Карфаген

Каана ночью не было, и Гидеон рад этому вдвойне: во-первых, он сладко спал, не думая о том, что лежит в постели с древнейшим злом, а во-вторых, отсутствие альфы означает, что у первородных проблемы, и Ги надеется, что все именно так, и это дело рук Белтейн. Гидеон завтракает прямо в постели и, прихватив с собой яблоко, решает прогуляться. Так как эту часть дворца он уже тщательно обследовал, Ги позволяет себе смелость и, выйдя во двор, направляется ко второму корпусу. Он не совсем уверен, что ему позволено посещать части дворца, принадлежащие другим первородным, но раз Каан сказал, что Харон для него открыт, он этим воспользуется. Он беспрепятственно заходит во второй корпус, который по интерьеру не уступает главному, и, поднявшись на второй этаж, идет по коридору. Ничего интересного нет, более того, коридор абсолютно пустой, и Ги уже решает спуститься вниз, как сталкивается с вышедшим из комнаты у лестницы Раптором. Ги никогда не перестанет удивляться тому, как этот мрачный альфа одним своим взглядом влияет на настроение людей. Даже Каан так на омегу не действует, хотя, может, он сам того не желая, принял Азари как своего личного первородного, и страх перед ним уже уступает влечению. Недаром говорят, что добрые глаза только у того чудовища, которое смотрит на тебя с нежностью. — Хватит шататься по дворцу, как по своему дому, — смерив его недобрым взглядом, объявляет Раптор. — Это мой дворец, — хмыкает Гидеон, надкусив яблоко. — Наглый ты человечишка, — усмехается Раптор и спускается вниз. Ги, которого распирает от любопытства, убедившись, что альфа скрылся из поля зрения, открывает дверь, из которой он вышел, и заглядывает внутрь. На кровати боком к нему сидит омега, который не сразу реагирует на гостя. — Ты кто? — подскакивает на ноги Тео, наконец-то увидев незнакомого парня. — А ты кто? — удивленно смотрит на него Гидеон. — Ты что, человек? — Ага, — кивает Тео, не зная, как реагировать на гостя, учитывая, что к нему кроме охраны и Раптора никто не заходит, а этот парень, судя по его одежде, вряд ли из персонала. — Симпотяшка, — усмехается Гидеон, занизив уровень комплимента, который хотел сделать. — Спасибо, от такого же слышу, — легонько улыбается ему Тео. — Учитывая, что этот древний отсюда вышел, ты что, его омега или его еда? — осторожно спрашивает Гидеон. — Древний, — прыскает в кулак Тео. — Нет, то есть, да, я не знаю. — Тебя что, обижают тут? — сразу же напрягается Гидеон, которому этот омега напоминает потерянного котенка. Он хоть и улыбнулся, но улыбка его вышла вымученной, а еще, если присмотреться, то в его глазах можно заметить страх. Ги не знает, почему только что впервые увиденный им парень вызывает в нем сочувствие, но думает, возможно, потому что привык быть единственным человеком в Хароне. — Если брак с первородным — это пытка, то да, — снова пытается улыбнуться Тео. — Чего? — вылупив глаза, смотрит на него Ги. — Ты что, его омега? Этого Назгула? Тео просто кивает. У Ги в голове не укладывается подобное. Насколько он знает, никто из альф в клане Азари никогда не был женат, а тут получается, что Раптор не просто женился, так еще и выбрал себе в пару человека. Интересно, Каан так может? Ги прикусывает свой язык, чтобы отогнать странные мысли, но это не помогает. Конечно, зачем Каану жениться, тем более на Гидеоне, но парня смущает, что, представив на секунду такой расклад, он не испугался. В любом случае, это бред. Каан — чудовище, а Ги тот, кто должен его повергнуть. — Интересно, — шокировано продолжает Ги. — Осмелюсь спросить, ты что, влюбился в него? Ты же знаешь, кто он? — Все сложно, — не особо хочет говорить об этом Тео, но Ги его не слушает, он продолжает вариться в хаосе своих мыслей, и пусть речь о Рапторе, он думает о Каане. — Эй, полегче! — вырывают Ги из дум руки охранников на плечах, которые, не дав ему опомниться, грубо выволакивают его наружу и закрывают дверь. — Я еще вернусь, симпотяшка, — кричит он уже с той стороны двери и, оттолкнув охранников, возвращается в главный корпус. Ги сразу идет на кухню, которую открыл для себя еще вчера, выбирает из вазы посередине островка шоколадные конфеты и двигается в сторону библиотеки. Харвера во дворце называют книжным червем, который выползает наружу только за шоколадом. По словам Элиссы, этот первородный даже разговаривать не станет, если его предварительно не умаслить сладостями. Ги, который запомнил всю информацию о мужчине, планирует взять его или штурмом, или конфетами. Он уже сталкивался с Харвером во дворце, но толком они не общались, потому что хмурый старик вечно куда-то торопился, или придумывал дела, как причину уйти от общения. Ги проходит в огромную библиотеку, которая по размерам сравнится с государственной библиотекой целой страны, и восхищенно рассматривает покрытый нарисованными от руки сценами из книг потолок. Середина помещения, судя по всему, служит читальным залом, тут расположился большой прямоугольный стол из красного дерева. По краям стол украшен сложной резьбой с изысканными художественными деталями. Гидеон, который никогда особой любви к чтению в себе не обнаруживал, понимает, что провел бы в библиотеке всю жизнь, которой вряд ли бы хватило, чтобы прочитать все имеющиеся здесь книги. Сам хозяин этого пахнущего древесным запахом королевства сидит в большом кожаном кресле в углу и листает расположившуюся на коленях книгу. Его не беспокоит гуляющий по библиотеке парень, и, кажется, он его даже не замечает. Харвер удивил Гидеона еще в первую встречу своим внешним видом. Привыкший к тому, что все первородные с виду молодые мужчины и женщины, Гидеон не рассчитывал, что Харверу на вид лет восемьдесят, он передвигается, опираясь на трость, а его волосы цвета снега. — Я конфеты принес, — наконец-то решает привлечь внимание старца омега. — Шоколадные. — Бойся данайцев дары приносящих, — захлопывает книгу явно недовольный тем, что его покой нарушили, Харвер и поднимается на ноги. — Чего тебе надобно, воин? — Я не воин, — хмурится Ги, думая, что вдруг первородный решил, что он пришел не с миром. — Точнее, воин, но не сейчас. — Воин единожды — всегда воин, — Харвер, опираясь на трость, подходит к нему и забирает конфеты. — Твое имя есть в священной книге, и дословно оно означает «воин». Жаль, что ты этим не интересовался. — Это не мое настоящее имя, — бурчит Ги, — я выбирал его наспех. — Твое сердце выбрало его за тебя, потому что оно отражает твою сущность, как и твое настоящее имя, означающее «сияние», — усмехается Харвер и кивает на стол. Гидеон следует за ним, размышляя о том, что его настоящее имя, оказывается, знает не только Каан, и, подвинув стул, садится. — Так что привело тебя ко мне, что ты даже пошел на подкуп, человек? — раскрывает фантик первой конфеты Харвер и отправляет ее в рот. Ги пару секунд думает, как оформить вопрос, чтобы не пугать своей напористостью старика, и, поняв, что это невозможно, прочищает горло. — Скажите мне, не бывает же совсем бессмертных? Все в этом мире в итоге приходит к угасанию, — переходит к делу Ги. — Почему же? — вскидывает густые брови старец. — У нас есть Turritopsis dohrnii — вид биологически бессмертных медуз, которые способны сохранить до ста процентов своего потенциала омоложения. — Это естественный процесс жизни, а если насильственная смерть? — поддается вперед Гидеон. — Все ведь можно убить? — Ты спрашиваешь у меня, как убить Несокрушимого? — улыбается Харвер и, почесывая подбородок, долго смотрит на пойманного с поличным омегу. Ги понимает, что скрыть истинный мотив ему не удалось, и коротко кивает. Харвер оставляет конфеты на столе, поднимается на ноги и, подойдя к одному из шкафов в углу зала, достает толстую книгу в кожаном переплете, которая сильно потрепана временем. — Тут есть перевод после каждой страницы, я сомневаюсь, что ты знаешь Шумерский, — ставит книгу перед Гидеоном Харвер, и омега читает написанное на стикере на обложке на английском «Боги и Монстры. Книга бессмертных». — Прочитай ее, и ты найдешь ответ на свой вопрос, но сразу скажу, он тебе не понравится, — продолжает Харвер. — Смысл мне тогда читать ее, если Каана не убить, — раздраженно отталкивает от себя книгу Гидеон. — Знания обогащают твой разум, человек, никогда не отказывайся от них, — жует следующую конфету Харвер. — Ваши знания, любопытство, жажда комфорта подарили миру столько всего чудесного и столько всего разрушительного. Прочитай книгу, и ты поймешь, что Каан Азари не просто бессмертный, он практически неубиваемый. Его создали невосприимчивым к ранам. Он сам их себе наносит, но не может умереть, — с грустью добавляет. — Зачем же его создали? Зачем именно таким? — внимательно смотрит на него Гидеон, которому на самом деле нравится слушать бархатный голос старика. — Для Судного дня, — говорит Харвер. — Он тот, кого увидит каждое живое существо до того, как навек закроет свои глаза. Он один способен поглотить всю землю, сделать тотальную зачистку разом. — Но он не делает этого, — путается в мыслях Ги. — Пока нет, ведь на всякую силу найдется другая, и даже самое сильное существо в мире может выполнять приказы, — размеренно рассказывает старец. — И его не остановить? — Существа древнее и сильнее тебя, его создатели не смогли его остановить, что сможешь ты? — улыбается Харвер. — И вам не страшно жить в мире, где обитает такое зло? — спрашивает его Ги. — Сама история человечества представляет собой бесконечное взаимодействие добра и зла, ведь нет людей, которые могут быть только добрыми или только злыми, — объясняет Харвер. — И у тебя есть та самая темная сторона, свои демоны, ведь большинство человеческих достижений исходят именно из конфликтов, подпитываются амбициями, рожденными этими демоническими импульсами. Настоящая жизнь — это единство добра и зла. Как говорили и до меня, она состоит в достижении добра не в стороне от зла, а вопреки ему. Без зла нельзя было бы определить саму суть добра и, следовательно, отрицать его силу тоже. — Но почему тогда зло побеждает? — расстроенно спрашивает Гидеон. — Зло не может позволить себе роскоши быть побеждённым, добро — может. — Так кто им управляет? — возвращается к своей главной цели Гидеон. — Ни ты, ни я, никто из тех, о ком я мог бы рассказать, — заканчивает с конфетами Харвер. — А если испепелить его и смешать его прах с землей? — не сдается Гидеон, хотя ему открыто намекают, что пора идти. — Он же не восстанет из пепла? — Как ты испепелишь того, кто не теряет бдительности? — идет обратно к креслу в углу Харвер. — И аккуратнее с книгой, не забывай перчатки. В следующий раз принеси побольше конфет, может, разрешу тебе побыть здесь подольше.

