Дом Багровых Сердец

Рэд

      Октавия Бомонт стоит у меня за спиной и дышит мне в затылок. Мерзкие проклятые вампиры.       — «Я учуяла тебя за двадцать футов», — рычу я, засовывая пузырек с кровью в карман брюк. Это не совсем правда. Я скорее почувствовала ее присутствие, чем учуяла, учитывая инстинкты охотника и все такое. Но я не хочу, чтобы она знала, какими навыками я обладаю, а какими нет. Чем меньше вампир знает о тебе, тем лучше. А с этим вампиром я вообще не хочу иметь ничего общего. Я имела неудовольствие познакомиться с ней десять дней назад, когда она отобрала у меня последний клочок семьи.       — «А я-то думала, что только у вампиров обостренные чувства. Не могла бы ты вытащить его из моего живота? Щекотно», — говорит она.       Я держусь уверенно. Мне хочется выпотрошить ее, вырвать внутренности и задушить ее ими за то, что она отняла у меня. Но, к сожалению, эта вампирша — практически королевская особа, и хотя у охотников есть множество оправданий для того, чтобы сажать вампиров на кол, мне придется иметь их целые акры, чтобы убить эту.       Острие моего кола пробило ее кожу. Капля крови стекает по дереву. Ее запах проникает в мой нос. Мой рот приоткрывается, а под языком скапливается слюна. Какого х…       Я отряхиваюсь. Жар заливает мои щеки и скапливается между ног. Блять, блять. Я была чиста уже десять дней — с тех пор как моя сестра, Амелия…       В общем, я пришла сюда, потому что хотела забыться. Это было ошибкой. Последнее, что мне нужно, — это подсесть на кровь, еще более сильную, чем та, на которой я была. Ошибка. Мне нужно уходить, пока могу.       — «О, а вот это уже интересно», — говорит Октавия и обхватывает мою руку своими прохладными пальцами, удерживая кол на месте. Ее прикосновение бьет током, как порочная искра, одновременно ледяная и жгучая. Мне приходится бороться с дрожью.       Затем она придвигается ко мне ближе, погружая острие все глубже в свое нутро. Я ахаю. Но она непреклонна. Еще один шаг. Второй. Потом третий. Каждое движение все глубже вгоняет деревяшку в ее живот.       — «Какого хуя?» — шиплю я, пытаясь вырваться и вытащить кол из ее живота. Это больше не игра. Может, я и высший охотник, но я не могу оправдать убийство одной из первородной троицы, даже если она обратила мою сестру. Но я не могу отстраниться. Ее хватка на моей руке словно железная. Она так близко, что я чувствую запах ее духов, согревающих специй, как сердце зимней полуночи, и чего-то чуточку насыщенного, слегка экзотического, будто не из этого города.       — «Не смей. Подходить. Ближе. Большинство вампиров, находящихся так близко ко мне, в итоге погибают», — говорю я так уверенно, как только могу. Но она меня потрясла. Ее неожиданная жестокость сбила меня с толку.       Она улыбается и продвигается еще на дюйм вперед. Кол вошел до самой рукояти.       Что, черт возьми, с ней такое?       Кровь теперь быстрее стекает по дереву. Она покрывает наши пальцы. От этого у меня сводит зубы, а язык пульсирует от отчаянного желания попробовать ее на вкус.       Но я этого не сделаю. Только не от нее. Никогда.       — «Если ты желаешь крови, достаточно просто попросить. Уверена, мы договоримся. Я всегда щедра к своим маленьким кровавым шлюшкам», — говорит Октавия, проводя языком по губам.       — «Пошла ты». — Я вкручиваю кол. По тому, как она дернулась, я поняла, что задела что-то серьезное. Ее пальцы крепче сжимают мой кулак, сдавливая мои кости, и мне приходится стиснуть зубы, чтобы не застонать. Она обнажает клыки, из ее горла вырывается низкое рычание. Она соскакивает с кола и подносит мою руку к лицу. Кол вместе с ее кровью, сочащейся по нему, находится в миллиметрах от моего рта. Я плотно сжимаю губы. Я не буду пить, не буду пить.       