Портрет немертвого

В конце концов, убийца из меня действительно лучше, чем художник. «Определись с хозяином, пока не поздно». В ту холодную кладбищенскую ночь Арон должен был сделать выбор. Ощущение неотвратимости легло на плечи тяжестью и укутало — как старый, неуютный плащ. Снаружи остался шорох суетливых толп снежинок и перестук косточек амулетов с еловых лап. На самом деле, он давно уже выбрал. — Какой он? — спросил сипло. Егор непонимающе поежился: — Кто? — Твой хозяин. — Я ебаный-принц-крови-Корвин! Кто мне нахрен хозяин?! Огрызнувшись, он отвернулся от могилы, и ветер затрепал короткий хвост на затылке. — Я про того, кто встретил тебя после смерти. Арон внимательно проследил за хмурым профилем. Егор поднял повыше драповый воротник, будто желая защититься от холода. Но немертвым не бывает холодно. Им бывает страшно. — У вас его называют патроном. — Арон невольно понизил тон. — Он учит, он же приказывает. Он знает тебя лучше, чем кто-либо… Он пьет тебя. Это метод подчинения и контроля. Злость, заострившая острые черты, разбилась о спокойное лицо Арона. Отведя в сторону воловьи глаза, Егор сглотнул. Рука накрыла шею, как будто разминая. На самом деле — закрывая зудящую яремную вену. — Пьет… — отозвался эхом. — Ок. Я понял, о ком ты. Но тебе-то что… Арон отрешенно перевел взгляд на старое кладбище. На нагую кожу лица налипли тихими ударами снежинки, снесенные с еловых лап колким ветром. Ночное небо легло на лес успокаивающей синевой, делая его безупречно мертвенным, холодным. — То есть, тебя тоже? — хрипло спросил Егор. — Тоже твой патрон пьет? — Мой… — внутри кольнуло, и Арон сжал кулаки в карманах. — Давно нет. Он далеко. «Далеко», — повторил, надеясь отпечатать в голове мысль и унять этим подступившую дрожь. — Я… — Егор торопливо прокашлял хрипотцу и снова стыдливо спрятал взгляд. — Я боюсь его. И люблю его. Верю ему и не верю одновременно. Я как будто… — …марионетка, — завершил мысль Арон. «Мы все одинаковые». Они умолкли, слушая пронзительные шепотки леса. Конечно, Алексей создал и воспитал избранного, чтобы захватить титул и веками управлять через него Корвинами. Сам он не претендует ни на чистоту крови, ни на личное признание Валерии, как Виктор. Поэтому ему и нужен зависимый и послушный «принц крови». Не стоит даже спрашивать, как с таким обращаются. — У любого хозяина есть слабость, — бросил Арон. Егор оживился, в щеку врезался колкий блеском взгляд. — Какая?! Арон изучил открытое, внимательное лицо. Снежинки красиво запутались во вьющихся волосах и посеребрили бритые виски. От родовито опущенного внешнего века взгляд скользнул по скуле вниз, к тонкой шее между створ воротника и острому, подвижному от волнения кадыку. «Пора заканчивать». Будь Егор настроен на битву — было бы сложнее. Он дерзок, напоен свежей кровью и хочет выжить. Арон же обессилен и едва сознает, где реальность, а где — злая шутка истощенной тьмы. Сложнее, но ненамного. Если бы Гвура использовали только силу, он не справился бы ни с одним заданием. Арон подошел ближе, будто решил утешить плакальщика, чья тонкая фигура потерялась среди старых надгробий. Егор дрогнул, когда нагая ладонь прислонилась к щеке. — Ч-что ты… — Это больно? — спросил Арон, задумчиво глядя сквозь. Чтобы отвлечь, подойдет любой вопрос. Ответ не обязателен. Но почему-то, уловив непонимание в лице юноши, Арон пояснил: — Когда он рвет твою кожу. — Ты же сам знаешь, — прошептав, Егор чуть отвел взгляд, но холодная щека не потеряла касания с ладонью. — Я не про Алексея. Про Виктора. Коготь Виктора полосовал его спину на тонкие ремни, проливая по белой коже черную под зеленым неоном кровь. Будто действительно создавал темного ангела. — А… Егор резко отвернулся, уходя от руки. Кровь прилила к белоснежным щекам, выдавая лихорадку неловкости. — А при чем здесь он? Мы говорили о хозяевах. — Просто ответь. Прикрыв глаза, Егор тяжело вдохнул морозный воздух. — Больно, — грустно хмыкнул, отмечая заботливую руку Арона на своем плече. — Но боль… Когда принимаешь ее, она освобождает. Забываешь обо всем, забываешь себя. К чему ты… Дальше все произошло за одну секунду. Арон сжал короткий хвост волос и дернул на себя, выворачивая Егора лицом за спину. В плоть ворвались длинные когти, с податливым хрустом вскрывая ребра. Привычный жест извлек сердце. Еще теплое и влажное, оно забилось в руке, залитой кровью по локоть. Будто снова, спустя столько лет, среди холодных, безжизненных снегов, на коже расцвели алые маки. Когда-то они повергали в ужас. Но с тех пор… «Так и есть, — Арон с печалью вспомнил кое-что о себе: — Я ничего не