Обними меня!

Я терпеть не мог "Пророк" ещё с прошлой жизни, но Том его выписывал со второго курса, как только наше финансовое положение немного стабилизировалось. Он и маггловские газеты, которые читал покойный мистер Лейден ‒ истопник приюта, ‒ не ленился изучать. Поэтому вид Тома утром со свежей порцией чтива был привычен. Даже удобно: все важные новости я получал в виде короткой выжимки, с выводами и прогнозами. Лежащую развёрнутую газету рядом с чашкой чая, исходящей ароматным паром, я не смог проигнорировать, тем более раскрыта она была на последней странице с некрологами, помолвками и прочей светской ерундой. Если я загляну туда, ничего ведь не будет, правда? Отпив напиток, я вздохнул счастливо. Том сменил меня в торговом зале, который мы готовили к открытию, чтобы я мог пообедать, и как приятно было найти на кухне приготовленный для меня чай. Заглянув в газету, я увидел, что умерла некая Ариадна Селвин, кажется, мать Авроры Уизли. Надо будет написать ей письмо с соболезнованиями. Родился Фридланд Монтегю. Скорее всего, дед Грэхема Монтегю, которого Фред и Джордж Уизли заперли в исчезательном шкафу. Каспер и Чарис Крауч сообщают о том, что провели для сына ритуал имянаречения (Бартемиус Каспер) и ввели его в род как наследника. Хм... Старый знакомый. Род Мракс обрёл главу... имянаречение... (Гарольд Реддл )... сочетались магическим браком... Я подавился чаем, заливая газету коричневой жижей. Сжал бумагу в кулаке и вылетел в торговый зал. Благо, мы пока не открылись и посетителей не было, потому что выглядел я несколько безумно. Том, записывающий что-то в огромный гроссбух за стойкой, вскинул голову. ‒ Том, тут написано, что ты стал лордом рода Мракс и о нашем браке! ‒ выпалил я, припечатав смятый газетный ком к гроссбуху. ‒ Всё правильно, это я дал объявление, ‒ совершенно невозмутимо сказал Том, аккуратно расправил газету и прошёлся по ней чарами очистки и разглаживания. Полюбовался. И резюмировал: ‒ Сохраню как историю нашей семьи. Вот же поганец! ‒ Том! ‒ Если бы позволяли приличия, я бы, прогуливаясь по Косой Аллее, представлял тебя всем как "Гарольд Мракс, мой муж". Но сообщить об этом миру через газету эффективнее, менее хлопотно, хоть и не так приятно. Что не так, Гарри? ‒ Что подумают люди? ‒ Что я счастливчик, как и ты. Что с нами стоит считаться, так как мы теперь принадлежим древнему роду. Что ты теперь несвободен, как и я. Меня последний год сильно доставали разного рода неприличными предложениями, и я от них устал. Я распахнул глаза в изумлении. ‒ Почему ты удивлён? Разве с тобой было не так? И я вспомнил ажиотаж накануне Святочного бала, валентинки на день всех влюблённых, Амортенцию в сладостях, навязчивое внимание даже тогда, когда мне не было шестнадцати. Чжоу Чанг была старше меня, её парень умер, что не помешало ей самой проявить инициативу. Мерлин... Том проходит то же, через что прошёл я, только более интенсивно, учитывая его внешность и силу магии. ‒ Вижу по твоему потрясённому лицу, что ты тоже пережил подобный опыт. ‒ Ты мне ничего не рассказывал... ‒ Зачем тебе информация, как я вывихнул член однокурснику, решившему подрочить на меня, пока я мылся в общей душевой? Или ты думаешь, что я не могу защитить себя и побегу жаловаться к тебе, как маленький? ‒ Посоветоваться... ‒ сипло произнёс я. От представленной картинки было гадливо. Сексуальное домогательство ‒ а это было именно оно ‒ вещь в принципе отвратительная. ‒ Мне было противно. Что я являюсь сексуальным объектом для какого-то козла. Я потом душ принял раз десять. Не говоря уже про то, сколько раз помыл руки. ‒ Как можно вывихнуть член? – задал я тупейший вопрос из возможных. Слишком был потрясён открывшейся стороной жизни общежития Райвенкло. ‒ О, очень просто: такая травма наносится при смещении корня органа в область мошонки, лонного сочленения или промежности. При этом происходит разрыв фиксирующих связок. Я шокировано смотрел на Тома. ‒ А, ты про то, как технически это произошло. Я заметил неуместный интерес к себе, предложил помочь и, взявшись за основание органа, показал, что я могу сделать даже без магии с теми, кто на меня посягает. Козлина заорал так, что сбежался весь факультет. Парни ему потом ещё и наваляли, пока он, скуля, катался по полу, прижимая руки к паху. Мистер Ланцетти потом всё исправил, но урок был усвоен. Мальчик с третьего курса после инцидента признался, что козёл домогался и его. ‒ О, господи... Надо сообщить... ‒ Не надо. Мы судили его всем факультетом, и я обвешал его такими обетами, что он теперь свой член потрогать может, только справляя малую нужду. Да и то сидя, как девчонка. От рассказа я отошёл не сразу. Хогвартс никогда не был безопасным местом, но Древние хранили меня хотя бы от сексуальных притязаний. Хорошо, что Том знает о недопустимости насилия в отношении себя и может за себя постоять. Как бы я поступил, застав, допустим, Дина Томаса передёргивающего на меня в душе? Скорее всего, сбежал бы стыдливо, переживая моральную травму глубоко внутри. ‒ Ты расстроился? – осторожно спросил Том. ‒ Да, ‒ признался я. ‒ И потому, что тебе пришлось пройти через подобный ужасный опыт, и потому, что ты не обратился ко мне за помощью или утешением. ‒ Я не испытал никаких чувств, кроме гадливости. Это плохо? Я должен был переживать? У психопатов есть проблемы с эмоциями: они либо бесчувственны, либо их эмоциональный спектр сильно урезан. Клинические психопаты не могут испытывать глубокие чувства (любовь, сопереживание, сострадание), так что Том им не был в полном смысле. Но черты психопатического расстройства у него присутствовали, и некоторые вещи он просто не понимал. ‒ Нет, Томми. Не должен. Я рад, что ты выбрался из данной ситуации без последствий. Том улыбнулся мне. ‒ Мне приятно, что ты переживаешь за меня, хоть я давно и не маленький беззащитный мальчик. А я подумал, что, будучи даже маленьким мальчиком, Том беззащитным не был.

