Обними меня!

В результате лечения, назначенного Ланцетти, к ноябрю я окончательно оправился от травмы. Моя метла тоже была в порядке: доказательств, что её испортили намеренно, не обнаружили – заявлять о своих подозрениях в отношении Брауна я не стал, – так что страховка, которую Том оформил при покупке метлы, погасила все расходы на её восстановление. И в начале декабря я получил почтой свой "Нимбус 1940" в первозданном виде, с подарочным набором по уходу за ним в виде извинений от производителя. Так как во время моего сознательного нахождения в Больничном крыле ко мне ходило много посетителей, я понял неожиданно для самого себя, что популярен. И засомневался в том, кто же так жёстко и безапелляционно отомстил за меня Брауну. Тем более Дилан особо и не скрывал своих негативных чувств: свидетелями нашей размолвки стали как коллеги, так и учащиеся. И среди "подозреваемых" могли оказаться как Вилкост, обладающая взрывным, горячим нравом, так и Дамблдор, пристрастный ко мне. Или Слагхорн, обожающий меня за победы факультетской сборной. Даже команда Слизерина, в этом году поднявшая мне жалование после победы в полуфинале. И уж совсем смешное, но не невозможное: Мистер Лапка, так "неудачно" попавшийся Брауну на движущейся лестнице под ноги. Эти мысли так обескуражили меня, что я даже дёрнулся было уточнить этот момент у Тома, но остановил сам себя. Какая, собственно, разница? Главное, что Тома ни в чём не подозревают, а сделал ли это он, или кто-то другой проявил инициативу – не имеет значения. На мою выписку Том отпросился с уроков и встретил меня с букетом цветов. Я с изумлением разглядывал крупные белые махровые головки, обрамлённые глянцевитыми тёмно-зелёными листьями. – Это камелии, – сказал Том и, наклонившись, мазнул меня губами по скуле. – Ты готов? Я кивнул неуверенно. Дело в том, что после искусственного сна мне пришлось привыкать к тому, что ничего не болит и нигде не тянет. Даже лексика тела немного изменилась. Первые шаги, после того как проснулся, я делал, держась за Тома. Когда-то я его так учил ходить, теперь он терпеливо подстраивался под мою неуверенную, шаткую походку. И дорога из Больничного крыла к покоям была дорогой в тысячу ли. Но начинается она, как известно, с первого шага. И я рад, что Том будет рядом в этот момент. Я шёл гулкими коридорами, неся в руках букет камелий, и ощущал себя удивительно. Не болело выбитое Дадли колено, не тянул ногу шрам от укуса акромантула, не ныло вывихнутое дядей Верноном плечо. Я ощущал себя странно-лёгким, гибким, новым. – Ты улыбаешься, – негромко сказал Том, и голос его странно дрогнул. Я вскинул на него глаза и увидел там столько чувств, что мне стало неловко. – Спасибо, что проводил. Том фыркнул, вновь клюнул меня в щёку и ушёл на занятия. Я открыл дверь своих покоев, и в ноги мне метнулся Мистер Лапка. Я присел, обнимая книззла. Том сказал, что кот рвался ко мне в Больничное крыло, несколько раз он и мистер Ланцетти находили его спящим на мне, но так как он на текущий момент весил около двадцати шести фунтов, то посчитали, что безопаснее будет запирать его на время моего лечения. Наглаживая мурчащего как трактор кота, я с изумлением понял, что меня любят. Любят сильно, таким как есть, беззаветно и безусловно. И это, я вам скажу, просто ошеломляющее по силе чувство!

