Карфаген

Каан стоит у окна на всю стену и вместо горячо любимого и взращиваемого матерью благоухающего сада, который совсем скоро будет усеян костями и щедро удобрен кровью, видит перед собой поле битвы. Он словно со стороны наблюдает за тем, как его бесчисленная армия расползается вокруг города саранчой и не оставляет пути для побега. На копья передней линии войск насажены человеческие головы, глазницы которых пугают своей пустотой, а готовящиеся к пиру стервятники закрывают крыльями солнце. Каан смотрит на одну из многочисленных битв, пережитых им за прошедшие столетия, и понимает, что выходил из них без единой царапины. За столько лет на земле ни одна попытка покушения на него не увенчалась успехом, а маленький омега, в глазах которого бушует Тетис, пронзил его его же кинжалом. — Прикажи, чтобы никого сюда не впускали, — Каан обращается к Раптору и, подойдя к трону, тяжело опускается на него. Он обхватывает покрытыми слоем засохшей крови пальцами подлокотники и, прикрыв веки, снова вспоминает случившееся. Сейчас Каан не чувствует ничего, и это удивительно, ведь всего лишь несколько минут назад он корчился от боли на мраморном полу. Взгляд липнет к луже крови на месте, которое могло бы стать его последним пристанищем, и валяющемуся рядом кинжалу, и альфа вновь поражается чужой смелости. Каан сам поднял все еще находящегося без сознания омегу, перенес его в покои на втором этаже, и, убедившись, что Раптор выставил перед дверьми своих лучших бойцов, спустился в зал. — Так что же все-таки произошло? Как мне это понимать? — никак не может принять его скудные объяснения Раптор. — Я не рассказывал тебе, — делает глубокий вдох Каан, все еще не зная, как именно ему начать. Тяжело объяснить то, чего сам не понимаешь, и, видят небеса, Каан не знает, что на самом деле с ним происходит. — Я никому этого не рассказывал, но на протяжении многих лет этот недуг преследует меня, и, кажется, я наконец-то понял, где его источник. — Я налью нам выпить, а ты попробуй объяснить так, чтобы я понял, — идет к столу Раптор и тянется за стаканами и пятидесятипятилетним коньяком. В течение следующих двадцати минут Каан вкратце рассказывает ему все, что с ним происходило, и когда описывает свою боль, Раптор наливает второй стакан. — Думаешь, пацан с этим связан? — опускается на стул дослушавший его Раптор. — Ты же сам видел, что случилось, когда я ранил его. Я надеюсь, что это он, ведь если тут замешан не только он, то боль вернется, — Каан, в отличие от него, даже не пригубил коньяка. — Что будем делать? — Самое главное сейчас — это обеспечить ему полную безопасность. Я доверяю тебе, и ты должен понимать, что он может убить меня. Поэтому прошу тебя сделать все, чтобы этот омега жил. — Но он человек, — хмурится Раптор, — он и так умрет. Может, для начала ты обратишь его? — Я не знаю, что будет, если я убью в нем человека и сделаю его вампиром, — массирует лоб Каан. — Будет ли это тоже считаться смертью? Я боюсь рисковать. Когда он придет в себя, я попробую с ним поговорить, уверен, он знает ответы на вопросы и расскажет мне, кто его таким сделал и как вообще с этим бороться, — отвлекается на шум у двери альфа. — Открой ему, иначе он не перестанет скрести ее. Раптор впускает Маммона, а потом оба альф наблюдают за тем, как кот медленно подходит к луже подсыхающей крови. Маммон нюхает кровь и резко срывается обратно к двери. — Наши враги явно преуспели, — качает головой Раптор. — Это какой-то новый вид оружия, и если оно способно уничтожить тебя, то что говорить об остальных. — А ведь я и не подозревал, что мой недуг связан с Белтейн, не оценил жалких людишек, — криво усмехается Каан. — Думаю, тебе надо поговорить с Аресом и Киром, вместе мы найдем способ решить этот вопрос, — предлагает Раптор. — И ты должен был сразу мне все рассказать, а не ждать, что я стану свидетелем. — И что бы ты сделал? — уводит взгляд Каан, который пусть уже и восстановился, но все еще чувствует себя не очень хорошо. — Я с тобой плечом к плечу столько веков, я — твоя тень, твой воин и тот, кто тебя никогда не предаст, — рычит Раптор, которого сильно задело, что у друга есть от него такая важная тайна. — Я не раз доказывал тебе, как ты мне важен, а ты скрыл от меня такое и считаешь, что я не имею права злиться. Если бы я убил его? Если бы сорвался тогда по дороге? Ты бы сделал своим убийцей меня. — Ты прав, Хосок, и ты имеешь право злиться, — не смотрит на него Каан. — Но как бы я сказал тебе, что я уже не несокрушимый? Как бы признал, что умираю от боли? — Ты всегда будешь несокрушимым, нет в этом мире силы, способной победить тебя, и как ты можешь в этом усомниться? — вскипает Раптор. — И небо, и земля дрожат при твоем присутствии, а ты сделал этого пацана своей смертью и начал в это верить. Я узнаю правду, и мы разберемся с Белтейн. Обещаю. А пока я пойду еще раз проверю охрану, а ты поешь, потом нам нужно будет поговорить вчетвером.

***

— Ты говорил, она в музее в Венгрии, — Калеб переступает через корчащегося на полу от боли мужчину и с бокалом вина в руке подходит к рассматривающему картину на стене брату. Альфы стоят в увешанном самыми разными картинами главном зале, в принадлежащей Кирану части Харона. — Там подделка, — усмехается Киран. — Я слишком очарован этим творением, чтобы отказать себе в оригинале. Прошу, прекрати его страдания, меня утомляют его вопли, — кивает на мужчину. Калебу не нужно оружие или марать руки, чтобы причинить боль. Несчастный вампир, которого сейчас разрывает от боли, виноват в том, что поздно добежал до автомобиля альфы, и тому пришлось открывать дверцу самому. — Ладно, — закатывает глаза Калеб, и мужчина, так и не разгибаясь, покидает зал. — Я все равно не понял, почему ты так хотел эту картину. Ничего красивого я в ней не вижу. — Старый рыбак — одна из самых загадочных картин в мире, — терпеливо рассказывает Киран, который не может нарадоваться приобретению. — Скажи, что ты на ней видишь? — Страшноватого старика в берете, — вглядывается Калеб. — Сзади него море, побережье и горные вершины. — Не все так просто, — усмехается Киран. — Это картина о том, что в каждом человеке живет и Бог, и Дьявол. Тивадар Костка Чонтвари считался шизофреником, и много лет его картину не понимали, но однажды случайно ее тайна была разгадана. — Она правда странноватая, но смысл ей, видимо, придает каждый смотрящий, — все еще ищет намеки в самой картине Калеб. — Если на середину картины поставить зеркало, то получится два совершенно разных изображения, — объясняет Киран. — С левой стороны мы увидим вызывающее умиротворение море, а старик, сложивший руки в молитве, будет напоминать Бога. А вот с правой стороны море уже волнуется, и взгляд мужчины совсем не доброжелательный. Можно заметить, что в руках у него толи меч, то ли кинжал. Это уже не старик, а изображение Дьявола, сидящего на фоне бушующего моря. — Вот это поворот, — не скрывает восхищения мастерством художника Калеб. — Чонтвари показал здесь типичного человека, который несет в себе две противоположности: добро и зло, свет и тьма, Бог и Дьявол, — рассказывает Киран. — Люди не любят неопределенность, и все стремятся быть чем-то одним. Кто-то ударяется в религию, живет по прописанным правилам, стремится сеять добро, а кто-то взращивает свою темную сторону и творит зло. Мне кажется, художник хотел сказать этой картиной, что не нужно выбирать одну сторону и бороться со второй, ведь абсолютного зла или добра не существует. Нужно уметь балансировать между ними, — достает завибрировавший в кармане телефон альфа и, ничего не объяснив брату, торопится к выходу.

