fury

      — Мы скоро приедем, все хорошо, — уже на грани собственного нервного срыва сообщает Хосок в который раз. От его пронизывающего всхлипа, перешедшего в тихий, горестный вой, внутренности туже сжимаются колючей проволокой. Чимин не слышит, каждое слово пропускает мимо ушей. Он где-то глубоко под водой находится. Каждую его прозрачную слезинку хочется утереть, но руки заняты. Впереди видится коттедж, но хочется надаваить на тормоз, остановить эту блядскую машину, обнять его, в конце концов, чтобы успокоить и не подпускать к этому дому даже на километр. Но это не то, что нужно сейчас омеге, закрывшему трясущимися ладонями лицо. Мыслями он не здесь, не с ним и не в этой машине. И Хосок знает, где именно и в чьих руках он нуждается сиюминутно. Жаль, что не в его.       — Успокойся, пожалуйста, — мягким голосом просит он не выдерживая. — У меня сердце кровью обливается. Чимин, — повернувшись к нему ненадолго, — слышишь? Все хорошо. Это не его машина была, номера другие. Сколько раз мне еще повторить? Альфа кладет руку ему на колено и ласково поглаживает, чтобы дать понять, что он не один. Хосок рядом. И будет всегда. Чимин неподвижно смотрит в одну точку, покачивая головой, словно не может в это поверить, ныряет все глубже в пучину отчаяния. Хорошо не будет, пока он не увидит Чонгука. Оставшаяся дорога кажется ему бесконечной. Омега мгновенно оживает, когда видит знакомый дом. Мигающая лампочка подает сигнал, массивные ворота автоматически с легким щелчком начинают откатываться, но Чимин не может дождаться и, расстегнув ремень безопасности, вылетает из машины устремляясь сразу ко входу. Он крутит головой, бегает глазами по освещенной парковочной зоне и среди знакомых и не знакомых автомобилей, не замечает матово-черную супру Чонгука. Машины нет на привычном месте и от этого становится еще хуже. Хосок, сидя в машине и дожидаясь полного открытия ворот, следит, как он бежит и споткнувшись чуть ли не падает, подается вперед и облегченно выдыхает, сжав руль до скрипа, когда омега выравнивается и продолжает бежать в сторону черной, глянцевой двери. Чимин хватается за стальную ручку и пальцы соскальзывают, он на психе хватается еще раз и, разпахивая настежь дверь, забегает внутрь. По ушам сразу же бьет музыка и громкий смех. Кто-то пытается остановить его, но безрезультатно. Он торопится в зал, рассталкивая людей мешающих ему пройти и отыскать. Чимин растерянно бегает глазами по лицам и, заметив самое важное, замирает. Облегчение, которое он чувствует сейчас не сравнимо ни с чем. Ни один алкоголь так не очищает разум, не расслабляет, как брошенный в его сторону взгляд агатово-черных глаз. Чонгук живой, сидит вальяжно в компании мрачных теней. Чимин не видит их лиц, не хочет рассматривать, они не нужны. Омега неверяще смотрит на него, застыв статуей посреди танцующей толпы. Он не слышит долбящую музыку, не чувствует запах сигарет и как его задевают качающиеся под бит люди. Видит только его, хочет видеть только его — лицо демона с улыбкой, что не предвещает ничего хорошего. Чонгук, улыбаясь ему, поднимается с дивана и обходит стол, ставя на него бокал с алкоголем. Их разделяют жалкие метры и преграда из разгоряченных напитками тел. Чимин слабо улыбается ему в ответ, желая поскорее попасть в обьятия и хочет сделать шаг вперед, пересечь расстояние, поторопиться. Слабые руки сжимаются сами собой. Чимин сглатывает, останавливаясь, пытается сдержаться, ни одну нужную Чонгуку эмоцию не показать, но все же делает глубокий вздох, будто вынырнув после долгого погружения, когда альфа утягивает в поцелуй первого попавшегося под руку омегу, властно