***

Лето неспешно катилось своим чередом. Кто-то бы назвал нашу жизнь скучной. Но я, переживший за обе свои жизни немало приключений, радовался этой "скуке". Устоявшийся распорядок дня, неспешное течение жизни, незначительные, но важные традиции, вроде кофе утром на кухне, умиротворяли меня. Обычно готовил завтраки я, потому что вставал первым. Закупки и обеды были на Дорри. А ужины мы с Томом готовили вместе. Он попросил меня научить его приготовлению простейших блюд. Я вначале, как дурак, повёлся, пока до меня не дошло, что Том, как отменный зельевар, не требует такого глубокого погружения в процесс ‒ достаточно просто обозначить список ингредиентов и этапы. Я осознал... и промолчал. Если Тому хочется, чтобы я его учил, пусть так и будет. Совместное приготовление пищи оказалось процессом приятным. Я отдыхал морально, поясняя и показывая, как правильно доводить то или иное блюдо до вкуса. Том тоже получал от процесса удовольствие, внимательно слушая и скрупулёзно повторяя мои действия. Внутренней тишине и умиротворению способствовало и то, что театр военных действий постепенно сместился на восток, и в пределах магического квартала ничего не напоминало о том, что где-то умирают люди. Человеческая психика умеет отсекать то, что не касается её носителя, погружая мозг в состояние мнимой безопасности. Юным Гарри Поттером я бы не смог спокойно наваривать супы на кухне. Но будучи Гарри Мраксом, я понял суть бытия: тишина и спокойствие рано или поздно закончатся, и надо ценить эти мгновения. Пережив ажиотаж после открытия магазина, я занялся скупкой учебников и поиском редких книг. Том предложил повесить объявление об обмене: учащийся может принести комплект учебников за прослушанный курс и обменять его на комплект предстоящего курса с небольшой доплатой. Идея оказалась очень удачной. И мне меньше пришлось бегать по лавкам. В работу мы втянулись, подменяя друг друга, а во время наплыва покупателей вместе выходя в зал. Она стала таким же привычным этапом дня, как общие приёмы пищи и посиделки на диване по вечерам. Том решил посетить с визитами дома своих друзей. Я сослался на занятость и не пошёл. Мне было неловко из-за своего изменившегося статуса. С лордом Малфоем понятно, он сам участвовал в ритуале. Но вот как отреагируют простодушные Уизли и чопорная леди Малфой? Мракс посмеивался надо мной, а когда ляпнул, что его жёнушка оказалась скромницей, я побил его полотенцем и выгнал с кухни, подтверждая невольно тот образ, которым наделил меня Том. Поганец сбежал с кухни гогоча, а я ещё долго злился, наглаживая Мистера Лапку. В итоге кот тоже сбежал от меня, так как от моих интенсивных действий его шерсть наэлектризовалась и он начал потрескивать и пощёлкивать от мелких разрядов при прикосновении. Мне стало так стыдно перед книззлом, что я совсем забыл про неуместную шутку Тома, и когда он вернулся из "Норы" с огромной корзиной выпечки, даже на него не злился. Про свой день рождения я привычно забыл. Просто в одно из летних утр варил кофе, бездумно помешивая напиток в турке ложкой с длинной ручкой, и думал, что остался всего месяц до школы. Дома было... хорошо. Уютно. Безопасно. Так не хотелось покидать этот кокон. По мне скользнули сильные руки, прижимая за живот к себе спиной, и на плечо улеглась тяжёлая голова. ‒ Доброе утро, Томми! Кофе почти готов. ‒ Ты опять забыл? ‒ Про что? Ты хотел кофе с корицей? ‒ Про свой день рождения! ‒ А, чёрт! Том мягко засмеялся. Я чуть повернул голову и получил осторожный поцелуй в скулу. ‒ С Днём Рождения, Гарри! Зашипело, и по кухне поплыл запах жжёной карамели. Кофе! Том засмеялся, решительно отодвинул меня от плиты и начал колдовать так естественно, как другие дышат. Под его руками сбежавшая жидкость испарилась, турка засияла девственной чистотой, наполнилась водой и под ней разгорелся огонь. Том добавил кофе, корицу, соль на кончике ножа, щепотку молотого имбиря, крошку кардамона, и через пару минут по кухне поплыл божественный запах. ‒ Кофе по-венски! ‒ объявил Том, разливая напиток по чашкам, добавляя сливки и посыпая его шоколадной крошкой. Я отпил крошечный глоток и зажмурился от удовольствия. ‒ И почему я его всё время варю, если ты умеешь ТАК делать? ‒ Потому что мне приятно, что ты варишь мне кофе. Это сакральный процесс. Ты готов развлекаться? Я подавился кофе и закашлялся. Где я и где развлечения. ‒ Например? ‒ Музей естествознания, прогулка по городу, ужин, горячий, разнузданный секс? ‒ Том! ‒ Не прокатило. А без последнего пункта как тебе план?

