Обними меня!

Том взлетел по ступеням в свою комнату, словно я ничего не весил и он нёс на руках кота, а не взрослого мужчину, и уронил меня на кровать. Замер, пожирая глазами. Я, распалённый и дезориентированный, просто лежал, доверчиво глядя в ответ. Я принял решение, и ничто больше не ограничивало нас. Муж медленно, как подарок, избавил меня от одежды, всё время "распаковки" не спуская пылающего взгляда. Проводя горячими, чуть подрагивающими руками по открывающейся коже, словно помечая меня. Казалось, на его ладонях краска, постепенно укрывающая мою кожу плотным пигментом принадлежности. Это было так странно: когда на тебя смотрят с восхищением, желанием, жаждой обладания и любви. ‒ Какой ты у меня красивый! ‒ шептал Том, нависая надо мной, лишив себя щелчком одежды. Я боялся посмотреть вниз, ощущая животом твёрдость его желания. ‒ Я так давно мечтал об этом. Красивый... Я понимал, что дело не в моей внешности. Полное принятие. Безусловное, бесконечное. Никто и никогда не желал меня так, не любил меня так. Осознание этого буквально взрывало мой мозг. Том перенёс вес тела на одну руку, второй подхватив мою голову под шею, вовлекая в поцелуй. Влажный, жаркий, разнузданный. Падая на меня. Но казалось ‒ упал я. Рухнул в пропасть, делая шаг слепой веры, и оказался захвачен бурей, что втянула моё свободное в падении тело рывком в торнадо бушующих чувств, делая их эпицентром. Я плавился от покусываний, нежных движений языка по коже, стонал под тяжёлым горячим телом, поддавался властным движениям рук, раскрывался от давящего колена. Действо не было осознанным, как когда я был с Диланом, нет. Только картинки вспышками, но никакой структуры. Я тонул, таял, переплавлялся, впитывался, плохо осознавая себя отдельно от Тома. Поцелуй. Кончик языка, покалывающий от возбуждения. Горячая влажность. Солоноватый вкус вспотевшей кожи и её сладковатый запах с разогретого тела в противовес, но не в конфликт. Влажное касание липкой от смазки головки. Сбившееся дыхание. Невнятный срывающийся шёпот. Раздвинутые в нетерпении ноги, так сильно, что натянулись связки в паху. Стон ‒ мой или Тома - непонятно. Упавшая на влажный лоб прядь волос. Подбитая под ягодицы подушка ‒ одно перо вылезло из наперника и колет. Горьковатый запах миндаля и маслянистая текучая текстура смазки. Проникновение ‒ пробное, деликатное, осторожное. Напряжение от натяжения. "Я осторожно", ‒ сбивчивая просьба-уверение. Я вместо ответа поднимаю колени к груди и прижимаю их руками. Обжигающий взгляд и дикая, животная радость в нём. Протяжное: "Мой!" И ответное: "Давай уже!" Нетерпеливое движение бёдер навстречу растягивающим пальцам. Вялая мысль о знании предмета не по книгам. И странный коктейль из смеси удивления, печали, обиды... Ревность? Миг нашей стыковки я запомнил очень отчётливо, он торчал цельной фигурой в осколках образов. Распирание, резкая, короткая, как вспышка, боль, судорожный выдох, замершее до окаменения тело. И торопливые поцелуи. Как бы долго Том меня ни готовил, первое проникновение всё равно вышло болезненным. Мой мальчик вырос крупным парнем, и ТАМ всё было пропорционально остальным параметрам. Я дрожал от боли и возбуждения, пока Мракс судорожно целовал мои прижатые к груди колени, боясь шевельнуться. ‒ Прости, прости... ‒ шептал он, прижимаясь губами к коже. ‒ Мне так жаль, что тебе больно! Прикрыв глаза, чтобы не видеть такого Тома, я постарался расслабиться. Физическая боль мешалась с удовольствием. Боль давно была платой за счастье. Я привык. А ещё понял, что создан для того, чтобы принадлежать Мраксу, оттого мы не можем не подходить