***

Учитывая неутешительные для первородных новости про эффективное оружие, Раптор не позволяет Джулиану толком прийти в себя и сразу же подключает его к поискам ячейки Белтейн в Англии. Джулиан сам видел мощь оружия и рад выполнять свой долг, но мысли об Аресе не дают ему покоя. В последний раз он видел Ареса, когда они прибыли в Лутон, и никак не может избавиться от беспокойства за него. Хотя Раптор вскользь упомянул, что Арес в порядке, Джулиан о нем переживает и ненавидит себя за это, ведь ему должно быть наплевать на состояние первородного. Что хорошо, что Асмодея подключили к другой группе, и Джулиан, которого сейчас одно упоминание о нем доводит до точки кипения, сможет пару дней не видеть его трусливую рожу. Джулиан избегал Асмодея и после прилета, но еще в аэропорту тот его все же нагнал и пытался оправдаться. — Ты должен послушать меня, сынок, — заставил парня остановиться первородный. — Был бы на твоем месте любой другой солдат, я бы и словом не обмолвился, потому что то, как я поступил, было оправдано и написано в нашем уставе. Первородные — это костяк всего, и в случае атаки мы должны защищать себя, потому что, в отличие от людей, наш род продолжать некому. Арес не подчиняется приказам и, по идее, должен пойти под трибунал за свое поведение, но даже у Каана есть любимчики, — кривит рот. — В любом случае, ты мне как сын не только на словах, поэтому я хочу убрать эту напряженность между нами. — Я солдат, и я в вашем подчинении, если вы говорите, что так было надо, то я это принимаю, — четко ответил ему тогда Джулиан. — Я же тебя давно знаю, поэтому не надо мне лгать. Ты обижен, но я был уверен, что ты не пострадаешь, более того, я привел бы подмогу, — не принял его ответ Асмодей. — Если это все, то мне надо на задание. — Ступай, но не забывай, что тот, кому ты спас жизнь, — змей, не дай ему одурманить себя, ведь именно из-за него ты когда-то чуть не погиб. Будто бы Джулиан этого не знает, будто бы все последние часы только это себе и не повторяет. Да, Арес лишил его семьи, более того, чуть не убил его самого, но, в то же время, каждый раз когда Джулиан пытается поднять в себе бурю ненависти к нему, он снова тонет в восхищении, которое испытал к Аресу тогда, в Афганистане. Отец бы определенно проклял Джулиана за эти мысли. Мама не любит говорить о гибели отца, и Джулиан ее не осуждает. Отец Джулиана был доблестным воином и тем, кто до беспамятства любил свою страну. Кто знает, сколько еще хорошего он бы сделал для родины, если бы не сошел с пути и не связался с теми, от кого живыми не уходят. Служащий заместителем начальника штаба Королевских ВВС мужчина начал сотрудничать с первородными по вопросам внешних угроз для страны, и в итоге стал их человеком в ВВС. К сожалению, всю правду Джулиан не знает, а дело отца засекречено, но из того, что ему удалось выяснить, отец решил оборвать сотрудничество с Азари, и ему вынесли смертный приговор. Много лет назад, когда занимающегося мелким бандитизмом парня нашел в трущобах Асмодей, ему не удалось соблазнить его условиями и прибылью, которые дает служба у Азари. Джулиан согласился только потому, что Асмодей пообещал ему назвать имя убийцы его отца и, более того, помочь ему отомстить. По словам Асмодея, хотя считается, что первородные не умеют испытывать мук совести, он так и не забыл того ребенка, и пусть отца он ему заменить не может, то поможет встать на правильный путь и поддержит. Это звучит логично, учитывая, что в то время Джулиан совсем отбился от рук и даже начал баловаться наркотиками. Все, что рассказал ему тогда Асмодей, Джулиан выжег на задворках своей памяти. В ту роковую ночь к ним домой пришли Арес и Асмодей. Ава гостила у родителей, а ребенка оставила с отцом, потому что последний из-за работы практически не мог провести время с сыном. По словам первородного, у них всегда один приказ — не оставлять свидетелей, но пока Арес убивал его отца, Асмодей смог вынести ребенка наружу и спрятать его в багажнике автомобиля погибшего. Джулиан знает, что Асмодей не лжет, потому что мама говорила, что полиция нашла его в багажнике автомобиля. Ава, как и все правоохранительные органы страны, не знает, кто именно убил ее мужа. По официальной версии, учитывая должность мужчины и количество врагов, его смерть была заказана кем-то из них. Следствие, которое велось два года, так ничего и не дало, а Джулиан, будучи слишком маленьким, помочь ему не смог. Когда в новостях всплыло, что ребенок остался жив, Асмодей пытался убедить Ареса, что он угрозы не представляет, но тот не послушал и собрался довести дело до конца. Только после того, как источники первородных в полиции доложили, что ребенок и правда ничем следствию помочь не может, Раптор поддержал Асмодея, и Арес отступил. С момента, как Джулиан узнал правду, он потерял покой. Он пробивал версию Асмодея через маму и через свои связи в ВВС, и все, что он частично смог собрать, ее подтвердило. Поэтому Джулиан Ареса и ненавидит, поэтому запрещает себе сочувствие к хладнокровному чудовищу, которое не просто оборвало жизнь его отца, так еще и гналось за головой ребенка. Поиски командного пункта, из которого, по имеющейся информации, и поступают приказы Белтейн, пока ничего не дают, и Джулиан, пусть и с трудом, старается концентрироваться на работе. Сегодня по просьбе Раптора он приезжает в Харон, чтобы забрать у альфы новые данные, и, оставив свой Вранглер во дворе, быстрыми шагами идет ко входу. Его внимание привлекает копошение в кустах, и стоит Джулиану обернуться, как он сталкивается взглядом с омегой, которого сразу вспоминает. — Я тебя знаю, — Гидеон, отбросив в сторону удочку, с которой он дразнил Маммона, идет к альфе. — Я точно тебя знаю, — пытается вспомнить эти глаза, и у него это получается. — Ты, собака, — рычит омега и собирает ладони в кулаки, — это ты напал на меня в Маскате! — Я, — довольно усмехается Джулиан, который и сам не забыл достойного противника. — Я до тебя тогда парочку отрубил, истощился, так что тот бой не в счет, я хочу реванш, — толкает его в грудь Гидеон, открыто показывает, что готов нападать. — Через еще одно унижение пройти хочешь? — скалится Джулиан, чей взгляд теперь — острие лезвия. — Тебе мало было? — напирает, планируя отрубить его ударом в челюсть, но замирает, услышав грозное «Джулиан» за спиной. — Не стоит, — говорит ему остановившийся на лестнице Раптор. — Иди за мной. — Мы еще рассчитаемся, — шипит ему сквозь зубы Гидеон. — Обязательно, — кивает Джулиан, который обожает напористых противников, и двигается к своему командиру. — Держись от него подальше, — пропускает Джулиана вперед Раптор. — Он сам на меня наехал, — честно говорит альфа. — Не важно, не прикасайся к нему ни при каких условиях, от его защитника тебя никто не спасет, — серьезно говорит Раптор, и парень, которого разрывает от любопытства, язык все же прикусывает. Ги взбесило появление альфы, из-за которого он фактически и попал в плен, поэтому он извиняется перед Маммоном и с подавленным настроением возвращается к себе. Только поднявшись наверх, Гидеон видит поджидающего его в коридоре Дена и, кивнув ему, открывает дверь в спальню. — Что-то хочешь? — нарочно громко и с неприязнью спрашивает Ден на случай, если кто-то в коридоре их слушает. — Да, принеси мне картошки, надеюсь, они запомнили, какую именно я люблю, — заявляет Ги, а сам проходит внутрь. Спустя минут двадцать Ден, предварительно постучав, открывает его дверь и ставит поднос с едой на тумбочку. — Они забрали оружие, поэтому у нас приказ ускорить реализацию плана, — раскладывает приборы Ден, а потом, достав из кармана небольшой пузырек, протягивает его омеге и требует немедленно спрятать. — Ты поменьше во дворе шатайся, я там не могу к тебе подходить. — Что это? — быстро убирает пузырек под матрас Гидеон. — Яд в виде масла. Если он примет его, убить его не составит труда. Яд полностью лишает первородных дееспособности. — Мне нужно подмешать его в еду? — спрашивает Ги. — Он точно эффективный? — Яд тестировали на первородном в Азии, и он доказал свою эффективность, — заглядывает за дверь Ден. — Если принять его внутрь, то он не будет действовать, он работает, только вступая в реакцию с человеком, точнее, с его кожей. — Не понял, — растерянно смотрит на него Гидеон. — Ты спишь с ним? — в упор смотрит на него Ден. — Нет! Что за вопрос? — ошарашено спрашивает его омега. — Значит, переспишь, — пожимает плечами альфа. — Хотя, если начнет быстро действовать, и не придется. Суть в том, что тебе нужно втереть это масло в свою кожу и заставить его принять его с тебя. Что тебе придется сделать ради этого — сам решай. Для тебя яд безвредный. — Неужели нельзя было придумать то, что я бы в кровь подмешал, — шипит шокированный его словами Гидеон. — Прости, у нас тут не стол заказов, чтобы создать этот яд, понадобилось больше века, и это единственный вариант, как он работает, — зло говорит Ден. — Если ты солдат только на словах, то скажи, и я не буду рисковать своей жизнью, тратя свое время на тебя. Ты единственный, кто к нему близок, и только ты можешь это сделать. Умрет Каан — развалится вся империя Азари. Мы получим свободу и шанс на жизнь. — Когда мне нужно сделать это? — тише спрашивает Гидеон, ошарашенный тем, что уже нужно приступать к реализации. — Сегодня, потому что он может напасть на след наших здесь в любую минуту, и все погибнут, — идет к двери Ден. — У наших есть план, как отвлечь первородных, поэтому у тебя есть шанс успеть все сделать. Я знаю, что ты рискуешь жизнью, и, скорее всего, не выживешь, учитывая, что пока ты не убедишься, что он превратится в пепел, ты Харон не покинешь, и тебя убьют его люди, — уже мягче говорит мужчина. — Но ты воин, а значит, твой героизм тысячи наших братьев и сестер никогда не забудут. Нужные инструменты и горючее я оставлю здесь под кроватью сегодня же. Мы должны добраться до него раньше, чем он до нас. — Значит, так быстро? — поникшим голосом переспрашивает Гидеон. — Хотя, так даже лучше, ведь чем больше я буду ждать, тем сложнее мне будет решиться, — опускается на кровать омега. Ден, прошептав «светя другим — сгораю сам», выходит прочь, а Гидеон взбирается ногами на постель и думает о грядущем. Он все равно попытается спастись, и даже если ему это не удастся, он погибнет в бою. Так, как и планировал все эти года. Он достает пузырек, открывает крышечку и внюхивается — запаха нет. Гидеон снова прячет его и идет на балкон. Перед глазами спокойное и редкое в последние дни солнечное утро, слышно пение птиц, верхушки деревьев колышет ветер. У Гидеона внутри паника и обреченность, и если прислушаться, то помимо нежелания умирать там можно услышать и нежелание убивать, только он глух к своим мыслям. Он воин, и он выполняет приказы. Тем более, разговор с Харвером доказал, что шансов больше может и не быть. Гидеон — единственная надежда человечества, и это первый раз, когда не хочется ей быть. Он мог бы быть одним из миллионов людей, населяющих этот город, омегой, который бы нашел работу по душе, ходил по вечерам в местный паб и, может, женился бы. Он мог бы не вставать на путь борьбы, не хоронить так рано родных и близких, не ставить цели, за которые нужно платить жизнью, а просто быть. Мог бы, но не сделал, а раз за свой выбор каждый человек платит сам, то пора и Гидеону поставить свою подпись на счете.

