Гуру дикпиков

— Ох, Уточка, ты ли это? Сяо Чжань хочет протереть глаза, чтобы убедиться, что ему не показалось, еще хочется тяжело вздохнуть, но вместо этого он делает шаг вперед и под любопытные взгляды коллег пожимает новому начальнику руку. — Ян-ян, рад тебя видеть. Как поживаешь? Ян-ян, новоиспеченный временный начальник Сяо Чжаня, а также его самый первый бойфренд и однокурсник, показывает на себя рукой, мол, смотри: — Ну, как видишь. Сяо Чжань бросает на него быстрый и скорее вежливо-терпеливый взгляд. Его бывший одет в черную водолазку, черный костюм, у него якобы случайно постоянно видны дорогие часы. Прическа безупречная, в глазах — море довольства. Сяо Чжань кивает, выдавливает из себя не самую убедительную улыбку. Ян-ян хороший парень, Сяо Чжань за его карьерой особенно не следил, хотя был подписан на него в инстаграме. Но потом инстаграм в Китае заблокировали, а следить за тем, до кого не было никакого дела, уже в вейбо было несподручно. Видимо, за последнее время Ян-ян нехило так поднялся по служебной лестнице. Ян-ян громко хлопает в ладоши, отчего зазевавшиеся зрители вздрагивают и начинают плавно расходиться. — Ну что ж, я уверен, мы сможем плодотворно сотрудничать. Сяо Чжань вежливо кланяется, показывая, что они тут в первую очередь коллеги, а не забывшие друг о друге бывшие, и идет к себе. А потом, когда Ян-ян его окликает, еле сдерживает стон раздражения: — Сяо-ди, загляни ко мне, пожалуйста. Сяо Чжань не понимает, чем заслужил эту кличку. Даже когда они встречались, Ян-ян до такого не опускался. Он хочет, чтобы все догадались об их прошлом? Сяо Чжань пока спал, пропустил новые поддерживающие геев законы? И вообще, у них разница всего в один месяц. Какой, нафиг, диди? Пока Сяо Чжань доходит до бывшего кабинета господина У, где теперь вовсю кипит ремонт, он успевает взять себя в руки, поэтому, когда Ян-ян начинает свой монолог, Сяо Чжань почти достигает дзена. Почти. — Уточка, милый, надеюсь, ты не против, что я так к тебе обратился при всех. Прости, не смог сдержаться. Как увидел твою красоту, так и вспомнил студенческое прозвище. Но вот об этом. Голос Ян-яна приобретает ранее не слышанные Сяо Чжанем серьезные нотки. — Надеюсь, что ты поймешь, что когда мы на работе, то мы начальник и подчиненный. И никаких скидок на наше прошлое я делать не смогу. Чжань-ди, я много думал, прежде, чем принять предложение господина Лю, но решил, что мы с тобой точно сможем договориться. Я же не ошибся? Сяо Чжань проглатывает все едкие и ироничные ответы и делает вид, что обдумывает свои следующие слова. Вообще-то, приходится и правда приложить немало умственных усилий, чтобы тщательно подобрать слова для максимально категоричного заземления Ян-яна. Сяо Чжань заканчивает затянувшуюся паузу и медленно кивает: — Господин Ян, я всецело поддерживаю ваше желание придерживаться строго профессионального общения на работе. Я даже готов предложить придерживаться его и вне его, по крайней мере на тот срок, пока мы будем работать вместе. Думаю, это решит все потенциальные вопросы и, — Сяо Чжань достает из рукава козырь, потому что с его Ян-Яном лучше рубить сразу и напрямую, тонкие намеки ему как слону дробина, — обезопасить нас от обвинений в пособничестве, из-за которых и был уволен ваш предшественник. Ян-ян заметно ежится при этих словах, а Сяо Чжань заканчивает мысль, чтобы уж наверняка: — Думаю, наши отношения, закончившиеся дружбой, не должны в чьих-то глазах выглядеть большим, чем они являются. И терять из-за этого карьеру и, возможно, всю наработанную репутацию точно не стоит… Сяо Чжань выдерживает еще одну паузу. Ему можно вручать