чувствую». Только привычное, ставшее второй кожей раздражение. Старая парка цвета хаки испорчена бурыми пятнами. Рукав настолько пропитался кровью, что и манжета рубашки влажно облепила запястье. Искать новую удобную одежду утомительно, а стираную после крови носить не может — от нее почти физический зуд. Сердце в кулаке превратилось в выжатую тряпку. Егор привлек внимание болезненным хрипом. Немертвые чутки к потерянным частям тела. Черты исказила паника — уродливая и стремительная последняя смерть. Она натолкнула на мысль: «Голову нужно сохранить». Оглядевшись, Арон нашел лопату. Ухватившись за черенок, вытащил ее и одним резким движением всадил лезвием между позвонками шеи. Чтобы голова отстала от туловища, понадобилось еще три таких удара. Скатившись с сугроба, она посмотрела пустым взглядом. Распахнутый в немом крике рот забило снегом, и Арон не вовремя вспомнил, что не ответил на изначальный вопрос. Было бы честнее, узнай Егор причину перед упокоением. — Самое важное дитя — и есть слабость, — пояснил Арон. — Слабостью Алексея был ты. Дальше голову предстояло обескровить.

***

1791 год, Яффа Османская империя «Ты — самое важное мое дитя, Аарон… Я полагаюсь на тебя». Слова равви Хирама эхом отдались по старому скрипторию и осели к пыли. Подождав, пока стихнет стук деревянных сабо, Арон присел к горе свитков, неаккуратно сваленных в кучу под выбитым в стене Древом Жизни. Он недавно вытащил их из завалов и ждал свободного времени, чтобы разобрать. Старый скрипторий — самое тихое место обители. И с некоторых пор самое обжитое Ароном. Но особого интереса к древним текстам в нем уже не было. Его загнало сюда отчуждение. Братья занимаются в большом скриптории, обучают малышей в общих залах, пьют их в трапезных. Арон давно стал чужим. Больше не старший, на которого можно положиться. Никогда не наставник, ведь наставник у них один. Скорее, палач — плеть Хирама. Сам Хирам не жаловал ни один из скрипториев. Он не любил долгие разговоры о сфирах и тем более не занимался свитками. Раньше Арон видел в этом признак мудрости, которой не требуется постоянное перечитывание текстов. Но вскоре осознал, что настоящим учителем был для них равви Фаддей. Пусть Арон не испытывал особых эмоций, он продолжал разбирать и классифицировать тексты. Как будто упорядочивание может заменить контроль над собственной судьбой, а осколки знаний однажды соберутся в стеклянную мозаику с осмысленным рисунком. «У каждой души есть цель, — повторялось во многих свитках. — Если душа не выполнила ее, она остается демоном Асии, мира адамов». Кусочки мозаики иногда царапали острыми краями. Но давно стало очевидно, что это верный ответ. Они не могли быть той самой «гвурой», воплощением милосердия и справедливости. Смерть прокляла их души, поэтому они постоянно нуждались в крови. Озлобленные демоны этого мира, не больше. Арон очередной раз вернул себя к свиткам. Он хотел бы разложить их к рассвету по ячейкам и успеть подмести. Он ожидал увидеть очередные копии все тех же текстов. Но внимание привлек самый широкий и вместе с тем тонкий свиток. Вытащив его, Арон с привычной осторожностью смахнул пыль. Поднявшись с пола, переместился к столу, выполненному из камня. Огонек лучины обнял руки и свиток неровным светом. — М? Пальцы задрожали, когда в бережно разматываем свитке открылся не текст, а чертеж. Взгляд быстро выцепил крупную подпись: «Храм Сокрытия». Так обитель называл равви Фаддей. Свиток рухнул на стол, сея пыль. Арон быстро вытащил свежий пергамент, на котором он сам в первые же годы в роли старшего ученика начертил карту обители. Сверив свежие линии с выцветшими, смог воссоздать обрушенные проходы и верхние этажи, частично разобранные воришками на дешевый обожженный кирпич. Затем начал торопливо переносить подписи помещений, которые имелись на чертеже, но над одной замер. Длиннее остальных и написана небрежно. Как будто была добавлена последним штрихом: «Здесь мы уловили демона, который будет хранить и оберегать наш храм во веки веков… Именем его было Хирам Каменщик». Дрожь подкосила ноги Арона, но он силой унял ее. Конечно, он встречал легенды о рабах больших строек, которых заживо хоронят в стенах. Конечно, он читал, что призрак защищает место, к которому привязан, и не может его покинуть. Конечно, у их обители нет призрака, ведь они куда страшнее… — Тень не может уйти от костей. Арон часто задышал. На него как будто навалились своды обители, желая поглотить, силой вмуровать в себя. — Равви ни разу не вышел за порог. Но вмурован не Арон. «Хирам Каменщик…» И место, где лежат его кости — убежище равви.

