Портрет немертвого

Я зря врал себе. «Мне нужна кровь?» Арон оказался в ловушке объятий. Руки безвольно опустились, лоб гулко ткнулся в дверь над плечом Виктора. Зрачки невольно сфокусировались на слишком близкой, белоснежной шее, небрежно подчеркнутой воротником черной рубашки. Рот наполнился слюной, а мысли забились вокруг кожи — тонкой, будто просвечивающей. Как пергамент, который легко вспороли бы ножики-клыки. Пальцы Виктора запутались в кудрях, нежно, будто понимающе, поглаживая. — Пойдем, Арон, — шепнул. Арон дрогнул, выбиваясь из голодной завороженности. Шаг назад, костлявые пальцы закрыли обезображенное лицо, клыки втянулись на место под болезненное шипение. Все равно остались неприлично длинными, но рот хотя бы перестал напоминать волчью пасть. Щелкнул затвор. Виктор отступил, открывая дверь во мрак коридора. — Нас уже ждут. Арон предполагал, что они направятся в трапезную или любой другой излюбленный Виктором зал, готовый в любую минуту заполниться живыми. В России давно отменено рабство, но немертвые не следят за законодательством. Готовые продать себя и близких найдутся. Не важно, в жаркой Яффе пятнадцатого века или холодной Сибири двадцать первого. Опасаясь собственного голода, Арон отстал от гулких шагов, увлекающих все дальше во тьму. Не сразу понял, что они двигаются черным ходом на улицу. Массивная дверь поддалась Виктору с мощного пинка ногой, в распахнутый зев тут же хозяйски ворвался ветер. Едва Арон отвернулся от колючего порыва, сверху обрушился плотный черный плащ. — Спасибо, что озаботился вопросом, Больдо, — бросил Виктор в сторону. — Я и не подумал переживать из-за каких-то там трупных пятен. Не возьмутся же они его лечить, в самом деле? Арон ступил в насыщенную ночную синеву, Виктор открыл перед ним заднюю дверь черного внедорожника. — Садись, нужно еще немного потерпеть… Но ты, как я вижу, — он озадаченно оценил крепко сжатую челюсть, — и так пугающе терпелив. Мрачное недоумение сменилось частым стуком внутри, когда они затормозили у городской больницы. Внедорожник остановился на пустой парковке — жесткокрылый жук на бледной ладони окраины города. Арон не успел осмотреться в окно, как Виктор уже открыл перед ним дверцу и в джентельменском жесте протянул руку. В ответ пересохшие губы треснули в усмешке: — Вы случаем не путаете меня с девицей… — Мне оставить тебя и обратить внимание на девиц? В попытке выбраться он ощутил себя коченеющим трупом, поэтому все же дал придержать локоть. Тесноватый его фигуре салон внедорожника попытался зажевать хотя бы тяжелый плащ, но Виктор вовремя обнял за талию и умело дернул его полы. Не машина, но уже ветер содрал с макушки капюшон, и Арон следом поднял голову. Сверху обрушилась массивная глухая стена — многоглазый, но слепой бастион. За парой сопровождающих приземистых строений раскинулась равнина. Больница показалась не более реалистичной, чем Нове-Корвин, запрятанный среди гор. — Алло, и что? Арон дернулся, услышав раздраженные нотки в тоне Виктора. Но обернувшись, понял, что тот общается с небольшим черным прямоугольником — мобильным телефоном. — Да мы уже здесь, подожди, нет… И? У вас-то все готово? Арон заторможенно вспомнил, что у него тоже есть телефон, но еще кнопочный. С момента приезда он его ни разу не достал из рюкзака. Всего лишь столетие разницы дало такой результат? — Ясно. Идем мы, — тцыкнув, Виктор не глядя ткнул в экран большим пальцем, затем прямоугольник юркнул в карман пальто. Напряженно выдохнув, словно настраиваясь на неприятности, он стрельнул взглядом в Арона. — Из нас сейчас сделают шаманских кукол и рассадят над камином, если не войдем внутрь. Они вошли в тускло освещенный коридор, и Арон резко окаменел. Дыхание сбилось, на плечо легла тяжелая рука Виктора, не давая сдать назад. «Вот почему он был так