все актерские премии мира. Он бы срывал бурные овации, если бы у его маленького спектакля были зрители. — Я верю, что ваш талант не должен уйти в тень просто из-за неразумных сплетен коллег, которые сейчас во всех видят отблески истории вашего предшественника. Ян-ян, который согласился со словами Сяо Чжаня еще в самом начале, сейчас стоит у стола, тоже пытаясь сохранить лицо и, якобы, обдумать слова подчиненного. Потом он кивает, машет Сяо Чжаню кистью в не совсем понятном жесте и задумчиво отвечает: — Да, да, что ж, в твоих словах есть много здравого смысла, Чжань-ди. Ох, прости, сотрудник Сяо. Хаха, все-таки непросто перестроиться на такой официальный тон, когда ты видел человека голым, не правда ли? Сяо Чжань пытается не сморщиться в ответ, потому что, да, Ян-ян его видел голым, но у них даже не было секса. Только пару раз подрочили друг другу, а потом еще сделали неумелые минетики и расстались без особой драмы, решив сконцентрироваться на учебе. Хотя бы в этом они совпадали — оба очень ревностно относились к обучению и карьере. Ян-ян теребит край водолазки, которая все пытается закрыть часы, но Ян-ян в который раз натягивает ее повыше по руке. — Что ж, ну тогда это дело решенное. Я рад, что ты принял мою позицию. Сяо Чжань чуть глаза не закатывает, потому что, ну конечно же, Ян-яну нужно, чтобы последнее слово осталось за ним. Да ради бога. Сяо Чжань еще несколько раз послушно кивает болванчиком на слова начальника и думает, смогут ли они сработаться, когда появятся новые проекты и задания? Сможет ли Ян-ян работать в команде и быть нормальным начальником. Время покажет. Когда Сяо Чжань выходит из кабинета, его преследуют любопытные глаза коллег, но он просто пожимает плечами, мол, ну, поговорил с начальником, который назвал его Уточкой. Эка невидаль. Ничего необычного. Давайте не будем это обсуждать еще неделю, пожалуйста. Вероятность этого мала, но все же крохотный шанс есть.

***

Спустя неделю Сяо Чжань убеждается в двух вещах: — Ян-ян хотя и душный, но нормальный руководитель. Они сработаются. — Ван Ибо будет его кончиной. И не секасного порядка. По второму пункту все начинается с невинного обсуждения в сообщениях (которые Ибо умудряется отправлять чуть ли не со съемочной площадки), что у Сяо Чжаня новый начальник. И вот игривые «надеюсь, он не заездит моего Чжань-гэ», «я хочу, чтобы у Чжань-гэ оставались силы на его Бо-ди», и да, они уже перестали притворяться друг перед другом, что просто дружат, а ходили по тонкой кромочке игривого мужского флирта. А потом Сяо Чжань, и не думавший что-то утаивать, рассказывает Ибо, начальник у него не просто начальник, а вообще-то бывший. И немного дебил, потому что всеобщие пересуды по поводу того, почему Сяо Чжаня назвали «Уточкой» стали затихать только под конец недели, когда Ян-яну хватило ума рассказать пару студенческих баек о непутевых одногруппниках, в большинстве которых козлом отпущения служил Сяо Чжань. В результате слегка унизительных рассказов все стали забывать о панибратском отношении Сяо Чжаня и начальника, и даже слегка сочувствовать Сяо Чжаню, что, мол, дескать, учились в одной группе, но, посмотрите, один теперь начальник, а другой у него в подчинении. Ну не всем же пробиваться до звезд. Сяо Чжань старается эти сплетни игнорировать. С него скандалов хватило еще на год вперед. Но только тут начинается непривычное радиомолчание со стороны Ибо. Который сначала отвечает скупо, желает Сяо Чжаню повышенное количество удачи на работе — читай, только этого и желает, а потом пропадает. И нет больше никаких дурашливых фото его коленок в протертых джинсах, в дырочки которых