Она прищуривается, глядя на меня.       — «Я думала, ты хочешь испить? Вот же, я удостаиваю тебя самой высокой чести в городе. Знаешь, на что готовы люди, чтобы заполучить хоть каплю моей крови?»       Я делаю выпад, и моя нога с хрустом врезается ей в колено. Она вздрагивает, и теряет равновесие, когда ее коленная чашечка выскакивает с места. Ее хватка ослабевает настолько, что я вырываю кол из ее руки, когда она дрыгает ногой, а затем ее колено восстанавливается.       Я подавляю рвотный позыв.       Надо мной танцевальная платформа. Я приседаю и подпрыгиваю, хватаясь за стойку, чтобы не слететь с другой стороны платформы.       — «Рэд?» — кричит Амелия с соседней платформы напротив меня. Она танцует с двумя парнями. У меня сжимается грудь. Моя прекрасная младшая сестренка. Я не могу смотреть на нее, на то, как она олицетворяет все, что мы должны ненавидеть. На предательство, начертанное на ее клыках.       В голове мелькает воспоминание о том, как я держала ее пухлую ручонку, когда мы стояли перед маминым надгробием.       Я совершенно не готова к разговору с ней. Я качаю головой.       — «Еще не время», — восклицаю я.       Ее глаза наполняются слезами, но у меня нет времени, потому что я оглядываюсь назад, и вижу, что Октавия приседает, готовая броситься за мной.       Я перепрыгиваю с платформы на платформу, пока не оказываюсь в нескольких футах от балкона. Октавия находится на первой платформе и перепрыгивает на вторую.       Сраные кошки-мышки. Это не та игра, ради которой я сюда пришла.       Я приседаю и подпрыгиваю вверх, перемещаясь в воздухе, пока не ударяюсь о перила балкона. Воздух вырывается из моих легких, заставляя меня застонать. Я бросаю быстрый взгляд через плечо. Она уже на второй платформе.       Дерьмо.       Я перебираюсь через перила и выхожу на балкон. Но с него не так-то просто спуститься на землю.       — «Ради всего святого», — рычу я и вытягиваю шею вверх. — «Крыша — да».       Я хватаюсь за водосточную трубу и карабкаюсь на нее, переваливаясь через край и выбираясь на ровную площадку. Я бегу по плоскому участку крыши, и у меня есть два варианта: карабкаться по наклонным участкам и подниматься на башенки или спускаться вниз.       Я заглядываю за край. Там еще один балкон и крыльцо под ним. Значит, вниз. Октавия, к счастью, не использует вампирскую скорость, хотя я знаю, что она просто играет со мной. Но я воспользуюсь любым преимуществом.       Я перелезаю через кромку, хватаюсь за водосток и съезжаю по балкону. Еще один прыжок, и я врезаюсь в крышу крыльца, но продолжаю скатываться. Я тянусь к бортику, но теряю хватку и падаю, с грохотом рухнув на землю.       — «Ебаные вампиры», — рычу я. Но я не задерживаюсь, поднимаюсь и бегу вдоль рынка, петляя среди прилавков и уворачиваясь от людей и вампиров.       — «Черт!» — говорю я и лихорадочно оглядываю рынок. Я не вижу Октавии. Сердце стучит между ребрами, как барабан. Мне нужно срочно вернуться на территорию охотников.       Мою кожу покалывает, как будто она все еще следует за мной. Я дура, если считаю, что моего бега достаточно, чтобы она отстала. Я ощущаю, как она царапает мою кожу, словно клыками.       Я выбегаю на мост через канал. Если мне удастся пересечь его и свернуть на главную дорогу через 'Территорию Мира' обратно к Академии, то я все время буду на виду у публики.       Я достигаю пика моста и останавливаюсь.       Моя спина кипит от жара. Плечи окоченели.       — «Ебать», — выдыхаю я, когда под мостом проплывает речной катер, полный бухих людей.       — «По правде говоря», — шепчет Октавия у меня за спиной. — «Я бы с удовольствием».       