Обними меня!

Успокоившись, я повертел в руках согревшийся флакон с Умиротворяющим бальзамом и выкинул его через перила в пропасть. Я не хотел скрывать чувства от Тома. И так слишком много ему лгу. Не желал уподобляться Альбусу, боящемуся открыться своим близким. Впрочем, пример не совсем некорректный. Дамблдор, как оказалось, был очень одиноким человеком... Вернувшись в покои, я наткнулся на Тома в кресле у камина с книгой в руках. Он вскинул голову и пытливо уставился на меня. Кажется, меня ждали. Непривычное в стенах Хогвартса чувство, но очень приятное. ‒ Где ты был? ‒ с нажимом спросил Мракс. И я внутренне усмехнулся. Тиран, сатрап, собственник! И паразит! Но мой паразит. ‒ Гулял, ‒ пожал я плечами. Я не обязан отчитываться перед Томом, хоть он теперь и мой муж. На заднем фоне мелькнуло слабое удивление, что у меня есть супруг. Им должен был стать я. В смысле ‒ отцом большой семьи и благоверным Джинни. Но у Судьбы оказались другие планы. Оспаривать решения Древних я не собирался. Да и любила бы меня так неистово Джинни, принимая во всей полноте моего несовершенства? Кого видела юная Уизли? Героя, овеянного славой, несокрушимого борца со злом. Молодого, богатого, знаменитого. Такого любить легко. Кого видел Том? Слабого мага, бедного, измотанного. Бьющегося об обстоятельства как рыба об лёд. Не справляющегося. Падающего духом. Не могущего дать ничего, кроме объятий. Я вдруг понял, что именно сейчас мне нужно, что утешит больше зелий и сильнее слов. ‒ Обними меня, Томми! Том немедля отложил учебник, поднялся, сделал ко мне несколько широких, стремительных шагов, на ходу протягивая руку и втягивая в объятия. Я оказался в его запахе, магии, тепле, словно меня обернула нежно кольцами огромная змея. Осознав всем телом, всей сутью, что я в безопасности, я расслабился и выдохнул в широкую грудь. Под моим ухом мерно билось чужое сердце. Том поглаживал меня по спине, словно утешая. А может, действительно утешая. Душевный раздрай не скрыть никакими бальзамами от близкого человека. Самое удивительное, что в этот раз Том ничего не выпытывал, просто молча оказал поддержку. Он повзрослел. А я и не заметил...

***

После нашего разговора на Астрономической башне Дамблдор старательно меня избегал. Нет, он остался неизменно вежлив, даже участлив, если дело касалось преподавательской деятельности, но я видел, что ему некомфортно находиться рядом со мной, особенно наедине. Я поддерживал профессора в нежелании общаться сверх норм приличия, максимально самоустранившись. Всё это время Дамблдор был задумчив и рассеян. Видимо, испытывал сильное эмоциональное потрясение, так как плохо скрывал чувства. Слава Древним, что коллеги, заметившие данное состояние, никак не связали это с моим изменившимся статусом. Разве что Галатея о чём-то догадывалась. Неожиданно к декану Гриффиндора зачастил крупный, угольно-чёрный ворон. Когда он прилетел впервые, совы прыснули от птицы в разные стороны, словно стая испуганных воробьёв. Удивились все за преподавательским столом, особенно Альбус, к которому подлетел экзотический почтальон. Вилкост вся извертелась, желая узнать, кому принадлежит столь необычная птица, и я посоветовал ей не совать нос не в своё дело. Тогда Галатея перекинула всё своё любопытство на меня. ‒ Вы выяснили отношения, Мракс?! Я же вижу по тоскливым взглядам нашего профессора, что он кидает на тебя исподтишка, что вы о чём-то поговорили. О личном. Раскрывать тайну Дамблдора я, естественно, не собирался. ‒ Видимо, факт моего брака стал для профессора Дамблдора слишком неожиданным, ‒ отговорился я, по сути не соврав. Просто не уточняя деталей. ‒ Неожиданным... Да сразу было понятно, что рано или поздно твой упырь тебя к рукам приберёт. Чтобы сосать в уголке... кровь. ‒ Профессор Вилкост, вы забываетесь! ‒ я кинул вилку и обернулся к Галатее. Каким бы Том ни был, я не позволю другим оскорблять его! Профессор хмыкнула. ‒ Ты сейчас похож на революционера. Глаза горят, щёки пламенеют. И знаешь, что я тебе скажу, мальчик, ‒ тон незаметно сменился с саркастического на усталый, отчего я вдруг понял, что Галатея очень немолода. ‒ Такие, как ты, играючи ведут за собой толпу. В пропасть. Не лезь в политику, мой тебе совет. ‒ Я и не собирался... ‒ растерялся я. ‒ Это хорошо. Твоего муженька будет вполне достаточно для политической арены, на которую он выйдет рано или поздно, как гладиатор на смертный бой. Только вот ему нет там равных: львы облезлы и беззубы, а у соперников ‒ мечи заржавели. Хорошо, что за его спиной будет стоять такой не тщеславный человек, как ты. Ты его балансируешь. И ведёшь. ‒ Стоя позади? ‒ хмыкнул я. ‒ Когда у тебя за спиной самое дорогое, ты расправляешь плечи.