***

Грудь привалило камнем, вздохи стали короткими и частыми. Тело пронзила дрожь, как будто мелко завибрировало само пространство, готовое в любую секунду схлопнуться в точку небытия. Арон оказался не способен пошевелиться, будто чья-то злая воля длит агонию. — Тише, тише… Спокойнее, все хорошо… Но к чему тогда этот нежный шепот? Арон сосредоточился на чьих-то кончиках пальцев, поглаживающих колечки волос у лба. «Равви? Нет. Только не…» Сознание судорожно вцепилось в голос и руки. «Нет, это не Хирам». Равви мог быть ласковым, но его ласка ложилась на горло удушьем. Его запах был запахом глиняной пыли… А сейчас Арон судорожно выпустил из легких сочетание дерева и корицы. — Виктор? — Да, это я. Через пелену приоткрытых век Арон разглядел над собой нежную улыбку, даже охра в глазах блестит мягко, будто виновато. Снова закрыв глаза, он мог легко решить, что привиделось. Попытавшись сесть, Арон утопил локоть в матрасе. Оказалось, он укутан мягким одеялом, но голова устроена на жестком бедре. — Лежи, не шевелись лишний раз. Ты и так… дрожишь. Виктор легко надавил ладонью на плечо, осаживая лишние движения. И это мягкое нажатие показалось тяжелым и неодолимым, как каменная плита. — Прости, — уронил Виктор. — Это все… из-за моей жадности. Он громко сглотнул, и Арон не сумел уловить взгляда, только напряженную скулу. «Не все, — устало подумал. — Как же он любит себя переоценивать». Арон постарался отвлечься на обстановку. Над кроватью тяжелые балдахины, за ними почти во всю стену портьеры, наглухо закрывающие окна. Убранство из старого дуба и позолоты — душная, древняя роскошь. Но небрежно сохраняемая, судя по сколам на стойках у постели и потертости тканей. На столе разбросаны блестящие в полумраке безделушки и холодное оружие, на всех креслах и стульях свисает ношеная одежда. «Это его спальня». Шесть предметов мебели из мореного дуба, четыре отделаны винным бархатом, три в багровых тонах, семь черных предметов одежды. — Вчера… — продолжил Виктор глухим голосом, не глядя. — Я действительно показал тебе свои пороки. Не то, что тебе стоило видеть. Подсчет цветов утомил, поэтому Арон снова закрыл глаза. Дрожь наконец перестала сжимать мышцы. — Виктор, я не… — сбился, сглатывая сухой ком. — Не вижу ваших пороков. На самом деле я не тот, кто имеет на это право. Или хотя бы способен. — Не понимаю… — Я слеп. Он ощутил пристальный взгляд, пальцы цепко ухватили подбородок. — Что, блядь?! — дыхание Виктора сорвалось вскачь. — Я же знаю, что делаю, я не мог допустить слепоты! Арон не понял, что хрип из собственного горла оказался неверящим смешком. Он вяло поднял локоть, желая отбиться от назойливого внимания. — Нет, с глазами… Все в порядке. Он открыл их, чтобы доказать, и обзор тут же заняло взволнованное лицо. — Ха… — выдохнул Виктор, отстраняясь и раздраженно закидывая ото лба алые пряди. — Не шути так. Я… Я ведь и так был на грани. Забыл, насколько мало ты пьешь, поэтому… Дьявол. Арон непроизвольно потянулся накрыть его напряженные пальцы с выдавшимися когтями, и только сейчас увидел свои. Серые, иссушенные до худобы скелета. — Вы так сидите надо всеми, кого почти упокоили? На мрачный тон Виктор обернулся, на губы скользнула куда более привычная острозубая улыбка. — Ни над кем, если тебя это волнует. Из меня паршивая сиделка, так что будешь первым и последним. — Вы ощутили?.. — Арон всмотрелся в глаза. В ответ охряные радужки на миг вернули прохладный, острый блеск. — Ты про кровь мелкого паршивца? — фыркнул Виктор. — Конечно. Но я все понял, еще когда увидел тебя на суде. Если ты предложил себя выпить, только чтобы это доказать, то… Арон медленно мотнул головой и резкий голос