Обними меня!

Мы с Томом так толком и не cмогли собраться, скинув все заботы на Дорри ‒ я просто озвучил домовику какую часть гардероба заменить, какую ‒ освежить и вновь запаковать. На этом Том утащил меня в спальню. Дорвавшись до "сладкого", он не мог остановиться. Я же решил, что стоит дать ему утолить этот голод. Тому всегда лучше было съесть торт целиком, чем растягивать лакомство по одному кусочку на целую неделю. Да и для меня чувственный опыт оказался новым, неожиданным, будоражащим. Впечатляющим. Сложно было охарактеризовать испытываемое чем-то однозначным, конкретным ‒ любые аналогии казались бледными и невыразительными. Наверное, плотская любовь сродни наркотику: тело, получив первую дозу, требовало ещё и ещё, втягивая в бесконечный цикл. С Диланом было совершенно по-другому. Иначе. Как... плановая тренировка: немного лениво вначале – можно пойти, можно сказаться больным, неплохо в процессе ‒ отлично размять мышцы, приятно после ‒ лёгкая томная усталость хорошо перезагружала мозги. С Томом я попал в опиумный притон и с первой затяжки сладковато-пьяного дыма стал его пленником навсегда. Испытывая бесконечную нужду получать свою трубку с ядом и глубоко вдыхать его в лёгкие, вгонять внутрь, принимать и плавиться от накатившей эйфории. Я поддался безумию ещё по одной причине: в своём доме мы могли не сдерживать эмоций и чувств. Не скрывать поразившей нас страсти. И пусть в Хогвартсе мы вечером оказываемся не на виду, а за крепкими дубовыми дверями профессорских покоев, но всплески магии, которыми фонтанируем мы оба во время оргазмов, скрыть будет сложно. Это не исключает секс между нами в стенах школы. Но лишь ночью, под многочисленными скрывающими чарами. Утром мы еле отлипли друг от друга и, приняв по очереди душ, разбежались по разным углам, чтобы, наконец, одеться и морально собраться. Я до сих пор всё пытался осознать реальность, словно плавая в маковом молоке, наполненном эйфорией: любовью, страстью, тесным телесным контактом. Том всегда был тактильным, но за последние годы я намеренно избегал прикосновений, кроме совсем уж невинных. И теперь меня окунуло в такой кайф, что действительность казалась нереальной, зыбкой, как сновидение. Будто я под опиатами: ощущение безмятежности, почти болезненное возбуждение, учащённое сердцебиение, расширенные зрачки, сбивчивое дыхание, румянец, заливающий не только лицо, но и шею, и грудь, стоило Тому прижать меня к себе спиной, упираясь эрекцией в поясницу и уткнув нос в шею. Откуда я это знаю? Мы занимались любовью перед зеркалом, и меня поразило собственное отражение настолько, что я, не выдержав, закрыл глаза. И вот я вновь стоял перед бездушным стеклом, правда уже в одиночестве, и рассматривал оставленные на теле отметины. Многочисленные следы от поцелуев, укусов, хватки крепких пальцев, делали меня похожим на нелепого леопарда, зачем-то вставшего на задние лапы и лишённого шерсти. Этот вид, как ни странно, заземлял, как и лёгкая тянущая боль в натруженных мышцах. Да и ощущение сексуальной сытости, даже пресыщенности, подтверждало, что всё по-настоящему. Я со вздохом потянулся к одежде, понимая, что кто-то из нас двоих должен быть адекватным. Облачившись, покрутил шеей, и убедившись, что из-под воротника рубашки не видно следов засосов и укусов, я накинул куртку, подхватил корзину для книззла и пошёл искать кота. Пока я звал Мистера Лапку и уговаривал его, пришедшего на зов, зайти в корзину, Том спустился вниз. Выглядел муж собранным, строгим и отстранённым. В расстёгнутом пальто, с перчатками в руке, саквояжем у ног, он терпеливо ожидал у транспортного камина. Когда я таки уговорил кота и пришёл с оттягивающей руку корзинкой, муж посмотрел на меня критически, поправил завернувшийся воротник куртки и вздохнул. ‒ Я абсолютно вымотан и истощён, но всё ещё не удовлетворён. Мне будет сложно, Гарри. ‒ Жизнь вообще сложная штука, ‒ сказал я и поморщился от этой банальности. ‒ Один мой... знакомый говорил, что она несправедлива. Но я с ним сейчас не согласен. Впрочем, не важно... Важно, что я всё равно твой. И буду твоим всегда. К тому же это вторая половина пятого курса, лорд Мракс. А значит, расслабляться рано, так как предстоят итоговые экзамены. Считай этот этап ступенькой, кирпичиком в твоё будущее. Том сосредоточенно кивнул. ‒ Не уговаривай, я и так всё понимаю. Просто прошу дать мне скидку на сошедшее с ума либидо. Я... знаешь, если бы ты был девушкой, я бы топил тебя в сперме, пока ты не забеременеешь, чтобы связать нас ещё больше. Создавая нечто, что стало бы живым, воплощённым доказательством нашей связи, нашей общности. – Детей нельзя заводить только ради этого, – сдавленно проговорил я, шокированный признанием. – Они будущие личности, не игрушки, не прихоть. – Да плевать мне на ребёнка, Гарри! Я про чувства. – А я про разум. Дети - это... – Я знаю, как ты относишься к личинкам человека. Я и сам был когда-то выбран тобой исключительно из-за твоей невероятной способности понимать беззащитность ребёнка, отзывчивости и самопожертвования. И считаю, что выиграл эту жизнь, именно потому, что ты оказался рядом. Но я собственник. И не такой, как ты. Другие не имеют значения для меня. И я не хочу, чтобы имели для тебя. Мне не нравилось, куда зашёл невинный разговор у камина. И было неприятно то, что Том, одураченный мной, опирается на ложные факты. Я ЗНАЛ его. И мой выбор не столько сочувствие, сколько попытка переиграть жизнь: его и мою. Не без того, что я пожалел крохотного новорожденного младенца, оставшегося сиротой. И не без того, что сам я когда-то потерял родителей и оставлен на безразличных взрослых. – Томми, ты много не знаешь. И... Ох, Мерлин... – я запустил руки в волосы и взлохматил их. – В тебе сейчас бурлят гормоны, вызванные изменениями в наших отношениях. Затянувшимся сексуальным марафоном. Если не можешь обуздать их, то хотя бы не торопись с выводами. Не позволяй чувствам влиять на разум. И тебе и мне надо время на адаптацию. Просто не торопись. Я говорил сумбурно, не зная, как успокоить Тома, поддержать. Мракс некоторое время рассматривал меня, словно видел впервые. А после сказал: – Ты ведь не понимаешь, да? – Чего? – Насколько ты великолепен. – Ве... великолепен?! – опешил я. – Если бы я решил придумать идеального человека, у меня бы не вышло лучше. Ты – потрясающий. Я никогда не видел никого более чистого, светлого, любящего. И всё это моё. Ты будишь во мне жадность. Желание не просто обладать, а бережно хранить. Прятать. Не делиться даже информацией о том, что ты, такой идеальный, существуешь. Поражённый признанием, я приоткрыл рот и чуть отступил от напирающего на меня Тома. – Не бойся. Я возьму себя в руки. Ты, как всегда, прав. Я, получив то, что так долго ждал, немного сошёл с ума. Но это поправимо. Я же смог обуздать желание разрезать Дилана Брауна на ленточки, украсив кровавыми ошмётками Хогвартс. А его душу, проведя через ритуал, отдать на корм демону. И пока я пытался осознать сказанное, замерев, Том шагнул ко мне, обнял осторожно и увлёк в зелёное пламя.