***

Спустя два дня в Лондоне Фрия, поняв, что Каан ей не позвонит, решает набрать его сама. Альфа отвечает после третьего гудка и сразу говорит, что слишком загружен, и потом с ней поговорит лицом к лицу. Фрия вешает трубку и расстроенно смотрит на сидящую напротив нее Элиссу. Женщины вышли погулять по Harrods, в итоге решили пропустить по коктейлю в находящемся здесь же Baccarat Bar. — Что мне делать? — растерянно спрашивает девушка, так и не притронувшаяся к своему бокалу. — Я переступила через себя, все же набрала его, а он снова занят. — Девочка моя, если бы я могла помочь, я бы помогла, — вздыхает Элисса. — Ты знаешь, как ты мне дорога, но также знай, что сейчас в клане не лучшие времена, и Каан не лжет, он правда загружен. — Легче от этого не становится, — тихо говорит Фрия. — Только не сдавайся сразу, борись за него, поверь, я бы не говорила этого, если бы не чувствовала, что у вас все взаимно, — заявляет Элисса. — Он просто сошел с пути, зациклился на человеке, который его не достоин, и он рано или поздно это поймет. — Кто она? — поднимает на нее глаза Фрия, которая не может унять любопытство. — Это он, — уводит взгляд Элисса. — Даже так, — с грустью улыбается Фрия. — И кто он? Из какой семьи? — Не могу сказать, но я на твоей стороне, — кладет руку на ее ладонь Элисса. — Не отдавай его ему, Каан заслуживает только лучшего, а это ты. Я буду поддерживать тебя во всем. — Спасибо, но я не вижу смысла бороться за мужчину, который меня не выбирает, — честно говорит Фрия. — Я просто дождусь правды от него самого и, как бы мне ни было тяжело, смирюсь с ней. — Ощущение, что ты уже сдалась, — хмурится Элисса. — Я бы свое не отпустила. — Если бы Каан был моим, то да, — задумчиво играет с кольцом на пальце Фрия, которое тоже было подарком альфы. — Он никому не принадлежит, а мне лично он ничего не обещал, в любви не клялся. Умолять его не заканчивать наши отношения я не стану. Я уважаю его выбор, но больше всего я уважаю себя. Я просто хочу слышать все из его уст и смотреть при этом в его глаза. — Я все равно чувствую, что все у вас будет хорошо, — ободряюще улыбается ей Элисса. Ей и правда тяжело смотреть на разбитую Фрию, и именно ее состояние еще больше повышает в Элиссе уровень ненависти к Гидеону. Беспризорный мальчишка, захвативший внимание ее сына, а теперь еще свободно разгуливающий по Харону, вызывает в ней только раздражение и агрессию. Элисса никак не может смириться с тем, что ее сын может отказаться от роскошной во всех смыслах Фрии ради солдата враждующего с ним ордена. Элисса, как и любая мать, молча на это смотреть не собирается, и пусть остальные первородные убеждают ее, что Гидеон опасности не представляет, она будет держать его под прицелом.

***

Раптор, воспользовавшись тем, что Киран в офисе занят слежкой за известными им людьми Белтейн в Лондоне, приехал в тренировочный лагерь. Учитывая, что они стоят на пороге войны, Раптор хочет лично удостовериться в том, что находящиеся здесь под его руководством солдаты готовы к бою. Он стоит у стены, скрестив руки на груди, и пристально наблюдает за сдающими главнокомандующему нормативы солдатами. Солдаты привыкшие к тому, что Раптор даже если доволен, по его лицу этого не понять, рады уже тому, что он не делает замечания. Раптор собирается сделать очередные ротации в командующем составе, поэтому, закончив с солдатами, он приказывает своим командирам все повторить. Джулиан, который сильно нервничает перед сдачей, выходит сдавать нормативы следующим. Он блестяще сдает экзамен по физической подготовке и готовится к финальной части, где должен будет показать навыки рукопашного боя. Джулиан мог бы и пропустить этот тест, учитывая, что Раптор в предыдущие пару раз принимал его сдачу автоматически, но сегодня первородный настаивает. Раптору хочется увидеть, есть ли изменения в подготовке его командиров, учитывая, что ей занимался Арес. Джулиан ждет своей очереди, хлопает успехам своих товарищей и, обернувшись на звук тяжелых железных дверей, забывает свое имя. Арес проходит в лагерь с руками в карманах классических бежевых брюк, на глазах альфы солнцезащитные очки, и выглядит он настолько хорошо, что кажется ярким пятном на фоне одетых в военную форму солдат. Джулиан, который долго его не видел, но думать о нем не переставал, возвращает внимание борющимся на татами солдатам и шумно сглатывает. Арес останавливается рядом с Раптором, тоже наблюдает за бойцами и явно гордится тем, что его тренировки не прошли даром. Следующими на татами выходят Джулиан и его соперник — хороший товарищ альфы, с которым он любит пропустить по пиву после работы, Раджеш. Джулиан кивает Раджешу и, заняв стойку, пытается сконцентрироваться. Бой начинается с коротких ударов по коленям от Раджеша, но Джулиан блокирует его удары и сразу переходит в контратаку. Весь бой он постоянно ловит себя на том, что вместо того, чтобы концентрироваться на сопернике, он пытается увидеть выражение лица Ареса, точнее, поймать на нем одобрение. Джулиана это раздражает, ведь судья здесь Раптор, и до сих пор только его мнение принималось парнем, как самое главное. Джулиан продолжает наступать, ему удается даже опустить Раджеша на одно колено четким ударом правой в бок. Джулиан, будучи слишком уверенным в себе, дальше не наступает, снова поглядывает на Ареса, и в итоге, только оказавшись на лопатках, понимает, как сильно он проебался. Раджеш, который шокирован своей победой не менее, чем Джулиан проигрышем, протягивает ему руку, но альфа, оттолкнув его, встает на ноги и с виноватым видом идет к Раптору. Он знает, что тот все видел, чувствует его недовольство каждой клеткой организма и, потупив взгляд, останавливается напротив. — Я снимаю тебя с операции «Оружие», ты не готов, и я, видимо, поспешил, назвав тебя своим главным помощником, — выносит приговор Раптор, и Джулиан, который привык, что не умеет толком выражать эмоции, чувствует, как под веками жжется. Он сам виноват, он понимает Раптора, но ему чертовски обидно, что он из-за своей невнимательности и самоуверенности разочаровал альфу, которым так сильно восхищается. — Я постараюсь лучше, — еле выдавливает из себя Джулиан, которому очень хочется искупить вину, сделать что угодно, лишь бы оставаться тенью альфы, не раз спасавшего его жизнь в бою. — Ты облажался, Джулиан, и я разочарован, будешь с рядовыми, может, они научат тебя не летать в облаках, а четко выполнять приказы, — Раптор неумолим, что неудивительно, ведь недаром он слывет жестким главнокомандующим, и все в этом лагере знают, что вернуть его уважение практически невозможно. — Дай ему еще шанс, — лениво тянет вступивший в диалог Арес, который прекрасно видит, как тяжело Джулиану, и даже искренне ему сочувствует. — Ты не лезь, — режет его холодным взглядом Раптор. — Вечно ты как сухарь, — качает головой Арес. — Есть, — кивает Раптору Джулиан, которого раздражает попытка Ареса вступиться за него, и, обернувшись, быстрыми шагами идет на выход. Раджеш сразу же срывается за ним. — Напрасно ты так с ним, — снова обращается к Раптору Арес. — Пацан тебя боготворит, да и ты сам знаешь, что он хорош. Ну ошибся разок, с кем не бывает? — Мои солдаты не ошибаются, потому что ошибка может стоить им жизни, — четко выговаривает Раптор и приказывает начинать следующий бой. Арес, учитывая, что все остальные солдаты ему неинтересны, тоже идет на выход. Джулиан обходит лагерь, идет к своему джипу, ничего не видя, и, дойдя, бьет ногой по колесу. Хотя ударить ему нужно себя и, желательно, так сильно, чтобы боль от удара заглушила съедающее его чувство стыда. — Да брось, ты же его любимчик, он остынет, и ты вернешься в строй, — осторожно подходит к вымещающему злость на автомобиле альфе Раджеш. — Какой позор, — поднимает лицо к небу Джулиан. — Как я мог, блять, проиграть тебе? — Чувак, я, конечно, слабее тебя, сам знаю, но я победил честно, — усмехается Раджеш и громко выругивается, когда Джулиан, схватив его за ворот формы, вжимает в джип. — Это было нечестно, — шипит ему в лицо Джулиан, — я отвлекся, эта сука, он меня отвлек, — разжимает пальцы на его вороте, увидев идущего к ним Ареса. — Я знаю, что ты меня в следующий раз отлупишь, не гноби себя, — улыбается ему Раджеш и, обняв, сильно хлопает по спине. — Прости, брат, я просто взбесился, — уже мягче говорит ему Джулиан, прекрасно понимая, что вины Раджеша в произошедшем нет, — ты заслужил победу. Раджеш, похлопав его еще раз уже по плечу, идет к лагерю, а Джулиан, прислонившись к джипу, смотрит на Ареса. — Что за душещипательная сцена? — кривит рот Арес, которого неожиданно для него самого сильно разозлила увиденная картина. В то же время он не станет отрицать, что ему нравится непривычный для него яд ревности, расползающийся по его сосудам. С этим мальчиком любые, даже самые темные чувства приобретают сладкий вкус. — Тебя сейчас только не хватает, — зло говорит Джуалин. — Хотя радуйся, ты увидел мой позор. — Да не убивайся ты так, этот машина-убийца отойдет, и будешь снова его шуга деткой, — усмехается остановившийся в двух шагах от него Арес. — Ошибки — тоже опыт. С кем не бывает. — Со мной! Я не ошибаюсь! — рычит Джулиан. — Это ты виноват, ты меня отвлекаешь своими тупыми речами, взглядами, тем, что ты вообще есть! — сжимает кулаки готовый сорваться парень. — Не будет меня — тебе будет скучно, — пожимает плечами Арес, которого чужая ярость только забавляет. — Я же тоже не вечный, вот помру, и ты поймешь это, но будет поздно. Я нарциссы люблю, кстати, приноси мне на могилу только их. — Зачем я вообще с тобой разговариваю, — Джулиан слышит скрежет своих же зубов. — Ты же получаешь удовольствие от того, что выводишь меня на эмоции. — Не будь ребенком, не спихивай на меня свой проигрыш, это все, что я у тебя прошу, — размеренно говорит Арес. — Тебе не понять меня, потому что тебе похуй на чувства других, — успокаивается Джулиан, решивший не кормить этого вампира своими эмоциями. — Я разочаровал его, подвел того, чье мнение мне важнее всего. — Да спусти ты его с пьедестала, — темнеет взгляд Ареса, которого снова накрывает волной ревности теперь уже к Раптору. — Он тебе что, отец, что тебе так важно его мнение? — Не смей говорить про моего отца! — моментально взрывается Джулиан и наконец-то пускает в ход чешущийся последние минуты кулак. Не успевает он коснуться холеного лица Ареса, как тот, схватив его, больно скручивает руку парня и, не дав тому опомниться, вгрызается в его губы. Арес не планировал этого, не сейчас, он просто выбрал между сломать ему руку или засосать — последнее. Он грубо проталкивает ему в рот свой язык, второй рукой крепко держит его за челюсть, все больше углубляя их дикий поцелуй, и ему это удается только потому, что шокированный его действиями Джулиан на пару мгновений теряет контроль над своим телом. Арес отшатывается назад, только получив сильный удар в скулу, потирает щеку и сплевывает на пыльный асфальт кровь. — Того стоило, — нагло ухмыляется первородный, всматриваясь в глаза, в которых вспыхивают молнии. — Еще раз засунешь язык мне в глотку… — Джулиана ощутимо трясет от произошедшего, он даже с трудом озвучивает путающиеся у него в сознании слова. — Засуну, я тебе под кожу залезу, — поглаживает языком внутреннюю сторону прокушенной щеки Арес. — Я ревную, Джулиан. Не обнимайся и не поклоняйся другим альфам, не доводи меня до греха, — опасно блестят глаза мужчины. — Почему ты, блять, ревнуешь? — Джулиан настолько ошеломлен всеми событиями этого утра, особенно последним, что ему уже начинает казаться, что все это сон. — Влюбился в тебя, — хмыкает собирающийся наконец-то уходить Арес. — Я теперь знаю, почему за столько веков я ни разу не влюблялся — я просто тебя не встречал. — Сдохни! — не так уверенно, как хотелось бы, выкрикивает ему вслед Джулиан и, отвернувшись, облизывает горящие после грубого поцелуя губы.