прижав к себе и смотря прямиком в голубые глаза по которым читает то, что хотелось. В груди больно колет, становится плохо. Сердце фламирует таким холодом, что оно вот-вот треснет. Чимин чувствует, как оно изнывающе стучит, обороняется, пытаясь прогнать от себя эту стужу. Давление его льда сильно́. Припарковав джип в гараже, Хосок рассмотрел стоящую в нем супру со всех сторон. Отполированный кузов кокетливо блестал в свете холодных ламп, будто на ней и не ездили, но справа на морде зияла приличная вмятина. Чего и следовало ожидать, ездить аккуратно Чонгук не умеет в принципе. Хосок прислушивался и понимал, что раз вечеринка в разгаре, значит хищник стопроцентно в порядке, но чего таить, ему самому стало легче, когда он заехал в гараж. К нему сразу же стекаются другие его бойцы, приветствуя тренера, и знакомые, когда он входит в дом. Он широко улыбается каждому и пританцовывая проходит в зал, где основной косяк народа трясется в экстазе и не может не заметить под флуоресцентным освещением свой любимый подснежник. Волосы Чимина — светлое облачко среди тяжелых грозовых туч. Гладкие, как шелк, их так приятно касаться. В нем собрано чарующее сочетание человеческого и, Хосок не боится так думать, чего-то божественного. Если бы судьба не была такой дряной сукой. Хосок ставит всунутый ему при входе бокал на стойку и, притесняя народ, подходит к Чимину.       — Ну что, — слышит Чимин громкое, — уже нашел свою пропажу? Я же уверял тебя, что не его это тачка была. Зря ты так переживал, она в гараже стоит. Чимин не посмотрел на Хосока, но даже по голосу слышал, как он улыбается. Альфа немного наклоняется, всматривается в лицо и, проследив, куда он смотрит, мгновенно мрачнеет.       — Пиздец, — только и выдавливает он перед тем, как Чимин поворачивает к нему голову, неслышно шмыгнув носом. Хосок пытается считать эмоции, смотря в стеклянные глаза, но Чимин не пускает, не дает ему пробиться к себе, прикоснуться к себе не дает, отмахивает протянутую ладонь и, развернувшись, уходит в сторону лестницы. Хосок следил за ним, пока он не поднялся на второй этаж, оставшись стоять с привкусом чужой боли во рту. Увидев, что Чимин уходит, Чонгук выпускает одетого в блядски короткие шорты омегу из рук и машет ему, будто он насекомое, прогоняя. Розоволосое недоразумение непонимающе смотрит, но цокнув, все же уходит. Для Чонгука он не значит ровным счетом ничего, пустое место, кусок согласного на все мяса. Хосок натянуто улыбается и, подойдя, падает на кожаный диван, закинув голень на колено.       — Это что за хуйня сейчас была? — стараясь не выдавать злость в голосе спрашивает Хосок и привычно бьет ему куда-то в плечо. — Ты же видел, что Чимин смотрит на вас.       — Воспитательный процесс, — сухо ухмыляется Чонгук, качая янтарную жидкость в бочкообразном бокале и, поставив его на стол, берет бутылку, наливая в пустой.       — Хоть двести жизней проживи, ты будешь его не достоин, — в обычной для него шутливой манере произносит Хосок, сжимая руки в кулаки, что не ускользает от взгляда Чонгука. Хосок сразу расслабляет руки и подняв свой, ударяет по протянутому бокалу и отпивает, облизнув приятную горечь с верхней губы после. Разговаривать с ним не хочется абсолютно, но и уйти не может.       — Что-то долго вы ехали, — улабется Чонгук, смотря соколом. — Видели яркий перформанс?       — По дороге увидели тачку горящую, — выдыхает Хосок, сканируя толпу. — Мы перепугались пиздец. Подумали, что ты в ней, — он замолкает нахмурив брови и переводит взгляд на Чонгука, когда мозг, обработав, делает акцент на его вопрос. Два плюс два сложить проще простого. — Нахуя ты подрезал?       — А почему нет? Разве, не весело? — скалится альфа. — Я бы ничего не пожалел, чтобы увидеть ваши лица. Та тачка почти один в один, как моя. Ты знаешь, идея пришла мгновенно, — он довольно щурится, словно сытый кот и замолкает, но вмиг приближается ближе к лицу, дико смотря. — Скажи честно, Хосок, что ты почувствовал, когда увидел ее? Чонгук пристально следил за каждой мышцой на лице, улавливал смятение взбитое на недовольстве и подталкивал к ответу, но Хосок искренне не понимал, как ответить на очевидное. Казалось, что он взорвется от нездорового любопытства.       — Облегчение? Или страх? — продолжал Чонгук. — Тебе стало страшно за меня, Хосок?       — Спрашиваешь еще, — серьезно ответил он, расслабляя сжатые пальцы, впившиеся в бокал и отворачивая голову обратно к танцующим. Чонгук удовлетворенно хмыкнул, закинув на него руку и сел ровно.       — Я знаю, — притянув к себе и с протяжным мычанием потрепав темные волосы. — Сегодня пьем, а завтра снова за работу. Расскажешь мне о предстоящих боях и выручке за предыдущие.       — Но…       — Нет, — мотает головой, морщась. — Поговорим потом.       — Я хотел сказать по поводу доставки, — останавливая своими словами поднявшегося с дивана Чонгука. — Твой брат получил. Мне пришло уведомление, что все нормально.       — Вот, значит как, — задумчиво ответил альфа, смотря в одну точку. — Надеюсь, ему понравились цветы. Теперь он знает, что я живой. Легче ему от этого или нет? Медленно допив до дна, Чонгук повернул руку и бокал выкатился с нее, упав на пол. Он наступил подошвой черных берц на осколки и ушел на танцпол, растворившись в толпе. Хосок не переживал о его безопасности. В этом доме никому из них она не грозила, все контролировалось и докладывалось ему лично. Можно не соврать, если сказать, что он контролирует все: финансовые обороты, организацию боев и всю вытекающую из этого работу. Единственнное, что больше неподвластно контролю — Чонгук. Его импульсивность порой выходит за рамки нормального, если вообще можно назвать их работу и образ жизни — нормальным. Для кого-то это будет дико, непонятно, но так они выживают, они привыкли к этому. По-другому уже никто не умеет, другой жизни они просто не знают, не помнят. Хосок надеется, что когда-нибудь все это кончится. А конец, он же непременно наступит, только у каждого будет свой. Хороший или плохой, не понятно. Для кого-то хорошее — плохое, а плохое — хорошее. В Геенне тяжело отличать добро от зла, все люди здесь носят маски. И все решают лишь деньги. Чонгуку их всегда недостаточно. Создается впечатление, что он хочет заработать столько, чтобы однажды иметь возможность просто исчезнуть. Хосок чувствует, не осуждает, ведь хочет того же. Музыка сменяется на еще более ритмичную, грубый мужской вокал подсказывает налить себе еще и подняться с дивана, покинуть пристанище дьявола. Чонгук вовсю развлекается, сбрасывая усталость и напряжение, позволяет рукам касаться себя и так же жадно трогает в ответ, наливает в чужой открытый рот алкоголь и мокро грызет, испивая. Это непременно кончится громким сексом. Хосок знает, что в таком состоянии, как сейчас, он будет вытрахивать всю душу, после каждого боя все кончается одинаково и он, честно, рад, что не всегда под него ложится Чимин. Только омегу это, конечно, не радует, он Чонгуку в рот смотрит, с его рук воду пить готов даже тухлую, все терпит. Хосок просто наблюдает, как подснежник с каждым днем сильней опаляется, но не теряет надежду цвести до конца. Он забирает бутылку со стола и, просачиваясь сквозь толпу, идет к лестнице, не замечая, как Чонгук наблюдает. Зарываясь