***

Пятый курс выдался для меня определённо запоминающимся ‒ Томми теперь живёт со мной. Это действительно удобно. Мракс готовится к урокам или пишет эссе, а я читаю книги или разрабатываю стратегию игры для команды Слизерина, и в этой обыденности есть особая прелесть. Делить с ним пространство не просто привычно, но комфортно, так как давно стало потребностью. Совместное времяпровождение дарит нам обоим незыблемость бытия, хотя за стенами древнего замка продолжается война, голод, смерти. Сейчас конец 1942 года, и хотя в Британии относительное затишье, дефицит, инфляция, безработица и перебои с продуктами по-прежнему сохраняются. И нехватка рабочих рук: женщины замещают мужчин в совершенно неженских профессиях, даже принцесса Елизавета ‒ будущая королева - садится за руль санитарной машины. Идеи феминизма постепенно перестают вызывать шок, доказывая, что женщина не предмет обихода, а человек. Личность. Самое интересное, что патриархальным устоям подвержен именно мир магглов. У волшебников я почти не наблюдаю домостроя, мизогинии, гендерного обесценивания. Наверное потому, что не важно, что у тебя в штанах, а важно, как ты пользуешься своей палочкой. Волшебной. Помимо наблюдения за изменениями в обществе в целом, я с интересом слежу за частностями. А именно за Флимонтом Поттером и Юфимией Блэк. Флим, как называют его друзья, подвижный, боевой мальчишка. Охотник в команде Гриффиндора. Мой отец будет на него очень похож. Юми - таково домашнее имя бабушки - очень разумная, сдержанная девочка. Кажется, они станут идеальной парой. Видеть своих бабушку и дедушку такими юными и беззаботными ‒ бесценно! Я не знал их в прошлой жизни, даже фото не видел, а сейчас могу любоваться их первыми шагами во взрослом мире, подмечая нюансы и самые незначительные черты. Так бы они любовались мной, позволь им Древние застать своего внука. Присматриваю я и за остальными Блэками. Их вообще много на Слизерине. Пять Блэков. Пять! Надеюсь, они не выродятся, как это случилось в моей первой жизни. Помимо Ориона, так поразившего меня сходством с сыном, я слежу за Вальбургой, Сигнусом и Седреллой. А ещё на Слизерине учится Друэлла Розье ‒ двоюродная сестра Августы. Черноглазая Друэлла пугает меня повадками Беллатрис, своей пока ещё не родившейся дочери: расслабленной грацией затаившейся хищницы, сильным магическим потенциалом и впечатляющими качествами бойца. И летает она как фурия. Отлично понимаю Сигнуса, сходящего по ней с ума. Род Блэк ‒ яркий пример того, насколько женщины могут быть сильны и опасны. Получается, что во многом благодаря этому древнему многочисленному роду одарённые магически ведьмы не оставили ни единого шанса патриархату. И как же я этому рад!

***

В октябре от нашей школы в Вену поехала делегация в составе трёх профессоров ‒ Флитвика, Слагхорна, Рагнардоттир ‒ и одного учащегося на большую конференцию артефакторов. Для мероприятий подобного формата школьник в её составе был внове. Я порывался поехать с Томом, но муж настойчиво попросил меня остаться. ‒ Ты будешь меня отвлекать, Гарри. Поверь, я категорически не хочу расставаться с тобой, но так будет лучше. Спорить я не стал, хоть и был удивлён. Том действительно очень не любил разлуку, первое полугодие первого курса это доказало, и его инициатива в данном вопросе выглядела подозрительно. Я метался, не понимая подоплёки его желания, и даже поделился с Галатеей своими сомнениями. Вилкост выслушала меня и резюмировала: ‒ Это как раз вполне адекватная просьба, ‒ поймав мой недоумённый взгляд, уточнила: ‒ война, Мракс! Твой благоверный не хочет тобой рисковать. Я было вскинулся либо непременно ехать, либо не пускать Тома, но Вилкост задержала меня, кинув Ступефай. Я мог снять заклятие, ощущая, как внутри зарождается мощный ураган силы, но пока колебался, растратил весь первоначальный запал. И задумался. Мраксу важно не только всеобщее признание, но и моё доверие. И я останусь в Хогвартсе хотя бы потому, что таким образом покажу ему, что доверяю его решениям. К тому же случись что, смогу вытащить мужа из-за грани благодаря ритуалу. Наблюдающая за моими метаморфозами Вилкост сняла чары и спросила: ‒ Ну, что надумал? ‒ Я не буду вмешиваться. ‒ И правильно. Позволь ему взрослеть. Он больше не твой воспитанник, а лорд и глава рода. Взрослый человек. Я попытался возразить, но Вилкост остановила меня властным взмахом руки. ‒ Не будь он морально зрел, Магия никогда бы не признала его главой, а ваш союз ‒ возможным. В случае с Томом возраст для него всего лишь число. ‒ Спасибо, что не цифра, ‒ буркнул я, вспоминая педофила в парке. Вилкост коротко хохотнула. ‒ Я даже потемнела от твоего юмора, Мракс.

