ты швыряла их в разные миры, жаждала подарить им счастье хоть где-то, но сама же за руку выводила их оттуда и засыпала их могилы землей. Ты этим успокаивала себя? Что в парочке из этих миров они умрут в глубокой старости, окруженные детьми и внуками, и ничего, что в этом мире, из которого они фактически произошли, они снова погибнут? Это, по-твоему, борьба? — Я не способна на большее, — сглатывает ком в горле женщина и прячет глаза. — Я хотела, чтобы хотя бы раз они были счастливы, и у меня это получилось бы в каждой жизни, если бы Левиафан в нем не пробуждался и не привлекал внимание. Мне приходилось гасить их огонь во имя следующей жизни, где могло бы получиться. Что ты хочешь от меня? Что я могу? Что можем мы, если наши силы ничтожны перед их? — Они снова нашли друг друга, они снова упали в объятия друг друга, и ты как хочешь, но в этот раз я не позволю их разлучить, — качает головой мужчина. — Ты не справишься, дорогой, ты не так силен, — с болью смотрит на него Сантина. — Ты погибнешь просто так. — Они его выманивают из глубин, хотят, чтобы древнее зло не засыпало, ведут огонь по тем, о ком он заботится, а он и не подозревает, что все это опасная игра, — рассказывает Риксби. — Сегодня я им помешал, но знаю, что это только разминка. Им суждено быть вместе, и даже ты их не разлучишь. А я буду делать свою работу. — Ты ведь не можешь ничего поменять, — не понимая, смотрит на него Сантина. — У тебя нет ни полномочий, ни силы. К чему все эти громкие разговоры? Или думаешь, только тебя заботит то, что происходит? Он мой сын, Фатум! Что ты можешь знать о моей боли? — Твой сын не справится сам, он уже проиграл одну битву, — поднимается на ноги Рикбси. — Но я знаю, кто справится. Этот омега сильнее нас и даже наших врагов, а я ему помогу докопаться до правды. Мир доживает последние дни, главное зло выходит из подчинения, они этого не допустят, а я не допущу, чтобы оно осталось марионеткой. Пора парню начать видеть сны. — Сны сведут его с ума, — обеспокоено смотрит на него Сантина. — Он не справится с правдой! — Он сильный воин, я сам его воспитал, и я не сомневаюсь, что он ее переживет, — надевает шляпу Риксби. — Не переживет, потому что они потеряли ребенка, Фатум, — тень печали ложится на иссохшее лицо женщины. — Не поступай так с ним, собственная смерть не сделает ему так больно, как смерть их малыша. Я это знаю, я теряла своего сына, поэтому прошу, оставь именно эту часть их прошлого закрытой. Если они его вспомнят, это сломает их обоих.