друг другу. Но даже ключ в замок впервые входит со скрежетом, надо лишь перетерпеть первые мгновения. Эта мысль словно выщелкнула какой-то стопор, и я растёкся под Томом, впитывая его в себя. Провёл рукой по пояснице с ощутимой ямочкой и надавил на верх ягодиц, давая понять, что можно двигаться. Том плавно повёл бёдрами, входя до упора, и уронил мне голову на плечо, застонав. Я тоже замер, поражённый чувством распирания, наполненности. Полноценности. Чуть двинулся, желая ощутить весь спектр, прочувствовать всю длину и толщину пульсирующего, подёргивающегося фаллоса. ‒ Погоди... Я сейчас просто позорно обкончаюсь, ‒ сквозь сжатые зубы прошипел Том. И совсем жалобно выдал: ‒ Господи, как в тебе хорошо! От этих слов я испытал настолько острое возбуждение, что задница конвульсивно сжалась, словно в мини-оргазме, и внутри толчкообразно запульсировало, заливая меня тёплым и влажным. ‒ А, чёрт! ‒ выдохнул разочарованно Том, содрогаясь на мне всем телом. ‒ Не дёргайся, ‒ успокоил я, поглаживая мужа по выпуклому плечу. Где он так раскачался? Я не видел Тома без одежды с лета, когда мы были на море, и представить себе не мог, что он набрал такой мышечный рельеф. ‒ Сейчас снова окрепнешь. Собственно, твёрдости муж не терял, просто кончил от перевозбуждения. Когда чувствительность перестала быть такой острой, он качнулся, и я жадно подался вперёд, инстинктивно прогибаясь в пояснице и раскрываясь. Второй толчок попал в нужную точку, и я застонал. Том, приподнявшись на локти, зажал мою голову ладонями, чуть качнул, понукая открыть глаза и, глядя мне в лицо, начал наращивать темп. От точечных ударов я поплыл и буквально ослеп, не видя перед собой ничего, сфокусировавшись на средоточии удовольствия. Даже помогать себе не пришлось, я кончил только от фрикций, ярко, остро и неожиданно. Оргазм просто взорвался как светошумовая граната, окончательно лишая меня зрения, а заодно слуха и подвижности. Я обмяк под тяжёлым телом, податливо принимая толчки, ставшие хаотичными. Низкий рык, пульсация и рухнувший на меня Том привели меня в чувство. Я обнял мужа руками и ногами и счастливо вздохнул. Никогда до этого я не ощущал более полной близости. И дело не в сексе. Мы словно слились в одно существо. Обоюдная любовь сделала нас единым целым. Часы на первом этаже хрипло пробили полночь. Привычные звуки дома окончательно привели меня в себя, окунув в целое море ощущений, вроде истомы во всём теле, умиротворяющей расслабленности, влажной простыни под спиной и проклятого пера, противно колющего ягодицу. Внутри пульсировала часть чужого тела, сейчас казавшаяся необходимой. Удивительно правильно заполняющей мою тянущую пустоту. Том лежал на мне подрагивая. Спустя несколько минут он поднял взмокшую голову с прилипшими ко влажному лбу прядями волос и сфокусировал взгляд на мне. ‒ Это правда? Скажи. Правда? Голос мужа был хриплым, низким, царапающим что-то внутри до конвульсивного сжатия. Я провёл по его лицу рукой, убирая пряди. И кивнул. ‒ Слишком хорошо! ‒ простонал Том и, наклонившись, лизнул меня в припухшие, саднящие губы. Когда он успел их так истерзать? ‒ Расходимся? ‒ хихикнул я, отчего обмякший член выскользнул из меня и по ягодицам потекло. Том чуть приподнялся, и я непроизвольно опустил глаза, чтобы расширить их от удивления. Даже опавший, член Тома выглядел внушительно. Как он смог поместиться во мне? Не иначе как волшебная сила любви! ‒ Ты теперь никуда не денешься от меня! ‒ улыбнулся Мракс сыто и удовлетворённо, устраиваясь на мне, как на коврике. Потёрся носом о мою шею, поёрзал. Чуть сдвинулся, завёл руку между нашими