Обними меня!

У Тома появилась одна черта характера, которую я осознал не сразу: любой неудобный для него разговор он купировал сексом. Не важно, шла ли речь о мелочах или о чем-то более глобальном: о Дамблдоре или о моих планах усыновить ребёнка. И если на первого мне было, по большому счёту, наплевать, то за Северуса я был намерен биться как лев. Том заговорил меня, запутал, переключил, но не сбил с цели. Лёжа в постели, опустошённый и сонный, я вспомнил, что именно забыл обговорить предметно. Северус! Передо мной, как ни странно, возник не Северус на призрачном вокзале, непривычно открытый, болезненно-откровенный. Не умирающий на моих руках Снейп, взгляд которого цеплялся за меня, как за последнюю надежду. И не кричащий на меня ненавидимый профессор зелий. Перед внутренним взором всплыл момент первой встречи. Считается, что первое впечатление ‒ самое верное. Наверное, это так. Бессознательное, не отягощённое условностями, делает нас честными с самими собой. Я совершенно чётко вспомнил мрачные готические стены Большого зала с вычурными дугами потолка; длинный стол преподавателей, установленный на подиуме; мерцание тысячи свечей под высокими сводами; непередаваемый запах Хогвартса ‒ игристый, пряно-пыльный, чуть терпкий ‒ теперь я знаю, что так пахнет смешение детской магии и магии древнего артефакта; оглушённое состояние неверия, что это действительно происходит со мной, я ведь "просто Гарри"; фоновое шуршание одежды, шарканье ног, гул голосов, скрежет лавок по каменному полу; новое для меня ощущение сотен глаз, неуютное, делающее беззащитным. Но среди этой какофонии я всё же вычленил самое цепляющее: внимательный взгляд аномально чёрных глаз. Он лёг на меня, как печать. Я не запомнил ни черт лица, ни других подробностей глядящего на меня тогда человека. Я отчетливо рассмотрел своего профессора зельеварения лишь на первом ‒ эпическом ‒ уроке. Но в тот момент, при первой встрече, я скорее запечатлел образ, а не целую картинку. Цепкий взгляд, бешеная энергетика и моё удивление, чем я, такой незначительный, мог привлечь внимание взрослого мага. Что пытался рассмотреть во мне тогда Северус? Черты мамы? Сходство с отцом, и так слишком очевидное? Меня самого? Потом была ослепляющая боль в шраме, и эти обсидиановые глаза плотно спаялись в моём восприятии с чем-то отталкивающим. Позже Снейп лишь упрочил этот триггер. Сейчас я понимаю, что поведение Северуса было непрофессиональным, недопустимым, что он был в корне неправ в своих претензиях. Он считал меня Золотым Мальчиком, выросшим в неге и заботе, напрочь игнорируя факты, вроде стоптанных кроссовок или поношенной одежды. Но я всё равно его простил, осознав путь, которым он шёл. Не каждый вынесет то, что пришлось пережить Северусу, без срывов. А ведь он на своём пути был совершенно один! Теперь я был опытнее, мудрее, терпимее. Я многое понял про себя, про жизнь и про Северуса. Если смотреть на поведение человека в отношении тебя как на отражение состояния его отношений с самим собой, то многое становится очевидным. Одиночество... Бесконечное, тотальное, всепоглощающее, разрушающее одиночество. Я был таким же, пока не взял на руки новорожденного Тома Реддла. Таким же беспросветно одиноким человеком, поражённым чувством никому ненужности. Чувство вины... Выматывающее, разъедающее изнутри. Отравляющее до самой сути. Обоснованное и несправедливое одновременно. Северус поддался чарам Тома, что