fury

      — Долго еще будешь гипнотизировать его? — мягким голосом, встав напротив. — Скоро выходить, тебе надо готовиться. Слегка потянув пальцами точеный подбородок, Чимин вынуждает поднять глаза с телефона, который уже нагрелся в ладони. Чонгук не задумываясь упирается взглядом в острые ключицы, на которых сверкает в свете холодных ламп ниточка некрупного жемчуга с акцентом в виде более крупной бусины посередине, Тэхен когда-то носил что-то очень похожее. Взгляд скользит выше, к розоватым губам блестящим от прозрачного тинта и те растягиваются в хитрой полуулыбке. Наконец-то и до носа доходит, чувствуется сладковато-тягучий запах омеги, оседающий на глотке при каждом вдохе и, несмотря на удушливую приторность цепляющего аромата, хочется вдохнуть поглубже, но он не покажет, насколько нравится, не скажет. Внутри нет теплых чувств, только вонзающая льды в душу метель, бушующая и разрушающая на своем пути все и каждого, кто посмеет в нее лезть. Альфа молчит, ему незачем говорить, чтобы дать понять, что он не настроен сегодня благосклонно, он вообще редко бывает в нормальном настроении, может, это и является его нормой? Подобный взор не пугает очаровательное создание. Омега привык к его надменному, испепеляющему взгляду и рад, когда он смотрит на него даже так. Пусть в этих глазах обжигающе блестит безразличие, плевать он на это хотел. Чимин не выглядит робким, но покорность жалит и он проигрывает этот раунд в гляделки. Чонгук плавит своей чернотой, заставляет сердце ускориться, в смоле его глаз хочется захлебнуться каждый ебаный раз и это желание сильнее здравого смысла. Он чаще замечает за нестираемой маской, прилипшей к лицу напротив проблеск тоски, одиночества, которое хочется скрашивать своим присутствием ночью и днем, но Чонгук непостоянен по отношению к нему, а к этому непросто привыкнуть. Команде сложно понять, о чем Чонгук думает, когда отключает связь с реальностью, например, как сейчас. Он стоял в дверях минут пять, а этот даже бровью не повел, сидел с задумчивым видом, как статуя, изредка моргая. Чимин знает в чем дело, поэтому не сует свой припудреный нос, куда не следует, чтобы хищник не оттяпал пол-лица за какое-нибудь неуместное слово, но и уходить не станет, покажет свой сучий характер.       — Ты слишком много думаешь, а это не хорошо для тебя. Когда ты накануне погружен в мысли, ты пропускаешь. Вот сюда, например, — произнес он, проводя пальцем по линии подбородка невесомо. — Или сюда, — добавил, нежно касаясь скулы.       — Чересчур много болтаешь, — бесцветно ответил Чонгук, уловив краем уха сдержанный смешок омеги и убирая телефон в сумку, лежащую сбоку.       — Грубо, Чонгук, — притворно фыркнул, отходя от сидящего, отведя колени в стороны, Чонгука. Омега вскрикнул, когда он крепкой хваткой вцепился в тонкое запястье и усадил боком на свои литые бедра, обтянутые тканью спортивных шорт. Чимин перекинул руку через голову, положил ему на спину и, чуть развернувшись, прижался грудью о голую грудь. Настроение альфы меняется за считанные миллисекунды, от него разит уверенной вседозволенностью, а Чимин, кажется, задерживает дыхание от предвкушения. Он перекатывает между пальцами серебристую, тоненькую цепочку, свисающую с мочки уха омеги, косточками пальцев проводит по гладкой щеке, улавливая телом чужую дрожь, и пальцем надавливает на пухлые губы, скользя по подбородку вниз к элегантной шее и задев им жемчуг, скользит по глубокому вырезу блузки ниже.       — Я разве просил уйти? — просипел альфа, понизив голос, проникновенно рассматривая зачарованное его действиями лицо. Расстегнув несколько прозрачных пуговиц на шелковой блузке, он без замедления нагло начал прикусывать кожу, оставляя розовые отметины на фарфоровой коже; они непременно изольются синевой на красивой груди. Чимин приглушенно зашипел от ощутимой боли, по телу поползли колкие мурашки, но препятствовать властным ласкам он ни за что не станет. Плевать, если сюда зайдут, надо успеть поймать каждый миг, пока он разрешает быть рядом.       — Можем успеть, если поторопимся, — словив толику кайфа от грубых действий. Чонгук хорошо знает, как сделать приятно. — Ты так хочешь извиниться за свои манеры? Или хочешь что-то сказать мне? Для этого не обязательно начинать раздевать. Чонгук, прикусив кожу сильнее, хлопнул ладонью по наружной стороне бедра плавящегося в его руках парня, медленно скользнул под распахнутую блузку и, оглаживая пальцами поясницу, произнес на выдохе полушепотом в самые губы: «Хочу сказать, что ты выглядишь, как очень дорогая шлюха в этой блузке лазурного цвета. Как думаешь, сколько теперь ты стоишь?» На лице альфы не было ни грамма сожаления о сказанном, он расслабленно улыбнулся, поглощая удивленно-обиженный взгляд голубых глаз, смотрящих на него сквозь тонкую пелену. Омега вскочил и быстрым шагом подошел к двери, запахнув края блузки и чуть не врезавшись в заходящего в раздевалку альфу.       — Крошка, куда так торопишься в таком виде? — беззлобно улыбаясь, спросил Хосок, получая в ответ сухое: «Отъебись.»       — Да что я успел сделать-то? — приподнимая брови в удивлении. — Что случилось? — крикнув вслед и наблюдая, как шаги сменились бегом. Заметив расслабленный вид Чонгука, он хлопнул дверью и подошел к скамье, где он сидел, поставив на небольшой прямоугольный стол перед ним несколько бутылок минеральной воды.       — Нахрена ты его обидел опять? — двигая ближе и усаживаясь на стул напротив. — Я тебе поражаюсь, — качая головой из стороны в сторону. — Ведешь себя, как ублюдок иногда, честное слово, — не унимался альфа. Чонгук громко вздохнул, давая понять, что в разговоре на эту тему нет смысла. В этом месте все и каждый — ублюдки, желающие выиграть и получить свой выигрыш. С чего вдруг он должен быть исключением? Разве не для этого он его тренирует? Хосок продолжал свой монолог, в котором его слушатель был абсолютно незаинтересован, ровно до момента, пока он не сказал то, что говорить не стоило. Ни ему, ни кому-либо другому нельзя обсуждать его жизнь до приезда в Геенну, а тем более, упоминать в разговоре брата.       — Никто не виноват, кроме тебя, что ты накосячил и прикончил того, кого трахал, а потом сбежал куда глаза смотрели, бросив старшего брата разгребать за тебя дерьмо, — сказал, как отрезал, за что мгновенно получил удар в челюсть, упав со стула на пол. Хосок сел на задницу и взмотнул головой, будто ставя качнувшийся мозг на место и, подтянув ноги, положил предплечья на колени, сплюнув слюну вперемешку с кровью к ногам Чонгука. Весь его вид показывал, что он в ярости и это очень хорошо. Хосок знал, как взбодрить его перед боем.       — Теперь настрой верный, — улыбнувшись и показав испачканные кровью зубы. Самоубийца, не иначе. Хосок никогда не боялся его злости, он был горд. Считал своим лучшим и самым талантливым учеником. Чонгук действительно схватывал на лету, в отличии от других. И быстро добивался успеха. Чтобы посмотреть на бой, в котором участвует «Хищник», состоятельные люди из разных отраслей готовы были платить круглые суммы. На бои с его участием приходили все самые жирные сливки грязного общества.       — Ты доиграешься когда-нибудь и я вышибу из тебя все дерьмо. Это последний раз, Хосок, я серьезно.       — Зато какое зрелище будет, — парировал Хосок, рассмеявшись и вытирая тыльной стороной кисти стекающую с нижней губы кровь.       — Ну ты и придурок, — хмыкнул Чонгук, не удивляясь его реакции и помогая встать. — Пойдешь со мной в клетку?       — Н-да-а, — почти пропел. — Тебя запущу и снаружи закрою, только предварительно куплю себе билет на другой континент. Мне же хватит времени доехать до аэропорта, прежде чем ты выберешься? — театрально постукивая указательным пальцем по губам и изображая глубокий мыслительный процесс. Хосок не в первый раз использует запрещенный прием, чтобы растормошить его и поднять настрой, рискуя попасть под горячую руку. Можно считать этот жест проявлением уважения. Чонгук намного превосходит его в физической силе и он понимает, что этот удар был сдержан, он бил не с той силой с какой мог. Это отличает его от других: вместо скучных и быстрых убийств, дает публике эмоции, устраивает кровавые шоу для развлечения и привлечения новых глаз, любящих подобные зрелища. Да, жестоко, но красиво. Все люди без исключения — животные, которым если дать немного воли и безнаказанности, могут устроить вакханалию, воплощая в жизнь самые сокровенные формы безумия. Для Чонгука же — это просто высокооплачиваемая работа и особенное положение везде, где нужно. То, чему он научился лучше всего. Благодаря фееричному успеху его задница и задницы всех, входящих в команду, прикрыты со всех сторон, для них не существует закрытых дверей.       — Ладно, садись, разомну, — отряхнув задницу от невидимой пыли, Хосок кивнул на скамейку.       — Не нужно, — Чонгук достал хлопковое полотенце из своей сумки, полил на него водой из бутылки и подал Хосоку. Он облокотился спиной о неширокую колонну в центре раздевалки и сложил руки крестом на груди, наблюдая, как тот вытирает им окровавленные губы.       — Сделал, что я просил? — тише обычного спросил Чонгук. Хосок кивнул, откинув полотенце в сторону. Он вытащил из кармана идеально выглаженных брюк сложенный в несколько раз небольшой кусочек бумаги и протянул Чонгуку.       — Если ты правильно указал данные, то все окей, уверяю. Вкус у тебя конечно, — задумавшись на секунду, — миленький, — широко улыбнувшись. — Учитывая, чем ты зарабатываешь на жизнь, я слегка прихуел конечно. Чонгук прыснул, опустив подбородок к груди. На несколько минут в раздевалке воцарилась гробовая тишина, которую нарушал лишь звук от работающих ламп.       — Спасибо, — сказал Чонгук, смотря себе под ноги. На его лице отражалось смятение вперемешку с надеждой. Хосоку кольнуло. Крайний раз, когда он видел этот вид побитого пса, Чонгуку было всего девятнадцать. Прошло четыре долгих, для всех них, года, которые пройдены рука об руку до самой вершины пищевой цепи в Геенне. Этот город гнил для Хосока, а теперь еще и пахнет. Роскошью. Спасибо Чонгуку и его талантам.       — Не за что, брат, ты же знаешь, — и договоривать не надо, чтобы тот понял. Чонгук отлип от колонны и, подойдя к вставшему Хосоку, обнял, хлопая по спине широкой ладонью.       — Знаю, — лаконично и четко, им нет необходимости объясняться. Они замерли, прислушиваясь к гулу толпы, зазвучавшему со всех щелей выделенной в единоличное пользование раздевалки, где Чонгук ожидал начала боя с очередной пустышкой с хрупкими костями, и отошли друг от друга, ударив по рукам и оскалившись.       — Скоро выход, — подбадривая и хлопая по спине. — Делай маникюр и вперед на сцену, моя прелесть. Устрой им шоу, какого они еще не видели. У тебя, — взглянув на наручные часы и поправив кожаный ремешок, — минут пятнадцать осталось. Я пойду, проверю кое-что, увидимся возле клетки.       — Как и каждый раз, — сказав в закрывающуюся дверь. Усевшись обратно на скамейку и вытащив кумпуриз сумки, Чонгук принялся наматывать его на левую кисть. Надев петлю бинта на большой палец, он обмотал запястье несколько раз, чтобы обеспечить фиксацию и перенес ткань обратно на большой палец, обернув вокруг него восьмеркой, и, после, обмотал остальные пальцы. Закончив, он зафиксировал бинт, застегнув липучкой на запястье. Все его движения были уверенными и отточенными, но он все же сжал руку в кулак, чтобы убедиться в надежной фиксации. Машинально залезая в сумку за вторым кумпуром, который лежал на столе перед ним, он нащупал телефон и пропустил удар за грудью, мыслями вернувшись на десять минут назад. Эти горькие чувства заново затормошились, как личинки мясной мухи в гниющей ране. Чонгук запрокинул голову, сделав глубокий насколько позволяла тяжесть за ребрами, вдох.       «Еще не время. Еще немного и я смогу забрать тебя в новую жизнь, Тэхен-и» — шепотом сказал Чонгук, прикрыв веки. Высеченный в памяти образ Тэхена снова перед глазами мелькает. Светлые, как солнечный день, волосы, немного кудрявые и отросшие до середины ушей. Тонкие, изящные пальцы с небольшой родинкой на указательном и карамельного цвета глаза, обладающие шармом, которого нет ни у кого. Улыбка, та самая, ради которой он готов был когда-то на все. И сейчас готов, ради этого он все это и делает, ради него он продолжает прогрызать им путь там, где подсказала судьба. Интересно, что Тэхен сейчас делает? Читает ли он до сих пор, сидя в гостиной и спустив очки немного на нос, укутавшись в вязанный крупной вязкой большущий свитер и подогнув под себя ноги? Чонгук любил смотреть, как он читает. На его лице отображались субтитры читаемой им книги и было понятно, хорошее там что-то или плохое. Грустное или слишком веселое. Воспоминания, от них так хорошо и плохо одновременно. Они придавали ему сил и одновременно обессиливали. Это все чаще сбивало с толку. Все чаще ему хотелось послать все к