***

‒ Почему ты не любишь свой день рождения, Гарри? ‒ Потому что в этот день особенно остро ощущал себя одиноким. ‒ Мне нравится, что ты использовал прошедшее время применительно к нашему диалогу. Мы прогуливались с Томом по набережной после музея, делясь впечатлениями и просто болтая. ‒ А я свой люблю. Каждый раз ты доказывал, что есть место празднику даже в серых стенах приюта. ‒ Я старался сделать тебя счастливым. ‒ Тебе это удалось. Я посмотрел на Тома, вышагивающего рядом со мной: статный, сильный, красивый, расслабленный, он притягивал взгляды. Кажется, мне есть чем гордиться. Я помнил Тома Реддла из дневника ‒ тот юноша был хитрым, харизматичным, ловким. Но не счастливым. Он носил много масок, потеряв за ними себя.

***

В середине августа школьная сова принесла конверт, в котором оказалось письмо и значок старосты. Том отреагировал на него... никак. Закономерный этап усилий, не более. Я вспомнил горькое чувство обиды и недоумение, когда значок пришёл Рону, а не мне. Дамблдор после сказал мне, что не желал нагружать меня ещё больше, я же видел в этом обесценивание. Кто из нас тогда был прав в оценке ситуации, сложно сейчас сказать. Традиционная помощь от Попечительского совета в этом году не пришла, так как, получив титул, Том с точки зрения социума стал совершеннолетним.