***

— Это нечто невероятное! — не может найти себе места Арес, одетый в заляпанный микстурами и, кажется, кровью халат, и продолжает мерять шагами тронный зал Харона. Он сорвался во дворец, как только услышал, что у Каана важные новости, связанные с омегой. Любитель сплетен и дворцовых интриг Арес даже не переоделся, испугавшись, что пропустит нечто важное. То, что он услышал, превзошло все его ожидания. — Он же чудо. Он исключение! — машет руками Арес. — Или оружие, — почесывает подбородок расположившийся за столом Кир. Раптор стоит у окна, морщина на его лбу все глубже и глубже. Каан же расслабленно сидит на троне и вертит перстень на пальце. Будто бы это не его жизни угрожает нечто, что сейчас отдыхает в покоях наверху. Каан только закончил рассказывать первородным все, что происходило с ним эти годы, не забыл упомянуть и о том, что произошло уже здесь, когда пленника привели к нему. Кир, который уже подозревал, что происходит нечто странное, воспринял новости спокойно и даже обрадовался, что друг поделился, а, значит, не придется гадать, почему он тогда чуть себя не убил. Арес же, в отличие от него, не может успокоиться, его разрывает от новостей, и как истинный ученый, не лишенный любопытства, он перевозбужден. — Его будет сложно расколоть, — откидывается назад Каан. — Даже если он что-то знает, он рот легко не откроет. Я видел его силу в глазах. Прочувствовал ее, осознав, какую боль он испытывал и все равно не сходил с пути. — Это не так, — усмехается Арес. — Твой инквизитор кого угодно расколет, — кивает на Раптора. — Ты идиот? — оборачивается к нему теряющий терпение из-за шумного Ареса Хосок. — Как я буду его пытать, если он связан с Кааном? — Пардон, не учел, — вздыхает Арес. — А что, если он — часть пророчества, мистика, нечто необъяснимое? — Ты ученый или шарлатан? — очередь Кирана хмуриться. — Забери все, что тебе надо, и приходи, — обращается к Аресу Каан. — Возьмешь у него кровь, проверишь, потом и скажешь, мистика он или созданное человечеством оружие. Только будь с ним осторожен, не навреди. — Да понял я, не обижу твою фарфоровую куколку, — закатывает глаза Арес. — Он хоть красивый? — щурится. — Нет, похож на чучело. Его бы отмыть, кстати, и одежду дать, — говорит Каан. — Мои уже все сделали, — идет к нему Раптор. — Займись им, Арес, выясни, что происходит, — в голосе альфы скользит мольба. Как бы Раптор ни держался, он не может отрицать, что ему страшно, а страх первородный испытывает всего лишь во второй раз за всю свою долгую жизнь. Проклятие ли это или современное оружие — им всем грозит опасность, и чем быстрее они разберутся, тем лучше. — Поверь, мне это важно не менее, чем тебе, — уже серьезно говорит Арес. — Как бы я ни шутил о смерти и о том, что вы все меня задолбали, я только нашел дом и страсть, и, погибни Каан, наступит хаос, и все развалится. — Грубо, но честно, — усмехается Каан. — Я эгоист, — идет к двери Арес. — Короче, пока буду у себя, попробую покопаться в своих источниках, а позже приеду за его кровью. Арес открывает дверь и сталкивается с собирающейся войти Элиссой. Женщина, которая выглядит роскошно в бежевом платье в индийском стиле из последней коллекции Zuhair Murad, легонько кивает ему и сразу идет к трону, на котором расположился Каан. — Я снова иду обедать одна, потому что мой сын находит время на всех, кроме своей матери, — недовольно говорит Элисса. — Ты разобрался с омегой? Почему посла убили? — Зато выглядишь как и всегда прекрасно, — улыбается ей Каан и провожает взглядом удаляющегося вслед за Аресом Кирана. — Серьезно, Чонгук, я расстроена, — хмурится женщина, и Каан ей верит, ведь его древним именем она называет его только когда по-настоящему чем-то недовольна. — Я не просто член семьи и твоя мать, я та, кто вытащил тебя на собственной спине из того ада, но ты решил все забыть, — с грустью говорит Элисса, поняв, что делиться с ней он не собирается. — Я этого никогда не забуду, — поднимается на ноги Каан. — Парень пока жив, потому что он нужен мне. Дело не в том, что я тебе не доверяю, а в том, что я пытаюсь уберечь тебя. Белтейн, видимо, напугали фейковые новости о рождении наследника престола от первородного, и они теперь разрабатывают новое оружие. Я прошу тебя дать мне самому разобраться с этим. — Этот фарс был придуман, чтобы остановить их, а в итоге мы их только раззадорили? — округлив глаза, смотрит на него Элисса. — Я же тоже могу помочь разобраться с ними, — не теряет надежды женщины. — Я хочу получить от него информацию, а потом, возможно, обменяю его на более высокую ставку. Как ты в этом мне поможешь? — улыбается Каан. — Понятно, — смиряется Элисса, поглядывая на Раптора, — тут поможет только он. Но могу я хотя бы увидеть его? — Нет, он мой пленник, и доступ к нему будет только у меня, — отрезает Каан. — Я пока не понимаю, какой силой он обладает, и боюсь, что он может навредить тебе, — уже мягче добавляет. Элисса покидает зал, а Каан тянется за пиджаком. Смысла сейчас идти к парню за ответами нет. После его ранений ему нужно время, чтобы восстановиться, поэтому альфа решает поехать в офис и чуть не спотыкается о путающегося под ногами Маммона. — Хватит клянчить любовь, — без злости говорит Каан и, нагнувшись, поднимает кота. — Чумазый и вечно недовольный, тебя утром все, кто тут был, погладили, а ты опять просишь, — подносит его к лицу и хмурится: — Ты был у него? Маммон сразу спрыгивает на пол и снова уносится прочь. — Почему ты не расскажешь Элиссе? — уже на пороге задает ему вопрос Раптор. — Она ведь твоя мать. Она не раз доказывала тебе свою верность и всегда на твоей стороне. — Я ведь и тебе не рассказал, Хосок, — смотрит на него Каан. — Как я могу рассказать ей, если скрывал от того, кто мне ближе всех остальных? Впервые в жизни мне страшно, и я не готов делиться информацией об оружии, способном уничтожить меня, ни с кем. Вас троих мне достаточно. А еще моя мать слишком добра и может мне все испортить своим желанием спасти всех.

