Работа над ошибками

      Цок.       Отрез расшитого плаща хлопает за спиной.       Цок.       Тени движутся, но, возможно, это просто её страх.       Цок.       Шаг тяжелеет.       Весь этот путь — сплошь ожившее прошлое.       Мимо проносятся клетки. Коридор удушливо узкий, но алый свет не справляется с мраком в углах. Сам воздух здесь, кажется, пропитан железом и кровью.       "Драка в Нижнем Городе, — голос Мэдди просаживается, — Трое офицеров пострадали, один при смерти"       Во что же ты впуталась?       Кейтлин торопится. Из клеток ей вслед летят плевки, пальцы скребут решётки. Страшные люди, тёмные люди, почти настоящие монстры. Все они знают её лицо — лицо защитника Пилтовера, лицо поработителя Зауна. Все они — лишь цифры на страницах её отчётов. Иногда у них даже бывает имя, но чаще — только порядковый номер.       Вай в их числе.       Явившись в "Тихий Омут" в первый раз, Кейтлин освобождала свой шанс. В той женщине с хищными повадками тяжеловато было разглядеть даже человека — что уж говорить о напарнице, партнёре, подруге. Была лишь интуиция, холодок по лопаткам и стойкое предчувствие.       Она не из тех, кому место в клетке.       Сколько вообще она тут провела? Сколько можно протянуть в месте, подобном "Омуту"? Пять лет? Десять? Сколько времени нужно "Омуту", чтобы он вытеснил всё людское, упростил чувства до набора звериных инстинктов?       Что из людского Вай удалось сберечь?       Кейтлин не знает, что собирается делать, когда Серость вторгнется в её лёгкие. Всё зависит от того, кто выйдет из тени за решёткой. Бывшая заключённая? Или та, кто разделил с ней полёт ракеты под кровавой луной?       Цок.       Эхо шагов прокатывается по коридору в последний раз. Дальше только тишина. И в ней — хриплый голос по ту сторону. Кейтлин он оглушает.       — Неужели у тебя нет других дел, командор Кирамман? Контролируешь всех заключённых лично?       Реальность окрашивается в серебро.       Кейтлин замирает на миг, болезненно жмурясь. Она ожидала злости и обвинений, но не оказалась готова к яду. Каким-то неясным образом их отношения пришли к той точке, с которой и начались — к тюремной решётке и этому тону. Будто следующим, что она скажет, будет: "Пришли кого-нибудь выбить из меня дурь".       Де-жа-вю.       Она заслужила этот яд, но дыхание всё равно перехватывает.       В камере слишком темно, чтобы разглядеть её. Только силуэт, длинная тень у самой стены, но Кейтлин готова поклясться — она сейчас усмехается невесело, одним уголком губ.       — Я пришла... — Кейт давится словами, они встают у неё поперек горла. Отворачивается, смущаясь, Вай не оставит ей этой заминки.       — Поглядеть, как гниют нижние?       — Нет.       — Тогда зачем?       Мысли разбегаются и тают, как тени перед рассветом. Прежде, чем они рассеются, Кейтлин выпаливает:       — Как ты попала в "Тихий Омут" в первый раз?       Глухой вздох режет повисшую тишину.       — Будто тебе не насрать, — цедит Вай сквозь сжатые зубы.       Каждое её слово — удар точно в сердце.       — Я хочу знать, — звучит почти жалобно.       — Ты хочешь говорить об этом сейчас?       — Да.       Ответа не следует.       Кейтлин успевает пожалеть о своём вопросе, неровно переступает каблуками форменных сапог — цок, цок, цок, — но тень вдруг отделяется от стены и обретает очертания человека.       Первое, что видит Кейтлин, — отросшие волосы, чёрные, как смоль. Она вся в рванье и в бинтах, болезненно-натянутая. В других обстоятельствах Кейтлин, наверное, смутил бы вид её оголённых плеч и крепкого, поджарого живота, но за всем этим она замечает лишь то, как сильно Вай похудела.       