***

Праздники мы собирались провести дома, хоть Слагхорн и заманивал меня грандиозной вечеринкой на Сочельник, а Вилкост пригласила нас с Томом к себе домой, страстно желая познакомить моего воспитанника со своей женой. Боюсь, Том в лице Вилкост приобрёл пылкую поклонницу. Галатея не скрывала своих восторгов по поводу силы магии Реддла, став, как и его сокурсники, свидетелем ошеломительного магического выброса. Так что новость о "новом Мерлине" разнеслась по школе как пожар. Благо пик слухов, домыслов и фантазий пришёлся на моё нахождение в Больничном крыле, и я не мог оценить истинный масштаб катастрофы. И расстроиться. Впрочем, если для меня чужое болезненное внимание и любопытство были неприятны, то Том считал его естественным и закономерным, принимая как должное. Удивительно, что, осознавая свою силу, Том не пустился во все тяжкие, ведь зачастую обладателем такого могущества окружающие воспринимаются букашками, расходным материалом, и ограничивать индивидуума может исключительно внутренняя мораль. Но фокус внимания Реддла был смещён с собственного величия в сторону желания завладеть мной. И свои выдающиеся способности Том воспринимал скорее как инструмент в достижении цели, нежели как собственную исключительность. По крайней мере, его самосознание, его сила не стали поводом для возникновения Волдеморта. В понятие "Волдеморт" я вкладывал неуёмную, деструктивную тягу к власти и порабощению остальных. Волдеморт алкал море из коленопреклонённых голов, Том Реддл хотел меня... на коленях. Как бы двусмысленно это ни звучало. Но, зная своего воспитанника, я не самообманывался. И его сдержанность напоминала мне затаившуюся на охоте змею.

***

С подарком на день рождения Тому вопрос решился тоже легко. Я почти месяц ломал голову, что бы подарить такое, что запомнится и порадует. Так ничего и не придумав, я спросил Тома прямо. Том попросил оплатить ему проверку крови у гоблинов, нисколько меня не удивив. Он же хотел принять род, а учитывая, что Реддл не из тех людей, что бросают слова на ветер, говорил он не для того, чтобы просто сотрясать воздух. Удивительным было то, что я сам до этого не догадался.

***

Время до Рождества пролетело стремительно. Я занимался с первокурсниками в выделенном нам и расширенном магией кабинете. Стоило мне заикнуться в учительской, что ввиду отвратительной погоды: то дождь со снегом, то снег с дождём, – детям некомфортно, как Дамблдор трансфигурировал из трёх соседних классов Восточного крыла один большой, создав нечто вроде тренировочного полигона. Это было удивительно и приятно. Я искренне поблагодарил Альбуса. Тот некоторое время смотрел на меня пристально, а после, поклонившись, молча вышел. Оставив меня в несколько обескураженном состоянии. – Чего это он? – спросил я у Галатеи, увязавшейся за нами посмотреть на чудо чужого мастерства. – Я сделал что-то не так? – Наша белоснежка в очередной раз профукал свой шанс пригласить тебя на свидание, – сказала она. – А может, его смутило моё присутствие. Альбус такой трепетный. – П-ф! – фыркнул я. Трепетный, как же. Меня он бестрепетной рукой послал на смерть, даже не поморщился. Но то в прошлом. А сейчас... Я задумался. Дамблдор безусловно уделял мне внимание, выделял, но пригласить на свидание? Чушь! Я даже помотал головой, отгоняя видение Альбуса, заигрывающего со мной. Бред! Я не видел от него жадных или откровенных взглядов, как от Дилана или Тома. Да, профессор наблюдал за мной, но его заинтересованность была другого рода. Я казался ему загадкой. Одинокий мужчина с ребёнком – последним отпрыском пропавшего рода, – не помнящий, или утверждающий, что не помнит, своего прошлого. Да ещё и с говорящей фамилией. Не стареющий. Совершенно определённо имеющий навыки бойца. Если смотреть со стороны – я крайне подозрительная личность.