***

Я провожал Тома до кабинета директора ‒ Слагхорн заказал международный порт-ключ ‒ решено было начать путешествие именно из этой точки. Когда все собрались, Том, не скрываясь, сказал: ‒ Прошу прощения, господа, я бы желал попрощаться со своим мужем. И зажал меня в углу, отгораживая ото всех широкой спиной. Стянул с пальца кольцо с Воскрешающим камнем и, вложив мне в ладонь, сжал мою руку в кулак, накрывая поверх своими пальцами. Чуть качнул. ‒ Я вижу, что ты переживаешь. И благодарен за доверие. Всё будет в порядке, Гарри. Если не будет ‒ ты почувствуешь. Кольцо станет обжигающе-холодным. Просто поверни его на пальце, активируя Воскрешающий камень. ‒ А если у меня не выйдет? ‒ сипло спросил я. Горло спазмировало от мгновенно накатившего ужаса. ‒ Этот дар дан тебе правом потомка Певереллов. Всё выйдет. ‒ Я боюсь за тебя. ‒ Зря. Это меня стоит бояться. Но, спасибо. ‒ Ты ведь вернёшься ко мне, Томми? ‒ Обязательно. И даже Смерть меня не остановит. Том говорил сухими рублеными фразами, глядя на меня сверху вниз тёмными глазами пронзительно, цепко. Я шарил взглядом по строгим, собранным чертам лица. Вот как выглядит Том для чужих: недоступно и холодно, но оглушающе красиво. ‒ Люблю тебя! ‒ выдохнул я, и Том улыбнулся, мгновенно преображаясь. ‒ Люблю тебя больше! Том склонился и легко коснулся губами моего виска. Потом решительно сделал шаг назад, развернулся, подхватил саквояж и клетку с Сычиком и встал рядом с ожидающими его профессорами. Слагхорн мельком кивнул мне, накинул на всю группу цепочку портала, и они исчезли во вспышке перехода. На плечо опустилась лёгкая рука. Я повернул голову и увидел участливый взгляд Диппета. ‒ Магический квартал Вены защищён ещё лучше нашего. Не стоит так сильно переживать, Гарольд. До какой степени моё лицо отражает внутреннее состояние, что даже невозмутимый директор посчитал необходимым меня утешить?