напряжен!» Из блекло желтого, нервно подрагивающего в свете старых ламп коридора на них двинулось чудовище. Массивный силуэт заполнил пространство, так что невозможно оценить его целиком: мощные оленьи рога, огромная медвежья пасть, рябые крылья полярной совы. Светящийся взгляд остановился на Ароне, и он ощутил себя мышью, которая зря выбралась ночью в поле. «Еще один дьяман-кермес… — отбилась в голове нечеловеческая речь тысячи духов. — Старый и слабый». Шаманка. — Говоришь, заждалась, Барахсана? — нарочито небрежно бросил Виктор. Его голос остановил пляску перед глазами. Больница пугливо замерла, а облик чудовища перед Ароном упорядочился. Теперь он стал напоминать невысокую женщину с узкими глазами и резкими скулами, коренную северянку. Вместо крыльев на ее плечи оказался наброшен больничный халат, под ним обычный черный свитер и джинсы. Толстая медвежья шея оказалась чуть растрепанными темными волосами. Но не сказать, вернулся Арон в рассудок или ему явили корректную иллюзию. Что точно — от нее не пахнет человеком. Голодный настолько, что готов был впиться в шею такого же упыря, Арон не смог представить ни плоти, ни крови существа перед ними. — Не шути над ним, — Виктор нахмурился, делая шаг вперед, чтобы закрыть Арона. — Он слабый… из-за меня. Шаманка сипло рассмеялась. Ее голос на этот раз зазвучал как женский, чуть хриплый и прокуренный: — В последней душе редко остается место для раскаяния, но у тебя нашлось, — будто в подтверждение догадки она спрятала в карман халата сигаретную пачку. — Идем, я уже думала она до вас откинется. Пола халата приподнялась на крутом повороте, и Арон различил властный взмах крыла, неестественно совмещенного с мощной когтистой лапой. Скрипнула дверь палаты, и кислый, нездоровый запах живых забился в легкие, сжимая нутро голодным спазмом. Из десен с болезненным скрежетом вырвались клыки, и кутавший его плащ шумно упал с охваченных тремором плеч. Внутри свет оказался сильно ярче, невольно захотелось закрыться. Попривыкнув, Арон убрал локоть. Стены палаты белые, под ногами синий линолеум, напоминающий замерзшее море. На изножьях коек зеленой краской небрежно намазы номера. Три из четырех — пустые. Номер два пропах стиральным порошком и старой человеческой кожей. Их приход разбудил больную — женщину с глубоко посаженными в гнезда морщин глазами. Ее взгляд нашел Арона и зрачки заблестели черными жемчужинами. Худые руки, увешанные трубками, затряслись в оживлении. Зло оскалившись, Арон обернулся. Мысли заметались в черепе как в клетке. — Вы специально… Виктор тут же надел самую холодную из своих масок. Оперевшись бедрами о подоконник, подковырнул ногтем у невзначай выпущенного клыка. — Что специально? Выражайся четко, дорогой. Хрипло выдохнув, Арон сжал кулаки и собрался. Но учуявшее угасающую, податливую жизнь нутро не пожелало возвращать человеческий облик. И живая точно его увидела. Клыки, уже смазанные слюной, когти, чуть не буравящие ладони. Гуль — пожиратель плоти из персидских сказок. — У нее рак четвертой стадии, — не дождавшись ответа, бросил Виктор. — Желудка, насколько помню. Да какая разница? Врачи ей дали не больше полугода, она совершенно точно твоя идеальная жертва… Almawt alsilmiu. «Мирная смерть». Он и это вынюхал. — А твоя фамилия… — на этот раз Виктор заглянул под краешек ногтя на мизинце, внимательно выискивая под ним остатки грязи. — На самом деле должна звучать как Рахман, верно? Милостивый. Я еще помню арабский. Аарон Рахман — это как милостивый воин-лев? А, нет, если имя библейское, а не египетское, то скорее милостивая гора… Миленько. — Виктор! Арон в секунду оказался рядом. Как будто вся тьма в нем сжалась и взорвалась, голос охрип и стал больше похож на звериное рычание. Арон понял, что не контролирует себя, когда черные когти, венчающие