***

На очередной вечеринке Слагхорна я вновь встретился с Эльфиасом Дожем. Артефактор крутил в руках небольшой старинный кубок, в котором я, к своему ужасу, узнал чашу Хельги Хаффлпафф. И невольно дёрнулся. Ланцетти только-только свёл мне ожоги от монет, что чуть не сожгли нас с Роном и Гермионой в хранилище Лестрейнджей в попытке добыть этот самый кубок. – Вижу, вам знаком этот предмет, Гарри, – не здороваясь, сказал Дож. – Да. Как ре... – Не кричите, Гарри, – Эльфиас приложил палец к губам. – Это сюрприз для Герберта Берри. Мисс Хэпзиба Смит пригласила меня оценить некоторые её артефакты, и я был крайне удивлён, увидев уникальный предмет. Мы имели с Хэппи непростой разговор, но я всё же смог убедить её, что чаша должна принадлежать факультету той, что основала его, и гордо стоять в зале славы, а не пылиться в тёмном пыльном серванте. Жаль, диадема Ровены утеряна и медальон Салазара драккл знает где. Где медальон – я как раз знал прекрасно. Он лежал в секретере в коробочке, ожидая совершеннолетия Тома, у нас дома, в Тёмном проулке. Но это реликвия потомка рода, а не факультета. Потомки других основателей растворились в древних родах. А тиара... – Впрочем, у меня есть мысль поговорить с Серой Дамой, зачем я, собственно, и напросился к Горацию на вечеринку. Он обещал, что Кровавый Барон замолвит перед этим робким и неконтактным призраком слово. – Серая Дама... – Дочь Ровены Райвенкло – Елена Райвенкло. А Кровавый Барон – её несостоявшийся жених. Однажды Елена спасла меня от преследования Мартина Уизли. Но вспомнит ли она меня... – Собрать реликвии вместе так важно? – полюбопытничал я. – Да как сказать, – протянул Дож, смешно качнув пушистой головой. – Магически – нет. Но я очень не люблю небрежное отношение к артефактам, особенно таким легендарным, как дары основателей. Как ваш картуш? Вы им довольны? – О, – я несколько растерялся от резкой смены темы. – Да, работает как часы. Благодарю вас! Эльфиас протянул раскрытую ладонь к моей груди и поводил ей. – Хм... – Что? – Рядом с моим артефактом я чувствую нечто мощное и древнее. Настолько, что у меня немеют руки. Воскрешающий камень! – Я ношу родовое кольцо своего воспитанника. Он ещё слишком юн, чтобы надевать его, да и демонстрировать его не желает. – Это правильно. Смерть не любит, когда выпячивают её дары. – Откуда вы... – Я никому не скажу, Гарри, – махнул рукой Эльфиас и, чуть склонив голову, вгляделся в меня. – Вы интересный молодой человек, не зря я сразу это заметил. Избранник не только Судьбы, но и Смерти... Я дёрнулся, как от удара, но Эльфиас поймал меня за предплечье, не давая отшатнуться. Пальцы у него были очень сильные и горячие. Светлые, чуть навыкате глаза смотрели странно-знакомо. Точно, так смотрел на меня Олливандер в прошлой жизни, когда меня выбрала остролистовая палочка! Кажется, артефакторы и сами на короткой ноге с Древними. – Тише, тише. Всё хорошо. Я очень чувствителен к магии Смерти. В Древнем Египте всё буквально пронизано культом этого древнего высшего существа. Никто другой никогда не заподозрит в вас её избранника. А я люблю тайны и умею их хранить. Дож улыбнулся, его лицо мгновенно преобразилось, делаясь совершенно беззащитным, детским, и я расслабился. – Эльфиас! – воскликнул сзади Слагхорн, заставив меня опять дёрнуться. – Пошли, дорогой, я представлю тебя Кровавому Барону! – Хорошего вечера, Гарри! – мимолётно кивнул мне Дож и ушёл, словно мы сейчас говорили о погоде и природе, а не о силах, движущих наш мир. Я же устремился к столику со спиртным и залпом выпил бокал сухого красного вина.