***

Сычик прилетел ко мне на следующий день и принёс от Тома объемное письмо. Том подробно описал мне и гостиницу, в которую они заселились, и саму конференцию, и приветственный фуршет. Его появление произвело фурор: такого юного и магически одарённого мага Европа не видела со времён Мерлина. Том писал мне письма каждый день, делясь впечатлениями и рассказывая забавные случаи. Курьёзы происходили от того, что его принимали за взрослого, и во время фуршетов и банкетов он получал немало неприличных предложений от волшебников обоего пола. Всем хотелось кусочек от этого пирога. И как они пугались, осознавая, что предлагали секс несовершеннолетнему. Мне было и смешно, и неловко одновременно. Том же веселился вовсю, смакуя детали и смешно комментируя очередной провал очередного светила от науки. Даже прислал мне флакон с нарезкой воспоминаний. К концу недели мне пришло не только письмо, но и специализированный журнал "Вестник артефакторики", где с обложки на меня надменно смотрел Том в окружении профессоров Хогвартса и над ними пламенела надпись: "Британский школьник совершил прорыв в колдомедицине!" Не ожидая настолько ошеломляющего результата, я всхлипнул. ‒ Что случилось?! ‒ мгновенно отреагировала Вилкост, вырывая у меня журнал из рук и вглядываясь в обложку. ‒ Охренеть! Этот возглас словно сорвал стопоры с шуршащего периодикой зала. ‒ Да! ‒ выкрикнул Септимус, выкидывая вверх сжатый кулак. ‒ Мракс сделал их! По столам факультетов словно прокатилась волна ропота после восклицаний и смеха, а потом все начали аплодировать. Галатея пихнула меня локтем в бок. Я посмотрел на неё непонимающе, всё ещё в плену эмоций, которым не мог подобрать название. ‒ Вставай, принимай поздравления! ‒ Я?! Почему я? ‒ Потому что ты половинка победителя. Оторви зад от стула, Мракс! Я неуверенно встал, и когда к аплодисментам добавились крики, вроде "Браво!", "Так держать!", "Поздравляем!", начал кланяться и учащимся, и преподавателям. Рубеус Хагрид басом орал: "Ура!" - и стучал огромными кулаками по столу так, что подскакивали тарелки. С завтрака я ушёл слегка пошатываясь от избытка чувств. Меня словно искупали в радуге, такими яркими эмоциями фонтанировали все присутствующие в Большом зале. Вилкост, поддерживая меня под локоть, ерошила свободной рукой коротко стриженные белые волосы и тащила меня по коридору, матерясь затейливо и цветасто. Слава Древним, у меня в этот день не было ни уроков, ни тренировок, потому что я так был переполнен эмоциями, что просто не смог бы их провести. Галатея усадила меня в кресло, сунула в руки письмо и журнал и велела никуда не ходить. Я прочитал статью о команде Британии, письмо и всё не мог поверить, что Том в пятнадцать лет достиг таких высот. Восторженные отзывы журналиста выглядели так, словно ему заплатили. Но я точно знал, что это не так. В итоге я накрутил себя до дрожащих рук. И было бы от чего! Это ведь не горе, а радость. Но, как оказалось, страх и угроза заставляли меня собраться, а вот позитивные события наоборот ‒ превратили в желе. Спасибо заглянувшей ко мне после занятий Галатее, напоившей меня до соплей. Когда профессор жестом фокусника достала из кармана мантии здоровущую бутылку огневиски, я от неожиданности хрюкнул. ‒ Погоди, Мракс! Хрюкать будешь после, как мы пригубим этой огненной воды! ‒ Но я никогда не пил ничего крепче пива! Галатея окинула меня недоверчивым взглядом. ‒ И зря! Сейчас мы это исправим. Вызывай эльфа, пусть тащит вяленое мясо, сыр и груши. ‒ Г...груши? ‒ растерялся я от повелительного тона. ‒ А-ха! Этот фрукт отлично оттеняет благородство напитка. Вызванный эльф выслушал приказ от бывшего аврора, и через несколько минут на столе появился поднос, уставленный закусками, с парочкой низких толстостенных бокалов. В центре стояла вазочка со льдом с щипцами на боковине. ‒ Как в лучших злачных местах! Сейчас я сделаю из тебя мужика, Мракс! ‒ А может, не надо?! ‒ Надо! Я запомнил этот вечер вспышками. Вот я, не сумев справиться с эмоциями, плачу на худой узкой груди Вилкост от того, как неистово горжусь Томом. Вот мы смеёмся, вспоминая, как Том чуть не раскатал в блин собственного профессора ЗОТИ на дуэли. Вот я жалуюсь, как иногда он на меня давит и манипулирует. Вот мы ругаемся потому, что я, как последняя девственница, ломаюсь и не даю собственному мужу. Вот мы ночью, прокравшись в кабинет Диппета, сливаем в Омут воспоминания для Тома о бурных овациях в Большом зале в его честь. Завтра он вернётся, и ему будет приятно видеть, как искренне радовались за него сокурсники и профессора.

***

Утром я проснулся на полу на коврике рядом с собственной кроватью с ужасной головной болью и отвратительным привкусом во рту. На груди у меня привольно развалился Мистер Лапка. ‒ Ты жив, Реддл? ‒ раздался сиплый голос. ‒ Я Мракс... ‒ простонал я. ‒ Да похер! Сгони своего ебанутого кота, я дам тебе Антипохмельное. ‒ Чего? ‒ Я пыталась уложить тебя в постель, но твой книззл не давал к тебе прикоснуться, усевшись на тебя, плюясь, шипя и размахивая лапами с выпущенными когтями. Жуть какая-то! Выкидыш Сатаны! Я с изумлением посмотрел на Мистера Лапку, мурчащего и месящего меня лапами. Мой ласковый кот вёл себя так неприлично?! ‒ Берёг твою девственность от старой тётки, ‒ захихикала Вилкост, и я поморщился. Любые звуки вызывали жуткие взрывы в голове. ‒ Отцепитесь вы от моей задницы, Галатея, ‒ простонал я. ‒ Лучше дайте мне зелье... ‒ Кота убери, страдалец, ‒ хмыкнули надо мной, и книззл действительно зашипел. ‒ Мистер Лапка, эта женщина не навредит мне, ‒ я заглянул коту в глаза. Тот сморгнул и нехотя сошёл с моей изрядно оттоптанной груди, отчего я наконец-то вздохнул свободно. ‒ "Эта женщина", ‒ проворчала Вилкост, кидая мне на живот флакон с зельем. ‒ Пей сам, Мракс, твой зверь не спускает с меня глаз. Ощущение, что за мной наблюдает твой сумасшедший муженёк. Я откупорил флакон и припал к нему, ощущая на языке кисленькую прохладу. Буквально через минуту мне стало легче. ‒ И жидкости выпей не меньше кварты! ‒ Что, и воды не поднесёте? Знаменитый стакан... ‒ капризно захныкал я. ‒ Мерлин, за что ты мне послал это недоразумение?! Мою голову подняла сильная рука, и в губы ткнулся край стакана. Я жадно и неаккуратно пил под аккомпанемент причитаний Вилкост и ворчание книззла. Лишь на кухне, куда меня потащила профессор, считая, что горячая и острая еда помогут мне преодолеть похмелье, с которым я столкнулся впервые в своей жизни, до меня дошло, что Том мог заколдовать кота. Боюсь, не только просмотр воспоминаний и поздравления ждут Мракса по возвращению.