пальцами в розовые волосы, он заставляет танцующего в унисон с ним омегу шипеть, натягивает локоны туже, приказывает извиваться рядом с ним без слов, подчиняет, опасно смотря, как на свежее мясо. Хочет вонзить зудящие клыки. Влажные губы криво скользят по шее, руки сжимают талию, обтянутую лонгсливом, но он ничего не чувствует. Это не тот трофей, что ему нужен. Это мясо не сможет притупить его голод даже на время. Хосок доходит до последней по коридору на втором этаже двери и останавливается, сжимая горлышко бутылки на дне которой шипит пара таблеток. Он не уверен, что стоит беспокоить Чимина, но все равно стучит несколько раз костяшками их особенный пароль: дважды громко и третий стук — чуть тише. Почти сразу же он слышит топот босых ног и воодушевляется, понимая, что Чимин спешит. Дверь открывается и Хосок видит его, такого уставшего, грустного и до чертиков красивого. Фиалковая кофта пижамы, чуть большеватая ему в плечах, сползает с правого. Свободные шорты до колен скрывают чуть пухлые, но сексуальные ляшки, на которые невозможно не смотреть. Он и не смотрит. Стойко держится и сглатывает, прежде чем просто улыбнуться. Ласково так, очень комфортно. Улыбка Хосока — комфотная, всегда задающая обстановку и сейчас она противоречит тому, что творится на первом этаже, где балом правит Сатана.       — Я знал, что ты не спишь, — Хосок проходит в комнату, закрыв за собой дверь.       — Уснешь тут, — устало отвечает Чимин. — Сегодня просто безумный день, — положив руку на голову, словно она мгновенно разболелась. Чимин проходит, порхая по ковру с длинным ворсом, и залезает на свою широкую кровать с ногами, облокачивается на изголовье спиной, положив подушку на сложенные крестом ноги. В его комнате всегда приятно пахнет самой сладкой в мире конфетой, которую хочется попробовать и ощутить на языке всю ее палитру вкуса. Хосок невольно сглатывает и подходит к кровати, сев на нее на манер Чимина. Матрас под его весом прогибается. Он держит дистанцию, не позволяет себе сесть слишком близко, но и совсем далеко садится не хочет. Его притягивает. Чувствует его фантомное тепло даже на расстоянии.       — Как ты?       — Лучше не спрашивай, — мотает головой Чимин, протянув руку к бутылке виски. Хосок удивленно смотрит на него, протягивая ее.       — Ты же больше не пьешь крепкое, — слегка издеваясь.       — Сегодня, — откручивая крышку, — пью. Если бы ты не пришел я бы, конечно, не пошел сам за алкоголем, но у меня доставка прямо в номер, так что, — пожав плечами. Хосок посмеивается, когда Чимин морщится, сделав глоток. Его лицо выражает смешанные эмоции и это очаровательно. Чимин отдает бутылку и смотрит, как дергается от уверенных глотков кадык альфы, но засмотревшись лишь на секунду, роняет взгляд на подушку и начинает мять ее пальцами. Промокнув губы сгибом кисти, Хосок вытягивает одну ногу и носком качает край лежащего в ногах одеяла. Если бы не последние несколько часов, потраченные нервы, этот день мог бы быть самым удачным за счет последних двух минут. Им давно не доводилось просто посидеть вместе и помолчать. С Хосоком уютно даже так, молча.       — Я очень скучал по тебе, — слишком неожиданно говорит Хосок, сделав новый глоток. — У меня не было возможности сказать тебе это раньше. Слишком большая нагрузка в последнее время, прием новых бойцов, похороны старых. Весь этот головняк, — мотая головой, он понуро опускает ее и проваливается в подушку, лежащую на ногах Чимина. Чимин не препятствует. Он кладет руку на его голову и проводит пальцами по коже, слегка поглаживая, заставляя альфу прикрыть глаза от удовольствия. Здесь и сейчас это кажется совершенно обычным, всегда казалось. Хосок не противен, он не станет прогонять того, кто ищет в нем поддержку, потому что сам же от него ее получает в больших дозах. Только он не знает, что каждое его касание, как маленький, долгожданный глоток воды после долгого обезвоживания, рассыпающего мурашки. Хосок готов умолять время остановиться, лишь бы чувствовать на себе его руки. Знает, что неправильно, знает, что чужое, но большего же не просит. И ни о чем не рассказывает. Их отношения исключительно дружеские с послевкусием несбывшихся поцелуев.       — Я тоже сильно скучал по всем, — тихо произносит он, сбавляя звук голоса практически на минимум. Чимин вытягивает ноги и альфа приподнимает бутылку вверх, подавая, и наблюдает, как он мило шевелит затекшими пальцами на ногах неосознанно теребя их друг об друга. Он делает глоток и Хосок по звукам слышит, что тот снова морщится. Невозможно не улыбнуться.       — Зачем ты пьешь, если тебе не вкусно? — интересуется Хосок, растворяясь от нежных касаний, прикрыв глаза. Он чувствует, как Чимин накручивает его волосы на палец.       — Не мог же я позволить тебе выпить ее в одиночку, — так просто отвечает он и хихикает. Посмеявшись, Чимин облокачивается затылком и смотря в потолок, замолкает. Надо отдать должное хорошей звукоизоляции в доме. Кроме жужжания фильтра для воды в аквариуме с рыбками, стоящем возле кровати и являющимся единственным источником света, помимо приглушенного торшера, в комнате ничего не слышно. Ему и не хочется знать, что происходит снизу, но он все-таки уточняет, облизнув губы: « — Чем занят Чонгук, лучше не спрашивать?» Хосок вздыхает, подтверждая:       — Лучше не спрашивать.              И всем все сразу понятно. Какое-то время они просто сидят, периодически попивая виски и думают о чем-то своем. Чимин — о Чонгуке и о том, как он поменялся не в лучшую из сторон, а Хосок — о Чимине и о том, что чувства могут быть разрушительными и все они — прямое этому доказательство. Сейчас его не волнуют никакие проблемы, все это оставлено за дверью комнаты на завтра. На сегодня остается только одна на двоих бутылка виски и любимый запах самых сладких конфет. Они выпивали, говорили обо всем и ни о чем. Смеялись, спорили и искренне улыбались друг другу. Бесились, дрались подушками, навели в комнате беспорядок и уставшие завались на кровать, когда Чимин сказал, что больше просто не может. Алкоголь не лез, хоть он и выпил не много. Его настроение стало намного лучше и Хосок был рад, осознавая, что причиной этому стали именно его старания.       — Тебе стало получше? — чтобы убедиться наверняка, спрашивает альфа, повернув к нему голову и разморенно любуется россыпью пшеничных волос на кровати. Чимин улыбается лежа с закрытыми глазами. Его руки расслаблено покоятся вдоль тела, а худой живот приоткрыт. Задравшаяся кофта совсем немного открывает вид на гладкую кожу, чуть выше резинки шорт. Хосок поворачивается на бок и подпирает голову рукой, смотрит на него крайне ласково, розовые щеки и растрепанные волосы — сочетание безупречной нежности. Особенно в этой пижаме, в которой он выглядит невероятно по-домашнему и одновременно сексуально. За все свои двадцать восемь, Хосок не встречал никого красивее. Рядом с ним он перестает быть собой. Или, наоборот? Лишь с ним он собой является. Перестает быть строгим дрессировщиком диких животных. Забывает, кто он на самом деле. Показывает другую сторону, скрываемую от всех других, им знать нельзя, но Чимину — можно. Только ему дозволено видеть его без кровавой маски. Хосок медленно двигает руку к его руке, лишь слегка касается пальцем тыльной стороны