неудивительно, ведь любому человеку нужна поддержка, признание. Одинокий талантливый подросток ‒ закономерная добыча расчётливого Тёмного Лорда ‒ тянулся к заинтересованному в нём взрослому всей душой и служил верно. И, передавая слова пророчества своему сюзерену, не знал, что оно косвенно коснётся и его. Что он, совершив ошибку, будет бесконечно платить за неё. Затянувшаяся месть... Не Тёмному Лорду. Не Дамблдору. И даже не мне. Себе. Безответная любовь ... Вначале ‒ к моей маме, а после ‒ ко мне. Маме, как оказалось, такой ценный дар был просто не нужен. Я же не получил возможности познать его в полной мере. Да и какой может быть любовь между двумя настолько травмированными людьми? Уродливой, болезненной и безысходной. Северус, как взрослый, трезвомыслящий человек, понимал невозможность наших отношений. Даже мои мысли об этом были тяжелы. Как же Снейп тащил такой груз? Не удивлюсь, если Смерть Северус встретил как лучшего друга. Как избавление от непосильной ноши. Как искупление своих грехов. Что ж, Древние предоставили мне уникальный шанс. И если из Тома мне удалось сделать достойного члена общества, то есть надежда вырастить Снейпа счастливым. Дать ему семью, любовь, чувство нужности. Лёгкость. И свободу. Кажется, только этого ему и не хватало. Остального было в избытке: и стойкости, и чести, и достоинства. Мне так хотелось увидеть его расслабленную улыбку, кардинально преображающую строгие, словно застывшие черты. Ведь не родился же он таким... Интересно, а каким Северус был маленьким? Наверное, смешным. Черноглазым, худеньким, с аккуратным носом-кнопкой. И серьёзным. Не таким красивым, как Томми, но не менее притягательным. Внутренний огонь всегда привлекает к себе. Я вспомнил, как страстно Снейп любил зельеварение, творя волшебство без палочки, как искусно сражался, будто танцуя, как вдохновенно ругался, ни разу не повторившись, как пронзительно смотрел на меня, умирая. Так много огня, так мало жизни... И вот от этого Том собирался меня отвлечь? Заставить забыть? Отказаться? О, нет! Никогда! Более того: сопротивление Тома лишь укрепило мою решимость усыновить Северуса! Том, думая, что я не осознаю его манипуляций, увлёк меня разговорами, заморочил, прокатив на эмоциональных качелях с ветерком, а после затащил в спальню. Жаль, ведь я так и не понял, как он отреагировал на моё желание завести малыша. Понятно, что он ревниво против, но насколько это серьёзно? Я был сторонником не замалчивать чувства и любое напряжение или непонимание снимать разговором. Отвергаемая Томом тема ‒ усыновление ребёнка ‒ была для меня принципиальной. И мне важно донести это до моего домашнего деспота. Чтобы Том не подумал, что я к шестидесятому году забуду или передумаю. Я все для себя решил. И Мраксу придётся подстроиться под меня. Подушечка пальца с усилием прошлась между бровей, заставив сфокусироваться над склонившимся надо мной Томом. Я так глубоко задумался, что не ощутил направленного на себя взгляда. Увидев, что привлёк моё внимание, муж улыбнулся мне, и у меня ёкнуло сердце. Вид у Тома был очень горячий: жаркие росчерки румянца на скулах, припухшие яркие губы, прядь волос, прилипшая к влажному виску, и глаза, загадочно мерцающие бликами в полумраке спальни. Как будто в них отражались огни святого Эльма ‒ души умерших, заманивающие к себе моряков. Фоном проскользнула мысль, что меня Том точно полонил, забрав себе мою душу. И я совершенно не