***

Раптор, который приказал оставить Тео в своих покоях, сам и в эту ночь не пришел. Тео, несмотря на это, смог уснуть только под утро, потому что подсознательно все ждал альфу и не мог успокоиться. Раптор зашел утром до человека, которого отсюда выволокли, и сказал, что брак будет заключен к десяти внизу, при свидетелях. По словам мужчины, сразу же после этого новость о браке будет распространена среди вампиров, и Тео получит статус неприкосновенного. «Лицензия на любое, даже самое страшное преступление?» — не смог не съязвить на это омега, но Раптор не среагировал и покинул спальню. Тео, которому недавно занесли «свадебный» наряд, к нему не притронулся. Он так и сидит на кровати, смотрит на свои руки и пытается унять панику, из-за которой немеют пальцы. Стрелки на часах ползут все выше, сердце Тео стучит все громче. Его разрывает между явно обреченным на провал желанием сбежать и смирением с судьбой. Наконец-то пытки разума над парнем прекращаются благодаря стуку в дверь, и он, обернувшись, смотрит на красивую женщину, остановившуюся на пороге. — Прошу прощения, что не зашла раньше, но очень рада нашему знакомству, — подходит к поднявшемуся на ноги омеге женщина и протягивает руку. — Я Элисса, мать Каана. — Очень приятно, я Тео, — легонько пожимает ее ладонь парень. — Я немного шокирована новостью, которую мне рассказали не первой, к сожалению, но раз Раптор и ты решили, что вы готовы к браку, я полностью вас поддерживаю, — улыбается ему Элисса. — Спасибо, — Тео решает не говорить о том, что он сам в этой идее не участвовал и она, скорее, необходимость, потому что не знает, насколько Элисса близка с Раптором и рассказывал ли он ей правду. — Почему ты не оделся? Я пришла за тобой, а ты не готов, — хмурится Элисса, смотря на так и не тронутый костюм. — Я так пойду, — Тео кивает на свой незамысловатый наряд, состоящий из штанов и футболки, который ему принесли еще вчера. — Прошу, переоденься, это такой важный день, не начинайте его со спора, который точно будет, ведь он отправит тебя переодеваться, — вздыхает Элисса. «Или сам это сделает», — прошибает Тео осознанием. Наверное, она все же права, а проходить через унижение еще раз не хочется, как и ругаться, поэтому Тео просит у нее пару минут и, захватив костюм, скрывается в гардеробной. Вниз он спускается в сопровождении Элиссы, которая, не прекращая, делает ему комплименты. Элисса знает, что этот брак — необходимость, Раптор сказал ей все как есть, но в то же время понимает его. Она никогда не встречала человека настолько красивого и притягивающего к себе внимание. Раптора сложно осудить за его желание спасти ему жизнь любой ценой — мир потеряет многое, если в нем увянет эта красота. На Тео белый шелковый костюм-тройка, а на голове парня кружевная вуаль. Сперва Тео не хотел ее надевать, учитывая, что все, что прикрывает его лицо — триггерно для него, но потом все же взял ее, ведь так он сможет скрывать свои истинные эмоции. В тронном зале находятся незнакомый омеге престарелый вампир, видимо тот, кто будет проводить церемонию, Раптор и Киран. Альфы оборачиваются к вошедшим, и Раптор взглядом указывает Тео на место рядом с собой. Тео покорно останавливается напротив вампира, не смотрит на стоящего справа от него альфу и пытается сам себя успокоить. Он уже проходил через бракосочетание с вампиром и знает, что церемония от человеческой практически ничем не отличается, помимо факта, что проводит ее не священник, а представитель вампирского сообщества, который контролирует район. Мужчина приступает к церемонии, Тео ничего не слышит, раздирает свои пальцы и кусает губы, чтобы не разрыдаться. От отчаяния, от тупой боли, от того, что вынужден стоять тут и принимать условия других, чтобы выжить. — Согласны ли вы, Теодор… Тео не слушает, продолжает думать о своей судьбе и тонет в жалости к себе. Почему у него вечно все не как у людей, почему он всегда марионетка, и не важно, родителей, друзей или мужчин, так сильно жаждущих получить его из-за проклятой внешности, которой его одарила природа. Тео не помнит ни разу, чтобы кто-то не просто спросил его мнения, а прислушался к нему, и если копаться в этом всем, разложить по полочкам, он может сломаться, ведь похвалить себя ему не за что. Тео словно обречен быть игрушкой, которую швыряет из дома в дом, и ни один из них так и не стал домом ему. — Согласны ли вы, Теодор Коэн, взять в законные мужья Чон Хосока, чтобы быть с ним в горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас? Чон Хосока — и Тео накрывает лавиной воспоминаний. Один раз он услышал имя, сказанное не ему, и больше никогда его не забывал. Все то короткое время после Тео называл про себя этого красивого альфу только Хосоком, и вряд ли он когда-то вслух к нему так обратится. Еще тогда Раптор сказал, что настоящим именем к нему могут обращаться только члены семьи, а Тео, даже сказав «да», так и останется объектом его похоти, которая настолько сильна, что привела их к алтарю. От последней мысли хочется завыть, но Тео не привык к публичному выражению эмоций, которые только утрамбовывает одну на другую. Устав искать понимания в окружении, учишься прятать себя настоящего, и Тео с этим прекрасно справляется. Жаль, что истинные порывы скрыть все же не получается. — Нет, — выпаливает омега, и только услышав звук своего голоса, понимает, что он наделал. Элисса прикрывает ладонью рот, а Киран отходит к окну. — Повтори вопрос, — ледяным тоном приказывает мужчине Раптор, даже не смотря на омегу, и тот снова озвучивает его. — И быть с ним и в горе, и в… — мужчина не договаривает, а Тео чувствует, как к его виску прижато нечто металическое. Он оборачивается, смотрит без страха на дуло пистолета, потом на Раптора, и снова на дуло. — Отвечай, — не убирает пистолет альфа, на чьем лице и мускул не дрогнул. — Я лучше сам тебя убью и сделаю это безболезненно, чем позволю им разорвать тебя в амфитеатре. Тео хочется съязвить, учитывая так странно преподнесенную заботу, но так как Раптор не тот, кто это оценит, он передумывает. — Согласен, — еле слышно выговаривает Тео и, стащив с головы вуаль, вновь оборачивается к мужчине. — В брачную ночь тоже пистолет мне к виску приставишь? — напирает на него приободряемый злостью омега. — Думаешь, придется, муженек? — скалится альфа, плохо скрывая восхищение в глазах. Тео убрал вуаль и моментально собрал взгляды всех присутствующих. Кажется, Раптор теперь и правда понимает чрезмерно ревнивого к красоте своего омеги Каана. — Можете поцеловать жениха, — утирает пот со лба мужчина. — Воздержусь, — заявляет Тео и, гордо задрав подбородок, идет к двери. — Успею, — усмехается ему вслед Раптор. — Как можно добровольно связать себя узами брака? — качает головой Киран после того, как омега покидает зал. — С человеком, — добавляет Элисса. — Хотя я понимаю, и ужин, и секс одновременно — звучит соблазнительно, — смеется Киран. — Умолкни, — смеряет его недобрым взглядом Раптор. — И давай к Каану, пока он не выслал за нами гончих из ада. Я еще после утреннего разговора с ним толком не отошел. — Честно говоря, совсем не хочу его видеть, но придется, — обреченно вздыхает Киран, следуя за ним. — Прежде, чем зайдем, я помолюсь. — Интересно, кому мы будем молиться, — пропускает его вперед Раптор.