Только кожа и мышцы. Ссадины на обескровленном лице, синяки на рёбрах. Она тяжело ступает к решётке, ссутулившись, и Кейтлин прижимает ладони ко рту в тщетной попытке сдержать вздох.       Вай — сплошной слом. Кажется, нельзя прикоснуться к ней так, чтобы не причинить боли.       Долгими дождливыми ночами Кейтлин позволяла себе думать об этой встрече. О том, как сорвётся в объятия, как сильные руки Вай обернутся вокруг её поясницы, как в груди станет тесно от нежности.       Реальность ломает её мечты в кулаках "Атласов".       Вай смотрит долго и хмуро, поджав полные губы. Кейтлин не может решить, чего в ней больше, — угрозы или уязвимости. А потом Вай съеживается у стены, ухватив себя за колени.       Поначалу слова даются ей с неохотой. Она долго молчит между короткими фразами, уставившись в стену, но её начинает прорывать. Будто Кейтлин ненароком задела гнойные швы на застарелой ране. Она рассказывает о налёте на мастерскую учёного, взрыве, и Кейтлин узнает в этих событиях и своё прошлое тоже. Но прервать Вай не решается. Если Вай замолчит сейчас, это останется ещё одной чертой между ними.       — Его звали Вандер.       — Паудер хотела помочь.       — Они все погибли.       Она говорит ровно, ни один мускул не дрожит на лице; но у Кейтлин глаз снайпера, сыщика, Кейтлин умеет подмечать детали: и пустой, мутный взгляд в никуда, и глубокую морщину меж хмурых бровей, и горечь вдоль линии её плеч.       Её маска даёт трещину.       Это больше, чем может вынести один человек. Вай вынесла каким-то чудом, Вай превратила эту боль в свою силу и пронесла сквозь "Омут". Вай прошла через ад. Кейтлин ясно видит его: девочку над телом отца, огненное зарево в половину небес и кровь, кровь, кровь.       — Там был Силко, и я думала, он убьёт её, но кто-то просто вырубил меня, — Вай давится хриплым смешком. — Очнулась я уже в клетке.       Кейтлин отворачивается. Уголки глаз щиплет. Хорошо, что Вай не видит её, а она не видит Вай — иначе не смогла бы сдержаться.       — Вот и вся история, — тянет Вай насмешливо. Кейтлин слышит, как она поднимается на ноги, как мерит клочок своей клетки шагами. Наверняка сутулится, подрагивая от левого плеча, наверняка сознанием совсем не здесь.       Дежавю вновь подбрасывает в память их первую встречу. Проще думать о Вай в её последний день в "Омуте", чем о Вай в долгие годы до.       — Сколько тебе было? — вырывается у Кейтлин.       Голос опасно дрожит. Страшно услышать ответ, но тишина пугает сильнее.       — Пятнадцать.       У Кейтлин сдавливает горло.       Значит, Вай треть своей жизни провела в тюрьме. Значит, в "Омут" попала маленькая девочка.       Ей во всём мире не сыскать слов, что могли бы хоть что-то значить.       — Мне так жаль, — шепчет Кейтлин.       — Твоя жалость ничего не изменит.       Это больно.       — Оставь её для тех, кому не похуй.       Это ранит.       — Потому что мне — похуй.       — Вай, — тихо зовёт Кейтлин.       Ноги как ватные, колени подламываются от первого шага за красную черту перед клеткой. Кейтлин снимает с пояса связку ключей. Вай замирает перед ней в пол-оборота, зверем глядит из-за вороной чёлки — не понимает, не признаёт.       Руки дрожат, ключ едва не падает на пол. Взгляд Вай прожигает насквозь — недоверчивый, настороженный. Она слишком привыкла к чужой жестокости, слишком не верит в бескорыстие.       Кейтлин и сама до конца не понимает. Она — миротворец, она — защитник, но ключ проворачивается в замке, и это первое решение за много-много дней, в котором она не сомневается.       — Пойдем домой.       Вай неровно усмехается на выдохе, её серые глаза становятся почти чёрными. На миг смягчается в лице, и Кейтлин кажется — то, что было между ними когда-то, разгорается снова. Неуверенное и трепетное, но одно лишь предчувствие щекочет рёбра сладостью.       А потом сердце разбивается вдребезги.       — Сделай себе одолжение, Кекс, — шепчет Вай одними губами. — Мне нет места в твоём большом, сияющем доме.       — Замолчи.       Тем вечером тоже шёл дождь. Тем вечером Кейтлин позволила ей уйти.       Щёлкает замок, скрипят петли.       Вай разворачивается, смятённо-робкая. В пару шагов Кейтлин оказывается рядом. Это сродни затяжному прыжку в пропасть прямиком из её снов — только Кейтлин не знает, что поджидает в конце. Быть может, столкновение, быть может, смерть — какая разница?.. Если есть шанс, если то-что-было — больше, чем каждая из них по отдельности, то в конце будет...       ...Вай.       Все выстрелы Кейтлин достигают цели.       Она вздрагивает от поясницы. Руки у Вай тёплые даже сквозь миротворческий мундир. Руки, что выбивают из тел весь дух одним ударом, — трое пострадали, один при смерти, — надёжно подхватывают под локти, тянут до расстояния в ноль. Кейтлин валится на неё, подкосившись, и голову под завязку топит Серостью.       — Ты... — шипит в сгиб шеи, цепляясь за натруженные плечи, — перед глазами плывут шестерёнки. — Больше никогда... ясно тебе?.. Не смей так...       — Т-ш, Кекс, — порывисто хрипит Вай, оглаживая её всю от горько сдвинутых лопаток до покатых боков. Касание её сухих губ у виска — впору спутать с движением воздуха.       Это хорошо. Это правильно.       Сердце сжимается от этой сахарной нежности. Внутренне Кейтлин поражена — Вай прощает ей всё за одно лишь объятие, Вай укрывает её своим сильным телом, утешает и прикасается, прикасается... Губами — к волосам и лбу, руками — к затылку. Вай вся побитая, и Кейтлин, в общем, тоже, только её раны глубоко под мундиром, укрытые от всех — даже от себя. Но Вай все равно видит — иначе почему она позволяет?..       Ответ жжёт ей щеки едкой солью.       Просто Вай целиком — любовь. И "Тихий Омут" не смог вытравить этого.       — Ты жутко упрямая, ты знаешь? — стынет бархатное у Кейтлин в ушах. Вай стискивает её чуть крепче, зарываясь носом в волосы, и Кейтлин не может удержаться. Впивается острыми ногтями над разлётом ключиц, оставляя ровненькие следы-полумесяцы. Она всё ещё злится, да, а Вай определенно стоит поберечься и прикусить язык.       — Ты тоже, — ворчит Кейтлин.       — Ты больше, — возвращает ей Вай, и тут же сдавленно выдыхает от жгучего щипка где-то под рёбрами. Посмеиваясь, будто хлебнула чего покрепче, перехватывает мстительную ладошку и устраивает её ровно над своим грохочущим сердцем.       Тук-тук-тук.       Кейтлин теряется в ритме. Она бы её поцеловала сейчас, честное слово, но...       Вай вдруг поджимает губы, будто смущаясь их неожиданной близости, и разрывает объятие.       — Я не могу, Кексик, — взгляд блуждает между квадратами тюремного пола и настежь раскрытой дверью. — Прости.       Кейтлин непонятливо хмурит брови.       — Каким бы монстром она ни стала, это её кровь в моих венах.       Волк навсегда остаётся предан стае. Но не кровь определяет принадлежность.       Ладонь ложится в ладонь. Вай вздрагивает, но не отстраняется. Переплетая их пальцы, ласково проскальзывая подушечками по запястью, Кейтлин улыбается ей, — так светло и доверчиво, будто значение имеют лишь их соединённые руки.       — В моём большом сияющем доме пусто без тебя.