***

В самом начале декабря Саманта Филч прибежала ко мне, таща в руках Миссис Норрис и задыхаясь от ужаса. Саманта оказалась заядлой кошатницей и не расставалась со своей любимицей даже на уроках. Выяснилось, что Мистер Лапка укусил её кошку за ухо, не сильно, символически, но до крови. Саманта не понимала причины агрессии и очень переживала за свою питомицу. Я просветил её о том, как же в этом мире появляются книззлы. Профессор маггловедения была в шоке. Впрочем, после того как Хагрид залечил кошке ухо, он подтвердил мои слова Саманте, успокоив её тем, что у её любимицы будет очень долгая жизнь. Настолько долгая, что Миссис Норрис, скорее всего, перейдет по наследству её детям и внукам.

***

Я поговорил с Сильванусом насчёт Хагрида. Тот вначале даже слушать меня не хотел, рыкая, что у мальчишки "голова забита ватой и мозгошмыгами, про которых всё толкует Мирабель Лавгуд". Но я смог достучаться до профессора ЗОТИ, напирая на то, что животные Рубеусу действительно благоволят и не стоит грубостью отвращать ребёнка от интересующей его области знаний, в которой он может преуспеть. – Поймите, Сильванус! – напирал я. – Хагрид полукровка, его отец лесник, а ему надо пристроиться в жизни. Ну какие у него ещё могут быть перспективы, кроме магозоологии? Кэттлберн вдруг резко сбросил маску саркастичного ублюдка и посмотрел на меня серьёзно. – Знаешь, Реддл, мне казалось, что ты либо стукнутый в квиддиче, с мозгами набекрень, либо притворяешься. Но сейчас я понимаю, что ты крайне редкий вид. – В смысле? – захлопал я глазами, совершенно сбитый с толку. – Называется "honestus", вымирающий, последнего представителя я лично видел лет десять назад, когда Мордред занёс меня на Памир. Прав был старый педик Армандо, благоволящий тебе сверх меры. Я, не зная как реагировать, нервно хихикнул. Как директор Диппет терпит Кэттлберна столько лет – ума не приложу. Сильванус его и в глаза именует не менее неделикатно. Кажется, это любовь! В самом чистом, незамутнённом виде.

***

Перед началом рождественского пира директор Диппет торжественно вручил Герберту Берри кубок Хельги Хаффлпафф. Декан барсуков поднял реликвию высоко над головой, и его факультет ответил овациями. Эльфиас Дож был прав: если у вещи нет прямого наследника, ей место в Зале Славы, а не в пыльной темноте. Спектакль после пира, кажется, станет хорошей традицией. Профессор Берри замахнулся в этот раз на сказку из сборника Барда Биддля "Сердце колдуна". Сказка сложная и страшная. Впрочем, как и преимущественное большинство сказок. Мне нравилось, что к представлению привлекались не только учащиеся, но и профессора. В этот раз центральный реквизит, вокруг которого и был поставлен спектакль, мохнатое сердце, бьющееся на бархатной подушечке, было просто филигранно исполнено. Я знал, что это совместный проект Флитвика и Дамблдора и они готовили его втайне от всех, даже от Герберта. Нечто вроде рождественского подарка коллеге. Дети дружно ахнули, когда Микос Диггори, играющий колдуна, сорвал с подушечки тонкую ткань, показывая пульсирующее бордовое сердце, покрытое чёрными волосами, своей "возлюбленной". Её роль играла Анна Аббот. Берри, рядом с которым я стоял, тихо и как-то неприлично выдохнул. Кажется, подарок пришёлся ему по душе. Слава Древним, Герберт написал сценарий с учётом того, что сказку будут видеть дети, поэтому никаких убийств в ней, как в оригинальной сказке, не предполагалось. Закончился спектакль сценкой, в которой невеста, увидевшая сердце колдуна вне того места, где у человека находится этот орган, остановила свадьбу и покинула его, сказав, что не сможет жить с бессердечным человеком. Колдун взял своё брошенное сердце в руки и начал гладить его, пытаясь утешить, но оно оказалось безучастно даже к своему хозяину. – О, Древние, я думал, что стану сильнее, лишив себя эмоций! – воздел колдун руки. В Большом Зале беззвучно полыхнула молния. Ну, Флитвик, ну, чародей! – Но как же глуп я был. Ведь человек - это не только разум, но и живое, трепетное, горячее сердце! С этими словами колдун испепелил чудный продукт чар и трансфигурации двух профессоров и упал "замертво". Зал ахнул, и некоторое время царила оглушительная тишина, а после все зааплодировали, топя и режиссёра, и актёров в эмоциях и овациях. Герберт плакал навзрыд, не скрывая чувств, и кланялся, кланялся, кланялся. – Боюсь, мне пора искать замену нашему чудесному травологу, – вздохнул горестно Диппет. – Это при том, что мне ещё нужен профессор арифмантики! – Может, просто пора менять твою старую задницу? – громко прошептал Кэттлберн и довольно оскалился на возмущённый взгляд директора. А я вдруг понял, что без Дилана в школе мне стало настолько легче дышать, что я даже не заметил его отсутствия. Как не вспоминаешь про занозу, что удачно вытащил из стопы.