***

Каан сидит в кресле в своем кабинете за столом и задумчиво смотрит на стоящий перед ним маятник Ньютона. Арес расположился на диване и пристально следит за альфой, не осмеливаясь первым начать разговор. — С Асмодеем Раптор поговорит, но я лично запретил делать ему выговор, и ты должен это знать, — наконец-то обращается к нему Каан. — В случае угрозы вашей жизни вы должны немедленно покинуть поле боя, и я неприятно удивлен тому, что ты выбрал остаться. — Ты послал меня на задание, — старается говорить спокойно Арес, который хоть понимания от друга и не ждал, задет его словами. — Я принес то, за чем туда отправился. — Верно, но я не посылал тебя на смерть, ведь для этого у нас есть солдаты, — пристально смотрит на него Каан. — Ты должен был проконтролировать то, чтобы мы получили образцы, а не сам бросаться в пекло. Значит, мы все еще не знаем, что за состав у пуль, которыми тебя ранили? — Все, что я забрал, у меня в лаборатории, и мои над этим работают. Как только мы приблизимся к разгадке, я дам тебе знать, — отвечает Арес. — В любом случае, я восстановился достаточно быстро, и раз кровь для нас все так же эффективна — их оружие бессмысленно. Чтобы уничтожить нас, они должны тебя купить, но ты у нас не продаешься, а значит, мы в безопасности. — Я рад, что ты не сильно пострадал, раз даже шутить смеешь, — постукивает пальцами по столу Каан, — но я совсем не рад, что мы столкнулись с угрозой, на которую пока не можем ответить. Никогда не недооценивай своего врага. — Мы ответим, обещаю, — облокачивается на свои колени Арес. — Ты же знаешь, нас невозможно победить. Мужчин перебивают вошедшие в кабинет Киран и Раптор, и первый сразу идет к бару у стены, а второй останавливается у окон. — Это что, магия? — обращается к новоприбывшим Каан, и Киран перестает доливать себе виски. — Может, у нас и единороги развелись, но мы не в курсе? — Вот бы динозавров вернуть, — мечтательно заявляет осмелевший Арес, — круто было до астероида, и я шикарно на них смотрелся, не то что на этих лошадях и тачках. — Мы проиграли, — поднимается на ноги Каан. — Эта битва доказала, как мы расслабились, и что враг сильнее, возможно, они даже все объединились против нас. — Согласен, — кивает Раптор. — Я все еще не могу осознать то, что потерял стольких солдат. — Не будем паниковать, — вмешивается Киран. — Оружие сильное, но все равно не смертельное, и пока они не создали такое, мы их уничтожим. Они все равно трусы, близко подойти не могут, пытаются нас выманивать. — Верно, в открытом бою они на нас не пойдут, — поддерживает его Арес. — Мы разберемся с оружием, а потом сами их выследим и уничтожим. Только трусы, имея мощное оружие, будут скрываться в глуши и ждать, когда мы до них доберемся. Все знают, где мы обитаем, но так же знают, что нам не навредить, вот и играют в детские игры. — Они уничтожают моих солдат, — не разделяет их оптимизма Раптор. — Да, нам навредить они пока не могут, но мы теряем живую силу, и принижать их достижения не стоит. — Я не принижаю, я говорю, что все не так страшно, как кажется! — возмущается Арес, но Раптор его не слушает, он вчитывается в только полученное сообщение на телефоне и мрачнеет. Альфа поднимает глаза, поняв, что все присутствующие смотрят на него, но ничего не говорит. Через мгновенье и Арес тянется к телефону и, прочитав сообщение, бледнеет. — Может, уже скажете, в чем дело? — рычит Каан, который по лицам друзей понимает, что случилось нечто важное, о чем они не особо хотят распространяться. — Что вы там прячете? — Моя лаборатория горит, поджог, — выпаливает Арес и первым срывается на выход. — Там же все образцы, — растерянно смотрит ему вслед Киран. — Так трусы, говорите? — поворачивается к нему Каан, и альфа, не найдя, что сказать в ответ, опускает глаза. — С меня хватит. Одно дело нападать на моих бойцов, другое на моей же территории творить такое, — глаза мужчины наливаются красным. — Объяви срочную мобилизацию всех наших сил по всему миру. Готовьтесь, больше никаких переговоров и дипломатии. И никаких пленных. Это война. Раптор с Кираном выходят прочь, а Каан, проводив их взглядом, идет к окнам. Гнев в этот раз не накрывает его разом, медленно поднимается от кончиков конечностей до туловища и, соединившись в центре груди, вспыхивает синим пламенем. Кровь врага еще не пролита, но запах ее уже щекочет ноздри, и Каан сделает все, чтобы она пятнами покрыла мостовые и окрасила Темзу в красный. Это его город, и никто не смеет угрожать ему в его же доме.

***

Солнце, которое именно сегодня забыло о своей жадности и радовало горожан теплыми лучами, почувствовав пробуждение древнего зла, трусливо заходит за тучи. Над боро Хиллингдон разлетается серый пепел, а толпы зевак, вывалившихся наружу в квартале, где находится прямо сейчас горящий Гленроутс Shipping, LTD, устремив взгляды ввысь, испуганно переговариваются. Бугатти паркуется прямо за одной из пожарных машин, и Каан, выйдя наружу, медленно идет к поглощаемому пламенем зданию. Пожарные кричат, чтобы он близко не подходил, что конструкция начнет обваливаться, но альфа ничего не слышит. В глазах Каана огонь пляшет, и при своем властелине он только раздувается. Остальные первородные, стоящие в стороне, напрягаются из-за его неожиданного визита, учитывая, что на место событий он сам не ходит, но к нему не подходят, чувствуют нутром, что этого делать не стоит. Пожарные, качая головой, докладывают Аресу неутешительные новости, но тот не слушает, он на расползающуюся за Кааном тень смотрит. Она начинается у ступней альфы, простирается по всей территории, теряется за горизонтом. — Нет, только не это, не сейчас, — выпаливает Арес, продолжая гипнотизировать взглядом четкий профиль альфы, который словно в единении с огнем — не моргает, не реагирует, на лижущее стены пламя смотрит, с ним разговаривает. Каан делает шаг назад за мгновенье до того, как на место, где он стоял, падает горящая часть конструкции, и, обернувшись, быстрыми шагами идет к машине. Киран в отражении стекла прозванное людьми мифическим чудовище видит. — Постой, куда ты? — срывается было за Кааном Арес, но Раптор хватает его поперек, не давая подойти близко к протянувшему к дверце руку мужчине. — В Харон, — говорит голосом, который в услышавших его вызывает первобытный страх. — Я их всех уничтожу, а потом пойду за остальными, сделаю то, чего вы не смогли, — прежде чем сесть за руль, оборачивается к друзьям, и все трое к огню отшатываются. Лучше в огонь, чем хоть шаг к тому, чье лицо сейчас предвестник апокалипсиса. Бугатти срывается с места, а Киран, который с трудом унимает дрожь пальцев, достает телефон и прикладывает его к уху: — Выведи всех из Харона немедленно. Стоящая на террасе дворца Элисса убирает телефон в карман и, подняв голову к небу, смотрит на плывущие в сторону Харона черные тучи. Первым делом она вызывает главу безопасности дворца, и, поручив ему вывести весь персонал, сама идет во владения Раптора и требует, чтобы Тео спустился вниз и сел в один из готовящихся отправляться автомобилей. После она отправляется в покои Каана и после короткого раздумья все же толкает дверь. Гидеон и Маммон копаются в гардеробной и, завидев женщину, отвлекаются. — Можно же стучаться, неужели не учили? — недовольно говорит Гидеон, а Маммон, запрыгнув на подоконник, начинает скрестись о стекло. Элисса, которую раздражает высокомерие этого человека, передумывает делать то, что планировала. В конце концов, скорее всего, это именно он виновник всего, что с ними сейчас происходит, и из-за него же Каан не контролирует себя и возвращает свое истинное обличье. Пусть омега ответит за свои поступки, пусть справится с тем, кого сам и пробудил от глубоко сна. — Не покидай спальню, — твердо говорит женщина, уже подозревая, что пожалеет о своем поступке. Хотя, кто знает, если это правда, и у ее сына есть чувства к этому ничтожеству, ему ничто не грозит и, следовательно, ей тоже. — Мне разрешили гулять! — восклицает Ги. — Не покидай спальню, если хочешь жить, — Элисса закрывает дверь, оставив растерянного парня с котом. Маммон сразу же спрыгивает с подоконника и мяукает, чтобы ему открыли дверь. Ги, который так не понял, чего хочет Элисса, просьбу кота выполняет, но тот не торопится уходить, все оглядывается, словно ждет и его. Ги, устав играть с ним в гляделки, закрывает за ним дверь, но Маммон не сдается, начинает скрести ее с той стороны. — Или уходишь, или заходишь, я тебе не дворецкий! — открыв дверь, возмущается омега, не понимая, чего хочет кот. Маммон пару секунд медлит, а потом, поняв, что парня ему никак не вывести, срывается к лестнице. Может, он хотя бы успеет позвать Сантину, и она скажет омеге все то, что не может сказать кот, и выведет его из Харона до того, как сюда прибудет главный страх человечества. Ги возвращается в гардеробную и снова приступает к выбору одежды, которую он должен надеть для последней ночи в своей жизни. Решив, что из-за переживаний ему и так не сконцентрироваться, он кладет на пуфик белую свободную рубашку и черные джинсы и идет в ванную. Он запирает дверь изнутри, ставит пузырек с маслом на край раковины и начинает раздеваться. Ги уже дал согласие Дену, который втайне по одному пронес все, что понадобится парню, еще днем, и спрятал под кроватью. Также Ден подтвердил, что отключил пожарную сигнализацию. Все к миссии «уничтожить Каана» готово. Все, кроме самого Гидеона.