хуям, разбиться, поджариться, что угодно. Любое наказание на выбор из множества доступных за подлость и глупость. Любой другой человек, бросивший семью при подобных обстоятельствах наверняка не хотел бы причинить боль снова, заявившись спустя несколько лет, но не Чонгук. Он бредит им, сходит с ума от невозможности увидеть, зарыться в волосы или всего навсего ощутить касание его теплой ладони. Это мучает, злит больше, чем вся эта история в которую он влип четыре года назад. Убивая того омегу, он не чувствовал жалости. Немного погодя, искал ответ, почему? Почему поддался порыву и позволил себе потерять контроль настолько? Это было иступление, перемешанное на отголосках жгучего адреналина, кипятящего кровь. Ответ прост до безобразия: захотелось. Щелчок в голове и уже было не остановиться, невозможно. Осознание пришло в моменте, когда омега перестал двигаться, Чонгук положил голову на грудную клетку и понял, что сердце в ней больше не бьется. Он не дышал, не рыдал и не бился в истерике. Перестал сопротивляться. Сначала было страшно, но потом страх ушел, уступил свое место чему-то другому. Единственное о чем он жалеет по сей день — что оставил Тэхена. Не забрал с собой, когда была возможность не вернулся, сбежал. Чонгук сбился со счета, сколько раз ему хотелось сорваться и приехать к нему. Позвонить, чтобы услышать и как-то объясниться. Ему казалось, что Тэхен не простит. Никогда не сможет смотреть на него, как прежде. Это разрушало, но потом он понял, что может исправить положение дел. Скитаясь по улицам незнакомого города без денег, куда он попал автостопом, он уже не чувствовал себя тем, кем был. Улицы подсвечивались неоновыми вывесками, ярко освещающими лица прохожих, музыка звучала отовсюду. Этот город был таким живым, манящим и мерцающим. Здесь все было иначе. Изучая незнакомые дороги в никуда, он бродил, рассматривая всех и каждого. Никто не видел в нем убийцу, никто не знал, кто он и откуда, не знал ни прошлого ни настоящего. Он мог попытаться выжить здесь, но все было непросто. Надо было понять, с чего начать, карманных денег очень скоро перестало хватать на еду и комнату в самом дешевом мотеле. Ноги сами привели его к нужной двери. В один из ночных выходов на улицы в поисках работы, он набрел на неприметное здание без вывески. Чонгук наблюдал, как двери открывались перед самыми различными людьми и смог незаметно зайти внутрь, проскользнув с очередной заходящей толпой, внимательно рассматривая обстановку. Внутри здания было темно, коридор по которому он шел вперед за всеми подсвечивался красной подсветкой. Не было никакого представления, что он увидит, зайдя вглубь. После длинного коридора, он расслышал шум толпы и спустился по лестнице вниз, попав в небольшое помещение с ярким светом. Непонятно, как туда вместилось столько людей сразу. Большие лампы светили на ринг, где бились друг с другом двое мужчин, лицо третьего было скрыто под балаклавой, он разнял их, когда один из бойцов был нокаутирован. Чонгук просочился сквозь толпу, ближе к рингу и несколько часов наблюдал за поединками. В воздухе витал запах пота, разлитого пива, крови и ярости. Бои отличались особенной жестокостью, которая не отталкивала его. Он завороженно следил за действиями бойцов, неосознанно выкрикивая вместе со всеми, когда кого-то валили на пол и забивали, оставляя вместо лица лишь кровавое месиво. После последней пары бойцов, один из которых был объявлен ведущим как «Непобедимый Джо» перед самым боем, Чонгук не понял, как поднял руку, когда ведущий боя сказал, изучая взглядом толпу: «Мы заплатим хорошие деньги тому, кто осмелится бросить ему вызов.» Тогда его заметил Хосок, ставший для него тренером и другом, проводником в этом кровавом мире животных. Адреналин бегал по венам, в глазах горело пламя, его можно было рассмотреть невооруженным взглядом. Разум не подчинялся ему, тело выполняло четко поставленную инстинктами задачу. Чонгук победил в том бое, не отдавая себе отчет, как именно. Той ночью перед ним показалась дверь в другую жизнь, оставалось только зайти и он открыл ее с ноги, диктуя судьбе свои правила.       — Добрый вечер, — послышался низкий голос, вырвавший альфу из раздумий. Чонгук раскрыл глаза, бросив отрешенный взгляд на вошедшего в раздевалку незнакомого мужчину в строгом костюме цвета мокрого асфальта.       — Заблудился? — спрашивает Чонгук, начиная наматывать бинт на правую кисть. — Выход за твоей спиной. Мужчина ухмыляется, подходя ближе и ставит стул напротив Чонгука. Сев и положив ногу на ногу, он какое-то время смотрит на него, изучая. Все как и говорили. Этот альфа дерзок, не церемонится. Чонгук не обращает внимание на незванного гостя, продолжает готовится к бою, который начнется через считанные минуты.       — Я пришел передать приглашение, — начинает мужчина, вытаскивает из внутреннего кармана пиджака белый конверт и кладет на стол перед Чонгуком. — Мой босс приглашает на ужин, чтобы познакомиться лично. Он многое слышал о тебе и присутствовал на прошлом бою, остался под впечатлением.       — Не заинтересован в папике, — пожимает плечами Чонгук, вставая со скамьи и накинув полотенце на плечо.       — А в больших деньгах заинтересован? — спрашивает с ухмылкой альфа, поднимаясь за ним и следует на выход. — Опрометчиво так сразу отказываться от ужина с уважаемым человеком.       — А, ну да, — Чонгук останавливается в коридоре, разворачивается к нему лицом и буднично отмечает: «Твой босс точно важный хрен, раз у его ноги такой послушный щеночек. Нравится гулять без поводка?» Чонгук заметил, как жилки на лице мужчины дернулись от сжатых челюстей, но тот лишь улыбался, сунув сжатые в кулаки руки в карманы, чем веселил его еще больше.       — Передай своему боссу, что я не ем рыбу, — говорит Чонгук, отвернувшись, и уходит, оставляя мужчину стоять в одиночестве посреди коридора. Мужчина провожает его взглядом, пока он не исчезает за поворотом и достает из кармана брюк телефон, сразу же набирая единственный забитый в мобильном номер.       «Господин Чхве, я передал приглашение, — сказал мужчина в динамик, уходя в противоположную сторону. — Уверен, что он придет.»

***

Бесцветные дни, одинаково душащие нетерпимым ожиданием хоть какой-то весточки. Чонгук исчез, оставив Тэхена один на один с мрачной реальностью. Его мир был перевернут с ног на голову, казалось, что не было ни сил ни желания что либо делать для себя. Каждое движение и даже шаг казался таким нужным и таким бесполезным одновременно. Расстройство сна и бесчисленные кружки чая без сахара — символы отчаяния и спутники, сопровождающие его из одного дня в другие, такие же мучительно долгие. В дни, в которых его не было рядом. Он как обреченный скиталец, ходил из угла в угол, слонялся, стараясь найти покой в некогда родных стенах, но был заперт в клетке, где он сам дичь и охотник. Сам себя изнутри съедал, корил, обжирался бессилием и отгонял прочь на время, до новой лавины мыслей, которая била по оголенным нервам больнее прежней. Это было невыносимо, оставаться с собой один на один. Себя из головы не выбросить, Чонгука не выбросить, не перестать думать. Ему хотелось кричать. Так громко, чтобы все в мире услышали, чтобы Чонгук услышал, насколько внутри болит. Все напоминало о хороших днях, выпавших на дно осадком. Дом стоял, но в нем было пусто, в нем жила восковая фигура, упавший на пол и мокрый, глиняный слепок его прежнего. Доставучие репортеры, стучащие по окнам и в дверь круглыми сутками, масштабное внимание к убийству восемнадцатилетки, которое всколыхнуло спокойный город, и единственная персона, которую они хотели заполучить для интервью — Чон Тэхена, брата убийцы по совместительству. Он проклинал Чонгука за содеянное, ненавидел и злился. Если бы он мог что-то изменить, то не пожалел бы сил. Жаль, что одного желания оказалось мало.       «Чем ты, блять, думал вообще, когда делал такое?» — часто было озвучено вслух, разрезая тишину холодного дома. Спать в своей комнате Тэхен перестал, уходил в комнату Чонгука, где так же царил хаос, оставленный младшим перед исчезновением. Тэхен не наводил там порядок, не рушил место, где находил утешение. Если бы он знал, что входная дверь закроется за ним в последний раз, то никуда бы не пустил, посадил перед собой и рассказал все, что знает. Рассказал бы ему о том, как он важен для него и как он хотел, чтобы Чонгук был счастлив. Они могли бы обсудить все, поговорить и была не была. Чонгук сказал бы ему спасибо за шанс? Или начал бы ненавидеть? Ответов на вопросы не было, только разные сценарии. И со временем стало почти не так важно, даже почти не было больно.