против. Чувство принадлежности удовлетворяло потребность быть нужным и важным. Правильно ли я поступил, что поддался соблазну? Имею ли я право быть с ним вот так: интимно-близко, безмятежно-счастливо? "Правильно, ‒ шепнуло подсознание. ‒ Нельзя всё время раздавать. Брать тоже нужно". ‒ О чём ты так напряжённо думаешь, когда должен удовлетворённо спать? ‒ хрипловато спросил муж, склонившись и толкая меня кончиком носа в скулу. Шумно втянул запах у виска и томно выдохнул. И это хлестнуло по нервам острым восторгом. Я был его религией. Его божеством. И чувство экзальтации, прорывающееся сквозь любые действия Тома, не оставили мне шанса на дистанцию между нами. Том бы всё равно добился своего. Его проявление любви густо замешано на материальном: прикосновениях, телесности, обладании. Это я могу любить платонически, удовлетворяя чувство осознанием счастья любимого человека. Мраксу нужен полный контакт. Я чуть приподнял лицо и захватил губы Тома своими, даря мокрый, развязный поцелуй. Том, не ожидавший от меня такого поощрения, застонал мне в рот так, что волоски на теле встали дыбом. Спасибо, остальные части моего тела остались пока безучастны ‒ я был совершенно вымотан. ‒ О будущем, ‒ ответил я, закончив поцелуй, и внимательно посмотрел Мраксу в глаза. Том некоторое время смотрел на меня осоловело, потерявшись в нашем поцелуе. Сообразив, чуть нахмурился, но быстро сориентировался и пошло улыбнулся. ‒ Кажется, в тебе ещё осталось пару капель и я добыл не всё, ‒ пробормотал Том, сползая вниз. Лжец. Лжец... Хотя... Может, ему просто страшно. Ведь с ребёнком наша жизнь изменится. Когда поцелуй обжёг кожу ниже пупка, я запрокинул голову и закрыл глаза, расслабляясь. Я подумаю об этом потом... Последней мыслью было то, что нет ничего постыдного в телесной любви, если она взаимна. И да, во мне действительно осталась пара капель.

***

Том крепко спал, уткнув мне нос в шею, а я смотрел в потолок и думал. В итоге я пришёл к выводу, что не стоит педалировать ситуацию. Я сказал ‒ Том услышал. Зная его, я мог быть уверен, что он не пропустил мои слова и не забудет их. Обдумает, проанализирует и выдаст мне резюме через некоторое время. А его реакция всё равно ничего не изменит в моём намерении. Томми вдруг всхлипнул, дёрнулся и резко сел. В глазах его был ужас. Но увидев меня, он обмяк, словно из него выдернули стержень, навалился сверху, обнимая, вжимая в себя, обволакивая собой, и шумно выдохнул мне в висок. ‒ Ты ‒ есть... ‒ прошептал он глухо. Кажется, ему вновь приснился кошмар. ‒ Есть. Спи. ‒ Спасибо! ‒ эмоционально выдохнул Том и обмяк, проваливаясь в глубокий, спокойный сон.

***

Тренировать команду после откровений мужа мне было бы тяжело. Но оградила меня от чувства неловкости, как ни странно, Минерва. Вернее, её решимость в кратчайшие сроки натаскать гриффиндорцев, спасая львят от очередного разгрома. Парни из моей команды так искренне переживали появление преимущества у соперников, что им было не до симпатий. Я с затаённым смехом наблюдал за паникой в рядах слизеринцев. Расслабились. Загордились. Даже хорошо, что у команды соперников появился заинтересованный в результате человек. Моим змейкам такая встряска полезна. Я, отметив, что слизеринцам не до моих "прелестей", слегка расслабился и решил все силы бросить на усиленные тренировки: увеличил частоту и интенсивность, попросил Тома установить чары конфиденциальности, не дающие наблюдателям делиться