Я моргаю, и мои руки оказываются на перилах моста, крепко стянутые веревочными наручниками.       Я в ловушке.       Все мое тело пылает. Мурашки бегут по рукам и спине. Я дергаю за наручники. Но я основательно влипла. Блядская вампирская скорость.       Под нами проплывает еще один катер, на этот раз с двумя обнимающимися влюбленными.       Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на нее, но едва вижу, даже выкручивая тело до боли. Она может убить меня из этой позиции. Выпить меня. Трахнуть меня — эта мысль должна вызывать у меня сильнейшее отвращение. И мой мозг кричит, что это мерзкая мысль, а вот тело…       Черт. Дерьмо. Дерьмо.       Маленькая подлая пизда. Я ненавижу Октавию. Я хочу наказать ее за то, что она сделала с моей сестрой. Забить ее до беспамятства, чтобы она больше никогда не пришла. Так почему же мысль о том, что я привязана здесь, подчиняю свое удовольствие ей, заставляет меня мокнуть? Я тряхнула головой, понимая, что речь идет о подчинении, а не о ней конкретно.       Октавия прислоняется к моей спине, прижимая мои бедра к перилам.       — «Я чувствую, как сильно ты меня хочешь», — мурлычет она мне на ухо. — «Отрицай это сколько угодно, но единственный человек, которому ты можешь лгать, — это ты сама».       Она проводит языком по нижней части мочки моего уха, посылая волну наслаждения прямо к моему клитору.       Я вскрикиваю от разочарования, сильнее дергая скованные наручниками руки. Если бы только я не убрала свой клинок, то могла бы избавиться из этих пут.       Появляется еще один катер, на этот раз более длинный, наполненный алкашами и людишками в разной степени раздетости. Он дрейфует в нашу сторону.       Ее кровь пропитывает со спины мою рубашку.       — «Хочешь моей крови?» — выдыхает она мне в шею, ее губы касаются моей кожи, посылая искры жара и ярости по позвоночнику.       — «Я задала тебе вопрос», — говорит она, ее дыхание щекочет мою кожу. Мне хочется отстраниться.       Вместо этого я наклоняюсь ближе.       — «Какого хуя ты хочешь, чтобы я выпила твою кровь? Чтобы ты могла меня отследить? Я же не конченая идиотка. Я знаю, что как только я проглочу хоть каплю, ты сможешь найти меня, где бы я ни была».       Она пожимает плечами, утыкаясь в мою спину.       — «Всего-то на час или около того».       — «Час — это слишком долго. Кроме того, ты любишь эту игру в догонялки только потому, что никто другой к тебе не подойдет».       Пространство между нашими телами холодеет. Я разозлила ее. Она снова придвигается ко мне сзади и подносит два пальца к моему лицу, с которых капает ее кровь.       Мои ноздри раздуваются. Блядь. Она пахнет экстазом. Как тысяча ночей блаженства, и каждым секретом, прошептанным ветром. Я хочу ее. Мне это нужно.       Нет, нет, нет. Соберись, Рэд.       Я извиваюсь в ее руках, но ее хватка на мне как сталь.       — «Ты хочешь меня», — молвит она. — «Так возьми меня».       Проблема в том, что я действительно хочу ее, или, по крайней мере, хочу ее крови. Я не тупица. Я знаю, что я наркоманка. Но я не употребляю уже две недели. Поэтому то, что происходит дальше, усугубляет все намного хуже. Я слабею. Я иду наперекор всем своим тренировкам. Я уже совершила одну глупую ошибку, попробовав кровь, — хотя почти не помню, как это было, — и с тех пор расплачиваюсь за нее.       Я наклоняюсь чуть ближе к ее пальцам.       Внизу, на катере, парочка перестает трахаться и теперь смотрит на нас, стоящих на мосту. Моя кожа покрывается мурашками при мысли о том, что они будут наблюдать за тем, что произойдет следом.       Мне приходится бороться с желанием откусить ей пальцы. Запах ее богатой железом крови просто ошеломляет.       — «Да», — шепчет она. — «Сделай это. Поддайся. Уступи своему желанию».       Я замедляю дыхание. Вдыхаю через рот, а не через нос, чтобы восхитительный запах не достиг моих вкусовых рецепторов. Но это бесполезно. Я все равно наклоняюсь ближе.       Ее тело давит на мою спину, огромные сиськи упираются в лопатки, отчего мои трусики становятся еще более влажными. Возбуждение разливается между бедрами.       Я знаю, что произойдет, если я слижу эту кровь — ничего хорошего. Ничего, чего бы я хотела. Я не хочу трахаться с женщиной, которая обратила мою сестру.       И все же мои губы приоткрываются. Каждый вдох дается мне с трудом, и я заставляю себя остановиться. Мое тело напряжено и оживлено. Я чувствую ограничение моих рук, трение ее груди о мою спину, вдавливание меня в каменные перила.       — «Скажи», — шепчет она мне на ухо. — «Скажи, что ты хочешь этого, и она твоя».       Я закрываю глаза, и слова вырываются сами собой.       — «Я хочу этого».       Она заталкивает свои пальцы мне в рот.       — «Вот так, Рэд. Прими ее, как хорошая маленькая кровавая шлюшка, которой ты и являешься».       Я втягиваю ее пальцы в рот, мой язык перекатывается по ее коже, лижет и всасывает ее глубже.       Мои вкусовые рецепторы взрываются.       Она — самое восхитительное, что я когда-либо пробовала. Я поднимаю на нее взгляд, и эти багряные глаза буравят меня. Она улыбается, вытаскивая пальцы, и задерживаясь на моих губах, а затем всасывает их в рот, и моя киска сжимается.       Если раньше я думала, что мое тело чувствительное, то сейчас это не похоже ни на что другое. Адреналин бурлит в моих венах, по конечностям пробегают мурашки, а бабочки в животе начинают порхать. Кровь приливает к моему клитору. Я задыхаюсь от желания, пульсирующего между ног. Я знала, что так и будет. Кровь возбуждает всех. Но Октавия — одна из трех первородных. Эта жажда, бушующая во мне, не похожа ни на что, что я когда-либо испытывала раньше.       — «Ты ведь хочешь чего-то еще, правда?» — спрашивает Октавия.       Я прислоняюсь лбом к перегородке моста. Веревка натирает, обжигая кожу вокруг моих запястий.       — «Блять», — рычу я, досадуя на себя за то, что сдалась, зная, к чему это приведет. Я стискиваю зубы. — «Да, я хочу кое-что еще».       — «Хм-м, и чего же ты хочешь, Рэд? Используй слова», — хмыкает она мне в спину.       — «Тебя. Октавия. Я хочу выкачать из тебя всю жизнь».       — «Ты милашка, но почему бы тебе не сказать мне правду?» — Она просовывает колено между моих бедер, заставляя меня раздвинуть ноги. Она выше меня, поэтому ее бедро встречаются с моей промежностью. Моя киска такая набухшая и мокрая, что я хнычу от прикосновения, даже если оно происходит через одежду.       Должно быть, она чувствует мое желание, потому что поднимает ногу выше, усиливая контакт. Я стону и падаю вперед, соскальзывая с перил моста. Она обхватывает меня и возвращает в вертикальное положение.       — «Рэд», — шипит она.       — «Аргх. Во имя крови я хочу кончить, ясно?» — говорю я.       У меня такое чувство, будто кто-то зажег во мне спичку. Словно я хочу оттрахать весь 'Полуночный рынок'. Заколоть каждого вампира в городе. Вытащить людей с катера на мост и отъебать каждого.       Я неуязвима, чувствительна и возбуждена как никогда. Мне до боли хочется сорвать веревки и ебаться на брусчатке мостовой. Но я не хочу говорить ей ничего из этого, потому что ненавижу ее. Я ненавижу то, что она сделала, кто она такая, но больше всего я ненавижу весь ее ебаный вид. Несмотря на это, когда ее кровь бурлит в моих венах, мне нужно трахнуть ее.       — «Какое у тебя стоп-слово?» — спрашивает она.       И я не уверена, почему это слово приходит мне на ум, но я решаю использовать:       — «Элизиум».       