***

Гидеон приходит в себя на постели, пробует потянуться и, охнув от боли, передумывает. Все тело омеги ноет, голова гудит, он кое-как поворачивается на бок и сталкивается взглядом с сидящим на подушке крупным черным котом. Кот даже не дергается, так и смотрит прямо в глаза, сложив перед собой лапы, и выглядит так, будто не очень доволен. — Ты кто? — присаживается на постели Ги и, почувствовав, как тянет в животе, опускает глаза и видит пятна и дыру на кофте. Память омеги понемногу начинает восстанавливаться. Он помнит убийство посла, как Каан шел к нему, и боль, пронзившую его живот, дальше сплошная темнота. Странно, что очнулся он в комнате, а не в подземелье, где его держали до этого. Гидеон осматривается, замечает на тумбе рядом с кроватью поднос с едой, и, подняв крышку, смотрит на мясо с овощами и рис. — Могли бы спросить, вдруг у меня аллергия на что-то, — снова закрывает блюдо парень и, залпом опустошив стакан воды, осторожно сползает с кровати. Голова легонько кружится, колени дрожат, поэтому он не делает резких движений, медленно подходит к окну и отодвигает тяжелые серые шторы. Свет сразу бьет в глаза, и только так Гидеон понимает, что на дворе день. Он понятия не имеет, сколько времени был без сознания, и приступает к изучению местности и поискам вариантов побега. Учитывая, что Ги на одном из верхних этажей, прыгать не получится, если только он не хочет, чтобы его останки соскребали с бетона. Ги вновь поворачивается к следящему за каждым его движением коту, а потом двигается к двери. Как и ожидалось — она заперта. Шуметь пока не особо хочется, Гидеон не знает, что его будет ждать, если поймут, что он очнулся. Он забирает с кушетки сложенную явно для него одежду и скрывается в ванной. После душа ему намного лучше, и пусть слабость никуда не ушла, зато тупая головная боль отпустила. Ги переодевается в белую рубашку и свободные штаны, которые на вид напоминают одежду пациентов в больнице, и возвращается в комнату. Кот все так же сидит на кровати. — Ты с улицы забежал? Как ты вошел, если дверь заперта? — спрашивает его Ги, будто бы кот сможет ответить. — Неужели ты домашний питомец? — тянется осторожно к нему и, поняв, что тот не дергается, гладит его по голове. — Точно домашний, — рассматривает рубин на его ошейнике омега. — Надо же, чудовище завело себе кота. Маммон, которому не очень удобно тянуться за лаской, поднимается и, подойдя поближе, забирается на бедра парня. Не ожидающий такого расположения Гидеон сразу обнимает кота и начинает усиленно поглаживать его лоснящуюся шерсть. — Мне кажется, ты единственное доброе существо в этой обители зла, — нагнувшись, целует его между глаз Гидеон. — И пахнешь так вкусно, как булочки с корицей. Маммон, который бы обиделся на то, что его назвали «добром», слишком млеет от ласк, чтобы реагировать. Устав гладить кота, Гидеон снова поднимается на ноги и начинает искать что-либо, что можно будет использовать, как оружие. Он шарит по шкафам, даже под кровать заглядывает и уже начинает терять надежду. Ги точно знает, что у Азари цель расколоть его, выпытать секреты Белтейн и узнать про кровь, и лучше омеге поторопиться, иначе он умрет от пыток. Учитывая, что через окно ему не выбраться, остается выходить через дверь, и Ги думает, чем бы ее отпереть. Он снова обыскивает комнату и, перейдя в ванную, чуть ли не визжит от счастья, когда понимает, что корзина для белья поперек перетянута проволокой. Ги терпеливо вынимает проволоку и, соорудив отмычку, устраивается на полу перед дверью и приступает к замку. Видимо, по ту сторону выставлена охрана, потому что не успевает омега зацепить замок, как дверь распахивается, и перед ним стоит одетый в военную форму человек. Ги не теряется, сразу бьет его в пах, и стоит мужчине согнуться, как, выхватив нож из его ботинка, полосует по его глотке. Кровь заливает грудь не успевшего отскочить Гидеона, он перешагивает через мужчину и, увидев бегущего к нему второго охранника с рацией, срывается в противоположную сторону. Гидеон сворачивает за угол и чуть не бьет себя по лицу от злости, потому что он в тупике. Он убирает нож за спину, дает пытающемуся его поймать альфе подойти ближе и, резко запрыгнув на него, несколько раз бьет его ножом в шею. Альфа вместе с Ги падает на пол, и последний, которого будто бы внезапно покинули все силы, с трудом слезает с него. Гидеон не в состоянии стоять, он прислоняется к стене, пытается собраться силами, чтобы не терять время и вырваться из дворца, но быстро прощается с этой идеей, заметив ползущую к нему тень. Каан приехал во дворец в хорошем настроении. Несмотря на постоянно гложущие его мысли о болезни, которой его, видимо, заразил Белтейн, он отлично провел время в Вестминстерском дворце, пообщался с лордом-спикером, а после пообедал с Фрией. Каан, к сожалению Фрии, быстро оставил ее и поспешил обратно во дворец, в котором поселился магнит. После ранения Каан омегу не видел, и помимо того, что у него разрывается голова от многочисленных вопросов к нему, он хочет еще раз на него глянуть, рассмотреть, понять, что в нем такого, что он никак не может забыть его глаза. Приехав в Харон, Каан сразу же поднялся на этаж, где заселили омегу, а дальше пошел по следам крови. Учитывая, что альфа прекрасно себя чувствует, парня, значит, ранить не успели. Хилый пацан с ножом уложил двух лучших, по словам Раптора, солдат, и кажется, в нем еще есть сила напасть и на Каана. Только он ошибается. Ги внезапно сгибается, нож падает на пол, и он прилипает к стене, потому что ему кажется, что дворец кружится. — Ты еще не восстановился, — обходит труп Каан и подходит ближе. Омега поднимает на него глаза, словно пытается что-то сказать, но передумывает. Каан как завороженный разглядывает его лицо. Он видел его в зале, измазанного в крови и грязи, не смог оценить его внешность, и понимает, что не может сделать это и сейчас. Красота у этого парня не поддается сравнению. У него изящное лицо, глаза сверкающие, как драгоценные камни, и губы цвета спелого граната в садах Персии. Каан никогда не встречал такой красоты, ведь, встретив ее единожды, невозможно забыть. Он любуется им в открытую, не отказывает себе в удовольствии, медленно скользит от губ ниже, ласкает взором грациозную шею, тонет в ключицах и приходит в себя, только увидев кровавое пятно, полыхающее огнем на переде его кофты. В этом весь он. Его красота так же губительна, как и руки, с которых все еще капает кровь. До чего же он прекрасен и соблазнителен. До чего же он опасен. — Иди в свою комнату, — делает еще шаг Каан. — Заставь меня, — обхватив живот, снова сгибается Гидеон. — Не хочу пачкаться, — усмехается Каан. — Ты такой хрупкий и такой красивый, зачем тебе эта жизнь? Почему ты не пользовался своей красотой в век, где она решает все, хотя вы, люди, это отрицаете? За такие глаза альфы бы развязывали войны, сжигали бы города, хотя, прости, может, ты по омегам, — наступает на лужу крови Каан и оставляет между ними три шага. — Почему ты стал работать на тех, кто хуже меня? — Хуже тебя ад не порождал, — выпаливает Гидеон, которому кажется, что еще секунда, и он оставит на полу все свои внутренности. — Тебя называют вендиго, потому что аппетит твой не имеет границ. — Нет, мой адский кот, — улыбается Каан, — я тот, кто жрет плоть вендиго. Ответь на вопрос, пока не отключился. — Моя ненависть к тебе и тебе подобным питает меня, — говорит Гидеон и, качнувшись, все же падает. Его голова не касается пола, потому что Каан ловит его и поднимает на руки. — Все-таки я испачкался, — вновь перешагнув через труп, идет с ним на руках к комнате альфа. Каан укладывает омегу на постель, но уходить не торопится. Когда он спит, он похож на беззащитного ребенка, и если бы не пятна крови, Каан бы забыл, как он зарезал его парней. Альфа нагибается к его лицу, следит за трепещущими ресницами, кожей, в которую словно втерли алмазную крошку, и она светится, полуоткрытыми манящими губами, и глубоко вдыхает. Омега пахнет костром, у которого собирается семья, ветром с моря, оставляющим на губах солоноватый вкус, пахнет уютом в каменных стенах, кровью, которая дарит новую жизнь. Он пахнет неизведанным, не пережитым, но таким родным и, казалось бы, кем-то очень важным. Каан смотрит на него и видит пламя огня, пляшущее в карих глазах, красный шелк, скользящий по нежной коже, а до ушей доносится звон золотых браслетов на тонких щиколотках. Он сбрасывает наваждение, уже собирается подняться, покинуть обитель человека, переворачивающего его нутро, но замечает выглядывающую из-под растянутого ворота кофты метку. Каан протягивает руку, оттягивает ворот, не веря, смотрит на частично открывшийся рисунок. Такая же метка как у него, только на груди, и ярче. Каан, которого захлестывают необъяснимые чувства, аккуратно касается ее пальцами, и все картины в его голове смешиваются. Ему внезапно нечем дышать, его накрывает такое отчаяние, будто только что умер его самый родной человек, но у него таких нет, и оплакивать ему некого. Каан не убирает руку, продолжает обводить пальцами рисунок, пытает себя и замечает, как хмурится омега. Он сразу же поднимается на ноги и, обернувшись, видит стоящего на пороге Ареса, у ног которого крутится Маммон. Кот, воспользовавшись тем, что хозяин отошел от кровати, запрыгивает на нее и шипит на альфу, словно предупреждая его не подходить. — Ты говорил, он некрасивый, — обойдя альфу, присаживается на кровати Арес и достает инструменты. — Ты слепой? — Я ошибался, — прислоняется к косяку двери Каан и ждет, пока друг возьмет у парня кровь. Арес заканчивает с кровью и, несмотря на сопротивление Каана, делает парню укол, который, по его словам, поможет ему быстрее восстановиться. Закончив с омегой, Арес сразу же покидает Харон, а спустившийся в зал Каан сталкивается с разъяренным Раптором. — Он зарезал моих солдат, — возмущается Раптор, следя за тем, как выносят трупы его парней. — Ты должен наказать его. — Ты сказал, они лучшие, а они подохли от рук пацана, который на ногах еле стоит, — наливает себе виски Каан. — Они были лучшими! Они из моего элитного подразделения, бывшие зеленые береты! — зло говорит Раптор. — Он будет убивать моих парней, и я буду это терпеть? Помимо многочисленных солдат, служащих клану Азари, большая часть которых входит в британские войска, у Раптора есть свое элитное подразделение «RAVEN». Он не просто собирает в него лучших солдат со всего мира, он сам еще их и тренирует. Этих солдат можно узнать по нашивке «черного ворона» на груди. — Что ты предлагаешь? Пытать его? Пустить ему кровь? — внимательно смотрит на него Каан. — Я понимаю, его нельзя наказывать как обычно, — уже спокойно говорит Раптор. — Но ты прекрасно пытаешь и без крови, покажи ему свое истинное лицо, внуши ему страх, иначе я останусь без армии, а он решит, что он король Харона. — Я сомневаюсь, что он переживет мое истинное лицо, — криво усмехается Каан.