Сяо Чжаню безумно хочется запихнуть пальцы. Нет больше якобы невинных фото Ибо, облизывающего рожок мороженого из Макдональдса с подписью «смотри, вернули вкус с зеленым чаем. Обожаю его». Сяо Чжань бы тоже много как прокомментировал высунутый язык, который тянется к зеленому рожку, но в ответ только пишет «ох, я тоже хочу», специально не конкретизируя, что или кого он на самом деле хочет. Сяо Чжань скучает по рандомным вопросам от Ибо, которые тот присылает в любое время дня и ночи — узнав однажды, что у Сяо Чжаня все сообщения из вичата на беззвучном. Если быть уж совсем честным, Сяо Чжань просто скучает. По Ибо. И еще немного злится. Потому что — какого хуя? Он не сделал ничего предосудительного. Нигде не написал что-то вроде «вернулся мой охрененно горячий бывший, так и мечтаю потрахаться на его рабочем столе». Сяо Чжаня аж передергивает от этой мысли. Ян-Яна он уже даже как брата не воспринимает. Максимум, как какого-нибудь дальнего дядюшку — вот в плане привлекательности. Она уходит в минус, проламывая график и уходя дальше под землю. Но почему-то объяснять все это Ибо кажется предательством самого себя. Отступлением. Оправданием там, где не виноват. Гордость не позволяет написать «не ревнуй», потому что, собственно, чтобы ревновать они с Ибо должны быть как-никак в отношениях. А двусмысленные фразочки, намеки и прочее, как бы Сяо Чжань того ни хотел, как-то не очень похоже на что-то конкретное. Сяо Чжань всю последнюю неделю стратегически планировал, какое свое фото послать первым, чтобы прервать односторонние усилия со стороны Ибо, но все казалось каким-то надуманным и нелепым. Как будто Сяо Чжань пытается подстроиться и начать в ту игру, про которую ничего не знает, правила не выучил и вообще, его сюда впихнули против воли. Нет, переписка с Ибо — самое хорошее, что с ним случается за день. Что случалось. Но вот фото. Он не понимает, как у Ибо это легко получается. Как он умудряется послать что-то невинное, но разжигающее воображение. Самым любимым Сяо Чжань тайно считает кадр из гримерной, где Ибо сфотографировал свое отражение крупным планом, подписав «опять накрасили губы блеском. Он такой липкий». В кадре не видно, но можно догадаться, что одной рукой Ибо опирается о стол, чтобы всем телом приблизиться к зеркалу, и зато отлично видно, как при этом у него оттянулась рубашка, демонстрируя его ключицы. Сяо Чжань думает, что Ибо должен был стать не гуру дикпиков, а гуру селфи для съема влюбленных мужчин старше себя, у которых от каждой новой фотографии будет повышаться давление и подниматься член. Почти рефлекторно. Тему дикпиков они обходили по большой дуге, потому что Сяо Чжань все еще прекрасно помнил, какую картинку он отправил Ибо, и теперь, в контексте их новых отношений, чувствовал себя постоянно раздетым, поспешившим, неуместно засветившим то, что должно было стать частью игры только где-то совсем потом, на далеком горизонте. Сяо Чжань сидит на диване и гипнотизирует взглядом телефон в руке. Память очень не по-доброму подкидывает ему воспоминания, что он на этом же месте сидел и дрочил на молчаливого гонщика — и Сяо Чжань даже усмехается, потому что он теперь знает, насколько Ибо болтливый, если только дать ему повод, одно обсуждение нового сета лего по моделям гоночных машин чего стоило — и внутри стягивается неприятный узел. Сяо Чжань, хотя и структурировал в голове воспоминания, хотя и убедил себя, что Ибо не считает его престарелым дураком, который позорно просил у него совета по фотографированию члена, но внутри все равно сидит та часть, которая нон-стоп воет от ужаса произошедшего. Которая всегда шепчет «от