телами, ныряя между ног, и начал растирать своё семя по моей коже, втирая в ягодицы, внутреннюю часть бёдер, пах, живот. Запах чужой спермы ‒ острый, возбуждающий, терпко-пряный ‒ распалял, а не смущал, как раньше. Заметив, что я принюхиваюсь, Том, глядя мне в глаза, поднёс испачканную руку к лицу и тщательно вылизал пальцы. Это было... грязно и горячо. Я прикрыл глаза, не в силах выдержать подобного зрелища. Такое впечатление, что именно сейчас я занимаюсь сексом впервые, открывая для себя новый мир. Том хмыкнул, поймал меня за кисть, потянул на себя и поцеловал запястье. ‒ Тут нити нашей связи. Проведя языком по активировавшимся линиям золотистой вязи, опоясывающим руку в виде широкого браслета, чуть прикусил пульсирующую вену на запястье. Я прерывисто вздохнул. Вся кожа словно воспалилась ‒ так ярко я ощущал чужие прикосновения, даже самые деликатные. Не знал, что секс может быть таким. Хотя нет, это был не секс. Меня любили. ‒ Я попрошу Дорри перенести твои вещи в мою спальню, ‒ хрипловато сказал Том. Это не было вопросом. Не было и утверждением. Том просил. ‒ Хорошо.

***

Мы провели в постели всю ночь: и последние часы старого, 1942 года, и первые часы нового, 1943. Том только встал развести камин, осушил и очистил чарами простыни и трансфигурировал чернильницу в бокал, который наполнял водой несколько раз ‒ пить хотелось ужасно. Я наблюдал за ним, рассматривая словно впервые, невольно оценивая стать и осознавая, насколько Мракс великолепен: мощное, идеально сложённое тело, при этом хищно-грациозное, несущее всю мускульную массу с лёгкостью крупной кошки. Так мягко, скользяще, двигается тигр, не замеченный своей жертвой в полумраке леса. Совершенное лицо, с правильными чертами, безупречное в своей гармонии. Гладкая светлая кожа, игра мускулов под ней, подчёркнутая отблесками огня из камина, плавные, выверенные движения бойца или танцора. Том заметил моё пристальное внимание и улыбнулся. Развернулся, являя наливающийся желанием член. – Нравится? То, что ты перед собой видишь? – Да, – признался я, сглатывая, так как в горле внезапно пересохло. – Дай ещё попить. Том засмеялся, услышав мой сиплый голос, применил Агуаменти и протянул бокал. Его эрегированный член оказался напротив моего лица, и я понял, что хочу ощутить его тяжесть на языке, попробовать смазку на вкус, заполнить им рот до отказа. Рот на этой мысли мгновенно наполнился слюной. Я решительно отвёл маячащий перед глазами бокал, положил руки на бёдра Тому и притянул его к себе. Оголившаяся от эрекции головка блестела капелькой смазки, выступившей из уретры, и я слизнул эту вязкость кончиком языка. Остро, ярко, пряно! Замерший от моих действий Том глухо застонал, а бедра под моими руками мелко задрожали. Это стегнуло по нервам сильнее Жалящего, и я, широко открыв рот, наделся на этот великолепный член до упора. На меня плеснуло сверху водой: кажется, Том не удержал в бокале жидкость. Улыбнулся мысленно – такая власть оказалась сладкой, как ацетат свинца, – и, втянув щёки, двинул головой вперёд, сминая ткани гортани упёршейся в них головкой. Саднящая слабая боль, распирающая горло и лишающая меня возможности вздохнуть, оказалась наркотической. Я отвёл голову назад и вновь насадился до упора, сглатывая обильную слюну и смазку. Раздался слабый звон стекла, Том вцепился мне в волосы подрагивающими руками. И чуть двинул бёдрами. Это окончательно свело меня с ума – я замычал от удовольствия и задрожал. И ушёл в медитативное состояние, в котором вбивающийся член и обжимающее его на особенно глубоких толчках горло существовали лишь для того, чтобы я парил