***

— Ну какой красавец! Ну что за секс, облаченный в железо! — Арес стоит в ангаре перед G650ER — реактивным самолетом бизнес-класса, выпускаемый корпорацией Gulfstream Aerospace, и не может им налюбоваться. Новый самолет в авиапарк Азари прибыл только утром, и Арес — первый из членов клана, которому удалось его увидеть. Пока вокруг суетятся работники, альфа обходит самолет, собирается уже подняться на борт и видит въехавшие в ангар Мерседес Брабус и Бентли. — Я знал, что вы не пропустите, — идет к Кирану и Раптору мужчина. — Как же я чертовски рад быть здесь в это время! Люди создают не только ядерные бомбы, но и красоту, которой хочется любоваться, — не прекращает восхищать самолетом Арес. — Мне и кони нравились, — пожимает плечами Раптор, но не отказывает себе в удовольствии и поднимается на борт. — Понятно, почему он один, — вздыхает Арес, — ему никогда ничего не нравится. Этот зануда любую женщину или омегу до белого каления доведет. — Зато ты всех своим «юмором» доконаешь, — усмехается Киран. — У Каана вкус к железу всегда лучший, — размышляет вслух Арес. — В отличие от некоторых, — скривив рот, разглядывает грубый автомобиль Раптора. — Поэтому в мою машину ты никогда не сядешь, — спрыгивает вниз Раптор. — Лучше быть безвкусным, как я, чем трусом, как ты. — Только не сейчас, — отходит в сторону Киран и думает, что напрасно он новый Бентли сегодня выгулять решил. — Я трус, потому что не участвую в твоей войне против всего живого? — у Ареса ноздри от гнева вздуваются. — Потому что выбираю достигать наших целей путем науки? — Да на твоем столе погибает больше людей, чем от моего оружия, — идет на него Раптор. — Наука требует жертв! — Или ты просто воевать разучился, вот и прячешься за своими пробирками. И не надо говорить, что ты не трус, тебя ни в одной из последних военных кампаний не было! — цедит сквозь зубы Раптор. — А ты попробуй, давай, — стаскивает с себя пиджак и швыряет его на пыльный пол Арес. — Раз, по-твоему, я не умею драться, то тебе бояться нечего. Ну же, иди ко мне, проверь, растерял ли я свою силу, Ррррраптор. — Я тебя на части разорву, — обещает Раптор, у которого кулаки уже чешутся от желания проехаться по этому нахальному лицу, и разминает шею. — Тут новый самолет Каана, он вас обоих обезглавит, если хоть царапина на нем будет, — удобнее располагается на раскладном стуле в углу Киран, не горящий желанием их разнимать. На самом деле, он бы с удовольствием посмотрел на то, как Каан их порвет на куски. Кирана уже утомила эта бессмысленная вековая грызня между альфами, которые, несмотря ни на что, в случае опасности, не задумываясь, прикрывают спины друг друга. Мужчины не успевают начать, как слышат шум и поворачиваются к воротам. В ангар въезжает джип, из которого спрыгивает Джулиан, у Ареса настроение до небес взлетает. Раптор, который берет Джуалина на учения, где тот впервые сам будет руководить подготовкой, сказал ему встретиться у ангара. Джулиан теперь и не рад, что заехал в ангар, ведь тут еще и Арес, но разворачиваться уже стыдно. Он медленно идет к мужчинам, еще издали чувствует витающее в воздухе напряжение и не совсем понимает, с чем оно связано. Арес не мешкает и, завидев пацана, начинает расстегивать уже рубашку. — Чтобы драться, раздеваться не нужно, — цокает языком Киран, но Арес его замечание игнорирует и швыряет рубашку на пол. — Благословлю глаза зрящих, — разводит руки альфа, демонстрируя свое красивое тело. Аресу надо отдать должное, фигура у него, как у профессионального атлета. На спине альфы набиты огромные черные крылья, а на животе и груди потускневшие шрамы, которые его красоту не портят. Джулиан, который старается на него не пялиться, комплексует, ведь, несмотря на слова Раптора, что в бою масса не важна и главное — это сила, скрывающаяся под плотью, парень никак не может накачаться так же, как эти альфы. Да, у Дилана сильный удар, он прекрасный солдат, и он ни разу не проигрывал, но от такого тела, как у Ареса, не отказался бы. — Я передумал, — смотрит в телефон нахмурившийся Раптор. — Сегодня я тебе кости ломать не буду, — разворачивается и торопливо идет к мерседесу. — Так и знал, что струсишь, — кричит ему вслед Арес. — Я забыл, мне нужно в церковь заехать, а ты сегодня начни там без меня, — обращается к Джулиану Раптор и, сев за руль, оставляет за собой клубы пыли. — В церковь, — шокировано смотрит ему вслед Джулиан и тоже идет к джипу. — Может, ты тогда честь своего генерала отстоишь? — выкрикивает Арес, и рука Джулиана замирает у дверцы. — Он мне не генерал, — поворачивается к нему парень, — а впустую расходовать свою силу я не буду. Как и не буду нарушать устав и нападать без приказа Раптора. — Ясно ведь, чья школа, тоже струсил, — громко хохочет Арес. — Твоя мать замечательная женщина, но по тебе сразу видно, что без отца рос, иначе папочка бы хоть драться научил, если конечно, он сам это умел, — нагибается за рубашкой мужчина и не успевает выпрямиться, как, не удержав равновесие после сильного толчка, бьется о стену рядом с Кираном. — Пацан, он тебя провоцирует, но тебе не стоит… Киран не договаривает, потому что Джулиан с размаху бьет Ареса кулаком в лицо, а потом по ноге, заставляя того рухнуть на колени. — Продолжай, мне нравится, — хлопает Джулиану Киран. — Мой отец погиб, и никто, даже ты, не смеет сомневаться в нем. Я не трус, Раптор тоже не трус, ведь трусы бьются только с теми, кто слаб, а это больше по твоей части, детоубийца, — плюет себе под ноги Джулиан и разворачивается, чтобы уйти, но падает лицом в пол, разбив при этом себе нос и губу. Арес сразу же разворачивает его на спину и, вдавив собой в цемент, нависает сверху. — Детоубийца? — в глазах альфы не осталось и следа от игривости. Взамен ей там лютый холод, тонкой коркой льда покрывающий кожу Джулиана. — За такие обвинения можно без печени остаться, звереныш, — размазывает его кровь по лицу пальцами Арес. Джулиан спокойно не лежит, пытается вырваться, матерится, но его словно сковали в ледяные цепи, из-за которых даже кровь в жилах застыла, не несется по сосудам. — Так и знал, что шума от тебя больше, чем действий, — наглая ухмылка возвращается на красивое лицо Ареса, и Джулиан даже рад не видеть только сошедший звериный оскал, способный напугать и бывалого солдата. — Я тебя помилую, несмотря на то, что ты посмел поднять на меня руку, но не обещаю, что буду так же добр в следующий раз, поэтому поработай над своим темпераментом, в бою он только мешает. — Ты нарочно это сделал, заставил меня нарушить приказ, и я сорвался. Ты ведь этого и добивался! — шипит Джулиан, уже отчаявшийся вырваться и ждущий, когда его отпустят. — Не этого, — усмехается Арес и, нагнувшись, медленно слизывает капли крови с его губ. — А этого. Альфа отпускает его, и пока все еще шокированный его поступком парень пытается прийти в себя, отходит на безопасное расстояние. Джулиан стряхивает с себя пыль, утирает рукавом куртки кровь с лица, и, закинув голову назад, чтобы остановить кровотечение из носа, идет к автомобилю. Ему достанется от Раптора за сегодняшнее, и Джулиан, который обычно воспринимает каждое его слово близко к сердцу, сейчас переживает не из-за этого. Джулиана растаскивает от злости от того, что он сорвался, и, прекрасно зная, что в честном бою этого монстра не победить, дал ему уложить себя на лопатки. Больше такой ошибки он не совершит. Арес прав, ему нужно поработать над своими эмоциями, иначе он потеряет не только шанс отомстить этому первородному, но и свою должность в армии Раптора.