увиденным, и даже начал учить ловца ‒ Ориона Блэка ‒ финту Вронского. Этот опасный трюк я не собирался никому демонстрировать, но азарт соперничества поразил и меня. К тому же... Каюсь, нарушил сам свой запрет на тесное общение с предками важных для меня людей. Но это ведь не корысти ради, а важного дела для. Побывал я и на тренировке львов, нагло воспользовавшись приглашением, неосмотрительно данным мне Минервой. И... не увидел ничего сверхъестественного: судя по всему, Минерва решила сменить тактику на более агрессивную, отчего игроки мотались над полем хаотичным роем, но я всё равно просёк идею: нововведение оказалось схожим с тактикой игры "Шотландских бестий". Эта команда была знакома мне по книге "Квиддич сквозь века" и в моём прошлом уже прекратила своё существование. Состояла она исключительно из одних ведьм, и играли дамы действительно довольно напористо. Что, собственно, и послужило причиной их позорного поражения на всемирном чемпионате по квиддичу в 1971 году. Команду дисквалифицировали за грязную игру, и их противник ‒ китайская команда "Золотой дракон" ‒ получила техническую победу. Эпическое поражение буквально уничтожило команду. А жаль. Так как МакГонагалл не озаботилась никакими чарами, я смог поделиться своими наблюдениями за соперниками и, как мог, успокоил слизиринцев. И не стал менять стратегию игры. Новая тактика гриффиндорцам не поможет. И я оказался прав: львята играли отчаянно, жёстко, на грани фола, но проиграли. И пусть я на полвека опережал их, пользуясь ещё несуществующими наработками, но отчаянная злость и горячее желание выиграть придали игре вкус и цвет. Впервые в этой жизни я получил острое удовлетворение от игры, так как мне противостоял практически равный соперник. Глядя на толкающихся коленками и ругающихся игроков, я не мог не улыбаться. Декан Гриффиндора во времена моего нахождения в команде была всегда исключительно строга и беспристрастна, но, как оказалось, эта её черта выработалась с годами. Сейчас юная мисс, сжав кулачки и подпрыгивая на скамейке преподавательской ложи, пристально следила за игровым полем, на котором развернулась битва за снитч. Финт Вронского, блестяще исполненный Орионом, не оставил Гриффиндору шансов. Минерва, страстно болеющая за свою команду, чуть не плакала, сидя в ложе преподавателей. Я судил игру и видел это с высоты. Слагхорн воспользовался расстроенным состоянием девушки и увлёк её в свои покои. Нет, ничего предосудительного, всё прилично: чтобы отпоить Умиротворяющим бальзамом, угостить чаем с засахаренным фруктами и поговорить по душам. Как декан с деканом. По крайней мере именно такова была официальная версия. Но я думаю, что пока его факультет праздновал победу, Гораций, пользуясь уникальной возможностью, таки решал свои личные вопросы. Парни затащили меня в подземелья на вечеринку прямо с поля. Том, как староста и доверенное лицо Слагхорна, присутствовал и следил, чтобы опившиеся огневиски змейки не посягали на мою честь. Как по мне, так нахрен я был никому не нужен. Сигнус активно ухаживал за Друэллой, Ориона ‒ звезду сегодняшней игры ‒ впервые одарила вниманием его будущая жена ‒ Вальбурга, Юфимия утешала Флимонта Поттера поцелуями, да и Седрелла Блэк, сидящая на коленях у Септимуса, проявляла симпатию совершенно очевидным способом. Меня слегка смутил короткий взгляд, брошенный в нашу сторону, но я не мог быть уверен в его адресности ‒ в гостиной Слизерина