***

Хорошо, что мы пришли заранее. Том, подхватив из моей онемевшей руки корзину с котом, поцеловал легко и, оставив в коридоре у горгульи, ушёл. Понимая, что после его признаний мне нужно время на осмысление. Сколько я так стоял, таращась в темноту, сложно сказать. В голове плавали обрывки фраз, настолько контрастные, что я никак не мог слепить их в нечто осязаемое, годное к обдумыванию и принятию. "Ты великолепен", "украсив кровавыми ошмётками Хогвартс", "желание не просто обладать, а бережно хранить", "отдать на корм демону". Том, противоречивый, одновременно прекрасный и ужасный, не пугал меня. Впечатлял. Я оценил его откровенность. При его возможностях, он мог убить. Но он всё же этого не сделал. Но самое большое открытие я совершил относительно себя. Если бы Том убил, я бы помог спрятать тело. Может, прав был Дамблдор, предостерегая меня от заигрывания с тёмной магией? – Гарри, почему вы тут стоите? Ждёте кого-то? – голос Флитвика привёл меня в себя, заставляя собраться. Я развернулся на голос, уже улыбаясь. Каким же великолепным лжецом я стал! – Здравствуйте, Филиус. Нет, просто задумался. – О, эти праздники... Сладкое время! Идёмте, сейчас Армандо будет представлять нам новую коллегу! По пути, под добродушный трёп маленького профессора я окончательно взял себя в руки. Я подумаю о диалоге между мной и Томом потом.