***

Церковь наполнена теплым светом десятка восковых свечей, вокруг стоит тишина, которую изредка нарушает шепот людей, прощающихся с покойным. Тео поправляет шляпу, к которой прикреплена вуаль, и все ждет, когда уже его оставят наедине с мужем. Дети Джона стоят у гроба, а Тео к нему и подойти пока не разрешили. Нет, никто не преграждал ему путь, но Тео видит холод в их глазах и не идет напролом, отказываясь хоронить мужа со скандалом. Наконец-то последние прибывшие начинают расходиться, и Тео медленно двигается к гробу. Он хочет попрощаться с ним наедине, побыть пару минут, повторить слова, которые еще пару дней назад говорил ему самому. Убедившись, что почти все вышли, а дети Джона топчутся у входа, Тео нагибается к мужу и осторожно касается его руки. Он поправляет вуаль, полностью скрывающую его лицо, и мечтает поскорее от нее избавиться. Для Тео вуаль на лице сравнима с раскаленной маской, ведь долгое время он был вынужден носить нечто подобное, и ворошить воспоминания о кошмарном прошлом не хочется. Он поглаживает бледную руку мужа, который прекрасен в своем покое, шепчет, что любит и будет скучать, и замирает, заметив, как все свечи в церкви разом потухают. Тео не двигается, не оборачивается, он уже точно знает, кто последний гость в обители Бога, потому что уже встречал того, от кого тьма расползается и поглощает любой свет. Лишь бы не выдать себя, не сдаться страхам, и пусть все его нутро отчаянно вопит о том, что нужно бежать — продержаться, ведь никто не способен убежать от того, кто рожден хищником. Мужчина останавливается рядом, скользит взглядом по покойному, а потом, повернувшись к омеге, говорит: — Примите мои соболезнования. Тео, который все еще в шоке, не реагирует, знает, что существуют правила приличия, что он должен повернуться к нему, пожать протянутую ему руку, но его с ног до головы сковало цепями страха, и омеге кажется, он даже забыл, как дышать. Биты сердца отдают в ушах, перед глазами плывет, и Тео, пытаясь поймать ртом воздух, которого словно нет, отшатывается назад и, споткнувшись о ступени, теряет сознание. Раптор ловит его сразу же, не дает ему коснуться бетонного пола и смотрит на лицо, с которого слетела вуаль. Много веков и сотни лиц, но такой красоты Раптор еще не встречал. Его густые ресницы мягко обрамляют глаза, нежная смуглая кожа манит прикоснуться, а его полные чувственные губы поглощают все внимание. Даже лучший пластический хирург в мире не способен создать такую красоту, но способна природа, и Раптор покорен. Омега пахнет розами в садах Византии, и Раптору не хочется больше дышать, если он уже не вдохнет чудесного запаха, вызывающего бурю в душе. Он с нежностью убирает каштановые волосы с его лба, проводит пальцами по его щеке и, увидев, как затрепетали ресницы парня, чувствует облегчение. — Вы потеряли сознание, — прочищает горло ошарашенный альфа, продолжая сжимать его в своих руках. Его карие глаза смотрят прямо в пропасть, в которой давно потерялась душа первородного, и Раптору кажется, сам он потеряется в них. — Но я уже пришел в себя, и вы можете меня отпустить, — Тео некомфортно в его руках, и даже страх уступил свое место смущению. Раптор помогает ему подняться, подает упавшую шляпу, омега сразу же прячется за вуалью, отрезает доступ к самому прекрасному лицу, которое тот видел. Хотя правильно делает, эта красота не для простых смертных и даже не для первородного, который из-за нее чуть свое имя не забыл. — Вы супруг Джона? — наконец-то совладав с собой, спрашивает Раптор, которому не хочется, чтобы засуетившийся омега ушел, потушил остатки света после нашествия тьмы. Тео кивает, не замечает, как опасно блестят глаза мужчины, никогда доселе не испытывающего ядовитую ревность. Джон заполучил человека, рядом с которым опустила бы взгляд сама Афродита, и хорошо, что альфа уже мертв, ведь Раптор сомневается, что не убил бы ради его супруга. Тео стоит еще пару секунд в этой давящей тишине, украдкой поглядывает на того, за кем подсматривал еще в детстве, и понимает, что он почти не изменился. Раптор, которого Тео раньше часто видел в военной форме, сегодня в костюме, его смоляные волосы зачесаны назад, открывая вид на прямой лоб и острые скулы, челюсть поджата. Он тянется покрытой странными и частично поблекшими татуировками рукой к покойному, кладет на его грудь жетон и снова оборачивается к омеге. Его осанка, темный взгляд — все кричит об угрозе, и Тео готов бежать прямо сейчас, но боится выдать себя. Раптор никогда даже слова плохого ему не говорил, но Тео всегда боялся его, хотя, несмотря на страх, не отказывал себе наблюдать за ним через замочную скважину. Джон говорил, что если бы Раптор хотел — Тео был бы давно мертв, успокаивал омегу тем, что он альфе уже не интересен. Тео хотел бы ему верить, принять, что, возможно, это правда, что первородный отпустил прошлое, но зная, кто такой Раптор, он в этом сомневается. Лучше не испытывать судьбу, продолжать жить в страхе, но оставить все как есть. Тео выдыхает, когда к ним подходит троюродная сестра Джона, сразу же отходит от альфы и изображает внезапный интерес к алтарю. Раптор разговаривает с женщиной, а потом, вновь посмотрев на явно не расположенного к дальнейшему контакту омегу, покидает церковь. Тео приходится присесть на скамью, чтобы перевести дух. Его прошлое и так никогда не разжимало свои тиски, но сегодня оно обрушилось на него разом, и Тео чудом выстоял под его тяжестью. Несмотря на то, сколько лет прошло, он продолжал следить за Раптором, жадно проглатывал любую информацию о нем, которой делился муж, и каждый раз подолгу не мог прийти в себя. В вампирском сообществе никто ничего не приукрашает, и Тео прекрасно знает, как пытает и как убивает каратель клана Азари. Что бы ни говорил Джон, однажды в его клетке будет и Тео, ведь Раптор все еще кладет цветы на могилу того, чье имя омега даже про себя не произносит. Так как свою единственную защиту Тео сегодня хоронит, а подозрения с него сняты, то, вернувшись домой, он сразу соберет вещи и покинет город. И хотя расстояние для адских тварей значения не имеет, жить в Лондоне омега больше не рискует. Тео вместе с остальными родственниками двигается к выходу, благодарит всех, кто пришел проводить Джона в последний путь, и, остановившись на тротуаре, видит стоящего у черного грубого автомобиля Раптора. Тео не понимает, почему он все еще здесь, не исчезнет с поля зрения, и в то же время думает о том, что Джону было бы приятно его присутствие. Тео всегда знал, кому служил его муж, но также знает, что клан Азари редко лично присутствует, будь то на похоронах или свадьбах своих даже самых ближайших подчиненных. Раптор так и стоит у автомобиля, курит и продолжает в упор смотреть на омегу. Нет ни смущения, ни попыток скрыть свой взгляд, руководствуясь правилами приличиями. Тео жутко неудобно, потому что он не единственный, кто замечает пристальное внимание альфы, но единственный, на кого смотрят с осуждением. Тео ждет, когда подъедет его шофер, и чуть ли не бросается в кусты, заметив идущую к нему Арису. Рано он радовался тому, что панихида обошлась без скандала. Тео уговаривает себя не срываться, группируется, готовясь к нападкам, и все равно теряется, когда женщина, подойдя вплотную, обзывает его шлюхой. — Твой папочка умер, нового ты долго не искал, — кривит рот облаченная в черное платье Ариса и кивает в сторону Раптора. — Поздравляю, ты уже берешь выше, этот за твою задницу больше заплатит. — Я не буду тебе отвечать, потому что уважаю твоего отца и хочу проводить его в последний путь достойно, — у Тео челюсть от нервов дрожит, он сжимает кулаки, которые мысленно уже опустил на вытянувшееся от ненависти лицо женщины. Раптор так же пристально наблюдает за ними, не слышит, о чем они говорят, но подозревает, что о чем-то очень неприятном, учитывая, как омега словно пытается спрятаться и пятится назад к кустам, в которые, еще секунда, и упадет. Раптор вдавливает сигарету ботинком в асфальт и, перейдя дорогу, идет к ним. — Ты, как истинная проститутка, уже вышел на охоту, и правильно, ведь ни пенса из денег отца его убийца не получит, — шипит Ариса, но Тео ее уже не слушает, смотрит на остановившегося позади нее первородного. Ариса поворачивается и, увидев Раптора, сразу же цепляет на лицо улыбку и снова благодарит его за визит. Тео не понимает, почему вместо того, чтобы испытывать животный страх, учитывая, что мужчина перед ним тот, кто когда-то поклялся найти его и разорвать на части, ему стыдно, что он услышал ее слова. Ариса отходит, а Тео, заметив подъехавший автомобиль, делает шаг в сторону, но замирает, потому что Раптор хватает его за локоть. — Люди — низменные существа, и я не удивлюсь, если под этой ангельской внешностью скрывается демон, — приблизившись, тихо говорит Раптор, а Тео в его глазах свои похороны видит. — Твой образ жизни не наша забота, но если ты имеешь отношение к смерти Джона, я буду тем, кто тебя покарает. — Первородные верят сплетням? — блестят от обиды и напряжения глаза уже не сдерживающегося Тео. Он, может, и разваливается сейчас на части, стоя перед тем, кого боится до смерти, но достоинство терять не будет. — Я думал, вы приехали пожелать моему мужу упокоения после смерти, сказать: «пусть земля будет ему пухом», а вы хотите присоединиться к оскорблениям его супруга? — кажется, что там, где пальцы альфы касаются его плоти, она обугливается. — Прошу прощения, только если мои слова были не по адресу, — усмехается Раптор, наконец-то разжимает пальцы. — И еще, я не буду желать Джону земли пухом, потому что я жил в те времена, когда люди говорили: «Sit tibi terra levis». Вот и ты ему этого не желай, ведь дословно мы говорили: «Пусть земля тебе будет пухом и мягко покрывает песок, чтобы собаки могли вырыть твои кости…». Пожелаем это его убийце, когда я оторву ему голову. Тео может поклясться, что угроза в его голосе направлена именно на него. Он шумно сглатывает и, отвернувшись, быстрыми шагами идет к автомобилю. Раптор стоит на тротуаре, пока автомобиль не пропадает из поле зрения, и только потом двигается к Брабусу, жалея, что не осмелился, не поднял чертову вуаль, чтобы еще разок взглянуть на того, кто отныне будет пожирать все его мысли.