Элизиум? Странный выбор, даже для меня. Это небольшая деревушка на окраине города. Пару лет назад я проводила там патрулирование. Октавия застывает позади меня, якобы ненавидя это слово.       — «Проблемы?» — спрашиваю я, хотя это жесткое дерьмо. Я оставлю его при себе, особенно если она его ненавидит.       — «Никаких». — Она расслабляется, прижимаясь ко мне, а затем берет меня за подбородок, направляя мой взгляд вниз, на катер.       — «Ты получишь свой оргазм, но устроишь шоу для этих любопытных маленьких человечков».       — «Я отомщу тебе за это», — выплевываю я, но моя киска уже пульсирует от мысли, что за мной наблюдают. Я никогда не трахалась прилюдно, но даже мысль об этом заводит меня так сильно, что я ощущаю пожар в своих трусиках.       — «Я очень на это надеюсь», — отвечает она.       Я смотрю вниз на катер. Он достаточно близко, и ритм музыки доносится до мостика. Она медленная и басистая. По крайней мере трое из людей под кровью, как и я, — это видно по их исступленным выражениям лиц. Некоторые откровенно трахаются на деревянных скамьях или прислонившись к корпусу посудины, их члены и киски находятся в чужих ртах. Другая половина людей прекратила свои занятия, чтобы наблюдать за нами, наслаждаясь концертом вуайеристов из тени канала.       Рука Октавии скользит от моей спины к бокам и вниз по торсу, пока не опускается на бедро к одной из кобур с клинками.       Я замираю. Она собирается убить меня? Так вот что это было? Уловка, чтобы открыто расправиться с начальником службы безопасности Академии охотников. Позор. Но она достает из кобуры клинок и, обхватив меня спереди, приставляет его к моей промежности.       — «Что ты…» — начинаю я, но она переворачивает лезвие острой стороной вверх, поднося его к ткани моих брюк и разрезает мою промежность надвое.       Я визжу, когда лезвие задевает мое нижнее белье и кромсает его тоже.       — «Сука!», — кричу я. — «Ты могла порезать меня».       — «Тогда бы я с удовольствием зацеловала твою прелестную охотничью киску», — говорит она, и мое тело плавится, жидкое возбуждение прилипает к голым бедрам. Меня больше ничего не волнует, я просто хочу трахаться, кончать и снова трахаться.       Она снова просовывает колено между моих бедер, прижимая меня к перилам. Она прислоняется к моей спине и протягивает руки, хватаясь за края моих штанов и дергая, разрывая их, чтобы моя пизда была выставлена на всеобщее обозрение.       Затем она приподнимает бедро, пока оно не утыкается в мои липкие складочки.       — «А теперь покажи шоу, как хорошая девочка», — шепчет она мне на ухо, ее слова струятся по моей шее вниз.       — «Что ты…» — начинаю я.       Она двигает бедром, то отводя его назад, то выдвигая вперед, водя им по моей пизде. Давление распространяется на мой клитор.       — «Блядь», — хнычу я и крепче хватаюсь за каменные перила, чтобы ноги не подкашивались. Ощущение рекошетит от клитора по всему телу.       Она толкается в меня, прижимаясь телом к моей спине и заднице. Я стараюсь не думать о том, что из-за разницы в росте ее киска упирается в мою жопу. Она хватает меня за бедра, притягивает к себе, а затем толкает вперед, катая мою киску по своему гладкому, обтянутому кожей бедру.       Я не упускаю из виду, что никто из нас не касается кожи. Только моя киска и ее бедро, обтянутое кожей. И все же, электрические разряды поглощают меня.       Она, должно быть, читает мои мысли, потому что прикусывает зубками мочку моего уха, вызывая еще одну восхитительную дрожь по позвоночнику, и спрашивает:       — «Хочешь меня?».       — «Да». — Я, черт возьми, очень хочу.       