***

Зал рукоплескал. Том отвешивал поклоны и махал рукой своим поклонникам со сцены. Кубок от конгресса Артефакторов блестел отполированными боками на специальной подставке. Позже Апполинарий переместит награду в Зал Славы, сопроводив её табличкой. Мне хотелось дать Мраксу пинка. Я гордился им. И одновременно терпеть не мог его самодовольства. Моё раздражение базово складывалось из страха повторения прошлого, я понимал, что не прав, но, увы, над чувствами мы не властны. Именно эти я обуздать не мог, так как многое в поведении Тома являлось для меня триггерами. И в этом откровенном упоении чествованиями ‒ вполне заслуженном ‒ я видел Волдеморта, с удовлетворением взирающего на согнутые спины своих подданных. Словно услышав мои мысли, муж обернулся и белозубо улыбнулся. Я оскалился в ответ. Том поднял бровь. Я мотнул головой, показывая, что это домашний разговор. Слагхорн переместил группу прямо в Большой Зал, и мы с Томом даже не перекинулись ни одним словом наедине ‒ возможности не было. Но всё когда-нибудь заканчивается, закончилось и чествование победителей. Когда мы шли к нашим покоям, Том не выдержал. ‒ За что ты злишься? За то, что я оставил тебя одного? ‒ Ты заколдовал книззла? ‒ Да. А что, к тебе в постель кто-то пробрался за несчастные семь дней моего вынужденного отсутствия?! ‒ Не смей больше ментально влиять на моего кота! Ты же обещал! ‒ При условии, что тебе не будет угрожать что-то! Я остановился и с возмущением воззрился на Тома. ‒ Том! ‒ Гарри! Кто лез к тебе в постель?! Дамблдор?! ‒ Вилкост ночевала у меня! ‒ О... Зачем? ‒ Я поймал передоз эмоций после твоей победы. И мы напились. ‒ А, чёрт... Этого я не предусмотрел. Галатея не пострадала от книззла? ‒ Пострадал я! Мне пришлось спать на коврике у постели! Том хмыкнул. Хихикнул. Хохотнул. А потом рассмеялся так, что ему пришлось привалиться к стене, согнувшись и прижимая руки к животу. Я, глядя на него, тоже начал подхихикивать, а после откровенно ржать. Закончилось всё тем, что я оказался прижат к стене Томом, разглядывающим меня мерцающими в полумраке глазами. ‒ Только Древние знают, как я соскучился, Гарри! ‒ негромко, низко прошептал он. От тона меня помурашило, а когда Том уткнулся мне в волосы и задышал, я понял, что у меня что-то мелко дрожит внутри. На этом выяснения отношений сошли на нет.