***

Чимин подпевает доносящейся из колонок Лане, заканчивает укладывать волосы и, устроившись перед небольшим зеркалом, включает встроенные в него лампы. Он хорошо увлажняет кожу, замазывает консилером темные круги под глазами из-за последних бессонных ночей и начинает аккуратно наносить тон. Лана поет: «I'm in love with a dying man, I’m in love, lying in the sand» — у очарованного ее голосом Чимина пальцы со спонжиком замирают у щеки. Чимин всматривается в свое безупречное под искусственным светом отражение и медленно опускает руку. Когда-то давно Чимин сбривал волосы, чтобы не тратить время на уход, ограничивал все свои процедуры умыванием ледяной водой из озера у дома и всего себя посвящал своему мечу. Много воды утекло с того времени, Чимин и все вокруг него сильно изменилось, но одно осталось неизменным — он все еще воин, а его оружие — не меч, а красота. Он тянется за палеткой с тенями и, открыв ее, смешивает два цвета. Закончив с глазами, Чимин выключает свет на зеркале, но не поднимается. Хотя он и знает, что это игры его разума, он чувствует, как в нос бьет запах сырой земли, и снова оказывается в самой страшной ночи в своей жизни. Он снова давится комьями земли, забитыми в его глотку, пробивает руками сырую почву, смешанную со сгнившими листьями, и, кое-как выбравшись наружу, в ужасе смотрит на свою неглубокую могилу. Хоронили его второпях, особо не старались, что и посодействовало тому, что он быстро из нее выбрался. Чимин хорошо помнит, что, выбравшись из могилы, он испытал не только животный страх, но и несоизмеримое чувство голода, управлять которым научился только спустя много лет. Обессиленный Чимин с трудом миновал лес, в котором вырос и в котором оставили его тело, надеясь добраться до дома, увидеть семью в целости и сохранности, а добравшись, нашел вместо своей деревни пепелище. Он много недель слонялся в поисках выживших и догнал их, когда они переходили реку. Чимин никогда не забудет, как стоял за деревом, высматривал родных среди отправившихся за новым домом людей и, найдя, так и не подошел. Это был последний раз, когда Чимин видел свою семью, потому что слушая, как течет кровь по венам собравшихся у воды людей, он понял, что если подойдет ближе, то станет убийцей. Он обрек себя на голодную смерть, остался в опустевшем после нашествия армии Проклятого лесу и выжил только благодаря так и не потухшему в нем желанию отомстить. Чимин вздрагивает, услышав звук входящего сообщения, и, ответив на него, наконец-то поднимается. Он аккуратно снимает футболку, чтобы не испортить макияж, тянется за выбранной на вечер блузкой и цепляется взглядом за тату на ключицах. Он касается подушечками «не упокоюсь с миром» — фразы, которую он выбил на месте выведенного там же кинжалом «проклятый». Чимин удалит частичку «не», когда добьется своих целей, и пусть пока ему все еще стыдно, что она все там же, он надежду не теряет. Он второпях одевается, обильно душится любимым Éclat d'Arpège Lanvin и, накинув на плечи укороченный пиджак от CHANEL, идет на выход. Сегодня важный ужин, и каким бы испорченным ни было его настроение, Чимин не позволит себе отступиться от плана. Киран, который обычно любит проводить время наедине, сегодня не в духе настолько, что даже собственное общество не выносит. Во-первых, он сильно озабочен тем, что происходит с Кааном, во-вторых, именно из-за этого он вымотан, так как сегодня был в трех разных частях города, где пытался вытрясти из своих контактов хоть какую-то информацию «болезни связанных». Именно так они пока называют то, что происходит между Кааном и омегой Белтейна. Результатов Киран не добился, никто даже не слышал о чем-либо похожем. Прежде чем поехать в Харон с неутешительными новостями, Киран свернул в любимый итальянский ресторан в Найтсбридже La Dolce Vita, потому что после диалога с Кааном у него вряд ли останется аппетит. Амон сидит за столиком в центре зала, любуется своей парой, пока Чимин рассказывает ему о своих очередных достижениях в социальной сфере Бирмингема. Амон восхищается энергией парня, который за день успевает столько, сколько первородному и не снилось. Амона поражает круг интересов омеги, который не ограничивается искусством и культурой. Чимин недавно закончил Кингстонский университет и весь ушел в моду. Помимо этого у него есть диплом ряда учебных заведений по всему миру. Он обладает черным поясом каратэ, много лет занимался танцами, даже выступал. У него свое ателье, при этом он преподает историю в школе для трудных подростков и состоит в книжном клубе Бирмингема. Это все, что Чимин пока рассказал Амону, и альфа уверен, что омега еще скромничает. Чимин улыбается очередному комплименту очарованного им мужчины, но улыбка застывает на лице омеги, когда тот замечает, как стремительно увядают цветы в вазе на столе. Пока Чимин шокированно следит за тем, как почерневшие лепестки оседают на белоснежную скатерть, Амон смотрит на идущего к ним виновника гибели цветов. Кирану казалось, день не мог быть хуже, но, видимо, мог, потому что за столиком Амона он видит того самого омегу, упавшего на его капот. — Так ты и этот ресторан облюбовал? — подойдя к столику, спрашивает Амона Кир, а сам наблюдает за явно нервничающим в его присутствии омегой. Хотя от той смелости и наглости не осталось и следа, парень так же прекрасен, и сквозь запах его парфюма, больше отдающий сиренью и пионами, Киран вновь чувствует тонкий аромат цитрусовых. Киран никогда не встречал людей, обладающих настолько яркой сексуальной энергетикой, как этот омега, и надо отдать должное, альфа засматривается. Его манера выговаривать слова, его томный взгляд и пальцы, бегающие по краю скатерти, как по клавишам пианино — все в нем манит. — Это… — Принцесса, я знаю, — усмехается Киран, не дав Амону представить омегу. — Мы случайно познакомились, — мягко улыбается альфе Чимин, который точно не ожидал увидеть Кирана. — Замечательно, пропущу по бокальчику с вами, — не дождавшись приглашения, отодвигает стул Киран и под недовольным взглядом Амона присаживается. — Так, о чем говорили? О том, что вампиры летать пока не научились? — с улыбкой смотрит на Чимина, припоминая ему падение на машину. — У нас, вообще-то, свидание, — комкает салфетку Амон, еле сдерживаясь, чтобы не устроить сцену. — Обсуждали благотворительный аукцион, который пройдет в поместье Астон-Холл в пригороде Бирмингема, хотим по возможности творить добро, — отвечает за него решивший разрядить явно накаляющуюся обстановку Чимин. — Вам, наверное, сложно это понять, — очаровательно улыбается. — Ты плохого мнения обо мне, — оценивает его выпад Кир. — Что будут выставлять? Вдруг и меня заинтересует. — Только если вы поклонник посуды, — цокает языком Чимин. — Старинные английские чайные сервизы, фарфоровые чашки, вазы. Но это не все. Будут еще интересные лоты. — Нет, не по мне, — честно отвечает Киран. — А где твоя юбка? Или ты самовыражаешься только на своей улице? — Ты мог бы оставить нас наедине? — в голосе Амона нет просьбы. — Мог бы, но не хочу, — невозмутимо отвечает Киран. — Я другого ответа и не ожидал, — пригубив вина, говорит Чимин. — Это что должно значить? — хмурится Киран. — Я сразу понял, что вам плевать на всех, кроме себя и своих интересов. — Раз тебя так беспокоит мое присутствие, я уйду. Только ради тебя, — скалится Киран и, поднявшись на ноги, поправляет перед пиджака. Чимин вместо дорогой ткани кожаные доспехи видит. Тогда у этого альфы были собранные на затылке косы, лицо скрывала повязка, но его «драконьи» глаза по сей день преследуют Чимина в кошмарах. Вместо костюма он носил кожу с железными вставками, на плечах — шкура разорванного им медведя, а Бентли он предпочитал вороного коня, из чьих ноздрей дым валил. — Наконец-то ушел, — вырывает Чимина из воспоминаний Амон. — Откуда ты его знаешь? Чимин вкратце рассказывает ему об их встрече и заказывает десерт. — Мне показалось, или у вас натянутые отношения с твоим другом? — как бы невзначай спрашивает альфу омега. — Не показалось, — налегает на вино Амон, — но давай о другом, не хочу посвящать замечательный вечер Кирану Телмеесу. — Так вот, аукцион. Приходи, я вытрясу из тебя денег на благое дело, — улыбается ему Чимин. — Ты же знаешь, что я готов отдать тебе все. — Взамен получишь время со мной, ведь я тоже участвую в лоте, — подмигивает ему омега. — Хотя, ты можешь получить меня и без всего. — Я приду, сделаю все, чтобы ты почаще улыбался, — целует его руку альфа, а Чимин продолжает незаметно почесывать метку, горящую в присутствии хозяина.