этого не отмыться». И Сяо Чжань не может отловить хвост мысли, не может ее прищучить, избавиться от нее, потому что для этого придется полностью пережить снова то, что с ним произошло, представить, как Ибо открыл очередную фотку члена, критически ее осмотрел, а потом позвонил, чтобы дать ценные указания. Да и еще, и тут память Сяо Чжаня решает блеснуть просто высшей точностью, сказал ему, что он похож на серьезного, ранимого, романтичного человека, который желает, чтобы его выебали. Или чтобы он выебал. Там Ибо был благодушен и не приписал ему какую-то роль. Сяо Чжань откидывает голову на спинку дивана, тихонечко стонет, потом слышит как рядом прыгает Орешек, тыкаясь ему под руку, мол, давай, гладь, чего расселся. Сяо Чжань перебирает мягкую шерстку, еще раз смотрит на телефон, а потом решает, что если Ибо надо, он напишет первым. Ибо, конечно же, не пишет. Сяо Чжань проверяет телефон с той частотой, с которой он дожидался только баллов на вступительных экзаменах. И с каждым девственно-чистым от уведомлений экраном, он злится на Ибо все больше. Потому что ну нельзя, что ли, проговорить что-то через рот? Спросить там — «а что за бывший?» Или банальное «ну вы же тогда расстались и тебе наплевать?» Сяо Чжань придумывает в голове диалоги разной степени детализации, с головой уходит в работу, изредка чувствует угрызения совести, что он бы тоже мог что-то спросить у Ибо, например, как его надвигающаяся съемка для журнала, но после нескольких дней без сообщений оно будет слишком натужно? Да и он не сможет продолжать общаться, как прежде. Как будто его не задел полный игнор со стороны Ибо. Они в детском саду, что ли? Что вообще происходит. А потом Сяо Чжань слышит, как по коридору проходит Мей Ли, что-то оживленно рассказывая. Значит, и к нему скоро заглянут, донесут новую сплетенку. И правда. Сначала заглядывает ее голова, а потом, когда Сяо Чжань ей искренне и по-доброму улыбается, девчонка-то она хорошая, заходит и заговорчески рассказывает: — Ты слышал, такое произошло! Ну, я решила тебе рассказать, раз уж ты с ними сотрудничаешь. Кстати, рада, что тебя тогда не отстранили. У меня даже сомнений не было, что рисунки твои. Мей Ли щебечет, а у Сяо Чжаня внутри начинает образовывать непонятный нервный ком. Она явно сейчас будет говорить об Ибо, но если Сяо Чжань сорвется и поторопит ее, то она только удивленно замолкнет и потеряет мысль, поэтому Сяо Чжань незаметно сжимает руки под столом в кулаки и пытается удержать лицо в нейтральном состоянии. Мей Ли с мучительной задержкой наконец-то добирается до сути. — В общем, у Ван Ибо должна была быть съемка, вроде, для Vogue, но я сейчас точно не скажу. И они хотели показать, как он совмещает две карьеры. Ну, как ты, конечно же, знаешь, гонщика, — Мей Ли ждет от Сяо Чжаня какой-то реакции, может, кивка, но тот не может шевельнуть ни одним мускулом. Ему кажется, что он окаменел, как в каком-то проклятии. Мей Ли устает дожидаться ответа и с легким недовольством, которое, врочем, быстро пропадает, потому что у нее такой внимательный слушатель!, продолжает, — И вот они придумали, что он будет ехать на мотоцикле, но в обычной одежде. Вроде, я не знаю точно, там ему что-то смогли надеть защитное на колени, но без шлема. Я читала, что его агент был против, но всех заверили, что проехать надо будет метров пятьдесят, почти как на велосипеде… Сяо Чжаню кажется, что он умрет прямо сейчас. Рациональной частью ему хочется верить, что Мей Ли не будет сидеть с таким милым личиком и рассказывать ему, как Ибо попал в аварию и с ним что-то стало. Он очень-очень, каждой клеточкой тела верит, что с Ибо все в