над ним утих. — Нет. Я знал, что вы поймете без этого. Виктор отвернулся, а его пальцы снова, уже более напряженно накрутили кудри Арона, после чего выпустили. «Тогда зачем?» — повисло невысказанное. Сглотнув, Арон тоже отвернулся, втайне опасаясь, что в молчании вернется и покалывающая дрожь. Виктор же как будто вознамерился осторожно переложить его голову на подушку и встать, но, едва матрас скрипнул, передумал. Затылок Арона так и остался на его бедре, а вопрос обрел голос: — Тогда зачем? Арон невольно сомкнул челюсть. Под одеялом сжались в кулаки и медленно разжались пальцы. Он может вернуть телу подвижность, значит, вечный покой не так близок. Мог быть ближе. Виктору нужно было выпить чуть больше, чтобы сердце само сжалось в сухой, бесполезный комок, который рассыпался бы в прах от одного прикосновения. Бегство, страхи и воспоминания — все рассыпалось бы в прах. «Он мог бы стать моей точкой», — выдохнул Арон. Мысль неожиданно испугала. Но не ужасом перед небытием, а… неодолимой привлекательностью. Нет, об этом нельзя думать. Нужно сказать что-то противоположное и приемлемое. Например: «Я сделал выбор ради собственного выживания». Правильная мысль в условиях, когда нужно выбрать между Корвинами. Подставленная шея — обычный знак лояльности. Он оказал услугу и вынудил Виктора подтвердить покровительство. — Если ты хочешь соврать, чтобы не уронить своей гордости, то не стоит. Повернув голову на бок, Арон попытался выловить взгляд Виктора, но только растерянно скользнул по острому подбородку и скуле. — Ты… — Виктор выдохнул. — Молчишь так долго, когда подбираешь слова. Когда не врешь, отвечаешь сразу. Внутри пугливо сжалось и забилось, слова уже дважды вскрыли кожу с остротой ножа. Виктор поспешил успокоить: — Ах, может, это потому что я выпил много. Должно быть, эффект твоей крови во мне... Прости, это в целом был бестактный вопрос. Дыхание улеглось. Очевидно, так и должно быть. Глупо, что он вообще разволновался. Привык изучать заказчиков, а не наоборот. Всегда был по ту сторону мольберта, недоступный взгляду модели и неинтересный для масляных глаз портрета. И по ту сторону кожи. Так глубоко забирался только… равви Хирам. — Но я должен буду задать еще один такой, — произнес Виктор осторожно: — Мне кажется, это важно. Пальцы, до этого поглаживавшие кудри, замерли. Арон чуть нахмурился, справедливо не ожидая ничего хорошего. — Расскажешь мне о нем? В ответ захотелось отдернуть голову, но Арон сдержался. — Я рассказывал, — напряженно заметил. — Учитель купил меня и обратил в немертвого, он… — Ты убегаешь от него. Споткнувшись об очередную точную догадку, Арон судорожно набрал в легкие воздуха и тяжело выдохнул. «Вот что он почувствовал в моей крови... Видимо, я пропитался страхом». — Я догадался логически, — уронил Виктор. — Ты два столетия избегаешь контактов с упырями, никогда не задерживаешься в одном месте и заметаешь следы. Учитывая, что ты рассказывал о нем, я способен сложить дважды два. Болезненно сглотнув, Арон снова смежил веки. — Не совсем так… Нет смысла от него убегать. Он… не способен выйти из обители. Рука в волосах снова замерла, и по этому жесту Арон понял, что Виктор ждет пояснения. — Равви… Учитель. Он не такой же, как мы. Его тело… Арон мысленно рухнул в воспоминания. «Самое важное дитя — это слабость». Только Арону было позволено заходить в личное убежище равви. Хирам оставлял там письма, с которыми предстояло работать и которые не должны были попасть в руки других учеников. Поэтому он спокойно вошел внутрь и зажег лучину. В ее свете внимательно осмотрел стены и за нишей со старым саваном ощутил тень присутствия. — Раньше… — Арон начал проговаривать