царил зеленоватый полумрак. Напряжённая схватка решающей игры сезона словно сняла запреты и табу с подростков, выставляя наружу скрытое даже от самого себя. Тут присутствовала даже Августа Розье ‒ сестра Друэллы ‒ со своим парнем ‒ Эдвардом Лонгботтомом. Напомню, что все гриффиндорцы ‒ члены проигравшей команды по квиддичу. Августа ‒ ловец, Эдвард ‒ вратарь, а мой дед Флимонт ‒ загонщик. Отрадно было видеть, что соревнование между факультетами в этом времени не носило такой истеричный характер. Да, ученикам престижно получать награды и кубки, которые потом провинившиеся будут натирать на отработках, но это были минуты славы, призванные скорее подогревать тщеславие учеников и деканов, нежели противостояние факультетов. С уходом Дамблдора нездоровое соперничество постепенно сошло на нет. Гриффиндор перестал быть факультетом с незаслуженными привилегиями. И это сняло те крохи напряжения, что препятствовали здоровой атмосфере в школе. И теперь я с искренним удивлением наблюдал, что никого не смущает присутствие на вечеринке Слизерина учеников других факультетов, в том числе и конкурирующего. Личные связи оказались превыше всего. Лишь раз за вечеринку я напрягся, когда подвыпившая Августа решительно подошла к слизеринцам, выдернула Ориона из объятий Вальбурги и, цепко держа пальцами за покосившийся узел галстука, безапелляционно заявила прямо в лицо обалдевшему Ориону, что тот "охуенен и выиграл этот сраный матч совершенно заслуженно". Я полез в карман за палочкой, но Том положил мне ладонь на руку, останавливая. Безмолвно давая понять, что подростки разберутся сами. И оказался прав. Вальбурга встала рядом с Орионом плечом к плечу и холодно-вежливо попросила Августу её будущего мужа не лапать. И задвинув растерявшегося парня за спину, выдвинулась вперёд, тесня соперницу бюстом. Дамы немного померялись высокомерными взглядами, но палочек из наручей не доставали. Пока. Я требовательно посмотрел на мужа, опасаясь того, что могло дойти до проклятий. Тому достаточно оказалось просто повернуть голову в сторону конфликтующих и поднять бровь. Дамы, ощутив недовольство старосты в виде удушливой, тяжёлой магии, мгновенно заполнившей помещение гостиной, кивнули друг другу и разошлись. Вальбурга приобняла обалдевшего Ориона за плечи, а Августу принял в раскрытые объятия будущий лорд Лонгботтом. Я в этот момент скромно сидел с бокалом сока, спрятанный Томом от выдуманных претендентов на мою задницу в тёмном углу между стеной и широкой спиной мужа, и с любопытством наблюдал за "выступлением" квартета. У меня в прошлом создалось впечатление, что Орион и Вальбурга друг друга терпели с трудом и брак был необходимостью, а не союзом двух любящих сердец. И действительно, Вальбурга смотрела на более молодого Ориона с подчёркнутым снисхождением. Пока его не тронула чужая рука. И девица Блэк мгновенно показала, кому принадлежит этот юноша, невольно раскрывая истинную подоплёку своих чувств. Когда последние гости разошлись, ушли и мы с Томом. Мракс, правда, не удержал истинной натуры и таки напакостил перед уходом, кинув в страстно целующихся Абраксаса и Антонина протрезвляющие чары. Парни отскочили друг от друга, вытирая рты и шокировано озираясь. Кажется, Антонин до этого момента интереса к парням в принципе не проявлял. Впрочем, проснись они утром в одной постели ‒ шок был бы ещё больше. Так что, вполне возможно, Том не пакостил, а спас дружбу между этими двумя.