где-то, взбираясь всё выше и выше. Хлынувшее в горло семя, остро-пряное, боль в волосах и сладкий глоток кислорода заставили меня содрогнуться в коротком, мощном оргазме. Голова кружилась, я не мог сфокусировать зрение и так ослаб, что просто осел к ногам Тома, завалился на бок, сворачиваясь улиткой и прижимая колени к груди. Чуть подрагивающая рука потрясла меня за плечо. – Гарри... – хриплый голос заставил меня дёрнуться. – Гарри, ты жив? – Мы же бессмертные, Том. Забыл? – просипел я. – Сейчас я даже имя своё не помню, – низко хохотнул Мракс и потащил меня с пола на кровать. Уложив в постель, подгрёб меня под бок, укладывая голову себе на грудь и накрыв одеялом. Спать не хотелось, говорить тоже не хотелось; молча лежать, глядя в огонь, и слушать стук чужого сердца ‒ было прекрасно. За окном свистела вьюга, в комнате было сухо и тепло, а внутри ‒ царила благодать. Неужели всё, что мне нужно было ‒ это принадлежать безраздельно одному единственному человеку? Интересно, а если бы я в своём прошлом согласился с предложением Волдеморта на первом курсе? Том вздохнул, чуть шевельнув плечом. Я приподнял голову. ‒ Отдавил? Широкая ладонь прижала меня назад к плечу. ‒ Нет. Как ты себя чувствуешь? ‒ Хорошо. ‒ Не больно? ‒ Секс между мужчинами предполагает... некоторое неудобство, ‒ заметил я. ‒ Ты не ответил. ‒ Нет, Томми. Мне не было больно. В процессе. Разве что немного вначале, но я... ‒ ... привык. Прости. Я был слишком несдержан. Больше так не будет. Том совершил неуловимое движение, отчего я оказался на другом боку, головой на его вытянутом предплечье, прижатый к телу позади себя: спиной к груди, поясницей к животу, ягодицами к паху и с подбитыми под колени коленями. Мракс огладил меня от плеча до голени одним долгим собственническим движением свободной руки и прижал к себе плотнее за живот. Эта поза оказалась для меня откровением. Я спал с Томом до его полового созревания много лет, и он обычно заползал на меня, опутывая руками и ногами, как змея. Сейчас же было как-то по-другому, более близко, более интимно. Правильно. Я начал проваливаться в сон. ‒ Помнишь Долохова? Со Слизерина? ‒ вырвал меня из ленивых, сонных мыслей Том. ‒ Да. А что? ‒ Он же славянин. Они там у себя больше чтут Новый Год, а Рождество вообще отмечают в другое время. ‒ М-м-м? ‒ протянул я, начиная задрёмывать. ‒ Так вот, у них много традиций по поводу главного праздника в году. И одна из них гласит, что с кем встретишь Новый Год, с тем его и проведёшь. А я встретил его прямо в тебе! Том скользнул между нашими плотно прижатыми телами и подушечкой пальца погладил припухший, сейчас очень чувствительный вход. Я от неожиданности ойкнул высоко и томно, словно девушка. И прикрыл рот рукой. Том засмеялся. Я бы тоже смеялся, если бы коварный длинный палец не скользнул по смеси смазки и спермы вглубь меня, точно попадая по волшебной точке, на стимуляцию которой так бурно реагировала моя неволшебная "палочка". ‒ То-о-о-м... ‒ Да, любовь моя! ‒ Том, там всё опухло! ‒ я попытался отбиваться ногами, но был слишком близко прижат для замаха. На самом деле я не понимал, чего хочу, настолько всё было чересчур. Возбуждающе, сильно, перечно! ‒ Сейчас мы всё исправим. Ты же помнишь, что у меня лечебная слюна? ‒ Том?! Вместо ответа этот поганец катнул меня на живот, нырнул под одеяло и решительно раздвинул ноги. Через миг, ощутив ТАМ влажное касание языка, я заткнул рот обеими руками, чтобы позорно не скулить от шока и потрясающих ощущений. Такого мне никто не делал, я даже и предположить не мог... В книжке что-то было написано про оральные ласки, но... Древние!