***

На Рождественский пир Берри вновь собирался поставить очередной спектакль по сказкам барда Биддля. На этот раз о "Зайчихе-Шутихе и пне-зубоскале". Микос Диггори ‒ звезда предыдущих спектаклей ‒ выпустился в прошлом году. Берри до сих пор скорбел о нём. Впрочем, главная роль в этом представлении была отведена женскому персонажу, и её получила Анна Эббот. Всю свою страсть Герберт Берри кинул на алтарь Мельпомене, разворачивая невиданное ранее действо. Герберт попросил Горация сварить зелье старения, так как главная героиня ‒ старая ведьма. Короля старить решили с помощью грима и частичной трансфигурации тела. А роль обманщика не требовала особенных изменений, кроме лёгкой ретуши. Более того, Анну профессор трансфигурации индивидуально учил анимагии, ведь она должна была обернуться в зайчиху! Вы понимаете масштаб мероприятия? То есть не просто спрятать героиню, подменив её пойманным в лесу зайцем. Нет. А именно показать, как ведьма оборачивается в аниформу на глазах зрителей! Я был шокирован тем, что аниформу можно выбирать, но оказалось, что если превращение у мага не пришло спонтанно, то да, при должном усердии ‒ можно. Тут важнее было, чтобы обучаемого устроила конкретная форма. Анну устроила. У неё на такой интенсив от профессионала не было бы шансов, не сложись обстоятельства должным образом. Анимагия не входит в обязательную программу обучения, и желающие её освоить обращаются к мастерам, оплачивая их услуги из личных средств. Теперь я понял, как Мародёры ‒ дети богатых родителей ‒ стали анимагами. Только с Петтигрю были вопросы, но, возможно, тот освоил аниформу сам, учитывая, кем он в итоге стал. А ещё я узнал, что мастерство в трансфигурации получают только те, кто сам имеет аниформу. Интересно, какова аниформа у Альбуса и почему никто никогда не говорил о том, что он её имеет? Я был в курсе всех приготовлений, так как Берри очень эмоционально обсуждал детали в учительской, привлекая к спектаклю всё больше коллег. Так Апполинарий Прингл и Верус Хагрид сообща создали пень ‒ один из центральных элементов сказки. Флитвик и Рагнардоттир обвешали пень чарами и изрисовали рунами, создав целый алгоритм, заставлявший реквизит шевелить корнями, скалиться и утробно хохотать так, что волосы на теле становились дыбом. Сам Берри собирался прямо на сцене прорастить из семечка яблоню, для чего понадобилось "волшебное" средство на основе навоза единорогов. Навоз раздобыл Сильванус Кэттлберн, а средство сварил Слагхорн. Энтузиазм Берри поражал, с каждым разом постановки становились и технически и магически сложнее. Да и выбранная сказка поднимала важную тему периода "охоты на ведьм" ‒ тёмного этапа истории Европы. На мой взгляд, любая дискриминация отвратительна. Собственно, этот период и привёл к возникновению Статута и того, что общество магов сознательно отгородило себя от магглов, расходясь в развитии, менталитете, культуре всё дальше и дальше.

***

Рождество 1942 года, помимо впечатляющего представления, ознаменовалось неожиданным уходом Дамблдора с поста профессора трансфигурации. Про истинные причины его ухода знал только я, но, естественно, хранил молчание. Внешне между нами ничего не изменилось, но мне было не очень комфортно в компании человека, отметившегося в обоих моих жизнях. В первой он мной откровенно распоряжался, манипулировал, врал, недоговаривал, играл, не удивлюсь, если я всё же получил дозу Амортенции для лучшей коммуникации. Во второй ‒ помогал, поддерживал... любил. Но попытка насилия над Томом обнулила это всё. Сейчас я совершенно по-другому воспринимал слова о том, что Дамблдор ‒ единственный маг, которого боится Волдеморт. И дело тут не в силе магии, не во влиянии, а в полнейшей беспринципности и изощрённости ума оппонента Тёмного Лорда. Только Дамблдор мог использовать против монстра ребёнка, взрастив из него оружие. Да, с любовью, с самобичеванием, с чувством стыда и вины. Но тем не менее он не остановился, не сказал себе "нет!", а медленно и скрупулёзно подводил меня к черте, где я сам отдал себя в жертву. Раньше я не верил, вернее не хотел верить и отказывался понимать, как липкий язык Риты Скиттер позволил связать воедино судьбу Дамблдора и Грин-де-Вальда. Как она посмела опорочить такого светлого человека! Теперь я отлично понимал, что Альбус заслужил Геллерта, а Геллерт ‒ Альбуса. Они ‒ две стороны одной монеты. Осуждал ли я его? Нет. Мог бы полюбить? Тоже нет. И не потому, что помнил его седовласым старцем, моим наставником. А потому, что в этой жизни я любил Тома. Всегда. Дамблдор утром, в день отъезда школьников на рождественские каникулы, попрощался с нами в учительской, пожав мужчинам руки и поцеловав дамам пальчики. Мою руку он задержал на мгновенье в своей, пытливо вглядываясь в глаза. Я ответил прямым взглядом. Мне нечего было стыдиться. Альбус едва заметно вздохнул и отпустил меня. Все были удивлены, а директор Диппет обескуражен поступком профессора трансфигурации. ‒ Альбус, где же я найду тебе замену?! Я до сих пор так и не нашёл учителя по арифмантике, а тут ты меня бросаешь! ‒ О, не беспокойся, Армандо, к тебе на днях заглянет с рекомендательным письмом от меня Минерва МакГонагалл. Я подстраховался. ‒ Погоди, МакГонагалл... Та, что закончила школу с отличием в 1925? ‒ Да, именно. Мисс МакГонагалл хороша в трансфигурации! Она уже получила мастерство! Да и факультет возглавит без проблем. Несмотря на возраст, она ответственная и очень серьёзная юная леди. Надеюсь, мои скромные прощальные дары скрасят нашу разлуку! Дамблдор жестом фокусника достал из кармана мешок, встряхнул его, и тот приобрёл объём. И начал из него доставать подписанные свёртки. Этот жест показался мне милым. Мне Альбус вручил небольшой свёрток, в котором оказалась потрёпанная книга сказок барда Биддля. Знакомая мне как по прошлой, так и по нынешней жизни. Ведь именно эту книгу я нашёл среди незавершённых заказов Долиша. Я долго крутил томик, пытаясь понять, на что же мне намекнул подарком Альбус. Возможно, на кольцо Тома, которое муж, не скрывая, гордо носил на руке. Может быть, признавался в очарованности Дарами Смерти. Но больше всего мне понравилась версия о том, что Дамблдор как бы говорил: я отказываюсь от идеи поиска и владения. И сохраню вашу тайну. Как знать... Хорошо, что я сам больше не был очарован тайнами профессора. Мне эти ребусы ещё с прошлой жизни были ненавистны.