***

Ещё одно событие обрадовало меня и заставило укрепиться в мысли о правильности моего решения следовать за Судьбой. Ко мне после одного из завтраков подошёл Рубеус Хагрид и молча протянул письмо. Рука у парня дрожала, губы прыгали, а из глаз текли крупные слёзы. Я испугался, скажу честно, ожидая самого плохого, но, к счастью, ошибся. Ньют Скамандер официально приглашал Рубеуса и Веруса Хагрида в родовое поместье для заключения ученического контракта с младшим Хагридом. Оказывается, они переписывались около года, вначале по поводу Арагога, а после нашлись и другие темы, касающиеся разнообразных тварей. Скамандер советовал Рубеусу книги, Хагрид делился знаниями о фауне Запретного леса, и эти двое, кажется, нашли друг друга. Я понимал Ньюта. Более увлечённого животными магического мира человека, чем Рубеус Хагрид, я не знал. Мальчик был упорным, сообразительным и пробелы в образовании охотно заполнял, жадно поглощая книги. Не раз я видел его сгорбленную над очередной книгой крупную фигуру в уголке библиотечного зала, откуда его вечерами гнала Агнес Пергамм, когда он особенно увлекался интересным чтивом. А ещё у Рубеуса было огромное сердце, способное видеть красоту и в трёхголовом псе, и в единороге. Искренне поздравив парня, я дал ему что-то вроде благословения. Рубеус оказался буквально шокирован счастьем, и ему требовался взрослый, чтобы его осознать, принять, усвоить. У меня в первую половину дня занятий не было, а с тренировками я закончил, так что я провёл это время с Рубеусом на берегу Чёрного озера, выслушивая его простодушные и оттого особенно цепляющие восторги, мечты и надежды. Том отпустил меня с Хагридом, ни слова не сказав. После того как гриффиндорец спас меня из озера после падения с метлы, муж относился к парню удивительно терпимо. И знаете, это был великолепный момент! Такие можно использовать для создания Патронуса. Я сидел, прислонившись спиной к старому дубу, и с улыбкой наблюдал за Рубеусом, что, подвернув штаны до колен, стоял в воде и пускал плоские камни по поверхности озера. Нас пригревало ласковым весенним солнцем, вода мелодично накатывала на берег, на отмели плюхал щупальцами гигантский кальмар, ветер доносил сладкий запах цветущего ракитника. Периодически Хагрид оборачивался и, улыбаясь, спрашивал: ‒ Мистер Мракс, у меня ведь выйдет? Я кивал, и счастливый Хагрид выбирал новый булыжник и запускал его сильной рукой. А на меня опускалась безмятежность.

***

Экзамены Том сдал играючи, словно это было рядовое эссе, а не резюме полученных за годы обучения знаний. И хоть Слизерин выиграл кубок по квиддичу, кубок школы достался Райвенкло. Благодаря Тому и Септимусу в том числе, так как оба "ворона" активно пополняли копилку факультета. Я был искренне горд моим мальчиком. В прошлом году он один набрал больше всех баллов для факультета и стал лучшим учеником школы, на третьем курсе изобрёл зелье от солнечных ожогов и вновь ‒ лучший ученик. А чего стоит его проект с рунами и зельями, дающий магам повышенную регенерацию? И блестящее выступление в Вене. По итогам этого года, скорее всего, он тоже получит привычный кубок как лучший ученик школы. Мракс был не только упорным, трудолюбивым и честолюбивым, но был способен схватывать знания на лету. Благодаря эйдетической памяти он буквально запоминал всё виденное или прочитанное. Знания поглощались Томом как пища. Если Том не читал, то отрабатывал заклинания, корпел над усовершенствованием рецептов или вырезал руны на дощечке. Он всё время был чем-то занят. После того как я стал принадлежать ему не только душой, но и телом, он так же увлечённо окунулся в мир чувственных удовольствий. ‒ Том, у тебя был кто-то до меня? ‒ после крышесносного секса как-то поинтересовался я. Кажется, это было сразу после экзамена по трансфигурации ‒ предпоследнего в длинной череде расписания. Том, которому комиссия буквально рукоплескала, ворвался в наши покои во взбудораженном состоянии, и я даже сам не понял, как