***

Тридцать первого августа я, выпроводив последнего посетителя, наконец-то закрыл магазин и поднялся в комнату к Тому. Он сидел перед раскрытым саквояжем и крутил в руках книгу. ‒ Бери только то, что понадобится в первую неделю. В следующие выходные мы всё равно будем здесь. ‒ Мне надоело, что мы не сможем в школе общаться так полно, как я хочу! ‒ капризно заявил Том. ‒ Если бы не обстоятельства, мы бы с тобой вообще по полгода не виделись, Том. Не гневи судьбу! ‒ Жизнь не знает сослагательного наклонения, Гарри. И я собираюсь добиться всего, чего желаю, без оглядки на худший сценарий! Том редко ошибался, но в этот раз это было именно так. Я был тем, кто применил сослагательное наклонение к нашим с ним жизням, меняя их необратимо. Я прошёл через худший сценарий. Хорошо, что мой маль... муж не испытает всё то, через что должен был пройти. Том не создал крестраж и, судя по всему, уже никогда не создаст. И хоть он умелый манипулятор, но не тот озлобленный, бездушный, сходящий с ума маньяк, каким был Волдеморт. Он не убил Миртл Уоррен, крайне неприятную особу, я вам скажу, своих родных и вообще никого, даже Дилана Брауна, хотя был близок к этому. Он умеет любить, признавать ошибки, сопереживать. Чувствовать чужую боль, как свою. Беречь и быть самоотверженным. Идиотская теория Дамблдора о "неспособности любить из-за того, что его зачали под Амортенцией" выглядела сейчас глупо. На мой взгляд, Том любил меня даже с некоторым перебором. Мерлин, да если учесть, сколько раз подливали Амортенцию мне, то я должен был породить целую армию Тёмных Лордов, дойди эти попытки до логического завершения. Думаю, если бы я был менее затрахан жизнью, я бы точно "осчастливил" Ромильду Вейн и ещё парочку девушек с других факультетов. Ведь большинство этих контактов были бы именно под Амортенцией. Вряд ли Дамблдор не понимал, что сказанное им необоснованно. А вот с какой целью он вводил меня в заблуждение ‒ теперь уже и не узнать... Моя вера Дамблдору в прошлой жизни вообще выглядела настолько нездоровой, что я не удивлюсь, если старик сам мне что-то подливал. Возможно, ту же самую Амортенцию, которая в силу моей незрелости трансформировала сексуальные чувства в поклонение и слепую веру. Может, поэтому слабые зелья от моих поклонниц не влияли на меня? ‒ Том, как ты думаешь, Амортенция, применённая к ребёнку, может вызвать доверие ко взрослому? ‒ Да. Амортенция вызывает чувство любви. Не саму любовь, а чувство. И для ребёнка оно не имеет сексуального оттенка, но несёт остальные компоненты вроде привязанности, восхищения, доверия. ‒ Мерлин мой... ‒ Ты подозреваешь, что тебе подливали это зелье? ‒ сощурил глаза Том, и я испугался. Скрыть от него что-то было практически невозможно, Мракс мгновенно чувствовал ложь. А усугублять его противостояние с Дамблдором я не хотел категорически! ‒ Позволь мне не отвечать на этот вопрос. ‒ Кто это был?! ‒ Ты опять давишь! ‒ Я всё равно узнаю! ‒ Он умер! ‒ я не врал. Тот Дамблдор, что приручал своего карманного героя не гнушаясь ничем, действительно умер. А этот... Я не думаю, что Альбус дойдёт сейчас до того, чтобы использовать детей в своих грандиозных планах. Искренность моих слов не успокоила Тома. Он посмотрел на меня так, словно просветил рентгеном. ‒ Слишком много мёртвых вокруг тебя. Слишком много травм на твоём теле. Слишком много тайн в твоём "неважном" прошлом. Кто ты такой, Гарольд Реддл Мракс, бывший Поттер? Том был так напряжён, что я хихикнул. Очень уж забавно выглядел подозревающий меня Мракс. ‒ Ты сам нарёк меня "говорящим" именем. Не пугает тебя "кот в мешке" в качестве мужа? Том мотнул головой, смутившись моей смешливости. ‒ Я вообще не из пугливых. Но ждать своего совершеннолетия мне становится всё сложнее. ‒ Мы не властны над временем, Том. ‒ Пока не властны! ‒ самоуверенно заявил наглец. Если бы самоуверенность можно было монетизировать, Мракс давно был бы миллиардером. ‒ Поверь, ни к чему хорошему игры со временем не приведут. ‒ Почему? ‒ Потому что они необратимо меняют реальность. ‒ Звучит так, словно ты знаешь, о чём говоришь... Я прикусил язык. Как Тому удаётся вывести меня на откровенность? ‒ В мире магии давно существуют хроновороты. И у меня была подруга, что применяла его. Однажды он нам помог спасти жизнь одного человека. Но сейчас я считаю, что хроноворот просто отсрочил его смерть. И время, что он провёл между своей возможной смертью и состоявшейся, было сложным и болезненным. ‒ Почему? ‒ Этот человек мучился. Душевно. И от этого пил. ‒ Слабак! ‒ презрительно выплюнул Том. ‒ Не смей так говорить! ‒ выпалил я, сжимая кулаки. Рана под названием "Сириус Блэк" до сих пор саднила. ‒ Он был тебе дорог? ‒ взгляд Мракса стал цепким, изучающим. ‒ Да. Потому что я был дорог ему. Я вспомнил Ориона Блэка, учащегося Слизерина, увидев которого впервые, чуть не упал в обморок, настолько он напоминал своего нерожденного ещё сына. Те же чёрные вьющиеся локоны, синие глаза, белые зубы с чуть выраженными клыками и лающий смех. Та же порывистость в движениях. ‒ Ты любил его? ‒ раздалось над ухом. Я вздрогнул и, обернувшись, задрал голову, Том подошёл ко мне совершенно неслышно, нависая. ‒ Любил. Не так, как тебя, но любил. ‒ А как ты меня любишь? ‒ Слишком. ‒ Слишком что? ‒ Слишком всё, Томми. Слишком сильно, слишком всеобъемлюще, слишком откровенно. Иногда мне кажется, что я тебя перелюбил. ‒ Мне всегда тебя не хватает, Гарри! ‒ Том схватил меня за плечи, встряхивая и заставляя смотреть в глаза. ‒ Я хочу именно такой любви от тебя. Всепоглощающей, вечной, бесконечной! Другая меня не устроит. ‒ Это зависит не от твоего желания, а от моих чувств. Но даже я над ними не властен, ‒ миролюбиво сказал я и коснулся напряжённого лица Тома. ‒ Успокойся. Мои чувства настолько сильны, что пугают даже меня самого. ‒ Временами я ловлю себя на том, что я... проигрываю тебе в человеческих качествах. Что я не идеален. Разуверь меня! ‒ Легко! Это нелюбимому необходимо быть идеальным. Любимому можно всё. Том прикрыл глаза, потёрся щекой о мою ладонь, а потом обнял крепко-крепко. ‒ Иногда мне кажется, что между нами всё должно было быть по-другому. ‒ Как? ‒ Что мы не близки. Что ты ‒ враг. И в такие моменты я не хочу жить. И не хочу, чтобы жил ты. Мне стало страшно. Но я не разомкнул объятий. Если мне суждено умереть от чужих рук, пусть это будут руки Тома.