***

В учительской, когда все профессора сошлись каминами, Диппет представил нам Минерву МакГонагалл. Я во все глаза смотрел на статную девушку, неуловимо напоминающую мне Гермиону. Если бы ей пришло в голову собрать волосы в гладкий пучок. Юная Минерва оказалась поразительно привлекательной: густые светлые волосы, голубовато-зелёные глаза в пушистых ресницах, узкое породистое лицо с правильными чертами, вспыхнувшее румянцем, стоило нам пересечься взглядами. Несмотря на сосредоточенный вид, было понятно, что она очень волнуется. Я улыбнулся ей как старому другу и первым протянул руку для рукопожатия, невольно заработав себе баллов. Минерва, как и Гермиона, рассчитывала на равенство, а не на реверансы с целованиями рук. Рукопожатие было крепким, сухим и уверенным. Таким, какой станет после вся мисс МакГонагалл, превращаясь из молоденькой, смущённой девушки в строгую даму. Меня ловко оттеснил Слагхорн, перехватывая руку и склоняясь к ней с поцелуем. ‒ Минерва, рад вас видеть по другую сторону баррикад! Приятно оказаться в одном окопе с такой прелестницей! ‒ зажурчал он, оторвавшись от ладони и глядя снизу вверх на не знающую куда себя деть МакГонагалл. ‒ Что вы такое говорите, Гораций?! ‒ возмутилась Савьяти Шах. ‒ Ой, Савьяти, не стройте из себя святую невинность! ‒ раздался рядом голос Сильвануса. ‒ Вы же сами страдаете от близнецов Пруэтт, как Польша от Германии! Докажите, что это не война! Все закатили глаза, Савьяти зашипела, Минерва нервно хихикнула, а Диппет выдвинулся на первый план. ‒ Дамы, господа, давайте сегодня без политики! Не смущайте нашу мисс баталиями! Кэттлберн, известный своими довольно резкими высказываниями, когда речь заходила о войне, становился крайне неприятным собеседником. Ядовито поглядев на Диппета, Сильванус фыркнул, но, что удивительно, заткнулся. Неужели в этот раз не будет жаркой схватки между директором и профессором УЗМС с очередной попыткой выпереть последнего с должности? Стоящая рядом со мной Минерва судорожно вздохнула, и я, поймав узкую сухощавую ладонь, чуть пожал её. ‒ Не пугайтесь, Минерва, размолвки между этими двумя ‒ дело обычное. ‒ Я не думала, что это будет так... страшно. ‒ Что "это"? ‒ Знакомство с коллективом. Ведь многие из профессоров учили меня, а тут, принимают как равную. Мне всё время кажется, что я сплю. Как я понимал сейчас МакГонагалл. ‒ Вы привыкнете. До вашего появления я был самым молодым профессором и, как видите, выжил. Выйдет и у вас. ‒ Благодарю вас, Гарольд. Мою руку сжали в ответом жесте. ‒ Обращайтесь. Когда со знакомством было покончено, мы отправились в Большой Зал – время приветственного пира пришло. Вилкост, чуть притормозив, заставила отстать и меня. Окинув меня оценивающим взглядом, громко хмыкнула. ‒ Что? – У тебя, кажется, новая поклонница, Мракс. – В смысле? – Как с одного рукопожатия ты умудрился обаять такую цыпочку? "Цыпочку"?! О, Мерлин! Кто бы мне сказал, что строгую профессора МакГонагалл кто-то будет именовать таким фривольным прозвищем, я бы в жизни не поверил! – Напоминаю вам, миссис, что вы состоите в браке! – нудным голосом отчеканил я. – Заметь, Мракс, в счастливом! – вздохнула Вилкост. – Но если я на диете, это не значит, что не могу пролистать меню! Я закатил глаза. Вилкост под восемьдесят, но она всё ещё не воспринимает людей бесполыми существами. И я не знаю, как к этому относиться. – И вас не смущает, что Минерве нет даже двадцати? – Намекаешь на мой возраст, хам? – Почему намекаю? Прямо говорю. – У женской любви есть плюс, который многие считают минусом – у нас нет членов. Соответственно, эрекция никогда не подведёт. – Ради Мерлина, избавьте меня от подробностей, – простонал я. Стыдная картинка, где Вилкост, прижав Минерву к стене, задирает той пышную фатиновую юбку в шотландскую клетку и медленно ведёт раскрытой ладонью по бедру, заставила прикрыть глаза и сглотнуть. Вышло... горячо. И неловко. И неожиданно. Кажется, Том пробудил во мне нечто запретное, скрываемое даже от самого себя. – С возрастом стареет лишь тело, ‒ печально сказала Галатея, вырывая меня из непотребных мыслей. ‒ Внутри тебе всё ещё двадцать три: те же желания, те же порывы, те же мечты. Только опыта больше, а возможностей – меньше. И это ужасно, Мракс. Самое страшное, что понимаешь это лишь тогда, когда сам проходишь. Это чувство мимолётности, промелькнувшей молодости, невозможно передать словами. Самая горькая из утрат, надвигающаяся медленно, но неотвратимо. Но, всё равно, возраст – это привилегия. – Почему? – Из моего выпуска Академии аврората на текущий момент живы только я и придурок Скримджер. Да и то только потому, что он сидит в офисе и бумажки перебирает. Я вспомнил свою дебильную мечту стать аврором и передёрнул плечами. Выживи я после Авады и продолжи жить после победы Волдеморта, я бы однозначно попёрся в Академию авроров. И сейчас бы доблестно служил на благо предавшей меня родины. Почему предавшей? Потому что неправильно, когда всю ответственность за мир возлагают на плечи подростка. Потому что один в поле – не воин. Даже если он дитя пророчества. Много потому. Не хочу про это вспоминать. Не жизнь, а черновик! – Остальные уже давно на кладбище. Да и то те, кому повезло не утратить тело от Бомбарды или сгореть в пыль от Адского Пламени. Но! Пока я жива – я буду заглядываться на хорошеньких женщин! И не только из любви к искусству. Иногда только дама знает, как сделать даме комплимент, не оскорбляющий и не обесценивающий её как личность. И согреть долгими зимними вечерами так, чтобы после оставить встрёпанной, мокрой, счастливо разморённой на мятых простынях. С белым шумом в голове. Я скосил глаза на Вилкост и увидел, насколько одухотворённым стало её строгое лицо. Оказывается, истинный ценитель женщин, вовсе не мужчина. Есть ли у слова "ловелас" феминитив? ‒ Кстати, когда у твоего благоверного день рождения? – неожиданный вопрос заставил меня притормозить и озадаченно посмотреть на лукавую Галатею. ‒ 31 декабря. А что? Она хихикнула. Дёрнула бровью. ‒ А-ха... Значит, он, наконец, тебе вставил! Я уже не злился на бесцеремонные высказывания, просто вновь закатил глаза. ‒ Береги глаза, Мракс. Иначе они однажды не вернутся в нормальное положение, и ты до конца жизни будешь наблюдать свой череп изнутри. А у тебя такой шикарный мужик, что это прямо-таки обидно. – Я не пойму, вы за меня рады или завидуете?! И вообще, к чему этот разговор?! – К тому, что ты выглядишь качественно выебанным, Мракс. С чем я тебя и поздравляю! У меня тоже праздники даром не прошли: язык работал без устали. И не потому, что стол был излишне изобильным! Я понял оборот речи не сразу. Но когда понял... О, Древние! ‒ Я не готов это слушать, ‒ простонал я и, закрыв уши руками, отвернулся от Вилкост. И, естественно, споткнулся, чуть не влетев в Большой зал головой вперёд, но узкая сильная рука придержала меня за предплечье. – Не спеши так, Мракс, никто на твоё место за столом не претендует. Мерлин, и мне сидеть рядом с этой злоязыкой женщиной до начала июня! Ученики постепенно заполняли зал, под сводами стоял гул голосов. Взгляд мгновенно примагнитило к Тому. Он, оперевшись бёдрами о стол Слизерина, разговаривал о чём-то с Абраксасом и Антонином, совершенно расслабленный и ироничный. Словно не было этого признания несколькими часами ранее у камина. Почувствовав мой взгляд, Мракс отвлёкся, на миг обласкал меня всего и возобновил диалог. Но, дрогнув, вернулся, чтобы вглядеться внимательно куда-то левее. Я повернул голову и увидел Минерву, которую церемонно усаживал рядом с собой Слагхорн, отодвигая массивный стул. Когда я взглянул на столы факультетов, Том уже шёл к воронятам, кивая, улыбаясь и пожимая руки. Старосту Райвенкло уважали не только члены его дома. Не боялись, а именно уважали. Это грело мне сердце. Расположившись на своём месте, я понял, что без задумчивых взглядов Дамблдора мне... странно. Словно я перестал быть в фокусе внимания и привычного напряжения. И эта тишина не расслабляла, а, наоборот, напрягала. Как затишье перед бурей. Я почти не знал спокойствия в своей жизни, разве что первые полтора года со своего рождения, которые совершенно не помнил, и умиротворённое течение жизни, где всё хорошо, казалось ненормальным, пугающим. Впрочем, теперь я ловил смущённые взгляды юной Минервы. Неужели Вилкост права? С чувствами Дамблдора она ведь не ошиблась... Мерлин, я всего лишь пытался быть дружелюбным! Надеюсь, кто-нибудь из профессоров просветит МакГонагалл о моём семейном статусе.