***

Автомобиль с Элиссой покидает дворец последним. Она сидит на заднем сиденье мерседеса, который уже выехал из леса, и, обернувшись, смотрит на то, как пепел накрывает верхушки деревьев, распугивая в ужасе разлетающихся птиц. Знала бы Элисса, что мольбы способны остановить того, кто уже вошел в лес, она бы молилась, а пока она прикрывает веки и надеется, что Харон все же выстоит, и она сможет вернуться домой. Закончив с маслом, Ги возвращается в спальню и с удивлением смотрит на часы. На дворе вроде день, но снаружи все поглощено мраком. — Затмение, что ли, — не понимает омега, подходя ближе к окну. Темнота накрыла все вокруг и еле можно различить силуэты деревьев вдали. Гидеон еще раз внюхивается в себя и, поняв, что запаха нет и наличие на нем масла никак не вычислить, решает причесаться. Убедившись, что выглядит он неплохо, если не акцентировать внимание на кругах под глазами, Гидеон произносит про себя клятву, данную ордену, и с тяжелой душой направляется в коридор. Он не знает, прибыл Каан или нет, но слушаться Элиссу и сидеть в ожидании первородного в заточении у него сил не хватит. В конце концов, возможно, это его последний день на земле, и пусть говорят, что перед смертью не надышаться, он постарается. В Хароне стоит абсолютная тишина, слышно тиканье часов в конце коридора и биение сердца омеги. Ощущение, что вокруг все вымерли. Даже охраны на лестницах нет. Гидеон чувствует, как в него пробирается тревога, но не прислушивается к ней, идет вниз и, поняв, что во дворце кроме него точно никого нет, уже собирается выйти наружу, как видит капли крови на полу, которые пропадают за дверьми тронного зала. Омега, переборов страх, а не любопытство, подходит к двери и, толкнув ее, заходит в зал. Гидеон так и знал, что пожалеет о своем порыве, но то, что он испытывает сейчас — больше, чем сожаление. Он забывает сделать вдох, приваливается спиной к двери и, прикрыв ладонью рот, чтобы заглушить вскрик, смотрит на восседающего на троне монстра. Весь путь до трона в кровавых разводах, как и руки чудовища до локтей. По-хорошему надо бы прекратить смотреть, ведь если Гидеон выживет, каждая картина, которую он сейчас видит, будет всплывать в памяти до конца его дней, но и прилипший к чудовищу взгляд оторвать невозможно. Тогда, в лесу, Ги был слишком шокирован и толком его не рассмотрел, а сейчас он видит все, всматривается в каждую деталь. Возможно, Харвер не лгал — это именно то существо, которое встречает людей при переходе в иной мир. Хотя, скорее, он вполне может быть тем, увидев которого люди туда и отправляются. Его исколотые кривые рога, торчащие белеющие кости, а самое страшное — нарывы на его коже доводят омегу до внутренней истерики. Раны все открытые, свежие, будто бы их только нанесли, и вся его одежда пропитана кровью, непонятно: его или чужой. Каан замечает тень у двери, фокусирует взгляд и, поняв, что не показалось, поднимается с трона. Ги сразу же сильнее вжимается в дверь, смотрит на люстру, все лампочки на которой начинают моргать, и упускает момент, когда в этой мгновенной тьме альфа успевает оказаться напротив. Ги вскрикивает от неожиданности, даже пытается закрыть глаза, не видеть его уродливое и пугающее до ужаса лицо, но как под гипнозом смотрит прямо в кровавое месиво перед собой. Так вот почему Элисса сказала ему не выходить. Какой же он идиот, что не послушался. — Ты, — рычит ему прямо в лицо голосом, поднимающим в омеге желание рыдать. — Что ты делаешь во дворце? — недавно вставленные в окна стекла звенят, Гидеону кажется, еще немного, и весь дворец обрушится на их головы и погребет их под слоем камня и пыли. Ги и не против, лишь бы смерть была мгновенной, лучше так, чем умереть от страха, медленно, по одному отключающего его жизненно важные органы. Это не его Каан, не тот первородный, к которому он привык, и дело вовсе не в том, что он в уже знакомом омеге обличии чудовища. В его голосе нет так сильно сейчас жаждуемых Гидеоном ноток привычной нежности, ведь даже злясь, Каан разговаривал с ним мягко, не переходил установленную им самим черту, всегда помня о том, насколько хрупок человек перед ним. — Что ты здесь делаешь? — окна распахиваются, бьются о стену, а ворвавшийся в комнату ветер доносит до ноздрей запах гари. Надо бы попробовать сбежать или молить о пощаде, но Гидеон словно прирос к полу, и даже дышать себе напоминает. — Пожалуйста, не пугай меня, — еле выдавливает из себя Гидеон, всем своим естеством нависшую над ним угрозу чувствует. Это впервые, когда Гидеон так отчетливо видит жажду крови в глазах Каана, поэтому продолжает подряд повторять «пожалуйста» и замечает, что альфа вслушивается в его голос. У него даже выражение лица словно меняется. — Не приближайся, — проверяет свою теорию омега, — не трогай меня. — Проклятие мое, ангел с душой демона, — Каан протягивает руку, с которой капает кровь, убирает волосы со лба омеги. Гидеон щеку изнутри прикусывает, чтобы не завизжать от страха. — Ты марионетка главы Белтейн, из чего он тебя создал, почему с момента, как ты появился, все рушится? — даже голос его пробуждает в душе самое потайное, самое страшное, то, в чем люди даже себе признаться боятся. Он словно вытаскивает наружу все темное, гасит надежду на лучшее, несет отчаяние не только всему, что вокруг, а сеет его и внутри человека. Сосредоточие зла в чистом виде, лучшее оружие, чтобы наказывать грешников, и не важно, что Ги считает главным грешником именно его. Почему же тот, кого боятся и зовут сильнейшим, по швам расходится, почему ран на нем больше, чем способно вынести любое живое существо? Почему ни одна из них не смертельная? У Гидеона даже в момент, когда он стоит на грани жизни и смерти, голова от вопросов разрывается, как жаль, что ни на один из них он ответа так и не получил. — Ты ранен, — бегает глазами по его исполосованной груди омега, морщится, когда из этих расселин струйками густая черная кровь вниз стекает. — Тебе больно? — поднимает на него глаза, в которых свет от лампочки отражается. Взгляд у чудовища, которое сочувствие в чужом голосе прекрасно различает, сразу же меняется. — Я просто человек, и я слабее тебя, — Гидеон понимает, что он слушает его, и пусть не понятно как, но он что-то в нем задевает. — Я и при желании навредить тебе не могу. — Не лги мне, — царапает когтями дверь за спиной парня Каан, оставляет на ней сквозные прорези. — Ты несешь погибель моим созданиям и мне, ты тот, кого я должен был убить первым, — заставляет парня съежится из-за нежеланной близости. В ушах стоит противный скрежет, дорогое дерево крошится под когтями чудовища, и Гидеон четко осознает, что каждое его следующее слово и действие — то, что решит, получится ли у него убить и умереть, или только умереть. — Если ты ударишь меня, я не выживу, — цепляется за его руку Гидеон, которого воротит от пенящихся ожогов на его лице. — Ты же мой защитник, вспомни, ты говорил, что я кость от костей твоих, и плоть от плоти твоей. Не совершай ошибку, — льнет к нему, превозмогая себя. Ему приходится прикрыть веки, чтобы не видеть, кого именно он обнимает, и под ними он смотрит на того альфу, который его у бассейна целовал. Если это правда, если Гидеон обладает властью над ним, то пора бы ей уже начать действовать, потому что долго наедине с древним злом он не протянет. Гидеон видел смерть, наблюдал за чудовищными пытками, но психика человека слишком слаба, чтобы устоять перед тем, кого создали вселять ужас. — Пошли наверх, — снова давит в себе порыв убежать Гидеон, сильнее сжимает его когти, второй ладонью рану на его груди закрывает. — Снимем это все, залечим твои раны. Пожалуйста. Каан смотрит на него пару секунд, опускает глаза на его ладонь на своей груди, видит, как омега переплетает пальцы с его когтями, как поглаживает его раны, несмотря на то, что его пальцы покрывает кровь, и, кивнув, как послушный щенок следует за ним. Гидеон идет, не оборачиваясь, боится сорваться и сдаться страху, ведет его за собой, и как хорошо, что ноги помнят, куда идти, потому что сам парень практически не соображает. Ладонь Гидеона липкая от крови, но Каан руку не отбирает, и омегу эту радует. Он не понимает, почему он его послушался, но точно знает, что попробует довести дело до конца, который выберет он сам. Этой ночью Ги вряд ли выживет, но он хотя бы умрет, пытаясь. Гидеон оборачивается, только когда дверь за ними закрывается, и облегченно выдыхает, поняв, что альфа вернул человеческое лицо. — Кого ты убил? — уже смелее подходит к нему Гидеон, обрадовавшись тому, что видит своего Каана, тянется к пуговицам на его окровавленной рубашке и сам ее расстегивает. — Чья это кровь? — снимает ее с него. — Всех, я их всех убил, они молчали, — смотрит на пол Каан, и Ги понимает, что речь о Подземелье. Омега гасит вспыхнувшую в нем боль за погибших пленников, проводит нежно по его груди, а потом становится на цыпочки и обвивает руками его шею. Сейчас или никогда. Каан бегает глазами по его лицу, смотрит с недоверием, но соблазну поддается. Он поглаживает его по щеке, опускается к талии и, притянув к себе, сперва осторожно целует, будто бы все еще сомневается, что омега проявил инициативу. Ги отвечает, цепляется пальцами за ремень его брюк и выругивается от неожиданности, когда Каан, подняв его на руки, укладывает лопатками на постель. Теперь он целует его с невиданным доселе голодом, заставляет омегу зарыться пальцами в его волосы, задыхаться, но не отстраняться. Гидеон его крепче обнимает, поглаживает спину, на которой есть родное, нечто, что разделяют двое, и чувствует, как под веками жжется. Как бы он ни храбрился и не повторял про себя, что это его долг — умирать не хочется. Если прислушаться к сердцу, которое тянется ко второму, то можно услышать, что и убивать не хочется. Гидеон гонит пугающие и терзающие душу мысли и думает о том, что несмотря на свою скорую кончину, помимо основной цели он и одно желание выполнит, ведь целоваться с ним безумно хорошо. Ведь смотря в его налитые кровью глаза и уродливый облик, он все равно видел того самого Каана, который нес его на руках по осколкам, дарил ему сердце его палача, защищал от вампиров и даже от собственной матери. Того Каана, чьи слова и действия по отношению к людям делают больно, но его отношение к Гидеону эту боль притупляет. Он даже в облике чудовища с ним был нежен, когти убирал, злость на чем угодно, но не на нем вымещал. Он принял пулю за него и примет яд с тела Гидеона, и пусть и так, но они оба наконец-то обретут покой, так и не обретя дом в мире, по которому ходят люди. Гидеон устал от борьбы, Каан устал от жизни, и кто знает, может, этой ночью они оба получат то, что на самом деле давно желали. Так, во всяком случае, Гидеон себя оправдывает. Каан покрывает поцелуями его лицо, ласкает ладонями его живот, расстегивает брюки, Ги о том, что его имя на стене Белтейн набьют, думает. Оно ведь стоит того? Победа человечества и в конце концов закончившаяся борьба — они правда стоят двух жизней, несчастными слоняющихся по этой земле. Гидеон и не знает, что такое счастье, но если слушать тех, кто его описывает — он такого точно не испытывал. Следовательно, терять ему нечего, прощаться не с кем, и как хорошо, что отправляясь на тот свет, он будет не один. Если держать его за руку, то смерть не страшна, ведь тот, кто защищал его от нее, сам его к ней и проводит. Ги давит сомнения на корню, приподнимается, позволяет Каану раздеть себя. Он большой, грубый, моментами резкий, но прямо сейчас нежный, осторожный и, казалось бы, любящий. Ги губу от последней мысли прикусывает, а потом все же себе разрешает. Он ведь не успел, он любви так и не познал, более того, знал, что обречен на жизнь без нее, поэтому, лично для него, «надышаться перед смертью» — это позволить себе помечтать. Об альфе, который бы любил его и защищал, в чьих объятиях он бы находил покой, в ком бы не сомневался и в ком бы сам утонул. Об альфе, который у него есть, и который целует его прямо сейчас, и собой отгораживает от всего мира. Об альфе, в котором можно было бы найти дом, если бы… Как жаль, что у них с Кааном этих «если бы» чрезмерно много, и за каждое уже можно первородного убить. Каан отбрасывает в сторону белье омеги и, опираясь на колени, смотрит на него. Гидеон от смущения лицо прикрывает, потому что с таким восхищением на него никогда не смотрели. Каан убирает его ладони от лица, не понимает, почему тот смущается, и Гидеону внезапно хочется плакать навзрыд. Хочется прижаться к его груди, крепко обнять и просто плакать долго-долго, как никогда, ведь он не плакал, все свои чувства похоронил еще с первой смертью. А сейчас хочется рыдать, не бояться показать слабость, позволить ему обнять себя и успокаивать, потому что, видят высшие силы, Гидеон тоже устал. Устал повторять себе про долг, идти вперед, несмотря на раны и потери, устал ждать рассвета, который в его жизни так и не наступил. Гидеон устал быть воином, защищающим человечество, и пусть сейчас он на пороге смерти, он хочет воина, защищающего только его. Жаль, что и слезы для него роскошь, что если он отпустит себя, позволит им омыть свою душу, то к утру на этой постели будет остывать только одно тело. Альфа замечает его состояние, смотрит на него обеспокоенно, и Ги приходится прикусить себе щеку изнутри, чтобы очнуться. Его жизнь закончилась, ему некуда двигаться после этой ночи, поэтому нельзя сдаваться. Каан снова целует в губы, заставляет омегу забыть о цели, и Ги сам крепче обнимает его за шею, продлевает поцелуй. Каан опускается к подбородку, к ключицам, нежно метки касается, поднявшийся на улице ветер тучи разгоняет. Бьющий в окна внезапно проснувшийся свет чуть ли не слепит, но оторваться друг от друга, чтобы прикрыть шторы, никому не хочется. Устроившиеся на балюстраде птицы заводят песню, спящие в лесу цветы разом расцветают, покрывают холмики и равнины разноцветным покрывалом. Словно сама природа радуется соединению двух, казалось бы, обреченных на пожизненное одиночество душ. Каан ловит его за запястья, обнимает его целиком, Ги понимает, что в этих руках можно ничего не бояться. Кажется, Каан его от всего мира спрятать может и даже от собственных демонов, терзающих израненную душу человека. Он чувствует его ладони на ягодицах, несмотря на смущение пытается расслабиться и благодарен альфе, который не торопится, осторожно и нежно его растягивает, глушит неприятные ощущения поцелуями. Ги понятия не имеет, когда масло начнет действовать, но ловит себя на мысли, что не хочет, чтобы это было быстро. Ему нравится, как Каан его ласкает, он сам возбуждается из-за его прикосновений и даже хочет большего, так почему не погибнуть, хотя бы получив удовольствие, пусть и дарит его ему враг. Под его ладонями раны затягиваются, дышится полной грудью, а каждый поцелуй пусть и нереализуемую надежду дарит. Ги приподнимается, обнимает его за плечи и, откинув голову назад, уже сам на его пальцы насаживается. Нет больше смущения, скованности или даже нежелания вступать в эту близость, которая знаменует начало конца. Ощущение, что они знают друг друга очень давно, что пусть их разум, который только и делает, что возводит стены, все еще сопротивляется, их тела, созданные друг для друга, помнят все. Каан вылизывает его горло, покусывает ключицы, крепко держа его за талию и задницу, и внезапно деревенеет. — Все нормально? — осторожно спрашивает его Гидеон, в котором снова поднимается паника. — Да, — альфа зарывается лицом в его плечо, словно дух переводит. Гидеон не теряет времени, второпях его брюки расстегнуть пытается, не хочет, чтобы он отвлекался. Но Каан хватает его за запястье и, сильно сжав его, отстраняется. Он смотрит на него, нахмурившись, ищет ответы на вопросы в его глазах, и не найдя, отпускает его руку. Его словно что-то беспокоит или он в себя вслушивается, а потом обоими руками обхватывает свою голову. Каан часто моргает, у него сохнут глаза, а его дыхание становится тяжелым. Гидеон все равно к нему ластится, сам его плечо поцелуями покрывает, в глаза смотреть боится. Каан на его ласки не реагирует, так и сидит на постели, а потом, резко развернувшись, обхватывает его за горло и тянет на себя. — Что это? — впивается в него режущим взглядом, и Ги в его глазах мертвое черное море видит. — Что? О чем ты? — хрипит омега, пытается сбросить с себя его руку, но безуспешно. Солнце за окном гаснет, по комнате темнота расползается, но что она для того, кто в черной пропасти в глазах напротив последний покой обретет. Каан нагибается, проводит языком по его ключицам, а потом, сильнее сжав его горло, не давая ему вдохнуть кислорода, резко поднимается на ноги. Он легко, словно Гидеон ничего не весит, за горло же втаскивает его в ванную и, толкнув к стене, открывает душ. Напуганный омега вжимается в кафель, хаотично цепляется за мысли, и только одна из них пробивается четче остальных — защититься. — Что ты сделал? — рычит альфа, обратно толкая под воду пытающегося