мощные мохнатые пальцы, вцепились в белое горло. Обманчиво хрупкое. Но взгляд Виктора остался бесстрашным, а полуулыбка — холодной. Он только чуть задрал подбородок, дернув кадыком. — Не нравится пить по указке? Или что я копал под тебя? Арон навис вплотную, но смолчал. Слишком сильным оказалось желание разгрызть тело перед собой. Настолько, что он будто слышит, как звонко рвутся в голове логические цепочки, подражающие мышлению человека. «Внутри он… теплый… у него внутри… все теплое». Будто прочитав в молчании эту внутреннюю борьбу, Виктор приподнял край верхней губы. — Ты жалок. Вот чем заканчивается отрицание своей сущности — ты сходишь с ума и превращаешься в чудовище. Арон приблизил пасть к щеке Виктора, не в силах противостоять пусть и слабому, но запаху плоти. Тленное дыхание обдало шею, но тот даже не уклонился. «Мне холодно… А он…» — Я дал бы тебе юношу в самом расцвете лет, — с сардоническим нажимом продолжил Виктор. — Да хоть гарем, но ты же откажешь... «Теплый». Голос прервался хрипом, когда живот пронзили когти. Сложившись пополам, Виктор отхаркнул кровь на линолеум, рисуя по плоскому морю красную волну. С хриплым стоном Арон вжал его бедрами в подоконник, продвигая руку внутрь — в теплое, податливое и влажное. «Раббак, я…» Подушечки пальцев скользнули по мягким, обманчиво живым тканям и обхватили кишечник. Дразнящий, плотный запах старой крови забил ноздри. Арон застонал, пытаясь вобрать как можно больше и не пошевелиться. Не сорваться окончательно. «Если попробую его кровь, я не остановлюсь». Он представил, как разрывает Виктора на части, как умывается в купели его раскрытых ребер, как смыкает пасть на плече и погружается в его плоть. И в висках гулко бьется: «Он мой! Мой…» — Блядь, Арон, у тебя колом стоит… В дрожи его голоса Арон услышал страх. Нервные пальцы Виктора поднялись от локтя к плечу и сжали, то ли в попытке оттолкнуть, то ли — удержать. — Вот уж не думал, что на конечной стадии голода и такое может быть, — рассеянно усмехнулся, тыльной стороной ладони утирая с губ кровь. И сощурился то ли насмешливо, то ли изо всех сил сдерживая боль. — Вот оно — твое благородство. Ты не тронул человека, но не думая вспорол брюхо предложившему его упырю. Это, знаешь, как сказать… обидно. С этими словами челюсть Арона снизу вверх насадили изогнутые когти-ножи, заставив болезненно взвыть. Он тут же сделал шаг назад, рука с хлюпом покинула нутро Виктора. — Смотри на меня! — рявкнул тот, тоже выпуская клыки на всю длину и теряя человеческий тембр. Остро наточенный взгляд впился в зрачки, и Арон не смог опустить головы и увидеть, как восстанавливается вспоротый живот. Такое быстрое заживление стоило и Виктору доли приличного облика. — Если ты не выпьешь ее сейчас — я сам ее порву и волью в твою глотку, — прорычал. — А затем пойду в соседнюю палату и притащу следующую. Я пройду каждый этаж и заставлю тебя выпить каждую душу в ебаной больнице. Даже, блядь, не сомневайся! «Он прав. Я довел себя до такого состояния». Тьма улеглась, забрав и звериное обличье. Будто лишила скелет своего присутствия, как бывает с действительно умершими. Плечи поникли, и Арон снова ощутил себя старой, слабой тенью. Видя изменения, Виктор дернул на себя руку и встряхнул. Кровь с длинных когтей влажно шлепнулась на линолеум, из проткнутой челюсти Арона пролилась еще толика. Под его взглядом Виктор потер натруженное запястье, пока вытянутые пальцы возвращались к человеческой длине. Ниже открылась белоснежная кожа живота под рваной рубашкой. Видна вязь старых шрамов, полученных еще человеком. И ни следа его, Арона, действий. Как будто он вовсе не был нестерпимо внутри. — Спасибо, что вернули в чувство, — уронил, мрачно отводя взгляд. — И по поводу крови всех в больнице — лишнее. Вы бы так не поступили. Отвернулся, чуть