В этот момент я думаю, что была бы готова отказаться от роли охотника, если бы это означало, что я смогу присосаться губами к ее пизде.       — «Какая жалость. А теперь. Используй мое бедро и трахай себя, пока не кончишь на глазах у толпы».       Она шлепает меня по заднице, снова толкая вперед, и растирающие движения по моему клитору посылают импульсы удовольствия по моим ногам, вплоть до кончиков пальцев ног.       Тогда я начинаю раскачиваться. Я хватаюсь за каменный поручень и двигаюсь на ее бедре, потираясь о ее ногу, вдавливая свою мокрую пизду все сильнее и сильнее. Она двигается вместе со мной, ее бедра помогают мне и скачут, пока мы не начинаем следовать за музыкой катера. Когда напряжение в моем клиторе нарастает, моя голова откидывается на ее плечо. Это делает мою шею открытой и уязвимой.       Я вижу, как она опускает клыки, как наклоняет голову к моей шее, как проводит языком по сонной артерии, но не кусает. Она полностью контролирует ситуацию. Просто двигается вместе со мной, дразня себя так же, как и меня. Я вжимаюсь в нее сильнее, быстрее. Она поднимает колено выше, но я не могу больше терпеть, и оргазм вырывается наружу, перерастая в негу.       Я кончаю как раз в тот момент, когда катер пересекает мост. Люди ликуют, когда он проплывает под нами, унося их с глаз долой.       Октавия пристально смотрит на меня. На мгновение, когда я полностью погружаюсь в блаженство, я готова поклясться, что по ее лицу пробегает тень боли. Но она проходит быстрее, чем я успеваю ее прочитать. Затем мои руки освобождаются от веревочных наручников, и я оказываюсь в ее объятиях, и она с вампирской скоростью мчится через мост в небольшой рыночный сад. Она усаживает меня к себе на колени, баюкая в объятиях, а шум рынка заглушают живые изгороди и кустарники. Она держит меня мгновение, пока кайф не рассеивается и я не возвращаюсь к реальности, а ее кровь не исчезает из моего организма. И теперь я осознаю, что произошло. Что натворила она. И что я.       Сластолюбивая проклятая Мать Крови.       Я вырываюсь из ее объятий и отхожу в сторону, пока не натыкаюсь спиной на высокий куст.       — «А ты дерзкая сегодня, не правда ли», — говорит она и откидывает один из своих черных локонов за ухо. — «Зачем ты пьешь кровь? Я считала, твой род не одобряет этого».       Под ‘моим родом’ она подразумевает охотников — мы закон в этом городе. Наш долг — уничтожить любого непослушного вампира или любое провинившееся существо, если на то пошло.       А еще она совершенно права. Если бы в Академии узнали, что я принимаю кровь… это стало бы концом моей карьеры, и тот факт, что она это знает, не утешает. Они, вероятно, оказали бы мне больше милости за то, что я трахнула одного из трех первых вампиров, чем за то, что я приняла дозу.       Мы трахались? Что только что произошло? Технически, никто из нас не прикасался друг к другу. Слава богам, это дает мне возможность для правдоподобного отрицания.       — «Скажешь кому-нибудь, и я тебя казню», — говорю я.       Она фыркает и смеется так заливисто, что ее голова запрокидывается назад. На ее губах появляется улыбка.       — «Ты хочешь меня. Ты ненавидишь меня. Ты ебешся со мной». — Она цыкает на меня, качая головой, ее язык цокает и цокает в такт ее словам. Потом она встает на четвереньки и ползет ко мне по брусчатке.       — «Что ты собираешься делать, Рэд? Ты не смогла убить меня, когда я забрала твою сестру. Почему ты думаешь, что сможешь сейчас?»       Все мое тело напрягается. В моем выражении лица вспыхивает огонь. Вот почему я ненавижу ее. Она забрала последнего человека, который хоть что-то для меня значил. Вот почему я ненавижу их всех. Блаженство оргазма вытекает из меня, оставляя после себя гнев и ярость.       