***

Снова Кингс-Кросс. Снова печальный и задумчивый Том, смотрящий на меня через стекло вагона. Хохотушка Аврора, держащая за руку рыжеволосого малыша Артура. Сдержанная леди Малфой, положившая изящную ладонь на хрупкое плечо малыша Аурэуса. Позади них стоят мужья, впервые кивнувшие друг другу. Я чувствую заинтересованный взгляд лорда Малфоя себе в спину. Лорд ведёт себя совершенно индифферентно, но любопытство нет-нет, да прорывается сквозь железную выдержку и надетую на лицо маску. ‒ Так ты теперь Мракс? ‒ хлопает меня по спине Брэдли Уизли, и я вижу, как Том раздувает ноздри. ‒ Том настоял, чтобы мы все-таки получили статус крови, ‒ улыбаюсь я, отстраняясь, не желая контакта с другими. После Дилана чужие прикосновения мне до сих пор неприятны. И не хочется вводить Тома в искушение проявить тёмную сторону его натуры. ‒ Хм, думаю, если Том на чём-то настаивает, этого сложно избежать, ‒ хмыкает Брэдли, и я вижу, как Веритас, якобы не прислушивающийся к разговору, приподнимает уголки губ. В этот момент поезд трогается, и я поднимаю руку, Том поднимает свою в ответ. ‒ Мерлин, вы увидитесь через восемь часов! Когда Септимус уезжает, мы с Авророй грустим, но, с другой стороны, дома наконец-то ничего не взрывается и не горит. ‒ Это ненадолго. Артур скоро подрастёт, ‒ смеюсь я. ‒ И да, Том очень ко мне привязан. Я для него друг и... ‒ Муж, ‒ подмигивает Уизли, и я бледнею. ‒ Вы всегда были настолько явно поглощены друг другом, что всё к этому и шло, Гарри, так что тебе нечего стесняться. Бредли неожиданно переходит на "ты". Я вторю ему, понимая, что это не неуважение, а проявление поддержки, приязни. ‒ Ты меня не осуждаешь? ‒ За что? У нас помолвки иногда заключаются с двух лет! Свою Аврору я застолбил, когда ей было всего восемь! ‒ Я всё же опекун... Бывший. ‒ Ох, Мерлин, что ты себе надумал со своей маггловоспитанностью? Удивительно, как при таком ханжестве магглы не вымерли как вид. Представляешь, Аврора, ‒ обращается он к жене, ‒ у них запрещены отношения между мужчинами! Что за бред? Я рассказал это своим отцам, и они были шокированы! Я хмыкаю. Отцы Брэдли ‒ близнецы Джонатан и Ферли. Если бы Уизли узнал отношение магглов к инцесту ‒ вообще бы сошёл с ума.

***

Через восемь часов в дверь моих покоев постучали. Я, в ожидании приветственного пира, разбирал вещи. Удивившись, я открыл дверь и увидел на пороге своих покоев Тома с саквояжем. ‒ Что случилось? ‒ Ничего. Я переезжаю! ‒ К кому?! Куда?! ‒ К тебе. ‒ Не понял... ‒ Директор Диппет дал мне разрешение на совместное проживание со своим мужем. К тому же, как староста, я имею право на отдельную комнату! ‒ Но... ‒ Не переживай, на твою девственность я не претендую, ‒ хмыкнул Том. ‒ Когда ты меня, наконец, пустишь, я организую себе спальню из твоего кабинета.