***

Гидеон чувствует себя заново родившимся, хотя его прекрасное самочувствие омрачает тот факт, что он снова в комнате, из которой так отчаянно пытался вырваться. Он присаживается на постели и, заметив, что чешет руку, опускает взгляд и видит пластырь. Значит, пока он был без сознания, ему что-то вкололи. Неизвестность пугает, но Ги предпочитает разбираться с проблемами по мере их поступления, и если физически его ничего не беспокоит, значит, стоит сконцентрироваться на том, чтобы придумать, как сбежать из этой тюрьмы. Он хватает оставленный для него свежий комплект одежды и закрывается в ванной. Когда Гидеон возвращается в комнату, на кровати стоит поднос с едой, а сидящий рядом с ним кот отчаянно пытается поднять лапкой крышку. Гидеон, чьи силы вернулись, больше не капризничает, берет поднос и, устроившись за столиком у стены, приступает к обеду. Он нарезает на мелкие кусочки мясо, но запрыгнувший на стол кот от своей порции отказывается и тянется к курочке. — Ты, значит, курицу любишь? — усмехается Гидеон и кладет перед ним ножку. Маммон счастлив, потому что прислуга по распоряжению Каана кормит его только отборным кормом, когда как все, о чем мечтает несчастный кот — это кусок сладкого куриного мяса. Маммон даже на охоту в курятники забредал, но поблизости уже давно их нет, и приходится довольствоваться тем, что дают. Хорошо, что есть Сантина, она-то знает, как порождение ада любит лакомиться мясом птицы, и тайно подкармливает его. И как хорошо, что маленький человек нашел дорогу домой, он всегда был добр к Маммону, а значит, голодать кот больше не будет. Закончив с обедом, Гидеон вновь подходит к окну, из которого видно лишь тропинку, и смотрит на стену. Там, за ней, макушки деревьев, летают птицы, и Ги уверен, что стоит миновать ворота, и даже воздух на свободе будет пахнуть по-другому. От созерцания омегу отвлекает шум у двери, и когда он оборачивается, то видит двух солдат, остановившихся на пороге. — Могли бы мне и обувь дать, я босиком ходить буду? — демонстрирует им голые ступни омега, а сам думает, стоит ли ему нападать, учитывая, что, не изучив дворец и выходы, он уже один раз сам вогнал себя в тупик. — Иди за нами, — приказывает один из солдат, и Ги, подумав пару секунд, покорно плетется за ними. Кот, забыв о курице, спрыгивает со стола и устремляется следом. Не важно, куда и к кому Гидеона ведут. Если не на казнь, то экскурсия по дворцу поможет ему составить план побега. Они спускаются по черной мраморной лестнице, покрытой красными крапинками, создающими впечатление капель крови, на один этаж, и оказываются в просторном холле. Азари себе ни в чем не отказывают и живут богаче, чем король Англии. Гидеону хочется отгрызть им лица от мысли, что все, чем они обладают, построено на костях убитых ими людей. В холле он замечает Кирана Телмееса и Ареса, которые стоят у выхода и о чем-то разговаривают. Еще через пару шагов Ги и его сопровождающие оказываются перед дверьми до потолка, за которыми омега видит тот самый зал, в котором он встретил Каана Азари. Двери за Гидеоном и котом закрываются, и он остается наедине с первородным, от которого зависит, сделает ли он следующий вдох. Каан сидит на пугающем своим видом троне и внимательно смотрит на парня, который добровольно и шага сделать к нему не планирует. — Маммон, выйди, — приказывает альфа, и Ги понимает, что он обращается к коту. Дверь за ним приоткрывается, и кот исчезает за ней. — А ты подойди, не бойся, я тебя не съем. Пока, — теперь обращается к омеге первородный, постукивая пальцами по подлокотнику. Гидеон с места не двигается. — Хорошо, я подойду, — поднимается на ноги Азари, и Ги жалеет, что не послушался, ведь пока альфа сидел, было не так страшно. Сейчас кажется, что по мере его приближения от него черные тени расползаются, а с каждым шагом до ушей вопли погубленных им душ доносятся. — Ты обучен убивать, выполнять приказы, в твоих жилах течет жажда отмщения, и вся твоя жизнь посвящена борьбе ради своих братьев. В то же время ты не ставишь разницу — хороший ли вампир или плохой. Ты рубишь им головы, не давая открыть рот, — говорит остановившийся напротив Каан. — Тебе не кажется, что мы с тобой очень похожи? — вкрадчиво спрашивает. — Как смеешь ты сравнивать себя со мной? — выпаливает ошарашенный его заявлением Гидеоном. — Ты убиваешь ради удовольствия, а я веду войну. — Войны и способы людей оправдать ее никогда не меняются, — усмехается Каан. — Веками вы воюете за землю, хороните своих сыновей и дочерей, еще делаете из них героев и не задумываетесь, стоит ли человеческая жизнь акра земли. Не вам взывать к моей совести, я слишком честен, в отличие от вас. Мы убиваем, чтобы есть, а голод — страшное чувство, толкающее на безумные поступки. Только наш голод отличается от вашего, мы убиваем, чтобы выживать, а вы, чтобы жить в роскоши, расширяться и обладать статусом. Ты прав, мы не похожи. — Ты позвал меня, чтобы прочитать лекцию? — нахмурившись, смотрит на него Гидеон. — Ты не боишься меня, — Каан не спрашивает, утверждает, а взгляд все время цепляется к закрытой тканью метке на груди. — Но ведь боялся, пока не встретил, я прав? Он не совсем прав. Одно его имя внушало в Гидеона дикий ужас всю его жизнь, а сейчас он стоит перед ним, смотрит ему в глаза и даже отвечает. Но это не значит, что страха нет, он есть, утрамбован глубоко в омеге под уверенностью, что он все равно погибнет, и хорошо, что первородный этот страх не замечает. — Не задумывался: почему? — Потому что ты демонизировал себя, и это любимая тактика тех, кто у власти, — кривит рот Ги. — Ты нарочно пустил пыль в глаза остальным, сочинил страшные байки про себя, твои прислужники их приукрасили, придали кровавости, но отдаю тебе должное — это гениальный ход, ведь к тебе и подойти боятся, — говорит омега. — В реальности я вижу труса, скрытого за толстыми стенами и с кучкой миньонов, которые внемлют его каждому слову. Ты можешь меня убить, можешь пытать, потому что я безоружен и пленник, но извини, ты не пугаешь, а наоборот заставляешь меня смеяться над собственной глупостью, ведь я даже рога на тебе представлял. Уверен, в открытом бою я тебя отделаю, и это несмотря на то, что ты первородный. Так что да, увидев тебя, я понял, что бояться нечего. — Ты забавный, — улыбается Каан, который получает истинное удовольствие, слушая его голос. — Но рога у меня есть. Ты не боишься меня, потому что я этого не хочу. Предлагаю тебе поговорить со мной, ответить на мои вопросы, и тогда обещаю, ты выживешь, и тебе не будут сниться кошмары. Начнем с метки. Ги, услышав про метку, неосознанно тянется к груди и бледнеет. Откуда он про нее знает и почему она ему важна? — Я видел ее, когда перенес тебя в спальню, — отвечает на его немой вопрос альфа. — Откуда она у тебя? Кто ее нанес и когда? — становится вплотную Каан, и Ги, за которым стена, некуда деться. Он выставляет вперед руки, чтобы оттолкнуть его, но альфа вжимает его в стену и одним движением разрывает ворот кофты. — Не смей меня трогать! — кричит Гидеон, не ожидающий, что его начнут так грубо раздевать, и бьет мужчину лбом в челюсть. Каан ничего не чувствует, Ги же кажется, у него череп треснул. Он снова пытается вырваться, посылает проклятия и даже клацает зубами, словно готов оторвать ими его плоть. — Успокойся, и я тебя отпущу, — нависает сверху Каан и чуть ли губами его губ не касается. Он чертовски близко, сжимает его в своих руках, смотрит так, как смотрели те, кто его желал, и Гидеона это уже по-настоящему пугает. — У меня нет оружия, но только попробуй, я тебе горло перегрызу, — шипит омега. — Плотские утехи с тобой меня не интересуют, — Каан, поняв, чего именно испугался омега, еле сдерживается, чтобы не смеяться и еще больше не раззадоривать этого колючего паренька. — Я хочу поговорить. Откуда у тебя метка? Что ты сделал со своей кровью? — Я предлагаю вам убить меня, — рычит Ги. — Я ничего не скажу. — Путь до смерти долог, — вздыхает альфа, и хотя парня уже можно отпустить, не торопится этого делать. Если, касаясь метки, он испытывал отчаяние, то, держа его в руках, он чувствует то самое умиротворение, которого ему не хватало на протяжении многих веков. Ги с ним не согласен, он снова дергается, но альфа не сдается, больно впечатывает его собой в стену, не дает между ними и воздуху просочиться. — Так откуда метка? Ги не нравится, что он трогает его, что не дает защититься и требует ответы, которых у него нет. Он просто молчит, бегает глазами по его лицу и представляет, как бы искромсал его своим ножом. — Ты не немой, мы уже выяснили это. — Я не буду разговаривать, — огрызается Ги. — Тебе придется. — Будешь пытать так же, как моих братьев и сестер? Они что-то сказали? — с вызовом смотрит в его глаза омега. — Кто твои родители? — игнорирует его слова Каан. — Те, кого ты и твои приспешники убили. — Я не помню, я убил слишком многих. — Главное, что я этого не забуду. Почему ты продолжаешь задавать вопросы, если знаешь, что я не отвечу? — срывается на крик Ги, который очень хочет, чтобы он его отпустил. Омега сразу бы в другой конец комнаты отбежал, лишь бы не быть так близко, не давать ему себя касаться, сбросить с себя руки, не позволяющие ему дышать. — Потому что пока ты не расколешься, ты не обретешь свободу через смерть. — Мне не нужен ты, чтобы обрести ее, — кривит рот Гидеон и замечает, как меняется в лице альфа. — Ты ведь знаешь, кто я, — вновь приближается к его лицу мужчина, заставляет смотреть на себя, а Ги уже готов затылком стену проломить. — Знаешь, на что я способен, и так некрасиво себя ведешь. Расскажи мне все, что я хочу знать, и я подарю тебе жизнь, верну тебя в тот гадюшник, которому ты служишь. — Я ничего не знаю, — честно отвечает Гидеон, Каан ему, конечно же, не верит. — Все вы повторяете это, но в итоге, потеряв конечности и литры крови, поперхнувшись крошками собственных костей, вы рассказываете, так почему бы не сделать это сразу? — Каан протягивает руку к его щеке, но Ги резко бьет по ней. — Я вырву твое сердце и подожгу его, — цедит сквозь зубы Гидеон. — Потом сделаю то же самое с твоими братьями и с твоей матерью. Я спалю вас всех, поэтому убей меня, иначе на твоей могиле будет написано мое имя. — Нет, я сделаю то, чего ты, судя по твоему характеру, ненавидишь больше всего — я заставлю тебя подчиниться, — Каан резко тянет его на себя за