пошатываясь, пока не сдержал легкое головокружение. Взгляд зацепил безразлично прислонившуюся к стене Барахсану. Ее глаза хищно сверкнули, но тут же погасли, теряя интерес. Представление закончилось. Арон шагнул к койке больной. Протянул руку, чтобы слабые пальцы смогли в нее уцепиться. Она с надеждой приподнялась, удивительно безмятежная для ситуации. Или шаманка закрыла ей взор от его честного обличья, или ее предсмертное желание сильнее ужаса. — Я не боюсь… — сиплый шепот едва удалось разобрать. — Не важно, кто вы и как выглядите. Спасибо, что пришли. «Это действительно похоже на жертв, которых я выбирал. Наверное, я должен быть благодарен?» Но он не будет извиняться. Виктор сам осушил его и спровоцировал. И все же, Арону потребовалось внести немного ясности. — Я никогда не использовал фамилию Рахман, — показал ему профиль. За спиной послышался сиплый вдох. — Вот как? — после паузы уточнил Виктор. — Сразу Рагман, когда делал документы в Германии в 42-ом. Как «старьевщик». — Старьевщик… Как будто снова какая-то ирония. Уведя взгляд от живой плоти, Арон сглотнул поступающую от близости настоящей живой жертвы слюну. — Мне не нравится, что вы копали под меня, — бросил. — Но еще хуже — что делали это так небрежно. «Будь он более ответственным, мы бы здесь не стояли». — Ха! — Виктор издал неверящий смешок. — Ты… Попрекаешь мою разведку сейчас? Знаешь, иногда я понимаю, что ты действительно гвура. Решив, что они все выяснили, Арон опустился на колени. Осторожно взял худое запястье — удивительно живое и светлое в посеревших пальцах с черными когтями. С другой стороны над больничной койкой склонилась Барахсана. Шаманка лукаво улыбнулась ему двойным рядом зубов, а затем вложила в ладонь жертвы амулет из вороньего черепа. Очень похожего на те, что развешаны в лесу вокруг замка. Тоже ее рук дело? «Найдешь меня там» — шепнула одними губами и только для больной. Когда Барахсана отдалилась, Арон негромко отвлек: — Можете выговориться. Вы не переживете этот день. Он помолчал, но в ее глазах, черными жемчужинами зрачков прикованных к шаманке, не пробежало и ряби интереса. — Что я должен сделать для вас взамен? — настоял уже чуть хриплым голосом. — Например, для ваших… Она кашлянула, прерывая. — Я все уже сказала ей, — больная чуть кивнула на Барахсану, замешую над кроватью будто смерть, и на пересохших губах появилась теплая улыбка. — То, что мне нужно… только она может. На этом формальности закончились. Она получила утешение, а его голод уже готов снова сорваться с цепи. Он поднял хилое запястье и дернул в сторону мешающуюся трубку капельницы. Когда первая кровь сорвалась на язык, застонал, длинные клыки едва не переломили худую кость руки. В другой жертва крепко сжала амулет. Все время, что пил, Арон ощущал взгляд — внимательный и жесткий, будто Виктор лично придерживает его голову. Смешно, но теперь это не вызвало бунта. — И ты не спросишь, что ей пообещали? — голос Виктора вернул к реальности. Арон выпил жертву досуха, превратив в восковую куклу. Жажда затмила рассудок, и он почти не почувствовал вкуса души, только под конец на кончике языка осталось что-то странное, тревожное. Будто скребет полость рта. — Что? — он скользнул взглядом по Виктору. Они негласно ожидали, пока из палаты выйдет Барахсана — она ангелом смерти направилась к койке, сменяя пресыщенного, уже похожего на живых Арона. Виктор не успел дать ответ, как громыхнула на сквозняке дверь. — Возможность, — низким голосом бросила шаманка. Она вышла в коридор, небрежно поправляя сползшее крыло халата, попутно пальцы уцепили оттопыренный пачкой сигарет карман. Арон подумал, что либо в ней улеглось буйство потусторонних сил, либо их лоскутное одеяло сшито настолько ловко, что прорех почти не видно. Из-за голода он был слишком восприимчив. Под