***

На пир я шёл в слегка взвинченном состоянии. Надежда на то, что коллеги не читают "Пророк" была небольшой, но была. Но переезд Тома в мои покои уничтожил крошечный шанс на конфиденциальность изменений, произошедших в моём семейном положении. Каким же наивным человеком я остаюсь до сих пор! Коллеги, собравшиеся в учительской, стоило мне войти, сразу начали меня поздравлять и со вступлением в род, и с удачной партией. Я вдруг понял, что никто не удивлён и никто меня не осуждает. Слагхорн даже пустил слезу, прижимая меня к себе и похлопывая по спине. ‒ Я знал, что истинная любовь существует! ‒ всхлипывал профессор, тиская меня как щенка, пока Галатея не выдернула меня из удушающих объятий. Реакция Галатеи оказалась бесценна: она ударила меня по плечу так, что я чуть не присел, потом сжала в объятиях, чуть не задушив, а после спросила: ‒ Ну что, твой муженёк тебя уже объездил? Я подавился возмущением и раскашлялся так, что Вилкост ударила меня по спине раскрытой ладонью, заставив пошатнуться и посмотреть на неё с максимально красноречивым негодованием. Говорить я пока не мог, так шокировал меня вопрос. ‒ Или он предпочитает полировать тебе гланды своим членом? Уверена, он у него что надо! ‒ Тому нет шестнадцати! ‒ возмущённо просипел я, обретя речь. ‒ Пф! И что?! На его месте я бы трахалась, как швейная машинка. Я и трахалась! Все соседки по комнате к этому возрасту пересидели у меня на лице, ‒ Вилкост пошло облизнулась. ‒ Как же я люблю мокрые "киски"! Ты Редд... Мракс скучный, как средство от слизней от Хагрида! ‒ Нельзя сексуализировать детей! Ухмылочка сползла с лица профессора ЗОТИ, делая его хищным. Она кивнула. ‒ Прости. Я всё время забываю, что ты не ровесник Тому. И скорее это он выглядит рядом с тобой как педофил, а не наоборот. На самом деле хорошо, что ты такой принципиальный. Крепись, Мракс! Галатея вновь шарахнула меня в пострадавшее плечо, за проявившийся синяк на котором мне потом выговаривал Том. Мне даже пришлось показать ему кусочек воспоминания, как Вилкост распускает руки в порыве чувств. Дамблдор во время ажиотажа, вызванного моим появлением, стоял в сторонке, рядом с добродушно улыбающимся Диппетом, и не сводил с меня пристального взгляда. От этого я чувствовал себя особенно неуютно. Вилкост, заметив неуместное внимание, не упустила шанса высмеять декана Гриффиндора, но мне было совсем не смешно. ‒ Упустил шмель свой цветочек, ‒ хихикала Галатея. ‒ Не опылить ему теперь твой пестик. Я, доведённый буквально до отчаяния яркой реакцией коллег, рявкнул: ‒ Миссис Вилкост! Держите своё жало при себе! Не надо тыкать им в живых людей, это переходит все рамки приличий! Галатея окинула меня оценивающим взглядом, словно я метла на распродаже с подозрительно низкой ценой. ‒ Где твоё здоровое чувство юмора, Реддл?! У тебя муж молодой, а ты нудишь как старый дед! ‒ склонилась ко мне и чуть тише добавила: ‒ Не стоит так эмоционировать, Гарри. А то могут подумать, что ты испытываешь неловкость. Или хуже ‒ стыд. У тебя нет причин для подобных чувств. Тем более, что твой муженёк, слава Древним, умный мальчик. И подстраховался от осуждения, приняв титул лорда ДО вашего брака. Он совершеннолетний для Магии и нашего общества, что бы ты ни говорил. Каждый волшебник понимает, что Магия бы не подтвердила вашего союза, не будь он эмансипирован. Я отвернулся и напоролся на острый взгляд Альбуса. Галатея права. Я кивнул Дамблдору, давая понять, что его интерес замечен, и тот отвёл глаза, становясь задумчивым и отстранённым. Весь пир я ловил на себе и Томе перекрёстные взгляды учеников. Да что ж это такое! Паршивец Мракс при этом выглядел настолько самодовольным, что мне казалось, что он того и гляди закулдыкает как индюк!

***

Буквально на следующий день, столкнувшись со мной в учительской, Дамблдор попросил: ‒ Гарольд, не могли бы мы с вами переговорить конфиденциально? ‒ Да, разумеется, ‒ кивнул я, скрывая замешательство. ‒ Где и когда? ‒ После ужина на Астрономической башне. Увидев мой второй кивок, Альбус поклонился и вышел. Что же его туда так тянет? На башню? Картинка переваливающегося через парапет тела в зелёной вспышке смертельного проклятия вышла такой яркой, что я мотнул головой. Как же мне больно было в тот момент! Я буквально умер морально! Этого нет и больше не будет! Соберись, тряпка! Я глубоко вздохнул, заставляя колотящееся сердце замедлить ритм и разжимая кулаки. Посмотрел на свои руки и хмыкнул, заметив наливающиеся багровым полукружия, оставленные ногтями на ладонях. Всё же я эмоциональная истеричка! Как же я не желаю этого разговора! Особенно в таком антураже! Мне ужасно не хотелось туда идти, но и пускать ситуацию на самотёк нельзя! Стоит Тому заметить нездоровый интерес со стороны декана Гриффиндора, мало никому не покажется. Вопрос надо закрыть сегодня раз и навсегда! Выпью Умиротворяющий бальзам, в конце концов! Тем более Том, теперь проживающий со мной, мгновенно заметит малейшие изменения в моём эмоциональном фоне. Повод для разговора мне также казался смутным: о чём мы можем говорить? О невозможности отношений между бывшим опекуном и его воспитанником? О недопустимости сексуальных отношений с несовершеннолетним? О непрофессионализме с точки зрения союза учитель-ученик? О несообразности моих наклонностей в рамках брака? Древние, а вдруг Дамблдор посчитал, что Круцио я предпочитаю практиковать именно с Томом?! Я вцепился в волосы и зарычал. В этот момент в учительскую вошёл Кэттлберн, увидел меня и хмыкнул. ‒ Если будешь рвать волосы, Мракс, дашь мне немного. Мне надо для исследований. ‒ Пошёл нахуй! ‒ страстно выдал я и испытал необыкновенное, даже неприличное облегчение. ‒ Полегчало, ‒ понимающе усмехнулся Сильванус, глядя на моё растерянное лицо. ‒ Да. Прости. ‒ Обращайся!