***

Хорошо, что у нас есть домовик. Исключительно благодаря ему мы не умерли с голода. Из спальни мы не выходили до конца каникул, принимая пищу прямо в постели. Том всё не мог успокоиться, всё припадая и припадая ко мне, как припадает к источнику умирающий от жажды. И я был рад его напоить. Отдавая себя, я сам пополнялся его любовью, магией, семенем. Лишь в день накануне отъезда я смог вырваться из спальни, пока вымотавшийся за ночь муж крепко спал. Я осторожно выпутался из рук и ног, подхватил разбросанную одежду и крадучись пошёл к двери. Спускаясь по лестнице на подрагивающих ногах, я придерживался за стену. В доме царила особенная, уютная тишина, какая бывает зимним утром в обжитом, ухоженном доме. Лишь часы важно тикали, позвякивали на ёлке игрушки и потрескивали дрова в камине. Я прошёл на кухню, погладил Мистера Лапку, развалившегося на столе, открыл дверь чёрного входа и глубоко вдохнул морозный, свежий воздух. Заснеженный Лютный сейчас был пустынным ‒ вполне типичная картина в первой половине дня для этого злачного места. Но серенькое январское утро мне казалось необычным. Не таким, как всегда. Удивительно, как иногда меняется мир внутри человека, оставаясь снаружи неизменным. ‒ Простынешь... На плечи лёг пушистый плед, окутывая меня коконом из мягкой ткани и сильных рук. ‒ Я тебя совсем заездил, да? ‒ Я соскучился по свежему воздуху. Тебе он тоже не помешает. ‒ Прогуляемся? ‒ Меня ноги не держат, ‒ признался я. ‒ Прости. Я повёл плечом недовольно. Том ведь не насиловал меня. Не брал силой или хитростью. Я сам раскрывался, подставлялся, подмахивал, сосал, получая от процесса не меньшее удовольствие. ‒ Тебе не за что извиняться. Сейчас я подышу, приготовлю нам поздний завтрак, и давай разберём и соберём вещи перед возвращением в Хогвартс. ‒ Отличный план. Рука, скользнувшая между фалдами пледа, осторожно сжала в горсть мой пах поверх пижамных штанов. Я испуганно замер. ‒ Я просто удостовериться, что это не красочный сон. Том ещё потискал меня как плюшевого медведя, подышал в шею, а после основательно завернул в плед, так что я не мог шевелиться ‒ виднелось одно лицо. Сотворил из стула массивное кресло, установил его в открытой двери и усадил туда аккуратно. ‒ Сиди, дыши, смотри и ни о чём не думай! Подвязав фартук вокруг узкой талии, взмахнул двумя руками, как дирижёр: в печке вспыхнули дрова, по кухне захлопали дверцы шкафов, заскрипели ящики, начали летать приборы, посуда и продукты. Я смотрел на это действо как заворожённый. Мощь магии, мастерство и красота поражали. Том быстро приготовил плотный завтрак из яиц, колбасок и жареных грибов. И свой великолепный кофе по-венски. Выпутав одну руку из пледа, я отхлёбывал божественный напиток из широкой низкой чашки, с умилением наблюдал, как жадно муж поглощает пищу, и совершенно определённо был счастлив.