***

‒ Что мне подарить тебе на шестнадцатилетие? ‒ я действительно не знал, что. Еду и всякие необходимости, вроде новых ботинок, мы перестали дарить друг другу, когда с финансами стало лучше. А нечто особенное я так и не смог придумать. Поэтому спросил Томми напрямую. ‒ Настоящий поцелуй! ‒ не раздумывая, ответил Мракс. ‒ Том! ‒ Ничего больше, Гарри. Тем более, мы уже целовались. Ну, да. После первого я плакал и ненавидел себя. После второго хотел утопиться. Впрочем, я ведь знал, что после шестнадцати все мои аргументы против нашей близости станут неактуальными. ‒ Хорошо. ‒ Ох, Мерлин, неужели мой скромный муж так просто отдаст свою девичью честь на поругание? Я вдруг разозлился. Я тут душевно терзаюсь, а Мракс насмешничает надо мной! ‒ Хрен тебе, а не подарок! ‒ выпалил я, сжимая кулаки. Кажется, Вилкост дурно на меня влияет. ‒ Гарри? ‒ растерянно посмотрел на меня Том. Я очень редко злился на него по-настоящему. А так как Том всегда чутко мониторил мои эмоции, он сразу понял, насколько я зол. ‒ Неужели ты не понимаешь, что эта тема для меня неоднозначна и болезненна и мне такое решение даётся непросто?! ‒ резко выпалил я. ‒ Прости, я не предполагал, что это так трепетно для тебя... Я всегда знал, что люблю и хочу тебя, и это не было для меня стыдным или неправильным. Помню, как хотел засунуть в тебя свой член, когда ещё даже не понимал, что означает этот акт между людьми, и это для меня было сродни объятий, просто теснее. А так как мы судим всех по себе, то твоя реакция мне всегда казалась забавной. Я не знал, что тебе сложно. Так сложно. Я закашлялся от шока, и Том подошёл, чтобы похлопать меня по спине. ‒ На самом деле... я совсем недавно расстался со своей невинностью, ‒ признался я. Брови Тома взлетели вверх от изумления. ‒ Только не говори, что это был Дилан Браун. Я отвёл глаза от внимательно рассматривающего меня Тома. ‒ Сука... Зря я его не убил. ‒ Том! ‒ Почему все сливки снимают ничего не стоящие твари?! ‒ Неопытность в постели ‒ это не сливки. Ничего привлекательного в ней нет. Или ты теперь брезгуешь мной? ‒ Я?! Тобой?! Да я готов целовать пол, по которому ты ходишь! ‒ Ты несёшь чушь, будущий господин министр! ‒ Ради тебя я готов нести всё, что угодно. Даже дракона подниму! Так подаришь мне поцелуй? Я отнесусь к нему со всем уважением, зная теперь, чего он тебе стоит. ‒ Подарю. ‒ Спасибо, любовь моя! Меня залило краской так резко, что я ощутил жар собственной кожи. Том улыбнулся нежно и обнял меня так крепко, как любил. ‒ Ты мой трепетный и нежный цветочек. Летний. Хрупкий. Как одуванчик, ‒ шептал Том мне в макушку, и я чувствовал себя маленьким мальчиком, а не уставшим и вымотанным мужчиной за тридцать.