вслух, опасаясь, что воспоминания снова затянут на дно. — Я не задумывался, почему сами стены обители казались мне его глазами. Как-будто он всегда стоит за плечом. Но тогда он понял. Вытащив заготовленные заранее стамеску и молоток, начал аккуратно выдалбливать первые выемки, пока не посыпалась нарушенная ударами кость. Тогда Арон оканчательно убедился, что равви не один из них. — Он был одним из строителей храма, который мы позже назвали своей обителью, — продолжил, по тишине угадывая, что Виктор внимательно слушает. — В конце стройки его вмуровали в стену, чтобы дух защищал подвалы от воров... Было что. Два скриптория и сокровищница. — Да, у нас в восточной европе тоже была такая практика… Но как призрак стал вашим учителем? Это… как-то нелепо. — Он охранял подвалы столетиями, пока однажды… Однажды в полуразрушенном храме спрятался иудейский ученый, бежавший от гонений мусульман. Хирам должен был бы убить его за вторжение, но ученый оказался прозорливым. «Ты — демон-защитник этого храма? Я не украду твоих сокровищ, дай мне только укрыться здесь на несколько дней. За каждый день я буду платить одной историей». Так Хирам познакомился с Фаддеем. Фаддей рассказывал истории о войнах и подвигах во внешнем мире, а когда увидел скрипторий, поведал Хираму об учениях, которые они скрывали. Раз в неделю Фаддей покидал обитель, чтобы купить себе припасы, но к утру неизменно возвращался. Так они провели вместе месяц, и демон храма начал бояться, что однажды новый друг не вернется из города, покинет его. Он мог бы убить Фаддея, но не хотел становиться врагом. Поэтому дождался, когда обитель прибыли обыскивать стражники. Хирам разбил кувшин рядом с местом, где спал Фаддей. Ученого убили, но он восстал из мертвых. Он догадался, что сделал его друг, но их отношения были слишком сложными для понимания, и так он остался в обители. — Не сложное, а бесконечно идиотское решение, — хмыкнул Виктор. — Но как ты все это узнал? Арон улыбнулся уголком губ. — Равви Фаддей рассказывал это малышам как сказку… Изменив имена. Но я тогда не мог сложить и дважды два. Думаю, он рассказывал ее нам, чтобы разобраться в собственных чувствах. Перед тем, как все же решил уйти. Они умолкли, в полумраке спальни осталось только неровное, будто негодующее дыхание Виктора. Его рука спустилась ниже, и теперь он крепко сжал Ароново плечо. — Ладно, — процедил. — Но с чего эти два голубка начали набирать учеников? — Все просто… Равви Фаддей ощутил голод. Я тогда не обращал внимания, но Хирам пил только нас, немертвых. Ему не нужны были чужие души, чтобы длить свое существование, ведь бессмертной плотью на его костях стал сам храм. — То есть, для него укус это только утверждение власти? — Нет! Арон окаменел, как будто воспоминания заменили балдахин на постели Виктора сводами обители. Горло перехватило давящим присутствием Хирама, его обманчиво нежным, пугающим неодобрением: «Мальчик мой, ты разве чего-то боишься? Или ты не был достаточно откровенен со мной?..» Хотел он или нет, после таких слов оставалось только дать свою шею. — Да, — сдался перед суждением Виктора. — Власть и контроль мыслей. Он был очень древним, на столетия старше равви Фаддея, а нас… Виктор мягко погладил плечо, унимая прокравшуюся в голос Арона торопливую дрожь. — Я понял, продолжай рассказ. Не вижу слабости в том, что ты был неопытным. Арон с присвистом выдохнул. — Равви Фаддей нуждался в крови и общении, его интересовали новые знания и вести из внешнего мира. Поэтому равви Хирам позволил ему все это. Так выросла наша община. Но когда равви Фаддей все же понял, что хочет уйти… — Вы сбросили его в море. — И с тех пор все изменилось, — слабов