кончиком тонкой ментоловой сигареты защелкала зажигалка. Дым быстро заполнил узкий коридор, искажая и завихряя пространство. — Знаешь, что у медведей есть душа? С этими словами Барахсана воровато обернулась, будто ожидала, что может объявиться недовольный дымом персонал. — Я позаботился о том, чтобы нам отдали все крыло, — заметил Виктор. — Оно закрыто на ремонт. «А затем пойду в соседнюю палату и притащу следующую…» — Арон усмехнулся воспоминанию. Как он и думал, Виктор не способен на это. У него ведь осталось сердце человека. Влюбленность и жажда боли, гнев и страсть — все это слишком человеческое. Арон уже далек от понимания сути этих вещей. Он может только пародировать их с помощью кисти и холста. Он принял, что чудовище. — Щедрость тебе зачтется, — Барахсана удовлетворенно выдохнула между губ сизый дым. — Так о чем я говорила? Ты-то, старший дьяман-кермес, должен знать, что у всего, в чем течет кровь, есть душа. Племя, в теле которого ты умер, обескровливает плоть зверей перед тем как есть ее. Так ведь? Арон нахмурился, рассеянно глядя сквозь дым на хрупкие плечи шаманки. Все верно, душа находится в крови, поэтому живым и не стоит ее употреблять в пищу. Немертвым, наоборот, нужны именно души, а не плоть, чтобы существовать и оставаться в рассудке. — Но знаешь ли ты, что у каждого живого больше, чем одна душа? Арон дрогнул, из оцепенения вырвал едкий комментарий Виктора: — Мне так подробно ты ничего не рассказывала… Барахсана угрожающе зашипела, заставив вспомнить о двойном ряде зубов. Пепел с ее сигареты рухнул на локоть, и она недовольно его стряхнула. — А ты ничего и не хотел знать, мелкий дьяман-кермес. — Справедливо! — хмыкнул Виктор. — Одна душа, две, три или сколько ты говоришь… Какая разница, если все что у нас есть — последняя упырья тень. Все остальные мы уже потеряли. Он нарочито небрежно скрестил руки на груди и отвернулся. Явно избегает смотреть на шаманку, чей облик так легко теряет человеческие очертания. «Он храбрый, — подумал Арон. — И упрямый, раз зачем-то связался с шаманами». Взгляд невольно вернулся к голому животу и зацепился за ямку пупка, подчеркнутую одним из старых шрамов. Сам Виктор, похоже, ничуть не смущается порванной одежды. — Это ты запомнил… — задумчиво протянула Барахсана, щурясь. — Все так. Последняя душа — это тень. Если поймать тень — она будет служить тебе. Если упокоить — отправится в загробный мир. «Если поймать тень в здании, она будет хранить его…» — Арон понимающе склонил голову, на что шаманка тепло оскалилась. — Вижу, ты понимаешь, о чем я. Смышленый дьяман-кермес. — Вы забрали ее тень, — прошептал хрипло. — Кут, — поправила Барахсана. — Так точнее. Да, я забрала его, чтобы помочь ей вернуться. Она хотела перед перерождением хотя бы раз проведать свою дочь. Думаю, я смогу дать ей семь попыток в теле медведицы. После этого даже я не смогу провести ее мимо загробного мира. Игнорируя удивленный взгляд Арона, она направилась к окну. Скрипнула форточка, в нее спешно сиганул окурок. — Разве она не будет желать крови? — уточнил. — Крови дочери? Обернувшись, Барахсана расплылась в тонкой жабьей улыбке. — Не путай себя с чистым кутом. Вы проклятые, оба. Вы вечно будете гнить в собственной жажде и неутоленной ярости, потому что это все, что оставила вам смертная жизнь. Она — иная. И я дам ей иное. Сглотнув, Арон опустил тяжелый взгляд на свои руки. Теперь, когда он утолил голод, к ним вернулся обычный, хоть и неественно бледный, вид. Можно спутать с человеческими, если стереть мелкие капельки брызнувшей из-под клыков крови. Наконец он понял, что за вкус эта больная женщина оставила на языке. Вкус, который неприятно саднит. Которого не было у других его жертв, ждущих только покоя. Который он давно забыл, если вообще когда-либо ощущал. Это надежда.