Работа над ошибками

      Она — выстрел навылет, бархат на кончиках пальцев, сплошь грация и изящество. Совсем не такая, как Вай. Она отдаётся музыке без остатка, путает тонкие пальчики в смоляных волосах, глядит сквозь полуопущенные ресницы. Она не похожа на воровку из "Тихого Омута" или дешёвую шлюху Бабетты.       Она улыбается только Вай.       И Вай от этого неслабо ведёт.       Вай протискивается меж покрытых липкой испариной тел к центру. Туда, где в глазах рябит от косых неоновых полос, где воздух разложился на спирт и токсины, где танцует она — смазанный блик на самом дне стакана, мираж в раскалённых скалах. Иллюзорная до аберраций на сетчатке. Нереальная до глянцевых вспышек. Её имя стынет на языке чем-то забытым, но таким знакомым. Вай наплевать, на самом деле, её влечёт иное — эти бёдра-ключицы-пальцы. Инстинкт почти звериный, примитивный до отрывистых импульсов.       Вай не привыкла раздумывать. Можно размышлять, сомневаться и взвешивать, но в конечном счёте всё сводится лишь к двум вариантам: бей или беги, всё или ничего.       Да или нет.       И прямо сейчас ей сложно придумать, почему "нет".       — Всё гадала, когда ты решишься, — смеётся она, протягивая к Вай свои руки. — Потанцуешь со мной?       Она говорит тихо, но голос её оборачивает шум танцпола тягучей медовой патокой. Слишком сладко, и Вай невольно замирает внутри от этой сладости. Она не даёт выбора, не оставляет вариантов — только согласиться, прикоснуться к ней поверх тугого форменного корсета. И Вай прикасается, сжимает ладони в касании столь алчном, что ногти впиваются куда-то в упругую кожу её поясницы. Она сдавленно выдыхает Вай в лицо, даже забывая вздохнуть, — но не отстраняется. Что-то смутно знакомое мерещится Вай в чистой глубине её глаз, в скульптурно выточенных скулах и раскрытых губах.       Почти родное.       Шёлк простыней на кровати, слишком великой для одного. Тайны, что говорят непременно шёпотом и зажмурившись.       ...удар прикладом хекстековой винтовки в подрёберье.       Нет.       Её ладони нежные и мягкие, и они забираются под куртку, к плечам, к отросшим волосам на затылке. Вай тянется за ними послушной псиной, губами жмётся к запястью, грудью — к груди. Исчезает расстояние, остаётся лишь ритм — музыки в ушах, пульса под кожей. Их тела движутся в унисон, такие разные, но вместе образующие идеальную комбинацию. Как пуля, что непременно попадает в сердце.       — Я видела, как ты смотришь, — шепчет она игриво, приблизившись.       Вай перебарывает дрожь, когда её зубы прихватывают мочку уха. Следом — влажное касание губ, пальцы на рёбрах и вниз, к оголённой коже пресса.       Ей так хочется.       — Ты тоже смотрела, — мурлычет Вай хрипло, выталкивая голос из самой глубины груди — он звучит низко, напряжённо, как струна перед разрывом.       Смеясь, она проскальзывает пальцами за край ремня, ноготками цепляет гребни подвздошной.       — Ты поймала меня.       И это становится последней каплей.       Комната, куда они оказываются затянуты, — тёмная, узкая. В темноте всё ощущается ярче. Вай движется быстро, будто видение вот-вот схлынет — зажимает у стены, вздёргивает на себя, подхватив под коленки. Тяжесть чужого тела начисто сносит крышу, срывает последние тормоза. Они как-то разом схлёстываются у стеллажей, заваленных хламом и пустыми бутылками, и всё летит на пол.       — Блять... — шипит Вай, жмурясь — чужие щиколотки смыкаются вокруг поясницы по ощущениям плотным морским узлом. — Раздевайся, или я всё нахрен порву...       — Так рви, — выдыхает она в сгиб плеча.       Трещит ткань миротворческого мундира, звенят пуговицы по пыльному паркету. Она усмехается задушенно, когда Вай распахивает белоснежную блузу у неё на груди. Сразу столько кожи; она бархатная на ощупь, и Вай впервые хочется снять с рук бинты. Хочется ощущать её целиком, ладонью скользнуть по кремовым бёдрам, сжать изгиб талии до синяков.       Но на это нет времени. Миг промедления сейчас, кажется, равняется смерти.       Она потрясающая, ровно такая, какой осталась в памяти — выстрел навылет, бархат на кончиках пальцев, сплошь грация и изящество. И она плавится, ёрзает на стеллаже, пока Вай торопливо целует её шею.       Каждое движение — электрический разряд, каждый вздох — новый виток спирали.       Вай хочет её целиком. Это безумство в чистом его виде — вдруг встретить её вот так и теперь целоваться в грязной подсобке какого-то бара.       — Ты не теряешь времени, — шепчет она сбивчиво, когда Вай укладывает ребро ладони ей между ног.       — Могу ли я?.. — огрызается Вай, терзая линию её ключиц до лиловых отметин.       Это сильнее, чем она.       Собирая её волосы в кулак, она врывается на два пальца, даже не снимая белья — резко и быстро. Знает, что причиняет боль, но у неё просто не выходит это контролировать.       По-другому Вай не умеет.       Её тело дрожит, восхитительно изгибаясь. Вай держит глаза раскрытыми — ловит каждый взмах потяжелевших ресниц, следит за мерным покачиванием груди. Румянец заливает её щеки. Она скулит, как сука, закусывая губу, пока Вай пылко вдалбливается в тесный жар. И в этот момент Вай чувствует себя победителем — она полностью в её власти со всеми этими обвинениями и винтовками. Отличный стрелок — да только промахнулась, сахарная девочка. Твой мир — мир золотых клеток и воздушных за́мков — весь здесь, на влажных бёдрах и пыльном паркете, весь в моих руках.       — Сильнее, — хнычет она, подламываясь.       И Вай ускоряется.       Это не занятие любовью, это даже не секс, но на большее Вай не способна. Её предел — эти безжалостные, лишённые нежности толчки. Похоть взамен страсти. Дешёвый суррогат, который она надеется выменять на что-то настоящее.       Её руки — не для ласк, её руки — орудие убийства, щит и меч.       Будь у них целая ночь и кровать, слишком великая для одного, Вай бы попыталась иначе. Попробовала. Целовала бы её тело, испытывала и узнавала, доводила бы до пропасти и в пропасть падала вместе с ней. Она сто́ит того, чтобы попытаться. Она сто́ит целого мира к своим ногам.       Всё, что Вай может ей предложить, — свою переменчивую верность и пару кулаков.       Всё, что у них есть, — несколько минут в грязной подсобке. После — Вай это знает — иллюзия рассеется.