Диппет встал, призывая учащихся к тишине, представил нового декана Гриффиндора и профессора трансфигурации. Львы застучали и захлопали, кто-то из близнецов Прюэтт засвистел, заставив Минерву поджать губы и обдать наглеца ледяным взглядом. Узнаю своего декана! Я тоже хлопал со всеми, получив недовольный взгляд от мужа. Он меня что, и к женщинам ревновать намерен? Когда ужин закончился, выйдя через профессорский вход из Большого зала, я наткнулся на Тома. Он отлепился от стены, вежливо кивнул Галатее и требовательно посмотрел на меня. – Хорошего вечера, Галатея! – повернулся я к Вилкост и, получив от профессора ироничный взгляд, подошёл к Тому. – Что-то случилось? – негромко спросил я, подняв глаза. – Нет, – тонко улыбнулся Том, – хочу проводить своего мужа до покоев. Нельзя? – Можно. Молчаливого променада я не выдержал. Слишком уж загадочно выглядел Том. ‒ Ты в порядке? – Да. Короткий ответ не утолил моё беспокойство. – Чем занимался, пока я был занят? ‒ закинул я очередной пробный камень. Том усмехнулся, читая мои эмоции, как открытую книгу. – Немного освежил навыки в трансфигурации, – туманно ответил Том и открыл передо мной дверь наших покоев. Я застыл на пороге. Комната преобразилась до неузнаваемости! В гостиной вместо кресел появился диван. Перед камином теперь лежала большая пушистая шкура, кажется, белого медведя. На кофейном столике, где мы завтракали в выходные, стояла низкая ваза с первоцветами. Где Том их раздобыл в январе ‒ ума не приложу! Дверь спальни была приоткрыта, и я пошёл туда. Моя небольшая кровать с балдахином, стандартная для Хогвартса, превратилась в чудовищных размеров ложе. О чём Том думал, творя свою магию, понятно стало без слов. Но больше всего меня поразили трансформации санузла. Вместо чаши я увидел бассейн, вроде того, что когда-то я мог наблюдать в ванной старост. Бассейн, понимаете?! – Том?! – развернулся я к мужу. Он взмахнул рукой, и я ощутил волну магии, словно рябью прошедшейся по каменным стенам. Щёлкнула дверь, и стало глухо от защитных чар. – Я хочу заняться с тобой любовью в воде, Гарри.