***

В башню я шёл, лелея пузырёк Умиротворяющего бальзама в кармане брюк. Ещё один я употребил перед ужином. Поднявшись, я застал завораживающую картину: широкоплечий статный силуэт на фоне заходящего солнца выглядел впечатляюще. Дамблдор всегда был склонен к аффектации. Не факт, что она была намеренной, скорее как защитная реакция, призванная скрыть истинные чувства от окружающих. Взять хоть момент с изгнанием профессора Трелони идиоткой Амбридж. Директор ведь мог конфиденциально провернуть запрет с выдворением профессора с поста, но нет, вываливание чемоданов с тряпьём и бутылками, видимо, отвечало каким-то планам... Я подошёл не скрываясь, но профессор, глубоко погружённый во внутренние переживания, не заметил моего прихода. ‒ О чём вы хотели поговорить, Альбус? ‒ негромко произнёс я, не желая пугать. Дамблдор резко повернулся ко мне, и я впервые понял, что с 1937 года, когда я впервые увидел его молодую версию, он изменился. Горькие складки в уголках губ, морщинка между бровей и первые серебристые пряди в густой, золотисто-рыжей шевелюре. ‒ Гарри... ‒ Вы пригласили к беседе кого-то ещё? ‒ боюсь, это прозвучало не очень вежливо, но я не был склонен к реверансам сейчас, тяготясь разговором. Кстати, насчёт третьего лица: я бы не удивился. Священник. Экзорцист. Артефактор. Кто может изгнать из волшебника Тьму? Один Мерлин знает, что увидел чувствительный к оттенку магии Дамблдор во мне, прошедшем сложный ритуал с Даром Смерти и пером феникса... Но Дамблдор умудрился ввести меня в замешательство, задав совершенно неожиданный вопрос: ‒ Том не удивил меня, взяв причитающееся ему имя рода и сочетавшись с вами браком. Но как на это пошли вы?! ‒ Что вы имеете в виду? ‒ Вы такие разные! ‒ Разве это может быть препятствием? ‒ Люди должны смотреть в одном направлении! ‒ Люди должны любить всего лишь. Тогда они будут смотреть в одном направлении, стремиться к компромиссу и дорожить друг другом. Дело не в схожести, дело в чувствах. Вернее, в одном единственном чувстве. Я люблю Тома, он любит меня. ‒ Волшебная сила любви? ‒ горько хмыкнул Дамблдор, и я посмотрел на него с изумлением. Неужели именно этот человек мне в своё время говорил те же слова?! Правда, совершенно другим тоном. ‒ Да! ‒ уверенно сказал я. ‒ Причём доступная как магам, так и магглам. То волшебство, которое требует лишь силы наших сердец и искренности наших чувств, а не палочки и заклинаний или тока и бензина. То, что мы можем продуцировать в себе сами. Вещь, понятная даже животным. Дамблдор долго рассматривал меня, словно не веря в искренность сказанного. Я щурился, так как закатывающееся солнце светило мне прямо в глаза. ‒ Вы не боитесь проявлять чувства так открыто? ‒ наконец спросил он, удостоверившись в правдивости моих слов. ‒ Нет! ‒ твёрдо ответил я. Вилкост права, не стоит стыдиться искренних чувств. ‒ Но она ведь даёт тем, кто вами любим, власть над вами. Я приоткрыл рот от дикого вывода, сделанного Альбусом. ‒ Почему вы так решили?! ‒ Ваше чувство может быть использовано против вас. О, Древние... ‒ Если я люблю, я слышу, но не глохну, я вижу, но не слепну, я чувствую, но не покоряюсь. Вы путаете любовь с оружием. А это не патрон, а смазка, понимаете? Субстанция, призванная объединять, а не уничтожать. ‒ Что же, думаете, стоит отдаться любви? ‒ с сомнением спросил Дамблдор. Вот уж никогда бы не подумал, что буду консультировать Альбуса в данном вопросе. Но неисповедимы пути Магии. ‒ Скажите, что лучше: жалеть о сделанном или не сделанном? ‒ Теоретически лучше сделать и пожалеть. Но жизнь доказывает обратное. Я однажды, вот так же рассуждая, потерял трёх близких мне людей. Одного безвозвратно, двух ‒ неизбежно. Наверное, это он о дуэли Аберфорта с Грин-де-Вальдом, в которую он вмешался и где случайно погибла Ариана. ‒ Я не про рискованные решения, не про браваду или сомнительные эксперименты. Я про чувства. Понимаете, человек ведь не просто смертен, он внезапно смертен! И может статься так, что вы просто не успеете открыть свои чувства, не успеете насладиться временем вместе. Очень важно успеть сказать "люблю" тому, к кому вы это испытываете! ‒ горячечно выпалил я. После высказанного я замолчал, истощённый и сожалеющий о том, что был так недопустимо открыт с чужим мне, по сути, человеком, и уставился на далёкую неровную линию Запретного леса, что ломкой чертой кардиограммы