кивнув, Арон отрешенно отвел взгляд. — Равви Хирам занялся политикой, его стали интересовать только власть и дисциплина. Учения о сфирах, которые передал нам равви Фаддей, его не интересовали. Именно тогда «Гвура» стало нашим названием. В спальне стало тихо, только снег почему-то разбушевался, стучась за портьерами назойливым градом. В этом стуке Арон с дрожью услышал деревянные сабо равви Хирама. Кончики пальцев дрогнули, виски покрыла испарина. Он понял, что если обернется, то увидит его. Равви стоит за плечом Виктора, его тяжелый взгляд проходит насквозь каждой вены Арона. Виктор, будто не чувствуя присутствия, задумчиво тцыкнул. — Одного не понимаю. Если он даже не может выйти из вашей обители, то почему ты так… — Хватит, — резко выпалил Арон. Пальцы Виктора судорожно сдержали когти, на скуле Арон ощутил непонимающий взгляд. — Давайте… — он рассеянно сглотнул и попытался отстраниться. — Не будем об этом. — Почему ты все еще боишься его? — Кус раббак! Я сказал, хватит вопросов! Он с грохотом свалился с постели, едва успев уцепиться за край балдахина. Встав напротив, уперся взглядом в тоже подскочившего Виктора. Шею обожгло стылое дыхание равви Хирама. «Мальчик мой, кто это?..» Страх до дребезга прошил обветшалые кости. «Теперь он приходит даже когда я не один!» Мысли забились в истерике, Арон сглотнул. — Виктор, уходите. Быстро. В ответ на строгий тон Виктор нахмурился. — Что ты несешь? Арон резко обошел кровать и ухватил его локоть, последними силами толкнул к двери. Виктор не сопротивлялся, но вместо того чтобы выйти, врезался лопатками в дверь и не дал ее открыть. Пальцы бессильно вцепились в ручку рядом с его локтем. — Арон, ты на себя не похож. — Я… Полуобренувшись, краем глаза заметил выцветшую до желтизны хламиду Хирама, но не дал дрожи снова овладеть телом. Только крепче сжал пальцы на дверной ручке. — Оставьте меня одного. Вам нельзя здесь сейчас быть. В ответ Виктор коротко и тяжело вздохнул. Его ладони в обманчивой ласке заключили лицо в хватку. Арон осознал, что не может и на миллиметр отвернуться и вынужден смотреть строго в глаза. — Во-первых, это моя спальня, и я могу быть здесь всегда, когда захочу, — убедительно разжевал Виктор. — Во-вторых, что бы ты сейчас ни видел… Взгляд скользнул за сгорбленное плечо. Для этого Виктору пришлось чуть отклониться, и Арон дрогнул, но не смог помешать. — Этого не существует. Мы здесь одни, только ты и я. Губы Арона сжались в натянутую нить. — Или ты думаешь, я не смогу защитить тебя от него? Глупый… Большие пальцы нежно погладили скулы, счищая подушечками серый, отслоившийся прах. Но тон и взгляд остались неумолимы: — Ты спас меня, понимаешь? Если бы твой учитель был здесь, думаешь, я не упокоил бы его ради тебя? Или… По-твоему я слабее него? Арон растерянно опустил голову. Слабее ли Виктор старого призрака?.. Нет. Должно быть, нет. — Арон… — Виктор утомленно прижался лбом к его лбу, продолжил негромким, севшим голосом: — Тебе больше не нужно его бояться. У тебя есть я. Это я пил тебя, я буду защищать тебя. Присутствие равви неожиданно ослабло, будто он сделал десять шагов назад. Арон начал приходить в себя. Все это время он нависал над Виктором старым коршуном, будто хотел закрыть ото всех. Сейчас же плечи совсем опустились, после перенапряжения тело охватила слабость. Невольно опустив взгляд, он уткнулся в собственные конечности, ставшие серыми и костлявыми. Шелковая рубашка болтается на скелете дорогой тряпкой. Повернув к себе ладонь, осознал, что на дверной ручке оставил клок отслоившейся кожи. — Все это слишком далеко зашло, — нежно придержав щеку, Виктор вернул его взгляд на себя. — Тебе нужна кровь.