оказался в постели. Всё же Том ‒ истинный нарцисс ‒ ему для счастливого существования необходимы признание и поклонение масс. ‒ Так, эксперименты, ‒ махнул вялой рукой Том и уронил её мне на влажное бедро, вызвав содрогание. К повторению я был не готов. Ещё... Мракс открыл во мне скрытые резервы, так сказать. Я не знал, что могу испытывать несколько оргазмов с небольшим перерывом. И вообще финишировать чаще, чем раз в сутки. Том погладил кожу, сжал пальцы, и я дёрнул ногой, пытаясь сбросить лапающую меня руку. ‒ Не сейчас! ‒ Я понял, ‒ в голосе мужа была насмешка. Он знал, что я немного отлежусь и вновь поддамся его напору. То, что Том постоянно догоняет, а я ускользаю, стало нормой и в сексе. ‒ Так что там с экспериментами? ‒ Ты ревнуешь?! ‒ с надеждой спросил Том, приподнявшись и опираясь на согнутое плечо. Заглянул мне в глаза. ‒ Не дождёшься! ‒ покачал головой я. Том вздохнул. ‒ Мне надо было немного практики, чтобы не ударить перед тобой в грязь лицом. В этом весь Том! Подготовка ‒ успех предприятия. И если она требуется к пикнику, то что уж говорить о соблазнении своего опекуна? Интересно, в Хогвартсе остался кто-то старше шестнадцати из юношей, не опробованый Томом на пути оттачивания тактики и стратегии соблазнения и постижения науки секса? Информация о том, что у мужа был сторонний чувственный опыт, утишило чувство вины, подспудно грызущее меня. Я не кривил душой, когда говорил Тому, что его зацикленность на мне лишает его возможности обратить внимание на сверстников. ‒ Хотя ничего из этого не пригодилось, ‒ вырвал меня из размышлений Том. Он, оперев голову о подставленное предплечье, рассматривал меня задумчиво, водя пальцами по заляпанному спермой животу. ‒ Заниматься сексом и заниматься любовью ‒ две огромные разницы. Я хмыкнул. У меня были те же ощущения. До Тома я считал секс чем-то вроде парных спортивных упражнений, необходимых для организма. Полёты мне нравились больше. ‒ Но можешь не переживать: мой первый поцелуй принадлежит тебе. Впрочем, как и все восторги от соития. Первый секс вызвал у меня недоумение, почему же все так сходят с ума от него. Удивительно созвучные ощущения у меня и Тома подтвердили мою мысль, что чувства важнее физиологии. ‒ Я не переживаю, Томми. Вернее, переживаю не за то. ‒ Опять твоя дебильная идея, что мне нужна жена и ребёнок? ‒ скривился Том. ‒ Мы в магическом нерушимом браке, Гарри! ‒ Он не накладывает на тебя запретов на отношения на стороне. Том резко нагнулся ко мне и схватил за горло. ‒ Я не делюсь своим! Его глаза полыхнули красным отблеском. Думаете, я испугался? Ни на йоту! Я боялся безденежья, бомбардировок и одиночества, но не Тома Мракса. Так вышло, что ему я доверял даже больше, чем себе. Я тяжело посмотрел на Мракса, и его рука дрогнула, расслабляясь. ‒ А я не пирог, чтоб меня делить! И потом я говорил про тебя. Я не собираюсь бегать на сторону. ‒ Если нет ограничений, что же удержит тебя от адюльтера? ‒ Моё желание быть с тобой. ‒ Почему мне, ‒ сорвался на парселтанг Том, ‒ в этом желании ты отказываешь?! ‒ Потому что тебе всего шестнадцать и ты не видел жизни. А мне ‒ тридцать с хвостом! ‒ эмоционально прошипел я в ответ. Я хотел сказать с "хреном", но язык змей не отличался большим разнообразием. ‒ Ты же говорил, что Дилан ‒ твой первый! ‒ кинул претензию Том. Зрачки его были расширены, и он бурно дышал. Резкий переход сбил меня с мысли, и я глупо захлопал глазами, не понимая, при чём тут Браун. ‒ И если это так, то про какой такой опыт ты говоришь?! А-а-а... Кто о чём, а Мракс о телесном... ‒ Про жизненный, Том! Про жизненный. Всё не сводится к сексу! Том вновь сжал руку на моём горле, и я сглотнул. Это была та же рука и то же горло, но сейчас я ощутил стыдную, мощную принадлежность, от которой кружилась голова и вставал член. ‒ Я не могу не хотеть тебя! И интимные отношения между нами ‒ это важная часть близости. ‒ Вообще-то я имел в виду себя, а не тебя... ‒ простонал я, выгибаясь. И сдаваясь. Снова...