Отец бросил нас, чтобы работать на благородного вампира.       Мать была донором, ее иссушили в результате якобы несчастного случая. Когда у вампиров вообще бывают несчастные случаи?       А потом Амелия.       Похищенная.       Все из-за глупой ошибки, которую она совершила, вломившись на вечеринку к знатному вампиру. Идиотка. Она всегда была такой спонтанной. Я помню ее первый день рождения после смерти мамы. Я получила отпуск в Академии охотников, все спланировала, но тут хлынул ливень. Амелия не хотела прекращать празднование и уговорила меня танцевать под дождем несколько часов. Тогда это было весело, но потом мы обе заболели, и мне пришлось тренировать, чтобы заработать на травы и лекарства…       Она никогда ничего не обдумывала.       У нее всегда была установка «жить только сейчас». Что ж, полагаю, она действительно будет жить сейчас и вовеки веков. Октавия была на той вечеринке и воспользовалась этим. Опустошила ее, украла у меня и превратила в то, что я ненавижу больше всего на свете.       Октавия достигает моих ног и встает, вторгаясь в мое личное пространство. Вампиры холодны, но между нами пульсирует тепло. В нос ударяет аромат ее духов, насыщенный уд и что-то пряное.       — «Клянусь костями 'Церкви Крови', я уничтожу тебя, Октавия, мать твою, Бомонт».       Ее глаза сверкают. Багряные зрачки буравят меня. Она втягивает нижнюю губу, и что-то внутри меня дергается, как будто видеть ее такой доставляет мне удовольствие.       — «О, я надеюсь на это, Рэд. Я очень на это надеюсь…», — она позволяет этим словам повиснуть в воздухе, пока их смысл не становится предельно ясен.       — «Да что с тобой такое? Ты убила мою сестру», — рычу я.       — «Твоя сестра жива».       — «Нет. Она такая же конченая кровососка, как и ты».       — «Да, теперь она высшее существо. Вы, охотники, все одинаковы. Только потому, что мы питаемся вашим источником жизни, вы считаете нас чудовищами. Но вы — лицемеры. Вы убиваете нас легкомысленно, руководствуясь ничтожными доводами, и при этом сами потворствуете крови из подворотни. По крайней мере, мы открыто говорим о своем потреблении…»       — «Ты извращенка», — сплюнула я.       — «И все же, это не у меня учащается сердцебиение или раздуваются зрачки. И я не та, кого возбуждает запах моей крови… Нет, если уж на то пошло, я бы сказала, что это ты больная, дорогуша… Потому что ты хочешь трахнуть меня снова, на этот раз по-настоящему. Готова поспорить, что единственная мысль, которая вертится у тебя в головке, — это какова на вкус моя холодная маленькая пизда».       Мои зубы скрежещут друг о друга, но у меня нет ответа.       Ее глаза опускаются к моей промежности, к разорванной ткани.       — «Ты ненавидишь меня, ты потрошишь меня, режешь меня… и все же ты все еще хочешь трахнуть меня. Интересно».       Нездоровая улыбка расползается по ее рту, и два идеально белых, безупречно острых клыка выглядывают из-под нее.       Жар затапливает мое лицо.       — «То, что только что произошло… Это было… Я бы никогда…»       — «Правда?» — Она придвигается ко мне. Ее колено вжимается в мою набухшую пизду. От шока я застываю на месте. Она наклоняется к моей шее, вдыхая мой запах. — «Позволю себе не согласиться».       Сейчас она пристально смотрит мне в лицо, ее зрачки такие же широкие, как и у меня, и это вызывает у меня чувство самодовольного удовлетворения.       Я усмехаюсь.       — «Похоже, я не единственная, кто хочет потрахаться», — говорю я.       Мне не нравится, к чему ведет этот разговор. Она неправа. У меня нет никакого желания трахать ее. То, что произошло, было всего лишь реакцией на ее кровь в моем организме. Это было ошибкой — позволить себе попробовать ее на вкус.       