и следит за реакцией. Это кажется слишком интимным жестом, в обстановке раскиданных подушек и приглушенного света. И очень рискованно. Даже слабое касание посылает в мозг сахарную истому. Чимин поворачивает голову в ответ, его пышные ресницы невесомо порхают, когда он моргает, но взгляда не сводит, заглядывает ему куда-то глубже души и разрешает в свою посмотреть. Там столько боли и разочарования скрыто, за этой улыбкой пухлых, розовых губ, сползающей с лица. Непрерывный диалог, безвучный, одними взглядами. Чимин поворачивается к нему полностью и кладет свою руку под голову, накрывая другой рукой руку альфы.       — Спасибо, что ты есть, — шепчет омега, закрывая глаза. — И что продолжаешь обо мне думать лучше, чем я есть. Хосок не отвечает, гладит большим пальцем милые пальчики, которые хочется целовать, пока Чимин не сжимает руку в крохотный, по сравнению с его, кулачок. Алкогольная дымка дурманит, запах Чимина расшатывает стержни, подпирающие терпение, оно готово рассыпаться из железного чана силы воли, но он не может позволить. Ставит заплатки на старые, чтобы придать устойчивость. Хосок просто смотрит, пока омега не засыпает и, укрыв его теплым одеялом, уходит, горько целуя в лоб и пожелав: «Добрых снов.» Чимин слышит, как за ним закрывается дверь и сворачивается в клубок, подтянув ноги к груди. Лежа в кровати, он не волнуется, что может зайти кто-то чужой и застать его врасплох в таком беззащитном виде. Наемники стоят по периметру территории, даже в доме постоянно строгий контроль, горгульи Чонгука никогда не спят. Никто не сможет достать его здесь. Чимин и сам теперь умеет за себя постоять, только бойкость обычно сходит на нет, если дело касается Чонгука. О нем невозможно не думать. Они, вроде бы, вместе, но одновременно безумно далеки друг от друга. Чонгук — он особенный. Пусть жестокий до мозга костей и своенравный, но такой родной. От чувств не сбежать, в них только гореть остается. И Чимин жарится там, сам масла подливает, ныряет поглубже. Чимин поднимается с кровати, собирает с пола подушки и выключает торшер. Он открывает окно, с надеждой, что его мысли куда-то улетучатся, вместе с запахом горького шоколада, которым пахнет Хосок. Огни города вдалеке сверкают, но ему нет до них дела. Он ложится обратно, сгребает одеяло в охапку и старается расслабиться, ведь сон — лекарство от мыслей, очень нужное сейчас. Сегодня был слишком неприятный день, который хочется скорее закончить, но мучительная ревность внутри по-прежнему скребется. От этого есть лекарство получше сна. Чимин переворачивается на живот и свисает с кровати головой к полу. Вытащив из-под кровати небольшую коробочку, он вытряхивает содержимое на пол замечая прозрачный пакетик. Белая таблетка в форме круга без промедления падает на ладонь. Омега ложится на спину и, не задумываясь, кладет ее под язык. Раз Чонгуку плевать на него, он покажет ему, что намного лучше других. Даст ему то, что он хочет. Будет соответствовать полученному от него статусу. Он резко вскакивает с кровати и подбежав к шкафу, скидывает содержимое с полок, ищет черного цвета майку в сетку и черные латексные брюки, от которых отражается включенный им свет, когда он их вытаскивает с самой нижней полки.        