***

Тэхен расслабленно покачивает бедрами в такт музыке, звучащей из колонок. На кухне витает аромат поджаренного бекона и сливок, на плите закипает вода для спагетти, а настроение такое, что хочется петь. В голос, громко и фальшиво до смеха. Он слизывает с чайной ложки арахисовую пасту и аккуратно перемешивает бекон, держа скоровороду за ручку и оставив ложку во рту. На часах почти девять вечера, а это значит, что стоит поторопиться. Еда останется теплой до прихода Намджуна, принять ванну и привести себя в порядок после приготовления пасты он тоже должен успеть. Все рассчитано поминутно, ведь сегодня важный день. Он сам себе кивает, когда видит, что вода в кастрюле начинает кипеть и, отодвинув сковороду с пережареным беконом в сторону, опускает спагетти в воду, засекая необходимое время. Тэхен берет пульт от стерео системы и делает громче, вскидывая руки к потолку, он закрывает глаза, делая плавные движения и покачивания под мелодичную музыку. На душе становится тепло от предвкушения хорошего вечера, его ресницы слегка трепещут, когда он жмурится и улыбается сам себе. Он чувствует себя, как никогда, живым. Тэхен хихикает, вспомнив их первый поцелуй. Это было так странно и забавно, так трепетно и нежно, что это воспоминание навевает приятное чувство за грудью. Он аккуратно касается пальцами своих губ и прикусывает нижнюю, улыбнувшись. Обняв себя за плечи, он слегка склоняет голову к плечу, и двигается, представляя себя в родных объятиях альфы. Руки у Намджуна сильные, но ласковые. Тэхену нравится, когда он касается его, особенно, когда тихо подходит сзади и укутывает в объятия, опаляя горячим дыханием макушку. Рядом с ним он чувствует, что в безопасности, что никто и никогда не посмеет обидеть или причинить боль. Намджун долго искал подход, ухаживал и Тэхен все-таки сдался в плен, о чем теперь не жалеет. Жалеет лишь о том, что не сделал этого раньше. С этим мужчиной слишком хорошо, слишком спокойно. Это именно те отношения, которых ему хотелось когда-то очень давно. Гармоничные и размеренные, они не торопятся, не бегут вперед. Все настолько хорошо, что даже не верится. Это точно происходит именно с ним? Тэхен вздрагивает от звонка в дверь и растерянно сводит брови, окаменев.       — Намджун? — омега вздыхает и медленно поворачивается, смотря на настенные часы. — Но еще же рано. Ты не должен был прийти так рано, блин. Блин, блин, блин, — суетится он, развязывая кухонный фартук и кидая его на спинку стула, спешит к двери. Пробегая мимо висевшего в коридоре, освещенного теплым светом, зеркала, Тэхен останавливается и смотрит на свое отражение, которым остается абсолютно недоволен. Слишком по-домашнему для такого вечера, все должно было быть не так. Он наспех поправляет торчащие волосы, которые должны были быть уложены в аккуратную прическу, ужасается мешкам под глазами из-за ночного кошмара, который не дал ему доспать добрых несколько часов до будильника перед работой, и проводит пальцами по скулам, огорченно вздохнув. Про горячую ванну он уже и не думает, спеша открыть дверь. Встав напротив, Тэхен поправляет низ чуть скатившейся в сторону футболки оливкового цвета и, проведя ладонями по животу, открывает дверь, нервно улыбаясь и зачесывая волосы за правое ухо. На пороге стоит улыбающийся дежурной улыбкой подросток, держащий в руках огромный, пышный букет молочно-розовых пионов. Тэхен облегченно выдыхает, когда осознает, что времени теперь точно хватает.       — Здравствуйте, вы Чон Тэхен? — спрашивает курьер и, получив кивок в подтверждение, протягивает букет прямо в руки омеге.       — Спасибо, — говорит Тэхен, опустив голову к цветам и вдыхая их аромат. — А кто отправитель? — улыбается он так ярко и широко, что курьеру становится слегка завидно.       — Просили не сообщать, — разведя руки в стороны. — Приятного вечера. Тэхен закрывает дверь и облокачивается на нее спиной, забыв о времени и рассматривая роскошный букет, упакованный в шуршащую пленку. Улыбка так и не сходит с лица. Тэхен и так знает, от кого получил букет и по какому поводу. Намджун умеет делать милые вещи, несмотря на суровую должность. Омеге нравится эта его сторона, доступная к просмотру только ему. Никто больше не знает, каким чувственным он может быть и как заботлив. Как крепко он может обнять, обогреть. Тэхен медленно, слегка подпрыгивая от радости, идет обратно на кухню, мечтательно вздыхая. Он готов признаться, что счастлив. Когда он входит в кухню, всю его радость смывает с лица громкое бульканье в кастрюле. Тэхен аккуратно кладет букет на серого цвета стол, где лежит его телефон, и спешит к плите, чтобы слить воду. Вид разваренных макарон удручает. Он накручивает на вилку спагетти, и морщится от того, как мягко жуется. Ужин можно считать благополучно испорченным, потому что это была последняя пачка. Запороть такое простое дело, ну надо же. Тэхен разочарованно выкидывает все в мусорное ведро и даже умудряется загрустить, моя посуду самостоятельно после готовки. Намджун готовит намного лучше, в следующий раз будет обязательно готовить сам, уж он то точно справится. Омега поворачивает голову к столу, на котором лежит букет и снова внутри спокойно становится. Он смеется, подумав о том, как будет рассказывать Намджуну о его неудаче на кухне и уверен, что он не осудит. Особенно, если вспомнить о их первом завтраке, Тэхен накормил его яичной скорлупой, но альфа мужественно съел каждый кусок.       — Ладно, Тэхен, — обращается сам к себе. — Просто закажи доставку, как обычно. Не нужно геройствовать, ну не умеешь ты готовить, чего берешься вообще? Как ты дожил до своих лет и не помер от голода? — цокает он. Вытерев руки о полотенце, Тэхен ставит чайник, решив, что пока будет выбирать, какую кухню заказать, поможет себе усмирить волнение чашкой чая. Он распахивает верхний шкафчик, приподнимаясь на носочки, чтобы дотянуться до сахарницы, поставленной Намджуном не на свое место. Заварив себе чай с бергамотом, он садится за кухонный стол, подогнув под себя ногу и, отпив глоток, ставит чашку сбоку. Какое-то время он листает страницы в приложении, выбирая какой-нибудь ресторан с быстрой доставкой и, сделав выбор, заказывает, откладывая телефон в сторону. Приятная мелодия на фоне, яркий букет перед ним и теплый чай направляют его настрой обратно в позитивное русло. Он оглаживает пальцами бутоны, удивляясь их упругости и замечает среди них едва торчащий уголок открытки. Аккуратно достав ее, Тэхен рассматривает ту со всех сторон, подмечая что никаких надписей с наружной стороны нет и умиляется романтичному посылу своего альфы. Кто бы мог подумать, что за горой мышц и серьезному внешнему виду, скрывается такая натура. Тэхен берет кружку в левую руку, делает глоток чая, раскрывая белую открытку и роняет кружку, впиваясь в нее растерянным взглядом. Звук битого стекла прокатывается по кухне, жидкость растекается по полу в стороны, но Тэхену нет никакого дела до этого. Он изучает каждое слово и не верит собственным глазам, читая снова и снова. Руки начинают мелко подрагивать и душа куда-то вышла из тела, длинными пальцами он прикрывает рот.       «Я выбрал для тебя самые красивые, хоть и не краденые из соседского сада.» Простая фраза, обозначающая многое, выбивает кислород из легких.