бедра, и, несмотря на то, что получает кулаком по лицу, ловит его руки и соединяет над головой в ладони. — Я сделаю тебя шелковым, научу дисциплине, будешь подавать мне вино и лепетать о моем величии, — сильнее сжимает руки, оставляя на запястьях синюю полосу. — Будешь моим самым верным рабом и почитателем, твой язык больше не посмеет нести такую ересь… Каан прикрывает веки, сжимает челюсть, а потом второй рукой утирает с лица плевок. — Ну как, получается? — скалится Гидеон, готовый принять свою смерть, и вскрикивает из-за удара прямо над собой. На голову омеги сыпется штукатурка, и он, подняв глаза, видит, как Каан отдирает из толстой, насквозь пробитой стены с торчащими кусками арматуры, руку. — В следующий раз вместо стены будет твоя голова, — отпускает его альфа и делает два шага назад, будто бы сам отговаривает себя осуществить угрозу прямо сейчас. — Следующего раза не будет, — шумно сглатывает Гидеон, смотрит через окно на лес, который манит свободой, на открытые огромные ворота и снова на альфу. Омега поднимает руку, с силой надавливает на острый камень, торчащий из дыры в стене. Кровь струйками устремляется вниз по запястью, Каан даже во взгляде не меняется. Ничего страшного, кровь пробьет ему путь к свободе и без первородного. Притом свобода для Гидеона сейчас не только побег. — Боюсь тебя разочаровать, но твоя кровь на меня не действует, — лжет Каан и следит за тем, как парень, сорвавшись к двери, толкает ее. Каан не торопится за ним, отрывает свесившуюся с разодранного рукава рубашки запонку, осматривает руку, из которой торчат кости, и, вновь посмотрев на дверь, меняется в лице: — Но на других она действует. Альфа срывается следом, перепрыгивает через оставленный омегой труп в холле и, миновав спокойно общающихся на террасе Ареса и Кирана, скрывается в лесу. — Мы думали, ты сам его отпустил, — кричит ему вслед обеспокоенный Арес. — Поиграть в охоту захотел. Гидеону не верится, что препятствием на пути к воротам был только один вампир, с которым он легко справился, а Киран и Арес даже взглядом его не удостоили. Он уверен, что просто так его не отпустят, но, выбирая шагнуть за дверь, Ги решил, что умрет, пытаясь. Он давно миновал ворота, а теперь несется сквозь густые заросли, не жалея ног, которые раздирают камни и ветки, оставляет за собой кровавый след и не оборачивается. Ги насчитал троих сорвавшихся за ним, но у него есть пистолет и есть нож, подобранный у убитого, он справится. Пусть король чудовищ продолжает нагонять на других ужас, Ги понял, что без марионеток он никто, а омега их режет всю свою жизнь. Лес, как назло, словно бесконечный, он уже бежит минут двадцать, а деревьев все больше, тьма впереди гуще. Кровь из ладони уже остановилась, но израненные ноги кровоточат, и Гидеону очень больно бежать. Он замечает тень справа, прячется за толстым стволом, и, выругавшись на первородных, которые так и не дали ему обувь и сделали его живой мишенью, бросается на солдата. Он на ходу рассекает ему глотку, но добивать времени нет, поэтому, оставив мужчину корчиться на земле, он снова уносится вперед. Верхушки деревьев сплетаются, отрезают путь солнечному свету и создают ощущение навеса, под которым одна темнота и сейчас уже холод. Гидеон ежится, обнимает себя за плечи и, сделав остановку, осматривается. Непонятно откуда взявшаяся стужа ухудшает положение парня, ему кажется, он уже продрог до костей, а температура все падает, кусты и траву прямо на его глазах покрывает тонкий слой льда. Ги уже не может бежать, он держится за деревья и, несмотря на боль в ногах, которые теперь режутся о сформировавшийся на многочисленных лужах лед, продолжает пусть и медленно, но двигаться дальше. Видимо, у него уже путается рассудок, потому что зеленый лес перед Гидеоном начинает внезапно чернеть. Словно кто-то разлил огромное ведро черной краски, и она ползет к нему, поглощая все остальные цвета. Деревья с треском валятся и, не коснувшись земли, превращаются в труху. Омега отскакивает в сторону и смотрит на то, как прямо под ногами гниет трава и цветы, а стоит поднять голову, как сверху на него падает черный снег. Гидеон поднимает ладони и шокировано смотрит на оседающий на них черный пепел. Он пятится назад, поглощаемый ужасом, слышит треск ветки под чужими ногами и, достав пистолет, падает спиной на лед и вскрикивает от боли. Придавивший его к земле вампир смотрит обезумевшим от запаха крови взглядом, обнажает клыки, и хотя Гидеон после падения выпустил в него весь магазин, открыв пасть, припадает к его горлу. Прокусить плоть омеге вампир не успевает, потому что его разрывает на две части прямо на парне, а его кровь и внутренности разлетаются по сторонам. Гидеон будет вспоминать эту картину еще много раз, и каждый новый раз будет успокаивать себя тем, что у страха глаза велики, и многое его воспаленное сознание приукрасило. Но сейчас он точно знает, что видит Каана Азари, стоящего над собой, а в его руках ошметки убитого им вампира. Главной ошибкой омеги, которую он долго себе потом не простит, будет не импульсивный побег, закончившийся фиаско, а то, что он поднял глаза выше, к лицу первородного, и понял, что у него его нет. Ги видит чудовище из глубин, того, кем пугают людей в Судный день, и, истошно вопя, отползает назад. Гидеон не узнает свой голос и продолжает таращиться на монстра, в котором словно соединились все самые страшные мифические чудовища мира. У него большие исцарапанные рога, острые клыки, пустые глазницы, вместо кожи на его лице — сгнившая плоть, а горло покрывает толстая черная чешуя. Ги, который, к своему стыду, уже готов разреветься от страха, прикрывает ладонями лицо, словно отрезав себе доступ к кошмару, забудет о нем. Неведение пытает не меньше, поэтому он убирает ладони и выдыхает с облегчением, увидев привычное лицо смотрящего на него первородного. — Иди во дворец, — приказывает Каан, у Ги от его хриплого голоса волосы дыбом встают. Омега, который мечтал о свободе, чуть не погиб на пути к ней, подчиняется и, сорвавшись с места, уносится обратно в Харон. Там, в его пределах, его пугали пытки и смерть, но, оказавшись снаружи, Гидеон пережил страх, равного которому уже не будет. Он дойдет до Харона, запрется внутри и пока не подготовится, не предпримет никаких попыток сбежать, потому что Ги точно знает, что если еще раз увидит это чудовище, то свалится замертво. Он не помнит, как добежал до дворца, он просто несся к серым стенам, забыв про боль и холод, и, только миновав ворота, перестал оглядываться. Ги залетает в холл, игнорирует пытающуюся его остановить охрану, сразу же бежит вверх по лестнице, и, чуть не прищемив дверью залетевшего за ним Маммона, запирает ее изнутри. — Раптор будет зол, — качает головой Каан и наконец-то отбрасывает в сторону часть туловища вампира. — Все птицы над лесом попадали мертвыми, вся живность подохла, зачем ты это сделал? Мы ведь и так загнали его в ловушку! — не подходит к нему близко Арес, которого все еще потряхивает. Киран настолько шокирован произошедшим, что не в состоянии пока выбрать слова и тоже сторонится Каана. — Столько веков он спал, ты не должен был будить его… — Это не я! — рычит Каан, заставляя трескаться лед на деревьях, а друзей трусливо пятиться назад. — Я не хотел. Ему грозила опасность, я не успел подумать. — Поздравляю, омега теперь будет тронутым, — наконец-то открывает рот Киран, с опаской поглядывая на друга. — Твое истинное лицо и мы не можем пережить, что уж говорить о человеке. — Он не просто человек, — идет ко дворцу Каан, — он сильный человек. Гидеон сидит на кровати, укутавшись в одеяло, и, положив перед собой торшер, потому что другого оружия не нашел, смотрит на дверь. Его нижняя челюсть трясется, зубы стучат, а сердце заходится с такой силой, что кажется, еще немного, и лопнет. Ги боится моргнуть, упустить появление исчадие ада и считает свой пульс, который бьет набатом в его ушах. Если он придет, если вновь встанет перед ним, Гидеон разревется и умрет от страха, потому что к такому его не готовили, как с ним бороться — не показывали. Всю свою жизнь Гидеон знал, что самые страшные чудовища на земле — это первородные, но тот, кого он встретил сегодня, нечто куда сильнее и куда страшнее. Кот вертится вокруг омеги, трется о него, безмолвно пытается успокоить парня, который пока еще не знает, что поседел. Гидеону, который покрывается ледяным потом, просто необходима чья-то поддержка и тепло, поэтому он запускает кота под одеяло и, прижав к груди, кажется, выравнивает дыхание. Маммон мурчит без остановки, убаюкивает его своим мурчанием, и Ги искренне ему благодарен. — Маммон, значит, — справившись с приступом паники, говорит Ги и зарывается рукой в его шерсть. — Ты видел его лицо? Ты знаешь, что он чудовище? — с отчаянием спрашивает, знает, что не получит ответов. Если бы Маммон умел говорить, он рассказал бы Гидеону, что это истинное лицо того, кому нет места ни в одном из миров. Таково наказание за то, что лучшее творение высших сил выбирает одного человека и становится тем, чьей судьбой пугают всех бунтарей на небесах и под землей. Он был Богом и Дьяволом, был человеком и монстром, и был обречен на жизнь, полную страданий и одиночества. На протяжении многих веков ему поклонялись и приносили жертвы, а он принес себя в жертву человеку. Изгнанный отовсюду, он менял свои лица, слонялся по миру и не должен был обрести сердце, иначе высохнут моря и океаны, растительность увянет, а на земле не останется ни одной живой души. Именно это заучивают все, кто служит тому, чтобы Чонгук никогда не нашел его. Сегодня монстр из глубин проснулся, и весть об этом уже дошла до всех миров и напугала не только Гидеона. Созданное как кара человечеству за его грехи чудовище просыпалось только рядом с ним, чтобы служить ему. Сантина выходит на узкий балкон над пабом и, оперевшись руками о перила, смотрит на темное небо. Много веков назад было исполнено страшное пророчество, когда римляне в знак разрушения Карфагена распахали его руины. Для людей в тот день пала одна из самых могущественных держав, но только такое древнее существо, как Сантина, знает, что на самом деле похоронили под собой руины Карфагена. Сантине хочется запомнить ставший ей домом Лондон именно таким — кишащим шумными людьми, наполненным цветущими нарциссами, не подозревающим о том, что грядет, ведь павший тогда, сегодня восстал.