порядке, а Мей Ли просто неспешно рассказывает историю, которая явно возымела успех у прошлых слушателей, поэтому она делает изредка паузы, но все еще не получая никакой реакции от Сяо Чжаня кроме максимально внимательного взгляда, рассказывает до конца: — В общем, выяснилось, что кто-то из съемочной группы перепутал время, и трассу не подготовили, а в суматохе все решили, что все в порядке. В общем там было масло, ох, Сяо Чжань, ну что ты побледнел, ну такой чувствительный, ей богу! Я и не знала, что ты такой. Ох, ранимая натура. Наверное, дизайнером так и надо быть. Тонко чувствовать. Так вот, ох, Ибо упал, почти не пострадал, несколько царапин, но теперь все обсуждают, будут ли подавать в суд, и кто на кого. В общем, все так переволновались, Сяо Чжань! Ты себе не представляешь! На вейбо это прям занимает первые строчки топиков. Странно, что ты еще об этом не слышал. Сяо Чжань видит и понимает, что Мей Ли ушла, что он как-то что-то ей ответил, но в мозгу все еще крутится «Ибо упал», как самая мерзкая заевшая пластинка. Сяо Чжань на автомате тянется к телефону, у него подрагивают пальцы, он почему-то не может понять, почему экран не снимает блокировку, потом наконец-то проводит правильным жестом, тыкает в вичат. Последним в их диалоге висит «Ну, удачи тебе, гэ», и «Спасибо, Ибо». Оно выглядит как прощание. Как чертово прощание. Сяо Чжань чувствует, что его сейчас накроет волной, из-под которой он не сможет вынырнуть, поэтому, как будто цепляясь за последние пузырьки кислорода, он печатает, уже не пытаясь что-то там демонстрировать или сдерживать. Получается сумбурный набор коротких сообщений, часть иероглифов приходится перевводить несколько раз, мысли путаются. Когда Сяо Чжань отправляет последнее сообщение он просто сидит и тупо смотрит в экран, не понимая, как он мог настолько сильно ошибаться во всем — в себе, в Ибо, в своих чувствах. В том, как он вообще идет по жизни. Как он был готов отмахнуться от человека просто из-за обиды, наслоенной на фоновое чувство неловкости. Сяо Чжань перечитывает, что отправил. Ему почему-то становится чуточку легче, а дыхание перестает быть совсем уж рваным и коротким. Ибо, как ты? Ты в порядке? Я скучал. Увидел новости. Надеюсь, ты в порядке. Я не писал. Я боялся. Ты простишь глупого гэгэ? Наверное, ты увидишь мои сообщения и разозлишься. Я не знаю. Я бы разозлился? Или нет. Главное, чтобы ты был в порядке. Я думал, что если не напишу первым, то покажу тебе, что ты меня обидел. Потому что мне плевать на бывшего. Боже, я несу такую чушь. Тебе, наверное, это не нужно. Но я хочу, чтобы ты знал. Прости, если это лишнее. Если бы ты предпочел не знать. Но я дорожу тобой. Дорожу нашим общением. Я не знаю, что у нас. Но я так испугался, что потеряю тебя, Ибо. Я не хочу тебя терять. Ни сегодня, ни завтра. Ты же понимаешь, что я хочу сказать? Мне страшно, но я хочу сказать — ни в любой из дней. Я бы испугался, что это отправил. Но у меня пальцы дрожат. И мне на все плевать. Если ты скажешь «нет», то главное, чтобы ты был в порядке. Сяо Чжань держит телефон в руках, замечая, что слова немного размываются. Он протирает глаза, вытирает мокрые пальцы о брюки — и где салфеточки, когда они так нужны? Сяо Чжань сидит так долго, что, кажется, телефон сросся с его рукой, а пальцы уже не разогнуть. В целом, даже это уже не кажется чем-то важным. Потом Сяо Чжань видит новую строчку, ее раньше не было. Щурится, чтобы вчитаться в подозрительно короткий ответ. Даже подносит телефон поближе, смаргивает еще разок, и повторяет, как только что научившийся читать ребенок, сообщение по словам. Снова и снова. — Я скажу «да».