Repressed and depressed

В опустевшей типографии было двое: младший лейтенант ГБ Гаврила Иволгин и юный осведомитель Ипполит, еще неделю назад бывший на подхвате у группы подпольщиков, занимавшихся антисоветской деятельностью. Он с видом экскурсовода объяснял, как они с товарищами подделывали паспорта и другие необходимые документы для всех желающих пересечь границу под любым предлогом, за кругленькую сумму, разумеется. Попутно Ипполит заговаривал Гане зубы, перескакивая на пространные рассуждения посреди своих показаний, но в ответ получал только сверх меры раздраженные взгляды из-под черного козырька фуражки. — Здесь декларации и особые заявления печатали, для них бумага особая нужна. — Рассказывал он, указывая на один из печатных станков. — Но тут уже ничего не осталось, ваши все изъяли. Они подписать, что ли, забыли, что откуда? Или вы мне не верите, что я один из них? — Ипполит попытался ловко запрыгнуть на ближайший стол, нос первой попытки это сделать не получилось, и он слегка неуклюже уселся на столешницу. — Не умничай, рассказывай по делу. — Деловито бросил Ганя. — Да я все уже и рассказал. Хотя… Знаете, товарищ Иволгин, была тут еще одна штука, но я вслух об этом говорить не буду. — Он поманил Иволгина к себе. Тот не хотел подходить, слишком уж подозрительный был этот элемент, но любопытство и жажда весомого дела, за которое можно было бы что-нибудь выхлопотать, пересилили. Он подошел к Ипполиту, но тот продолжал делать нетерпеливые жесты руками, пока Ганя не наклонился ухом к самым его губам. Тонкие пальцы Ипполита вдруг вцепились мертвой хваткой в лацканы его форменной куртки, и через секунду Ганя почувствовал у себя на губах его горячий язык. Целовался Ипполит развязно, настойчиво и неумело. Сотрудники госбезопасности, разумеется, должны быть наблюдательными, но все эти детали Ганя отметил про себя уж слишком быстро и ярко. Этот странный юноша буквально на него набросился, что-то подсказывало Гане, что он даже спланировал это, но, как будто, не совсем знал, что будет делать дальше, от того и вел себя так отчаянно. — Сбрендил, что ли? — Ганя резко оттолкнул его. Ипполит чуть не грохнулся спиной на столешницу, но в последний момент подставил руки, да так и остался полулежать на столе, исподлобья глядя на него со смесью злобы и интереса. Они были знакомы от силы четыре дня. Пришедший сдаваться Ипполит наткнулся сначала именно на Ганю, который, поняв, что к чему, сразу прибрал его дело к своим рукам. На допросах Ипполит держался странно: сначала спокойно шел навстречу следствию, затем стал закатывать скандалы по мелочам, как только что-то начинало ему не нравится, а потом и вовсе закрылся в себе, с видом человека, решающего мысленно гораздо более важные вопросы, чем собственная судьба в рамках опасного уголовного дела. И все это время между ним с Ганей то и дело возникали конфликты, которые быстро заканчивались на том, что Ганя напоминал, что спорить с сотрудником НКВД черевато для любого смертного, если он, конечно, не сотрудник НКВД на более высокой должности. — А что, товарищ младший лейтенант, — Ипполит потянул за свой шарф, давая тому соскользнуть вниз, обнажая шею, — думаешь, я не заметил, как ты на меня смотришь? — Что? Я не… — Пробормотал Ганя. Нервно усмехнувшись, он спросил. — И как я на тебя смотрю? — Как будто схватишь и сожрешь. А ты же еще и при определенной власти! Даже страшно становится, я как будто отвернусь, а ты… — Договорить он не смог, приступ мучительный кашель оборвал его на полуслове. Все еще откашливаясь, он заново повязал себе шарф. Ипполит был невыносим и мешал работе Гани. А работа была для того приоритетом первой важности. Новый осведомитель должен был стать очередным неприятным гражданским, с которыми, хочешь не хочешь, а всегда приходится иметь дело. Но все пошло не по плану, когда Ганя стал безбожно засматриваться на Ипполита, то есть под конец первого же дня допросов. Была какая-то непостижимая изящность в жестах этого больного заморыша, что-то по-домашнему уютное в его внезапных выходках. Испытывал ли Ганя спонтанный интерес или простое плотское желание, он не задумывался. Он расстегнул куртку, на которую еще недавно было совершено покушение. —А ты смелее, чем я думал. — Хрипло сказал Ипполит, улыбаясь. — Что, прямо здесь? — Но вся радость улетучилась, как только куртка приземлилась ему на плечи. — Прямо здесь ты скорее задохнешься к чертовой матери. — Ганя склонился над ним, обеими руками упершись о стол. — Да пошел ты! — Визгливо воскликнул Ипполит, сбрасывая с себя куртку. — Не мерзну я, и помощь твоя мне… — Крик спровоцировал новый приступ кашля. — Кабинеты ваши… Со сквозняками… — С трудом произнес он. — Ладно. — Ганя отстранился. — На сегодня хватит, вставай. Он помог Ипполиту подняться и не стал предпринимать второй попытки вырядить его в свою форму, забрав настрадавшуюся куртку обратно. * Чем более спокойный и непримечательный вид принимал Ганя на службе, тем больше была вероятность, что он делает что-то незаконное. В то утро по спокойствию и непримечательности с ним мог соревноваться, разве что, камень, лежащий в глухой тайге под толстым слоем мха. Он заполнял протоколы о проведенных допросах осведомителя Ипполита Терентьева. Такая работа, разумеется, входила в его обязанности, но был один нюанс: в действительности никаких допросов проведено не было. Его поступок едва ли можно было считать криминальным, единственной целью было побыстрее избавить Ипполита от необходимости сидеть в не всегда отапливаемых помещениях отдела, чтобы тот, хотя бы, был на ногах до закрытия дела.