***

Накануне Рождества на Шотландию опустился небывалый циклон, засыпав Хогсмид снегом по самые окна. Станцию и железнодорожные пути тоже замело, и детей небольшими группами отправляли каминами из покоев деканов. Мы с Томом ушли через камин Филиуса, пожелав ему счастливого Рождества. Маленький профессор проводил своего лучшего студента, и меня заодно, в самое привилегированное время – через час после завтрака. Выйдя из камина, я втянул запах. Пахло домом: старой бумагой, книжной пылью, кофе и сухим деревом. Том же размениваться на мелочи не стал, просто притянул меня к себе и воткнул нос в макушку. Задышал глубоко и размеренно. – Томми? Всё хорошо? – Я соскучился по тому, что ты только мой. Я вздохнул, впитывая в себя личный запах Тома, сладковатый и резкий одновременно. Этот запах был моим утешением: привычный, слегка будоражаще-тревожный, дающий уверенность, что близкий человек рядом. – Твой, – выдохнул покорно я. Собственничество Тома ещё прорабатывать и прорабатывать.

***

Рождество прошло привычно, но в этой устойчивости я находил особенное удовольствие. Это придавало нашей жизни стабильность. Правильную стабильность, когда можно планировать будущее, пусть обозримое, недалёкое, но планировать. Утром мы не торопясь пили кофе на кухне. Том поглощал, закатив глаза и облизывая пальцы, блинчики с шоколадным соусом, я же ел яйца скрэмбл. На рынок я не пошёл, потому что улицы сильно замело, послав Дорри в мясную лавку и к Фортескью за эклерами. Когда эльф вернулся, я подвязал фартук, достал из дальнего ящика большую чугунную кастрюлю с тяжёлой крышкой и, уложив натёртую специями и бесценным сливочным маслом курицу на вымытый картофель, поставил наше будущее жаркое в духовку. Через сорок минут по дому поплыл сытный запах вкусной еды, символизирующий для меня дух Рождества и мира. Том тоже подключился к процессу готовки, заварив в котелке глинтвейн из специй, яблок, апельсинов и сухого красного вина. Рождественский ужин у нас вышел великолепный, и мы после тихо сидели у камина, бездумно глядя в огонь. Том перебирал мои пальцы, а я лениво думал, что теперь они совершенно лишены шрамов. Словно мою историю обнулили.