Его буквально колотит от предвкушения, когда черная кисть подводки скользит по верхнему веку от внутреннего к наружнему. Он рисует стрелки, допивая оставленную альфой бутылку. Очень опрометчиво с его стороны, но удачно. Серебристые блестки переливаются на веках, единственное, чего он не касается макияжем — губы, лишь слегка наносит на них персиковый бальзам. Пальцами зарывшись в волосы, Чимин лохматит их и, встав подальше от зеркала, рассматривает экстренно проделанную работу. В отражении на него смотрит далеко не он сам, но сможет сыграть другую роль, наркотик бегающий в крови поможет. Всегда помогал. Чимин надел обратно излюбленную хищником, эффектную маску и теперь нет пути назад, с каждой новой таблеткой она прирастает. Он перешагивает через фиалковую пижаму, сброшенную с освеженного быстрым душем тела на пол и выходит из комнаты, позабыв, кто он есть. Взгляды жадные и восхищенные, завистливые и прожигающие — своим появлением он собирает их все. Чимин не видит Чонгука, но уверен, что он уже смотрит, скрывшись между теней. Дьявола привлекает жидкий огонь в его крови, он его чувствует издалека. Омега не выискивает Чонгука глазами, делает вид, что пришел не для него. Он просто хочет хорошо провести время. Освещения здесь не хватает, но у хищника слишком зоркое зрение, чтобы не заметить, как он плывет сквозь толпу к центру. Он чувствует самую вкусную добычу и предвкушает, расплывшись в безумной полуулыбке. Такой Чимин ему нравится больше, такого хочется ловить и кусать до кровавых отметин. Толпа растекается перед ним в стороны, пропускает в самый центр и окружает, слащаво оглаживая каждый сантиметр его сочного тела. Под стонущий вокал и хлещущий сексом мотив, ему удается легко раскрыться, он всегда отлично танцевал. Обтянутые латексом бедра раскачиваются в такт, он гладит себя руками, скользя от шеи вниз, отчего сетка на теле натягивается и розовые соски проскальзывают между ней, посылая приятно-колющие разряды. Совсем невесомые отголоски возбуждения сразу просят тихо простонать, ведь это слишком приятно и он не будет себя сдерживать, ведь никто не услышит, насколько он сейчас чувствительный. Здесь слишком громко. Никто не понимает, смотря на него, как ему нравится, кроме Чонгука. Он внимает его тягучим движениям, по лицу видит, как ему хорошо и замечает его стон по преданной губам форме, слишком часто он видел такое. Омега откровенно дразнит, заманивает. Чимин руками скользит по бедрам и резко поднимает их вверх, делая всем телом волну. От его уверенных, плавных и изящных движений сводит скулы. Чонгук невольно облизывает губы, смотря на него и толкает язык за щеку, неподвижно стоя среди зрителей, будучи пока не приглашенным. Чимин выхватывает его из толпы глазами, одним раскрепощенным движением приглашает составить компанию. Не останавливаясь, вытягивает руку вперед и манит к себе, поочередно сжимая пальцы. Чонгук охотно идет на поводу, позволяет ему владеть ситуацией полностью. Музыка сменяется на более плавную, живую, как текущая с вершины вода, под нее хочется двигаться не резко, аккуратно и медленно. Тело двигается само. Альфа подходит совсем близко и Чимин обвивает руками его шею, сразу чувствуя руки на своей талии. Чонгук резко притягивает, не оставляя между ними пространства, сжимает молочные бока и Чимину нравится, когда так. Больно, но он не скажет, сладко, но он не покажет. Только облизнется, подразнивая голодного льва. Его взгляд пылает огнем, но остается притворно-безразличным в отличие от взгляда Чонгука, где плещется возбуждение. Фурия искушает. Он голодными глазами смотрит на него и, не выдержав, резко разворачивает, укладывая одну руку на живот омеги, от чего он невольно вжимает его, а другой обхватывает шею, слегка сжав. Он не думает сопротивляться — от легкого удушья его ведет еще больше. Чимин откидывает голову ему на плечо и качает бедрами, создавая трение от которого самому сносит крышу. Член альфы упирается в поясницу, подтверждая, что грязный танец ему явно понравился.       — Ты этого добивался? — шепчет Чонгук на ухо и Чимин ехидно улыбается, слегка прикусывая нижнюю губу. — Доволен собой? Чимин кладет свою руку на его и сжимает, специально прижимаясь и двигаясь так, чтобы задевать твердый орган сильнее.       — Более чем, — и от этого голоса хочется поубивать здесь каждого, кто продолжает наблюдать за ними. Чонгук втягивает его аромат, прикусив мочку уха и, рыкнув, ведет носом по шее, пуская по телу омеги дрожь.       — Прекрасно выглядишь, — сдвинув ладонь чуть вниз к кромке брюк. — Брюки ты выбрал что надо. Что с тобой сегодня? Удивил меня трижды за день.       — А когда был первый? Второй? — до одури дурманищим голосом, развернувшись в кольце его рук. — Не помню ничего необычного.       — Ты проигнорировал меня, малыш. Для тебя это сущая мелочь? С каких пор снова ведешь себя как сука? — выгнув вопросительно бровь. — И приставил нож к моей шее. Где ты его прятал?       —Хочешь знать все мои секреты?       — Сейчас он тоже с тобой? На теле, вроде как, просто негде спрятать, но ты не оставляешь подаренный мной керамбит где попало, — огладив ягодицы и сжав, Чонгук старался развидеть блеф, но Чимин настырно утаивал, ехидно улыбаясь, как прежде.       — Ты прав, — утвердительно кивнув, омега просунул руку между их тел и накрыл ладонью член альфы. — Он именно там, где мне нужно.       — Маленькая дрянь, да ты под кайфом, — прошипел он довольно, рассматривая затмившие весь цвет глаз зрачки.       — И снова, ты прав. Чимин пропускает пальцы сквозь черные волосы на затылке и наклоняет его голову. Пухлые губы встречают чужие, до безумия жадные. Чонгук целует грубо, стискивает верхнюю, нижнюю кусает и слизывает полустон, но омега не отстает, успевает за заданным темпом и так же кусает, только до боли, сразу же чувствуя на языке его вкусную кровь. Альфа гладит его спину, каждую косточку считает прежде чем засунуть руку в брюки и сжать упругую ягодицу.       — Ты даже белье не надел, — успехнувшись просипел Чонгук. — Какие сюрпризы меня еще ждут?       — Слишком много болтаешь, — цепляясь пальцами за крепкие плечи.       — Меня моим же оружием, — опасно шепчет Чонгук, опаляя горячим дыханием губы. Омега облизывает свои, кончиком языка касаясь тех, что напротив, утягивает в новый несдержанный поцелуй от которого готов рассыпаться на части. Чимин не хочет его слушать, только касаться. Губами, руками, всем телом и не здесь, не в танцующей толпе, хоть всем уже нет до них дела. Грубый толчкой останавливает их. Хосок зверем смотрит на их лица поочередно. Взгляд Чонгука мрачнеет, он молчит, сверлит чернотой, отпугнуть пытается.       — Попробуй убедить меня не злиться на тебя сейчас.       — Идем, ты нужен.       — В чем срочность? До утра подождать не может?       — Вот сейчас, блять, и узнаешь в чем, — быстро кидает он, хватая омегу за руку. — Ты тоже идешь.       — Эй, мне же больно, — ворчит Чимин недовольно, едва передвигая ногами. — Пусти, я сам могу. Хосок зыркнул на него, присмиряя, дав понять, что лучше не спорить и прикрыть рот. Сейчас буквально все не в его пользу. Хосок пиздец как злится на него и одновременно разочарован, ведь видит, что тот снова сорвался, пусть даже ему это на руку. Все идет по плану. Чимин цокает и следует за Хосоком, оборачиваясь на идущего следом альфу. Чонгук идет сзади, рассматривает обтянутую латексом задницу и думает, почему он их прервал. Неужто осмелел? Наконец-то бросит ему вызов? Его веселят эти мысли, но ухмылка сползает с лица, когда Хосок толкает дверь в туалет на первом этаже, где лежит мертвое тело розоволосого омеги с небрежно отрезанными волосами и воткнутым в живот керамбитом.