***

"Я хочу заняться с тобой любовью в воде..." Наивный я человек! В воде. На шкуре перед камином. На диване. В огромной кровати. У зеркала. Последний раз мне даже кончить было нечем, и я испытал так называемый "сухой" оргазм, болезненно-сладостно пронёсшийся по телу и превративший меня в желе. Хорошо, что в январе уроки не требуют от меня сидения на метле. Дети занимаются физкультурой под моим чётким руководством, и в промежутках я даю теорию полётов или рассказываю об устройстве метлы и чарах, приводящих инструмент в движение. Сидеть на черенке метлы после того, что устроил мне Том в первую ночь в школе, было бы крайне неловко. Нет, муж был осторожен, но учитывая количество заходов, что мы совершили, невозможно было обойтись без последствий. Даже волшебная слюна не помогла, сняв лишь внешнюю припухлость. Но завтра у меня тренировка у Слизерина! И пусть мы будем разрабатывать стратегию игры в этом полугодии против выигравшего полуфинал Гриффиндора, но я не хочу испытывать дискомфорт от того, что подтягиваю ногу и норовлю прижаться ноющей поясницей к стене! Последующие ночи рабочей недели я намерен провести без проникновения! И вообще притормозить с экспериментами. Том давно съел свой торт!

***

– Нас пригласили на вечеринку, – выдал Том в четверг, когда мы коротали вечер у камина с книгами. – Кто и когда? ‒ бездумно спросил я. Я открыл для себя Агату Кристи и сейчас поглощал "Смерть на Ниле". – Слагхорн, в пятницу вечером после ужина. – Обязательно идти? – Или вечеринка, или ты снимаешь, наконец, запрет. – Ты ставишь мне условия, Том Мракс? ‒ вскинул я глаза на наглеца. Том надвинулся на меня, нависая. Я отодвинулся от него, злясь. Отложил книгу. Встал. Том вскочил следом. – Я прошу тебя отменить это бесчеловечное табу, тем более впереди выходные. – Просишь? Том, не играй со мной словами. Иначе я тоже буду оформлять свои просьбы в виде шантажа. Или ты перестаёшь выставлять мне условия, или на выходные я уйду домой. Один. Как тебе такая "просьба"? – Любовь моя, ну прости! – Том скользнул ко мне, приобнял, задышал в макушку. Запрещённый приём. В отличие от напора и давления, нежность и ласка всегда играли Мраксу на руку. – Я был не прав. – Зачем ты всё время проверяешь границы? – Я это не контролирую. Я высвободился из объятий и, задрав голову, вгляделся в лицо Мракса. – Серьёзно? – Абсолютно. – Тогда у меня для тебя плохие новости, Том. Я против секса с детьми и животными. Вытянувшееся лицо мужа я постарался запомнить во всех подробностях. Кажется, Мракс был шокирован. Не всё ему меня удивлять, я тоже кое-что могу. Я так до конца и не определился, что чувствую после того разговора, задвинув его в глубины памяти до лучших времён. – Если ты не в состоянии контролировать себя, то ты либо ребёнок в совсем несознательном возрасте, либо животное, – пояснил я, отступая. Том сделал шаг ко мне. – А как же инстинкт? – Инстинкт – это шаблон действий, сформированный эволюционно, позволяющий виду выжить. У людей инстинктов нет. – Материнский инстинкт? – Его тоже нет. Есть инстинктивное поведение, вызванное гормональной бурей, но оно тоже поддаётся осознанности и контролю. Инстинкт заставляет животное действовать однотипно. Птица кормит птенцов в гнезде не потому, что хочет или считает это правильным, моральным. А потому что не может по-другому. Но мы – не животные. И наши действия обусловлены желанием, или убеждениями, или долгом, а не невозможностью этого не делать. Удивительно было знать что-то, неизвестное Тому. – Поэтому когда ты ссылаешься на невозможность контролировать себя, ты унижаешь и меня, и себя, ‒ добил я, закрепляя результат. Том задумался так глубоко, что даже отпустил меня в душ без домогательств. И ночью не трогал. Впервые с его дня рождения я спокойно спал всю ночь.