***

Утром 31 декабря я проклинал себя на все лады за то, что не уточнил у Флитвика, как именно будет проходить проверка крови. Если крови, это значит, у Тома будут её брать? А как именно? А сколько? Болезненно ли это? В итоге я так накрутил себя, что совершенно бездумно приготовил завтрак и рассеянно кивнул Тому, вышедшему на кухню. И лишь потом сообразил, что у него сегодня день рождения. – Томми, прости меня! Я так нервничаю! – повинился я, втягивая Реддла в объятия. – С днём рождения, солнышко! – Почему? – Из-за твоей проверки крови! Том фыркнул мне в макушку. – Это же не экзамены, Гарри. Если что и есть пугающее в этой процедуре, так это цена. Я нервно засмеялся, и меня немного отпустило. Но когда мы собрались в Гринготтс, меня снова накрыло. Том посмеивался, глядя на то, как я то ищу перчатки, то отталкиваю от лица щекочущий край шарфа, что повязал как-то по-дурацки, то нервно тычу себя в переносицу, запамятовав, что уже не ношу очки. Остановив меня прямо посреди улицы, Том перевязал мне шарф, вытащил утерянные перчатки из своего кармана, заставил надеть, подхватил под локоть, и так мы дошли до банка. Внутри, под торжественными, циклопическими сводами зала меня резко отпустило. Дежурный гоблин невозмутимо уточнил, кому именно будут проводить проверку крови и к какой фамилии предположительно себя относит мистер Реддл. Том уточнил, что – Мракс, и гоблин, подняв выпуклую густую бровь, окинул его цепким взглядом маленьких чёрных глаз. К нам по его звонку – клерк натурально нажал на кнопку и раздался тихий перезвон – приковылял древний гоблин и с неверием всмотрелся в Тома. – Вас что-то смущает, мистер? – спросил Том. – Мистер Руколом, – уточнил гоблин. – Я поверенный рода Мракс и уже не чаял увидеть отпрыска вверенного мне рода. И уж тем более не ожидал увидеть целых двух представителей. Я замотал головой. – Нет, вы неправильно поняли. Я к роду Мракс не имею отношения! – Группа поддержки в виде друга, мистер Реддл? – кивнул на меня гоблин Тому. – Не переживайте, ничего неприятного или болезненного в процедуре проверки для вас нет. Открыв было рот, чтобы уточнить, что я не сверстник, а опекун, я получил тычок в бок и заткнулся. Действительно, к чему гоблину эта информация? – И, простите, мистер Реддл, вы ошеломляюще хороши, учитывая последних виденных мной представителей, – зубасто улыбнулся поверенный. – Моя мать оказалась мудрой женщиной, найдя себе мужа вне рамок семьи, – усмехнулся Том. В этот момент он совершенно не казался мне подростком пятнадцати лет. В элегантном пальто с шарфом, в строгом костюме и отполированных ботинках, на которые были наложены какие-то хитрые чары или руны, в шапке из колонка, он выглядел как успешный выпускник Итона. Гоблин понимающе ухмыльнулся и пригласил нас в кабинет. Оказывается, представителей древних фамилий принимают не в общем зале, а в личных кабинетах, закреплённых за определенным родом. Кабинет рода Мракс оказался выдержанным в лучших традициях факультета Слизерин: мрачный готический шик, тёмное дерево, изумрудный бархат, серебряные инкрустации. Том ради проверки надел кольцо, и сейчас, когда его рука расслабленно лежала поверх закинутого на ногу колена, Воскрешающий камень как бы говорил: "Смотри, вот он, потомок Кадмуса Певерелла, лучший представитель из сонма". Поверенный бросил один короткий взгляд на кольцо и явно узнал его. Мои страхи не оправдались. Проверка оказалась довольно банальной процедурой: Тому предложили пергамент, к которому необходимо было приложить надрезанную специальным ритуальным ножом руку. Том невозмутимо проделал всю операцию, словно для него это было привычным делом, очистив лезвие ножа от своей крови каким-то хитрым заклинанием. За что заслужил одобрительный