***

Я, разбирая вещи из Хогвартса, нашёл подарок Дамблдора, покрутил его в руках и решил убрать в секретер. У меня рука не поднялась выкинуть подаренную мне Альбусом книгу сказок барда Биддля. Слишком знаковая вещь. Раздвинув свитки с документами на дом и землю, я наткнулся на коробочку с медальоном Салазара Слизерина. Чёрт! Я же собирался подарить его Тому на шестнадцатилетие! Как я мог забыть... Ладно. Подарю на семнадцать. Может, это как-то скрасит ту жуть, которую мне предстоит вывалить на голову своему мужу. До момента признаний остался год без двух дней, и я уже этого боялся. Закрыв секретер, я упёрся в его крышку руками и замер. Наверное, впервые в жизни мне было так расслабленно-хорошо. И как же я боялся терять этот покой, рушить его никому ненужной правдой. Своим глупым обещанием. Что стоило мне категорично сказать Тому, что моё прошлое в прошлом и запретить поднимать этот вопрос?! Впрочем... Близость - это всегда доверие. И область тьмы, являющаяся моим прошлым, не даст мужу покоя. Скользнувшие по талии руки заставили дрогнуть. Том подкрадывался совершенно беззвучно. – Ты так горько вздыхаешь, что хочется упасть на колени и зализать твои раны. Все дни с моего "Да!" Том не отпускал меня, держа тактильный контакт, словно пытался втиснуться, втереться под кожу. Если бы мог, или влез бы в меня, как в перчатку, или вынюхал бы, как наркотик, или сожрал бы целиком, как змея. Я и сам был рад раствориться в нём, но мы, как ни странно, всё же два отдельных человека. Погладив руки, прижавшие меня за живот, я ответил: – Надо всё же собраться в школу, Томми. – Надо... – глухо выдохнул он мне в волосы. – Не слышу энтузиазма. – Я боюсь. От этого неожиданного признания я закаменел. Это Мракса должны бояться, но не он! – Чего?! – За эти дни я так привык, что могу коснуться тебя в любой момент, что ты безраздельно мой, что не представляю, как буду смотреть издали на тебя в Большом зале или сквозь окна на твои тренировки. И не иметь возможности прилюдно проявить свои чувства. Потому что мы, чёрт возьми, ученик и учитель! Фух... Я утешающе погладил Тома по руке. – Ты же знаешь, что всё могло быть хуже. Я бы проводил тебя завтра утром на вокзал, и единственное, что нам бы осталось – встречи по субботам в Хогсмиде и долгое ожидание начала июня. – Я хочу попросить тебя. – Проси. – Хочу завтра уйти с тобой камином. Всего то... – В качестве исключения. Обратно ты поедешь на поезде. Том чуть отстранился, чтобы уткнуться мне губами в шею сзади, отчего волоски встали дыбом. Да и не только волоски. Болезненное, вымученное возбуждение непривычного к таким сексуальным марафонам тела отозвалось мгновенно. Я тихо застонал. Том судорожно вздохнул. – Знаешь, если бы мы встретились взрослыми, я бы, наверное убил тебя, испугавшись силы чувств. Но я знаю тебя всю свою жизнь и люблю всю свою жизнь. Я... – голос Тома прервался. – Гарри, я так нуждаюсь в тебе! И эта нужда сродни голоду вампиров! Так хочется тебя близко-близко. Вытянутая рука кажется огромным расстоянием. – Я твой перед магией и людьми и никуда не денусь. Мы не можем нарушать приличия, Томми. Ты ведь сам это прекрасно знаешь. – Знаю... Я постараюсь, любовь моя, тем более я так много лет ждал, и вот ты мой. И впереди у нас вечность. Но почему нельзя просто тихо почивать на облаке? – Может, потому что мы не боги.