***

Вечеринка у Слагхорна принесла мне бонус в лице Эльфиаса Дожа. Когда на меня налетел вихрь и закрутил, я совершенно потерялся от града вопросов: – Гарри! Здравствуйте! О, Мерлин, какое интересное кольцо! И какой силы артефакт! Чувствую в нём искры силы Древних! А вы как изменились! Вижу, друг мой, вы, наконец, обрели причитающееся вам. – П..простите? – я был настолько сметён напором артефактора, фонтанирующего эмоциями, что начал заикаться. – Взрослый маг – как сосуд, созданный с определёнными характеристиками в процессе лепки. Ребёнок ещё может претерпеть изменения объёма магического ядра, расширяя его или же, наоборот, сжимая. Но взрослый – никогда. Я чувствовал в вас... неполноценность. Словно в большом кувшине налито едва на дне. Сейчас вы полны как должно. Я в шоке смотрел на Эльфиаса. Свой возросший магический потенциал я скрывал. И даже Дамблдор его не почувствовал. Хотя... Кто знает, может, именно его скачкообразный рост вынудил профессора отдалиться? Его признание в нежных чувствах не обязывало его к откровенности в остальном. – Вы провели в процессе бракосочетания какой-то ритуал? ‒ вырвал меня из размышлений Дож. Он рассматривал меня сияющими глазами, чуть склонив голову, как смотрят на нечто необычное, увлекательное. Я отвёл взгляд, замявшись. – Ох, – моего предплечья невесомо коснулись, и я, вскинув глаза, напоролся на безмятежный взгляд светлых глаз. Дож глядел буквально в душу. Будучи некрасивым от природы, да ещё и с поражённой драконьей оспой кожей, он, одухотворённый, увлечённый, сейчас был потрясающе красив. Лёгкие волосы, взбитые, воздушные, словно нимб окружали его голову. Я даже замер от такого преображения, поражённый. – Простите мою бесцеремонность, Гарри. Я иногда так увлекаюсь, что лезу не в своё дело. Вам не надо мне отвечать. – Благодарю, ‒ отмер я, не понимая, за что благодарю. – Могу я коснуться картуша? Чувствую его на вашей груди. – Да. Ладонь в мелких царапинах, ожогах и пятнах зелий на миг прижалась ко мне в районе ключиц, и я ощутил, как нагрелся порт-ключ, отзываясь своему создателю. Это позволило мне выйти из завороженного состояния. Удивительный человек! Дож смотрел мимо меня, словно прислушиваясь, а после улыбнулся. – Я не ошибся. Как же отрадно осознавать, что подобрал правильный артефакт. Гарри, вы не видели Альбуса? – Профессор уволился ещё в декабре, – растерянно сказал я. – Вы не знали?! – Нет. Я получил от Аля письмо в январе, короткое и несколько сумбурное. Теперь понятно, почему оно таким было. Жаль, я хотел его увидеть. А что это за милейшая юная леди, которую так старательно обхаживает Гораций? Я обернулся и увидел Минерву МакГонагалл с бокалом пунша, увлечённо слушающую раздухарившегося декана Слизерина. Слагхорн, сверкая глазами, что-то эмоционально рассказывал девушке. – Это наш новый профессор трансфигурации и декан факультета Гриффиндор – Минерва МакГонагалл. – О... Протеже Аля? – Да, профессор рекомендовал мисс МакГонагалл на своё место. В этот момент Минерва звонко расхохоталась и, опомнившись, прикрыла рот рукой. – Кажется, это любовь, – заметил добродушно Эльфиас. А я захлопал глазами: любовь между МакГонагалл и Слагхорном? Впрочем, в моём прошлом Минерва явно была влюблена в директора, а тот, по понятным причинам, ответить на её чувства не мог. Но сейчас ведь Альбуса в её жизненном пространстве нет. Зато есть другой профессор, не менее харизматичный мужчина. Явно проявляющий симпатию.

***

Как и в моём прошлом, Минерва оказалась страстной поклонницей квиддича. И присутствовала на нескольких тренировках Слизерина, которые я начал проводить с февраля. Погода нам благоволила: последний месяц зимы, называемый у славян лютым, выдался необычно солнечным и безветренным. Мягким. Поле для квиддича затопило подтаявшим от активного солнца снегом, но мы всё равно тренировались в воздухе. Я просто заморозил чарами стартовую площадку. Тонкую статную фигурку в ложе преподавателей я заметил не сразу. Пока мне не указал на неё один из игроков. Подлетев, я откинул волосы, липнувшие ко взмокшему лбу, и улыбнулся Минерве. – Так в открытую шпионить, мисс МакГонагалл, как раз в стиле львов. – Гарри, что вы! – вспыхнула Минерва. – Я просто заметила, как вы летаете, из окна кабинета и не смогла удержаться от того, чтобы посмотреть поближе. Я никогда не видела такой техники! Теперь понятно, отчего команда Гриффиндора проигрывает уже который сезон. – Вы и сами играли за команду? – В прошлом капитан и охотник! – гордо вскинула подбородок девушка. – Что ж, в этом полугодии, будет интересное противостояние. Вы ведь намерены поделиться со своим факультетом стратегией и тактикой? – Непременно! Я не флиртовал намеренно. Просто эта цветущая, эмоционально открытая МакГонагалл, была для меня открытием. И желание прикоснуться к такому чуду делало меня неосмотрительным. Но когда я подмигнул Минерве, давая понять, что с юмором отношусь к противостоянию факультетов, а она зарделась, я выругал себя последними словами. Я не хотел, чтобы мою дружеское расположение питало ложные надежды. Вечером меня ждал скандал от Мракса. То ли Том видел мой разговор с Минервой, то ли кто-то из слизеринцев сдал меня. Том орал, что не даст какой-то вертихвостке увести у него мужа. Грозился проклясть нового профессора и вообще эту должность. Шипел на парселтанге, что скорее убьёт меня, чем отпустит. Хватал за запястья, заставляя проявиться брачные браслеты, и тыкал в них пальцем, напоминая о моих обязательствах перед ним. Никогда его ревность не носила такого буйного характера, после того, как он вышел из детского возраста. Обычно он давил ментально и требовал признаний. Его истерика обескуражила меня, я не понимал причины. Да и поводов не давал. Несколько разговоров не аргумент, чтобы устраивать такое. Я решил вначале снять острое состояние, а разобраться с истинными причинами после. Пусть лучше проявляет эмоции, чем, как с Диланом, хладнокровно планирует как расчленить и уничтожить, вплоть до души, моего обидчика. Утихомирить разбушевавшегося Тома оказалось удивительно легко. Я просто встал перед ним на колени. И начал расстёгивать пуговки на школьных брюках. Мракс заткнулся моментально, глядя на меня сверху вниз расширенными глазами, чёрными от заполонивших радужку зрачков. Он бурно дышал и сжимал-разжимал кулаки, не смея коснуться моих волос. Упруго выскочивший мне навстречу член обильно тёк смазкой. Кажется, скандал сильно завёл Тома. Стоило мне надеться на член широко раскрытым ртом, упереть головку в гортань и сглотнуть пару раз, как волосы опалило болью от вцепившихся в них пальцев, в горло ударила тугая струя, а Том застонал низко и хрипло. Я держал его за дрожащие бёдра, глотал терпкое семя и думал, что он всё же ещё очень молод и не всегда умеет справляться со своими эмоциями. Тема ревности к профессору трансфигурации после больше не поднималась. Я был благодарен Тому за это. И сам постарался дистанцироваться от МакГонагалл. Минерва, кажется, обиделась. Но мне было важнее спокойствие внутри семьи, чем ее симпатия.