Это безудержная ярость. Так и должно быть. Я переминаюсь на месте, колючие листья кустарника утыкаются мне в спину. К сожалению, ее кожаные штаны прилипли к моей киске так, что это подразумевает нечто большее, чем ярость. Что, блядь, со мной не так? Вампиры вызывают у меня отвращение. Я отмахиваюсь от этого. Они созданы такими. Чтобы быть манящими. Это часть их «очарования». Это ненастоящее, и она, блядь, это знает. Она просто говорит всякую хрень, чтобы завести меня. Это пройдет. Как только она увидит, как Амелия переживает первый месяц изменений, ей надоест меня мучить. Она найдет другого человека, которого можно обратить, и оставит меня в покое.       Кто-то бредет по парку, женщина. На самом деле их две, пьяные и шатающиеся. Октавия мчится по вымощенной галькой дорожке, когда одна из женщин начинает падать. Она успевает подхватить ее, прежде чем ее голова врезается в огромный камень.       Она спасла ей жизнь.       Женщина приходит в себя, бросает взгляд на Октавию и начинает вопить так, что крики разрывают ночь на части, словно в сериалах о страшилках и убийцах.       — «УЙДИ ОТ МЕНЯ НАХУЙ, ЧУДОВИЩЕ!» — кричит она. Женщины убегают, спасаясь от присутствия Октавии.       Признаюсь, в какой-то момент я почувствовала всю несправедливость этого. Я слышала о репутации Октавии, о том, что город ее ненавидит. Но я не видела этого в действии.       Октавия возвращается ко мне с пылающими щеками. Я открываю рот, чтобы извиниться за их поведение, но она просто продолжает, как ни в чем не бывало.       — «Что я хочу знать, — снова начинает она, — так это почему такая охотница, как ты, опустилась до уровня наркомана. Хм?»       Я открываю рот, искренне собираясь оправдаться перед ней. И тут же закрываю его.       — «Прощай, Октавия. Надеюсь, ты упадешь на кол». — Я отстраняюсь в сторону, отталкиваюсь от куста и ухожу. Я стягиваю с себя джемпер и повязываю его вокруг бедер, скрывая растрепанные штаны. Она уходит с дороги и садится на садовую скамейку, перекинув руки через ее спинку.       У нее вырывается смешок.       — «Передай начальству спасибо за пакеты с кровью».       Так вот куда делись Роман и Марсель. Было интересно, кому босс их отдала. Моя лучшая подруга живет в другом городе, в Новом Империуме, и у нее были неприятности с ее прежним наставником Романом. Несколько месяцев назад я помогла ей выбраться из этой передряги. Их принцесса, Морриган, изгнала виновных, а я предложила привезти их в наш город, в качестве доноров, пока вампирам не надоест, и они не выпьют их досуха.       — «Передавай ей сама, когда будешь рассказывать о том, что я покупаю кровь… Я уверена, что теперь это твой план, да? Погубить меня?»       Октавия приподняла бровь и надула губы:       — «О, я тебя точно погублю. Но сегодня вечером я даю тебе добро на кровь. Я считаю, что ты мне должна».       Я качаю головой, какая наглость. Она дура, если думает, что я терплю посещение «Шепота» по какой-то другой причине, кроме той, что я знаю, что то, чем я занимаюсь, остается в тайне.       — «Как мило с твоей стороны. Но я нихуя тебе не должна».       — «О? И с чего ты это взяла?»       И вот как я выигрываю.       — «Я покупаю только в твоем клубе. Он хранит для меня тайну. Разве не поэтому он называется ‘Шепот’?»       Выражение ее лица стянулось. Она знает, что я выиграла. Ее нос подергивается, словно она подавляет раздражение.       — «Тогда, полагаю, мы скоро увидимся снова, ведь так?» — И то, как изгибаются ее накрашенные губы при этих словах, заставляет мое сердце биться чуть быстрее.       Гнев.       Я цепляюсь за него, когда выхожу из сада и возвращаюсь на «Полуночный рынок».