выбраться из душевой омегу. — Ничего, — заплетающимся от страха языком выдает Гидеон. А бояться есть чего, потому что во взгляде Каана теперь уже не ночь, а костры пляшут, и он омегу на них же живьем сожжет. — Чем ты, тварь, обмазался? — леденящим душу голосом переспрашивает, Гидеон вопреки всему и разуму к нему шаг делает, но альфа, не рассчитав силу, слишком сильно его отталкивает. Ги, не удержав равновесие, затылком о кафель бьется и чуть не теряет сознание. — Ты меня за идиота держишь? Своим лучшим оружием решил воспользоваться, и оно ведь чуть не сработало, — Каан наступает, у него на лице зияющие трещины образуются и начинают все больше расходиться. — Ты не понял, это масло для тела, — превозмогая себя, льнет к нему мокрый омега, которого шатает от страха и боли, пронзившей голову, но он все равно тянется. Он гладит его грудь, поднимается на цыпочках, чтобы поцеловать, не знает, что ему еще делать, лишь бы усмирить Каана, пока он ему шею не свернул. Уже плевать, что яд не работает, лишь бы он снова свой истинный облик не вернул, не дал Гидеону от руки монстра погибнуть. В зале ведь его ласка сработала, вот и сейчас надо попробовать, не сдаваться. — Я хочу тебя, — Ги сам его губ касается, хаотичными поцелуями эти трещины покрывает, и они, к его радости, соединяются. — Я безумно сильно хочу тебя, — тянет его за ремень на себя омега, снова пытается расстегнуть его брюки. — Пожалуйста, забудь обо всем, концентрируйся на мне, на моем теле. Каан смотрит блуждающе-оценивающим взглядом на его лицо, а потом проводит костяшками по его мокрой щеке, по губам, травящим его ядом так сильно жаждуемых слов. В его потухшем взгляде все написано, только Гидеон не вчитывается, он продолжает ластиться, соблазняет, предлагает себя. — Как скажешь, — демонстративно касается языком своих клыков альфа, посылает табун мурашек вниз по позвоночнику омеги. — Повернись. — Чего? — растерянно хлопает ресницами отступивший Гидеон. — Ты же хочешь меня, вавилонская блудница, сам предлагаешь, и я возьму, — усмехается Каан, палец от метки к пупку ползет, капли воды по животу размазывает. — Повернись и перестань изображать смущение, я наконец-то понял, кто ты. — И кто же я? — сглатывает обиду омега, прекрасно понимая, какими будут его следующие слова. — Тот, кто ни перед чем ради своей цели не остановится и даже переспит с тем, кто убил его мать, — кривит губы Каан, ошпаривает так, казалось бы, умело игнорируемой, а когда надо, оправдываемой высшей целью правдой. Гидеон набирает в легкие побольше воздуха, но так и не может придумать ответ, хаотично бегает по нему глазами и слизывает с губ стекающую вниз по челке воду. — Так ты повернешься или нет? — выгнув бровь, добивает Каан. — Ты можешь взять меня, смотря в глаза. — Могу, но не хочу, — делает шаг к нему альфа, в котором снова вспыхивает гнев, стоит вспомнить о том, как эта дрянь пыталась его отравить. — Я трахну тебя так, как мои воины трахали потаскух, слоняющихся по разрушенным мною городам. Но они мое уважение заслужили, ведь они предлагали свое тело в обмен на жизнь, а ты пользуешься им, как инструментом, чтобы угодить своему любовнику в Белтейн. Нет в тебе ничего возвышенного, того, из-за чего я бы тобой восхищался, и я признаю, что ошибался. Ты не достоин того, чтобы я смотрел в твои лживые глаза. Ги видит, что он снова меняется, и обида на его слова глохнет в очередной волне страха, накрывающего омегу с головой. «Есть кое-что, чего ты о Каане не знаешь. Мой сын способен контролировать всю планету и каждую тварь на ней, но свой гнев ему не усмирить. В такие моменты он не видит, кто перед ним и насколько ему этот человек важен», — отдает эхом в голове голос Элиссы. Раз Каана ему убить не удалось, умирать Гидеон тоже не собирается, и пусть ему сейчас больно как из-за провалившегося плана, так и от полосующего взгляда, он ему эти унизительные слова в глотку запихает, а значит, выживет. — Хорошо, — кивает Гидеон, на чьих губах расцветает ядовитая улыбка. — Моя жажда тебя сейчас больше обиды на твои слова, — говорит омега и, только повернувшись к нему спиной, разрешает потрескавшейся на лице маске окончательно спасть. Ги все еще не знает, что сделает Каан, он ли за ним или чудовище, которое оторвет ему голову, и облегченно выдыхает, когда альфа обхватывает руками его за талию и заставляет выгнуться. Нежности больше нет, пробуждающих трепет под грудью ласк тоже. Ладони опускаются на ягодицы, Каан грубо их разводит, нарочно сильно, чтобы причинить боль, сжимает, а Ги только губы кусает, чтобы не сделать ничего, что этот временный мир может нарушить. Он теперь стоит к нему вплотную, Гидеон опирается ладонями о стену, несмотря ни на что, поддается инстинктам, трется о него, ждет, когда они в одно сольются, и этот день останется в истории. Новую он напишет уже завтра. Каан поглаживает ладонью его живот, заставляет еще немного выгнуться, вторая рука с талии исчезает, Ги понимает, что он брюки расстегивает, и облегченно выдыхает. Рука возвращается на талию, Гидеон пальцами по его запястью проводит, прикрывает веки, когда он толкается, и вместе со свистом из легких «нежнее» вылетает. Каан и так не торопится, свою злость, сплетаемую с желанием, под контроль берет, проверяет подозрения, пустившие колючки в нем еще в спальне. Он делает пару коротких толчков, у Гидеона ребра сводит из-за невозможности сделать следующий вдох, а альфа, убедившись в своих подозрениях, позволяет шипам правды распороть его кожу. Гидеон, которого дискомфорт уже отпустил, двигает задницей навстречу ему, вжимается грудью в кафель и старается устоять на разъезжающихся в сторону ногах. Каан ему на себя насаживаться не мешает, по позвоночнику пальцами проводит, а потом глубоко втягивает в себя запах крови, источник которой пока не видит. Он обхватывает ладонями его за талию, Ги мысленно готовится к сексу, но вместо этого альфа забирает его у стены и, вжав в себя, соединяет свои ладони на его животе. Омега стоит на носочках на его обуви, не понимает, почему Каан не двигается, сам пытается проявить инициативу, зажимает его в себе, но первородный крепче обнимает его, не дает шевелиться. Они так и стоят в обнимку, слившись в одно под струями воды, которая вымыла с кожи Гидеона яд, но никогда не очистит их души, погрязшие друг в друге. — В чем дело? Мы будем трахаться или нет? — ослабшим после внутренней борьбы голосом спрашивает Гидеон и в отместку вонзается ногтями в его руки. Каан не отвечает, носом по его виску проводит, неожиданно нежно, учитывая его же едкие слова и грубость, в плечо целует. Гидеон, которого все эти минуты от возбуждения к страху швыряло, от его странных ласк и медлительности теряется. Так как он зажат в его объятиях, двигаться особо не получается, поэтому Ги продолжает раздирать ногтями его запястье, все ждет от него действий. Ладонь Каана ползет от живота наверх, к горлу парня, он сжимает его пальцами, легонько его голову вправо поворачивает, губами щеки касается и не спрашивает, а утверждает: — Я у тебя первый. Ги дергает голову влево, лишь бы не чувствовать обжигающий щеку взгляд, и молчит. Каан тоже больше ничего не говорит, снова шумно втягивает в себя запах крови, пропитавшей его волосы, осторожно опускает его на пол и делает шаг назад. Гидеон сразу же к стене приваливается и, обернувшись через плечо, смотрит на него. В его взгляде удивление и злость, но преобладает над ними прямо сейчас разъедающая сетчатку глаз обида. Почему он остановился? Почему не взял его, хотя омега сам себя предложил, чего только ради этого секса не сделал. Гидеон ничего не понимает и только укоризненно на альфу смотрит. Неужели это из-за того, что у Ги партнеров не было? Видимо, господин первородный только на партнеров с опытом падок, и теперь обида в Ги на фоне злости глохнет. Каан словно его присутствия и не замечает, застегивает промокшие брюки и отключает воду. И тогда альфа видит кровь, она сползает струйками вместе с последними каплями воды с волос вниз, на плечо парня, и Каан на багровые узоры, пропадающие в трапе, смотрит. — Ты снова меня обманул, — с горечью усмехается альфа, Гидеон, не выдержав его разбитого взгляда, отворачивается к стене. Ги вздрагивает, услышав сильный треск, и видит, что мужчина вышел из ванной, по пути снеся с петель дверь. Ги, чьи ноги его уже давно не держат, наконец-то сползает по стене на пол, прижимает колени к груди и громко всхлипывает. Сдерживать себя, давить дерущие горло эмоции и изображать силу больше не надо. Всхлипы переходят в отчаянный вой, потому что в этот раз бушующие в нем разом и контрастирующие эмоции ему молча не проглотить. Его слезы рзбиваются о кафель, вытекают из него вместе с осколками так усиленно удерживаемой на месте брони, и Ги сам не верит, что он, спустя много лет, вот так вот всей своей изранненной вдоль и поперек душой плачет. Он плачет надрывно, еле воздух ловит, глохнет от своего же голоса и не замечает, что шагов больше не слышно. Каан не успел выйти из спальни, как первый судорожный всхлип краем уха поймал, так с рукой на ручке двери и замер. Гидеон плачет, на Каане кожа бугрится, расходится, титановые кости обнажает. Омега в легкие побольше воздуха набирает, со спазмами, дерущими горло, борется, Каан на свое отражении в окне смотрит, думает о том, что чудовище внутри него намного страшнее этого. Будучи созданным уничтожать и научившимся за время жизни в человеческом обличье их повадкам альфа в своей истинной форме никаких чувств не испытывает. И сейчас со стекла на него монстр глубин смотрит, но при этом Каана ломает от желания вернуться, сесть у его ног, попросить не плакать. Только не плакать. Когда Юнги плачет — Каан рассыпается. Значит ли это, что учитывая, что до этого момента настолько опустошающих чувств он не чувствовал, омега никогда не плакал? Значит ли, что его слезы первым Каан пролил? Он на липнущий к стеклу, медленно кружащийся вокруг черный пепел смотрит, рывком тянет дверь на себя и выходит в коридор. Под его ногами мрамор трещинами покрывается, ползущие за ним крылья на нем глубокие царапины оставляют. Он свои крылья так больше и не расправляет, поэтому и не залечивает, волочит их за собой, как память о том, кого они не защитили и кого ему не вспомнить. Как и торчащий из спины кинжал, который Каан пока того, кто его над ним занес, не найдет, не вытащит. Каан последнюю дверь толкает, выходит за порог, бьющийся в предсмертной агонии мир дитя Смерти приветствует. Пепел стоит стеной, дышать нечем, все живое в округе погибнет уже через пару минут, Каану не интересно — единственное существо, которое представляет для него ценность, дышит. Он замечает включенные фары автомобилей, в свете которых пепел в танце кружится, и, спустившись вниз, идет к стоящим невдалеке от них воинам. Гидеон, у которого от судорожных рыданий уже сводит горло, добирается до раковины и пьет прямо из-под крана. Он не просто не сделал то, что задумал, он и не хотел и, видимо, этим себя выдал. Он не хотел умирать и убивать, он с первым же поцелуем обо всем забыл. И он его не убил. А Каан даже не взял то, что сам омега ему предложил. «Идиот», — кусает снова соленые губы Гидеон. «Какой же ты идиот», — болезненно всхлипывает. Он только расширил пропасть между ними, обнулил доверие, и если это правда и альфа к нему что-то испытывал, то Ги это разбил. Он погасил тот огонь в его глазах, который вспыхивал, только когда он смотрел на него. Ги не знает, почему его так сильно задевает мнение Каана о нем, но злиться на себя больше не хочется. Как бы там ни было, лгать себе уже неуместно, поэтому он покорно принимает этот факт и продолжает думать о том, как же низко он пал. Каан унизил его отказом, хотя Ги, как бывалая проститутка, из кожи вон лез, чтобы на его член запрыгнуть. Ги это разочарование в его взгляде открыто прочитал, на коже его «ты снова меня обманул» набил, и теперь не избавится. Долго сидеть и жалеть себя не получается, потому что Гидеон слышит шум с улицы и, кое-как отодрав себя от раковины, тянется за полотенцем. Он кутается в него и, переступив через щепки на полу, идет на покрытый пеплом балкон. Ги видит автомобили, сразу прячется за перилами и подглядывает за тремя первородными, идущими ко дворцу. — Почему он здесь? — вздрагивает из-за узнаваемого рыка Гидеон и теперь уже смотрит на вышедшего из Харона монстра. Он видит чудовище со спины и все на торчащий из него кинжал смотрит. «Почему он ходит с ним, почему, учитывая, что боли он не чувствует, он его не выдернет», — думает про себя Ги и чувствует, как холодеет его нутро от очередного рева. — Всех вывели! — пробирающий до костей голос Каана оглушает всю округу, и альфы пятятся назад. — Почему он был во дворце? Почему вы его оставили? — пытающиеся покинуть лес птицы дохлыми о землю бьются, вдали молния сверкает, Ги приходится с силой зажать себе рот, чтобы не вскрикнуть из-за навевающей ужас картины гибнущей природы. Первородные отступают, только Арес пытается сказать что-то, а Киран и Раптор за монстром следят. — Он ведь не пострадал, правда? — все-таки делает к нему шаг Арес, скидывает руку пытающегося удержать его Раптора. — Арес, не надо, — кричит Киран, увидев дернувшегося к Каану альфу, но перехватить его не успевает. — Мы ошиблись, но он выжил… Арес не договаривает, Каан вырастает перед ним за мгновенье ока, Ги видит, как в руках Кирана появляется непонятно откуда взявшееся копье, а у Раптора длинный меч. Не успевают первородные даже двинуться, как Гидеон слышит стон Ареса и в ужасе смотрит на торчащую из-за его спины когтистую руку. Каан отпускает его, швыряет его внутренности ему же под ноги, и Арес как тяжелый мешок оседает на землю. Каан поднимает лицо к небу, а когда опускает, то оружие первородных прахом ложится у их ног. — Вы обрекли его на погибель, — жуткий голос монстра заставляет все деревья в переднем ряду с треском свалиться на землю. Ги, под которым пол ходуном ходит, с застывшим в глазах ужасом сморит на то, как Каан, перешагнув через Ареса, идет к лесу. Никто за ним не срывается. Гидеон, больше не в силах это все вынести, снова прикрывает ладонями лицо и громко плачет. Невыплаканные за всю жизнь слезы обжигают лицо, заставляют его давиться собственными внутренностями, но плачет он не из-за того, что всполошило его душу в ванной. Гидеона разрывает от эмоций из-за этого будоражащего «вы обрекли его на погибель», из-за беспокойства от проклятого существа, вырвавшего сердце своего брата, из-за с самого детства так им жаждуемой, но никогда не получаемой заботы. Почему это чудовище делает ему больно, не касаясь? И даже сейчас Гидеона скручивает от чужой боли, она точно не его, но он видел ее от него. Она сочилась из каждой трещины, из каждой раны, из каждого его «почему». Не может бессердечное существо чувствовать, это неправильно, не вписывается в картину мира, которую под наблюдением старших изучал Гидеон. Он ложится на мрамор и, обняв себя, рыдает взахлеб, словно каждая клеточка его организма оплакивает то, что, кажется, он сам уничтожил. Если чудовищу больно, то что из того, что выучил про него Гидеон, еще ложь? Где тогда вообще правда, если тот, кто сам вдоль и поперек состоит из ран, еле волочит себя, спотыкается о свои же кости, обрушил злость на все живое в округе не из-за себя, а из-за омеги, мечтающего к утру развеять его прах. Киран отсылает Раптора за кровью, а сам переворачивает Ареса на спину, с ужасом смотрит на сквозную дыру в его груди. — Все будет хорошо, Джинни, держись, — придерживает друга за шею Киран и, взяв у Раптора кровь, пытается его напоить. — Он не виноват, Намджун, — харкает кровью Арес, все поглядывая в сторону леса. — Я сам виноват. — Почему ты подошел? Ты же знаешь, как он опасен для нас, — сокрушается Кир, продолжая поить его кровью, надеясь, что она сможет спасти его от ран, оставленных Кааном. — Идиот, какой же ты идиот, — прикрывает веки Раптор, чей язык Ареса ругает, но голос пропитан болью и беспокойством за друга. — Ты же помнишь, я нарциссы люблю, — пытается как и всегда пошутить о смерти Арес, заставить вечно хмурого воина улыбнуться, но взгляд застывает на прояснившемся небе, и Киран прекращает давать ему кровь. Раптор опускается на землю рядом с другом и, обхватив руками голову, ждет вместе с Кираном его пробуждения. Страх потери не присущ древнейшим представителям этого мира, и в Рапторе он сейчас поднимается наравне с гневом, который он не выпустит. Раптор может отправиться за Кааном, попробовать отомстить ему за то, что он сделал с Аресом, но он этого не сделает, потому что знает, что как только Левиафан уснет — Каан Азари казнит себя сам, а к себе этот первородный беспощаден. Раптор оборачивается в сторону балкона, на котором все последние минуты чувствует присутствие человека, и хмурится. Даже свой щит, своих братьев, тех, с кем он прошел путь длиной в столько веков — Каан на пике гнева не видит. А человек на балконе дышит, Раптор биты его сердца отчетливо слышит.