***

‒ С днём рождения, Томми! Рано утром я отправил Дорри к Фортескью за тортом, приготовил любимые Томом блинчики с шоколадным соусом и пришёл будить своего теперь уже совсем взрослого мальчика. Том распахнул шоколадные глаза, улыбнулся мне искренне и, вскочив, обнял и закружил по комнате. Он был со сна горячий, распалённый, и от него упоительно пахло им самим. ‒ Знаешь, наверно никто и никогда не ждал с таким нетерпением шестнадцати лет. Я своего шестнадцатилетия точно не ждал. Я варился в адском котле из чувства вины, страха и боли. На тот момент я уже потерял Сириуса, Седрика, но даже не представлял, сколько ещё впереди боли и слёз... Хорошо, что Тому не пришлось проходить ужасный путь лишений и для него день рождения действительно праздник, вне зависимости от того, подарю я ему конфету или звезду с неба. ‒ Я рад, что ты любишь свои дни рождения! ‒ Я люблю тебя! Ведь именно ты делаешь их особенными. Без тебя мне не нужен ни шоколад, ни что-либо ещё! ‒ Пошли завтракать! ‒ улыбнулся я смущённо. Я всё же купил Тому подарок, сообразив, что именно стоит подарить молодому человеку, вступающему во взрослую жизнь. Это часы. На их крышке выгравировано "Юному гению Тому от Гарри с любовью". Текст глупый, но я не знал, как мне в короткой фразе поместить любовь и восхищение, которое вызывал у меня мой воспи... муж. Я гордился Томом, и не потому, что любовь застила мне глаза. Он действительно был великолепен! И пусть каждый маг знает заклинание Темпус, а Том так вообще спокойно использует его без палочки, но часы ‒ это статус, аксессуар. Нечто материальное и памятное. На моей руке всё ещё сидели часы подаренные Артуром Уизли: простенькие и недорогие, но очень ценные для меня. Они уже давно шалили, рядом со мной после смерти часовые механизмы вообще постоянно сбоили, но я упорно носил их и не продал даже в самые печальные для нас времена. Поэтому, когда Том сдёрнул с тарелки салфетку, под которой стояла коробочка с часами, я ожидал чего угодно, но не... разочарования. Том взял коробочку в руки, повертел, открыл. ‒ Значит, поцелуя не будет... ‒ Почему? ‒ Это часы. ‒ Да, это часы. Символ твоего вступления во взрослую жизнь, твоего статуса. Но это просто ещё один подарок. Разве я когда-нибудь отказывался от своих слов, Том? Том исподлобья посмотрел на меня, и я ощутил прикосновение. Ментальное. ‒ Не веди себя как Дамблдор, ‒ негромко сказал я, и Том опустил глаза. А потом я увидел, как улыбка, искренняя и широкая, растягивает его губы. Он разглядел надпись. ‒ Я тоже! Тоже люблю тебя, Гарри! Спасибо! Я не мог не улыбнуться. Я не мог на него злиться. Я не мог его переделать. Я мог его только любить. Том застегнул часы на широком запястье, полюбовался на них и принялся за завтрак. Потом мы гуляли по заснеженной Косой Аллее, глядя на теплящиеся в окнах огоньки. Хорошо, что купол выдержал и магический квартал уцелел в первозданном виде ‒ немагический Лондон до сих пор восстанавливали, и вид руин заставлял сердце кровоточить. Мы заглядывали в лавки, роясь в развалах, пили глинтвейн, а потом шоколад с корицей и взбитыми сливками, поправляли друг на друге шарфы, слушали гимны, исполняемые прямо на улицах, уворачивались от снежков, которыми перекидывались разыгравшиеся мальчишки. На углу Косой Аллеи и Тёмной улицы, почти у самого нашего дома, Том вдруг замер, глядя вверх. Я тоже поднял глаза и увидел шар омелы, усыпанный звёздчатыми мелкими белыми цветочками. ‒ Сама Судьба благоволит мне, ‒ прошептал Том, притягивая меня за шарф. Я не сопротивлялся, глядя на расцветающие звёзды в тёмных глазах Тома. Я ощутил крепкую ладонь на затылке, чуть дрогнувшие сжавшиеся пальцы, прихватывающие меня за волосы и понукающие сильнее запрокинуть голову, тёплое дыхание, первое пробное прикосновение губ. Нежное, даже робкое. Том словно просил разрешения, и я раскрылся ему навстречу. Вкус шоколада и корицы взорвался на языке: сладкий, будоражащий, яркий. Том, не ощутив отторжения, жадно толкнулся внутрь, овладевая мной, и я услышал сдавленный стон, не понимая, что это я стону так беспомощно. Впервые на меня не давила неправильность, табуированность близости, позволяя принимать её в полной мере, как должное. Я тонул, заворожённый теплом, настойчивой нежностью, покорялся, отдавался. Когда через бесконечно короткое время Том оторвался от меня, пошатнулся и чуть не упал, цепляясь за отвороты его пальто. ‒ Любимый! ‒ прошептал Том хрипло, и мой мир распался, собираясь заново в совершенно другую картину. Там любил не только я, но любили и меня ‒ нежно, истово, бесконечно трепетно. Со всей возможной силой чувств. ‒ Да! ‒ одно короткое слово, но Том меня понял. Понял, просиял и, подхватив на руки, внёс в наш дом, чтобы сделать своим окончательно.