ложилась на закатное небо. Так символично говорить о любви рядом с местом одержимости Мерлина и пленения Морганы... Впрочем, я тоже человек и имею право на эмоциональную вспышку. Такую яркую, что она даже победила Умиротворяющий бальзам. Но... Лучше я стравлю эмоции тут, нежели принесу их Тому. Дамблдор тоже молчал, стоя рядом и глядя вдаль. Эта тишина нас словно объединила, примирила на миг. ‒ Вы иногда пугающе мудры, ‒ разбил Альбус затянувшееся молчание. Я повернулся к нему. Закат делал его волосы и бороду золотыми, и я подумал, что сейчас он очень похож на основателя своего факультета ‒ Годрика Гриффиндора. Не хватает только меча и шляпы. ‒ В сочетании с вашим юным видом это странно. И пугающе. ‒ Слова про "внезапную смертность" принадлежат не мне, а классику мировой литературы Михаилу Булгакову. Это маггловский писатель. Но сколько же раз я убедился, что он прав. ‒ Вы вспомнили своё прошлое? Я смутился. Врать не хотелось. ‒ Частично, ‒ уклончиво ответил я. ‒ Не беспокойтесь, Гарри, я не буду вас пытать. Все мы имеем право на тайны. ‒ Согласен. ‒ Знаете, а я с вами согласен. В том, что страх раскрыть свои чувства не стоит упущенных возможностей. Спасибо вам за этот разговор. Мне бесконечно жаль, что я не встретил вас раньше. Я понимаю, что сейчас признаваться в своих чувствах абсурдно, но это к слову об упущенных шансах. Я замер. Или я сошёл с ума, или Дамблдор только что признался мне в... чувствах, заходящих далеко за рамки отношений между коллегами? Мерлин, выходит, Том не ошибся, когда сказал, что я интересен Альбусу. Повернувшись к профессору, я вдруг увидел его словно впервые. Не в том смысле, что до этого не видел. Я же отмечал экстравагантные, не лишённые элегантности и вкуса наряды, удивлялся молодости и цвету волос. Нет, я увидел его самого. Такого, как он есть сейчас, а не таким, каким он станет через пятьдесят лет. Без призмы прошлого. Отметил, что он высокий, широкоплечий мужчина средних лет, привлекательный, эмоциональный, открытый. Только для меня открытый: ранимый, откровенный, чувствующий. Живой. Не образ, а человек. Не символ, а мужчина. Не победитель тёмного лорда, а индивид со своими переживаниями и надеждами. Не радетель за общее благо, а нормальный, думающий о себе и пекущийся о своём счастье маг. – Простите, я не совсем понял... ‒ скомкано, смущённо произнёс я, поймав ответный пристальный взгляд. – О, нет, вы поняли меня прекрасно, – расслабленно улыбнулся Альбус, словно не нарушил собственное табу на открытость чувств. Выглядел он как наркоман, только-только принявший дозу. – Увидев вас впервые, я увлёкся. Узнав – влюбился. Поговорив по душам – полюбил. Но... – эйфория отступила, лишая лицо одухотворённости, – упустил свой шанс, копаясь в себе и приглядываясь к вам. Я ведь уже обжигался, пойдя на поводу у чувств. – О, Мерлин... – пробормотал я, отводя взгляд, вглядываясь в тёмный горизонт, сейчас такой безопасный, простой и понятный. – Можно последний вопрос? ‒ мягко спросил Дамблдор. – Д... да. – Если бы я не затягивал и проявил инициативу, у меня был бы шанс? – Нет! ‒ ответил я резко, лишь на мгновение позже поняв, насколько это было неучтиво. И болезненно. – Почему? ‒ всё же уточнил Альбус после небольшой паузы. Понимая, что причинённой боли уже не отменить, я решил быть откровенным до конца. – Вы посмели напасть на Тома. Я считаю несанкционированную легилименцию отвратительной. Актом насилия. А в отношении ребёнка ‒ категорически недопустимой! Альбус дрогнул, как от удара. Опустил глаза. – Мне жаль. Поверьте, искренне жаль. Я прошу у вас прощения. Желаю вам удачи, хоть и изрядно завидую вашему мужу, но он в своём праве. Праве победителя... И насчёт сатисфакции... Я приму от вас вызов на дуэль в любое удобное для вас время, если вы хотите удовлетворения за нанесённое вам оскорбление. Но знайте ‒ я уже наказан. Дамблдор бросил на меня последний долгий взгляд, словно силясь запомнить картинку, поклонился и ушёл. А я остался. У меня появилась неформулируемая, но абсолютная уверенность, что этот персонаж ушёл из моей жизни навсегда. Потом я ещё долго стоял у перил и смотрел в темноту, пытаясь переварить ненужное, несвоевременное признание. Понимая, что это последний откровенный разговор с этим человеком. Переживал ли я? Нет. Параллельные прямые не пересекаются, даже соприкоснувшись в своём течении по воле Судьбы.