***

13 марта 1943 года все газеты взорвались известием о том, что Адольф Гитлер погиб. Самолёт, на котором он летел из Смоленска в Берлин, пропал с радаров. Обломки аппарата и останки диктатора впоследствии были найдены в лесах под Смоленском. Германия, измученная и истощённая боями, объявила капитуляцию. В мире магии тоже случились радикальные изменения: лидер террористического движения Геллерт Грин-де-Вальд внезапно исчез 14 марта, выдав всех своих самых неадекватных последователей властям Австрии. Те, опоённые неизвестным зельем вроде Веритассерума пролонгированного действия, истово каялись в своих преступлениях. Всех последователей исчезнувшего Тёмного Лорда передали для суда, который должен был осуществить МКМ. Временно их содержали в Нурменгарде. Я внимательно рассмотрел фото тюрьмы, сопровождающее статью, и усмехнулся надписи над входом. "Ради всеобщего блага". Какая знакомая риторика... Где сейчас их лидер, никто из арестованных не знал, последний раз они видели его на общем собрании 13 марта, где все пили пунш, в который, собственно, и было добавлено зелье. Пили за удавшуюся операцию, суть которой Грин-де-Вальд обещал раскрыть позже. Но позже он просто исчез, а его последователей посетило непреодолимое желание покаяться и получить соответствующее их преступлениям наказание. Заполонившие за ужином Большой зал совы принесли экстренный выпуск "Пророка", вызвав что-то вроде коллапса. Наплевав на правила и на ужин, и преподаватели и ученики переговаривались, перебегали от стола к столу, срочно строчили ответные письма близким. Кто-то плакал, кто-то смеялся, кто-то пребывал в ступоре, кто-то отпрашивался у деканов. Небольшая группа потянулась к транспортному камину в кабинет директора. В связи с потрясшими оба мира событиями уроки в школе временно отменили, Диппет устроил спонтанные каникулы. И это было правильным решением: всё равно и преподаватели и ученики, находились в такой ажитации, что от занятий не было толку. Мы с Томом, пользуясь случаем, переместились домой. Тому, собственно, было всё равно, где находиться, лишь бы я оказался в доступе протянутой руки, а кровать ‒ удобной. Общество кипело, лихорадило, и истеричное состояние неожиданного окончания войны вызвало такие волнения, что я переживал, как бы не начались погромы и грабежи на улицах. Мы даже решили с Томом временно закрыть витрины щитами и чарами. К счастью, обошлось. Массовые гуляния приняли невиданный размах, но улицы были заполнены не озлобленными, а счастливыми людьми, пьяными не от алкоголя, а от счастья. Эйфория заставляла всех обниматься, танцевать, петь песни. Я бы и сам туда пошёл, чтобы проникнуться духом победы, но Том меня не пустил. Чтобы спонтанные каникулы не превратились в вакханалию, я предложил мужу разобрать накопившуюся у нас с начала года периодику. Мракс скрупулёзно собирал подшивку "Пророка", считая, что это полезно для анализа текущей политической ситуации. ‒ Знаешь, ‒ в один из вечеров сказал Том, обложившийся газетами. ‒ Мне кажется, что исчезновение Грин-де-Вальда как-то связано с уходом Дамблдора с поста. Тебе он не показался странным в последнее время? ‒ Не знаю, ‒ пожал плечами я. ‒ Дамблдор, как по мне, всегда был странным. Кстати, уходя, профессор подарил мне книгу. Том вскинул голову и цепко посмотрел на меня. ‒ Покажи! ‒ потребовал он, вкладывая в приказ силу. Я холодно посмотрел на Мракса, и он отвёл глаза. ‒ Прости. Это непроизвольно. Опять... Надо что-то решать с попытками Тома давить на меня. Разговоры помогают, но стоит ему вспылить, как включается рефлекс подавить, распотрошить, докопаться до самой сути. Книгу я призвал Акцио, и когда она зависла перед Томом, он, не касаясь томика, перехватил его в воздухе магическим захватом и начал тщательно проверять. ‒ Чисто, ‒ вынес он вердикт. Уровень паранойи ‒ Бог! ‒ Том, мне иногда кажется, что ты считаешь меня идиотом. ‒ Не идиотом, Гарри, а очень добрым и наивным человеком. ‒ Это всё равно звучит как идиот, ‒ хмыкнул я. ‒ Не смей оскорблять моего любимого! ‒ нахмурился Том. ‒ То есть самого себя? ‒ Именно! ‒ Это звучит очень странно... ‒ Мы не обязаны быть нормальными, ‒ заметил Том, раскрывая книгу. ‒ А какими мы обязаны быть? ‒ Обязательства ‒ это ведь не про внешний мир, а про наш внутренний. Есть мы ‒ ты и я, и есть остальные. Первое ‒ основополагающее, второе ‒ не имеет значения. ‒ Нельзя замыкаться. ‒ Мы этого и не делаем. Я даже завёл друзей по твоему совету. В отличие от тебя. ‒ У меня есть друг! Вилкост. ‒ Которая научила тебя материться, огрызаться и пить огневиски?! ‒ Том! – Молчу! Я в данной ситуации не про наше социальное поведение, а про значимость по нашей внутренней шкале ценностей. Кстати, ты видел, что тут есть заметки на полях? Мракс потряс в руке потрёпанный томик. ‒ Да. ‒ Понял их значение? ‒ Они все касаются сказки про Дары Смерти. ‒ Знаешь, что этот знак использовали сторонники Грин-де-Вальда? ‒ Да. Грин-де-Вальд владелец Старшей палочки, ‒ выдал я на автомате, размышляя, как бы подтолкнуть Тома к диалогу о недопустимости ментального давления. Том кинул на меня острый взгляд. И я мгновенно похолодел. Я знал, что Мракс, владея одним из Даров Смерти, интересуется данной темой. Но откуда Я мог знать о наличии палочки у Грин-де-Вальда? Ведь никогда особенной заинтересованности дарами я не показывал. ‒ М-м-м. Как интересно... – протянул он. – И откуда у тебя столь конфиденциальная информация? И столь странный дар? Я набычился, не собираясь отвечать. Потому что просто не хотел врать, а что сказать ‒ не придумал. Том, не спуская с меня препарирующего взгляда, не дождавшись ответа, продолжил: ‒ Если всё так, как я предполагаю, то Грин-де-Вальд и Дамблдор неожиданно нашли общий язык и вновь сблизились. И что же послужило толчком к их воссоединению? Почему старая любовная связь возобновилась? М? ‒ У меня был с ним разговор накануне его увольнения, ‒ признался я. Том вскинул голову и впился в меня взглядом. Я вновь ощутил ментальное давление. ‒ Только попробуй! ‒ предупредил я, и Том замотал головой. ‒ А, чёрт, это помимо меня. Прости. ‒ Я не верю, что ты это не контролируешь! ‒ разозлился я. ‒ Контроль рядом с тобой ‒ это вообще не про меня, Гарри, ‒ признался Том, откладывая книгу и зажимая ладони коленями. – Я помню наш разговор про инстинкты, вернее их отсутствие, и согласен с тобой. Но это не отменяет того, что обучение контролю ‒ процесс сложный. Ментальная магия для меня как парселтанг, как дыхание, часть меня. Как непроизвольное движение руки, желающей отогнать назойливую муху. К тому же, когда я вижу тебя, мыслей у меня немного и все они крайне... распутные. Я представляю, как ты краснеешь, когда я вхожу в тебя, как стонешь, как запрокидываешь голову, как дёргается кадык на твоей беззащитной шее, как полно ты мне отдаёшься и что ты мой. Я хочу тебя схватить, бежать и спрятать, подмяв под себя. Понимаешь? ‒ А, чёрт! ‒ я понял, что у меня встаёт, и закинул ногу на ногу. Невозможно трахаться по пять раз в день! А этим утром мы уже сделали это дважды. И так по тому, как я боком сижу на метле, понятно, что мой молодой муж очень активен. Хорошо, что первокурсники этого не понимают. Но я, мать вашу, тренирую команду Слизерина! Этим-то всё понятно! Том усмехнулся, расслабленно откинулся в кресле и расставил ноги пошире ‒ его брюки недвусмысленно натянулись в районе паха. Вот разница между нами. Там, где я стесняюсь и рефлексирую, Мракс получает удовольствие. ‒ Так что насчёт вашего разговора? ‒ хрипловато спросил Том. ‒ Он спрашивал, почему мы с тобой вместе, если такие разные. Том резко наклонился вперёд, сузив глаза. Он не давил ментально, но, очевидно, это стоило ему больших усилий. ‒ Что ты ответил?! ‒ Правду. Что для любви это не имеет значения. ‒ Хочу подробностей! Вздохнув, я решил, что теперь можно рассказать правду, в том числе и о чувствах Альбуса. Он далеко, Том его не достанет. И, судя по виду Тома, с темы мне не соскочить, ‒ пока всё не выведает, не успокоится. – Я расскажу. Но хочу знать ответ на один вопрос. – Спрашивай. – Почему ты не убил Дилана? Только честно. – Посчитал, что жизнь в его случае страшнее смерти. Том выглядел совершенно невозмутимым. И я принял и его решение. И его самого. Кивнув самому себе, я попросил Древних удержать моего мужа от смертоубийства бывшего декана Гриффиндора и начал: ‒ Когда Дамблдор удостоверился, что мы заключили брак, он попросил о конфиденциальном разговоре...