***

Каан доходит до середины леса, оставляя за собой выжженную равнину, и, качнувшись, оседает на колени и смотрит на свои когти. Он нюхает кровь омеги, словно впитавшуюся в сползающую с его рук кожу и глушащую запах крови Ареса, а потом зубами с них плоть снимает. Поняв, что этого недостаточно, запах не пропадает, он остервенело бьет ими о камни снова и снова, будто так может избавиться и от него, и от памяти о том, что сам эту же кровь пустил. Он уже раздробил руки почти до локтей, но себя не щадит, продолжает наказывать. Все вокруг него умирает, превращается в прах и гниет. Смрадный запах разрушений вытесняет свежесть леса. Каан снова заносит то, что осталось от правой руки, как чувствует чье-то прикосновение на плече. Он поднимает глаза, смотрит на красную юбку, вышитую черным кружевом, и сразу отодвигается. — Не надо, прошу, тебе же больно, — опускается на корточки перед ним его создательница, второй раз потянуться не смеет. В глазах у нее материнская нежность, на неприкрытом лице гримаса боли. — Ты не можешь забрать мою жизнь и помочь мне не можешь, убирайся, — с презрением говорит Каан, который может смешать ее с пропитанной дождем почвой, но передумывает. Он просто поднимается на ноги и двигается дальше, оставляя после себя забывшийся в последнем сне лес. — ЧонГук, прошу, — молвит ему вслед Сантина, но альфа не реагирует на нее, скрывается за очередной горой погибших из-за его злости и боли деревьев. Вылезший из кустов Маммон осторожно подходит к женщине, внюхивается в пропитавшую землю черную кровь своего любимого господина и жалобно мяукает. Сантина обхватывает костлявыми руками подол юбки, двигается вслед за своим чадом, и там, где ступает ее нога, бархатцы расцветают, сломанные деревья поднимаются, к небу тянутся. Над головой Сантины тучи расходятся, солнце на небо возвращается, и до ушей первое чириканье птиц доходит. — Я не могу помочь тебе, но это не значит, что я не хочу, — говорит уже мертвому лесу Сантина, прекрасно зная, что Каан ее не слышит. — Ты не знаешь, каково это — наблюдать за страданиями любимого дитя и не уметь подарить ему освобождение. Я бы убила тебя, сынок, лишь бы ты не мучился. Так сильно я тебя люблю, что убила бы, — шепчет Смерть, ее шепот эхом по оживающему лесу разносится.