Алый плащ, чёрный дрозд

      Весна 1449 года       Таристоль поднялся на борт «Удачи Марианны», едва начал светлеть горизонт. Бирюзовая гладь воды пенилась и искрилась, кричали голубокрылые чайки, порывистый ветер летел с востока. День обещал быть спокойным.       Впереди предстоял долгий путь до Новых земель, сквозь пролив Змеиных ворот и Южные моря, а оттуда он, набравшись сил, полетит вдоль гор Кэтриэйского перешейка и снова по морю до острова Херес-де-ла-Луме, «острова на краю земли». Совсем скоро, с приходом времени Изиф, там соберётся ковен Птиц и начнётся дикий, полный веселья и пения шабаш Трёх лун.       Таристоль сжал дорожный мешок и, вдохнув свежий солёный воздух полной грудью, наконец ощутил покой впервые за долгое время. Месяц в море под присмотром матери-Ночи пойдет ему на пользу. И пока погода на их стороне, они смогут прибыть в Новые земли в срок. Сантильяна — город торговцев и странников, — изнывающий от жары и бурлящий жизнью до глубокой ночи, оставался позади. Бесконечные погони оставались позади. По крайней мере, пока.       Вдруг что-то заставило его вздрогнуть. Что-то, что он заметил боковым зрением и ощутил кончиками пальцев, покрытых кровью змеев. Море заволновалось, забурлило у борта, нашептывая об опасности.       Алый плащ развевался на ветру. Она выглядела теперь взрослее и крепче, руки её загрубели, покрылись рубцами, она потеряла фалангу большого пальца, должно быть, в сражении. Морщины прорезали лоб, на поясе у неё висел не только кинжал, но и короткий клиновидный меч. Пшеничные волосы больше не лежали спутанными волнами, а были заплетены в две тугие косы, что ниспадали от висков до подбородка и закручивались в узел на затылке. Лицо её, белее северных снегов, обветрилось и заострилось. Потери и тяготы стёрли ту ярость и наивную веру, что раньше так живо сквозили в её чертах. Осталась лишь тень глубокой печали. Он слышал о том, что случилось в Рёвхейме в пору Адаля, пору морозов и вьюг. Наверное, ковен Псов добрался и до её монастыря. Эти звери любят питаться людским мясом.       Она была одна, как и в первую их встречу. Таристоль мало знал о пророках, но, должно быть, они и так видели, когда и как умрут, так что не боялись отправляться по делам Церкви без охраны. Иных святых и не разглядеть за спинами бессчётных инквизиторов. Но ему попалась необычная святая, он ещё тогда это понял. Пророк стояла, опершись на фальшборт, и наблюдала за погрузкой последних тюков. Некоторое время он прибывал в раздумьях, стоит ли раскрывать себя, но жизнь чародея Птиц легка так же, как ветер над Южными морями — один путь открывается, другой закрывается, и, если сегодня ему снова придется бежать, значит, так тому и быть. Таристоль, ловко обходя матросов, направился к ней.       — И что же ты делаешь так глубоко на юге, святая из Фреденсборга? — крикнул он, прислонившись к грот-мачте. — Бежишь от чародеев? Или разочаровалась в своей Церкви? — ему хотелось уколоть её так же сильно, как она его, когда приравняла к тем изуверам, что умерщвляют детей и порочат имя Матери. — А может, ищешь встречи со мной?       Она сжала челюсти, но не вздрогнула, лишь тяжёлые хмурые брови приподнялись в удивлении. Люди на палубе стали поглядывать на них: кто-то с любопытством, кто-то с опасением. «Удача Марианны» ходила под парусами междуземцев — той полосы скудных лесов и степей, что не принадлежала ни Северному Королевству Ингерборг, краю снега, ни Южным провинциям Лурсии, краю соли, и была во владении разрозненных графств, воеводств и княжеств, так что на борту их корабля оказывался любой, кто мог позволить заплатить достаточно серебра. Междуземцам не было дела до происхождения, веры и прочих неудобств. Хотя, пожалуй, кровопролитие на палубе им не понравится. Но этого Таристоль надеялся избежать.       — Не думала, что Господь сведёт нас с тобой вновь, бес, – наконец заговорила пророк.       — Не надеялась на такое искушение?       — Скорее наказание, — она улыбнулась краешком сухих узких губ, и Таристоль присвистнул.       — Шутить изволишь? Так, значит, ты всё же из плоти и крови. Я, признаться, опасался, что тебя сотворили изо льда и камня и оживили молитвами.       Она ничего не ответила, вернув взгляд на розовеющий горизонт. Таристоль не ждал такого мирного начала разговора, но, раз уж удача ему благоволит, продолжил:       — Когда тебя провозгласили святой? Как только открылся дар пророка?       — Зачем тебе это знать, чародей?       — Ох, и где же пресловутая кротость нрава? Ты из монастыря, вас должны были этому учить. И, да, иногда вопрос — это просто вопрос. Мне любопытно узнать о традициях вражеской стороны, — он рассмеялся так открыто и громко, что серьги, точно вторя ему, зазвенели.       Пророк задумчиво нахмурилась, складывая снятый плащ. Старый, тот, что она оставила ему на случай своей смерти, он спрятал глубоко в каменных стенах башни Соли и Песка. Кроме лоскута с гербом. Тот он вырезал и пришил к изнанке сумки, ещё когда бежал сквозь края снегов. Кто знает, где может помочь плащ святой из Фреденсборга? В конце концов, после её смерти он будет стоить немалых денег.       — Меня не провозглашали. Никого из нас. Святыми нас зовёт народ за наши дары, но к лику святых причисляют после смерти по деяниям человека. Одно лишь божье благословение не делает нас святыми.       — Стало быть, всю жизнь положить на служение Церкви в обмен на призрачную надежду получить титул, когда уже гниешь в земле? Паршивая сделка, скажу я тебе.       — Я служу людям, а не Церкви.       — Разумеется. И почему же ты здесь, позволь спросить? Простой люд призвал?       Она сощурила по-совиному большие, тёмно-серые глаза и только покачала головой.       — Тайные дела инквизиции, значит, — хмыкнул он и встал рядом.       Пророк сжала рукоять кинжала, пристально отслеживая каждое его движение. Может, внешне она и стала увереннее, но он чуял её недоверие и неприязнь. И всё же она говорила с ним, от скуки ли, в насмешку или из желания выведать что-то, он не знал, но кинжал её по-прежнему оставался в ножнах. Страха в ней не было, как не было клокочущей ненависти или гнева. Воистину святая добродетель.       — Тогда я открою тебе пару своих секретов. Вот, например, знаешь ли ты, что по ночам, когда вы засыпаете, мы уменьшаемся и садимся людям на плечи, чтобы нашёптывать грехи? Или вот ещё, если пощекотать чародея за левым ухом, то он обязательно покажет свой хвост. Самый надёжный способ найти беса! А если уж сумеешь губами в соли и крови поцеловать его, – подмигнул он, — Любой чародей или ведьма будут обязаны исполнить желание, что ты прошепчешь следом. Договор, скреплённый солью и кровью, нерушим перед морем. А ещё мы летаем верхом на волках!       — Эти «секреты» известны каждому крестьянскому мальчишке, — святая улыбнулась, но лишь на мгновение. А потом неожиданно подступила ближе, и лицо её стало загадочным и сосредоточенным. – Ладно, чародей, я открою тебе одну тайну в знак старого знакомства. Знаешь, как белоснежные плащи посланников божьих становятся алыми? — она склонилась к его уху и понизила голос до шёпота: — Они краснеют от поцелуев наших монашек!       И тут же отстранившись, подхватила плащ и направилась к корме, высматривая кого-то. Таристоль даже опешил на пару мгновений, а потом расхохотался. Ему бы сказать что-то лёгкое и весёлое в ответ, но вместо этого он спросил:       — Почему ты меня не ненавидишь? Я и тогда был тебе... неприятен, но после того, что произошло в Рёвхейме...       Она обернулась, и от улыбки не осталось и следа.       — Не нужно лезть мне в душу, чародей. В прошлую встречу...       Её прервал чей-то громогласный возглас на горецком:       — Сукин сын! Ты зачем козу припёр?       Плечистый мужчина с густой чёрной бородой, должно быть помощник капитана, стоял, уперев руки в бока, и отчитывал щуплого рыжего мальца в засаленной рубахе.       — Да не пёр я никакую козу, Войтех!       — Смотри мне, я не позволю какой-то дрянной козе расхаживать по палубе! Всё капитану доложу.       — Да не было там козы!       — Следы-то есть, — он тыкал мясистым красным пальцем куда-то за спину мальчишки. — А козы, значит, нет! Ну не коза, так овца. Ох, гнилая твоя душонка, я ж обыщу тут всё сверху донизу, и если ты сговорился с коком...       — Матерью клянусь!       — Твоя мать в портовом борделе и трёх медяков не стоит, на кой чёрт мне такая клятва?       — Тогда пусть поклянётся твоей, Войтех! Уж она подороже будет, — загоготал кто-то из матросов и тут же получил по затылку.       Таристоль ещё некоторое время с усмешкой понаблюдал, как, продолжая шумную перебранку, матросы закончили готовить корабль к отплытию и грузный человек с чёрной бородой приказал отдать швартовы. А когда Таристоль обернулся, святой на палубе уже не было.