взгляд от поверенного. Похоже, Том готовился к этому процессу так же тщательно, как к походу за шкурой василиска или на наш пикник в Запретный лес. Когда в пергамент впитался кровавый отпечаток длиннопалой узкой ладони, гоблин забормотал что-то на гоббледуке, и на поверхности начали проступать буквы. Кажется, эти чары были подобны тем, что я видел в дневнике Тома Реддла. Когда текст проявился полностью, гоблин мельком глянул в него, удовлетворённо кивнул и передал документ Тому. Реддл впился в пергамент жадным взглядом и быстро забегал глазами. Я выложил за проверку крови астрономическую сумму в 230 галлеонов не моргнув глазом. И не пожалел, потому что Том даже раскраснелся от удовольствия, рассматривая пергамент с именами своих прославленных предков. – Будете принимать род, мистер Реддл? – вежливо уточнил гоблин. – Да, но позже, мистер Руколом, – встрепенувшийся было поверенный скис. – Я хочу провести ряд ритуалов, среди которых будет и вступление в род. Так что мне понадобится больше времени, нежели короткие зимние каникулы. Гоблин понимающе закивал, мысленно потирая руки. А я прикидывал, хватит ли нам денег, что остались от продажи выползка, или стоит вновь посетить Тайную комнату. Провожал нас поверенный со всем возможным уважением аж до входных дверей. Том принимал такое поведение существа как должное, а мне было крайне неловко. Гоблины, работающие в зале, провожали нас внимательными взглядами. Теперь Тома тут запомнят. Выйдя на крыльцо, Том глубоко вдохнул морозный воздух и засмеялся: легко, как-то бесшабашно. Словно услышал оправдательный приговор или же получил индульгенцию. Неужели он сомневался в моём рассказе о его предках? Впрочем, не важно. Важнее, что сейчас он счастлив. Я смотрел снизу вверх в его раскрасневшееся лицо и изумлялся, что мой мальчик вырос в такого красивого юношу – улыбка необыкновенно шла Реддлу. – К Фортескью? – спросил я, и Том сверкнул глазами. – Да. Спасибо за подарок, Гарри! Я счастлив! – Я рад! Том посмотрел на меня предвкушающе, взмахнул палочкой и негромко, властно произнёс: – Экспекто Патронум! Мощный серебряный вихрь соткался надо мной, и я, запрокинув голов, увидел на сочном фоне ясного зимнего неба огромного серебристого дракона, раскинувшего крылья. Рядом ахнули какие-то прохожие, но Том горделиво смотрел лишь на меня. Я же не мог оторвать взгляда от чудесной магии. Мерлин мой, что это за волшебство! От осознания силы магии Тома у меня закружилась голова и я пошатнулся. Том подхватил меня, теряя концентрацию, и мы оказались в ливне мелких колких звёздочек от рассыпающегося защитника. – Как? – выпалил я невнятное, но Том отлично меня понял. – Я готовил тебе сюрприз с Вилкост. После моего выброса она сказала, что я готов к этой сложной магии. Тебе понравилось? – Твой Патронус великолепен! – выдохнул я. – Это ты великолепен. Я думал о тебе, создавая его.

***

Мне пергамент с результатами проверки Реддл не показал, но я и не настаивал. Я свято чтил его личное пространство и считал, что у подростка в таком возрасте уже должны быть тайны, неприкосновенные вещи и секреты. Я даже школьного саквояжа Тома не касался, а из карманов перед стиркой достать всё просил лично. И в его комнату никогда не заходил без стука, дожидаясь согласия на вторжение. Кто-то мог подумать, что я слишком балую Тома, но мне было наплевать на чужое мнение. Слишком яркими оказались мои воспоминания о бесцеремонности Дурслей. Дадли запросто мог ворваться в мою комнату и, валяясь на моей кровати в кроссовках, есть там печенье и листать комиксы. Тётя тоже заходила без стука. Про дядю, раскрывающего дверь с ноги, даже вспоминать не хочу. В Норе я жил в одной комнате с Роном. В Хогвартсе – с сокурсниками. На Гриммо тоже с Роном. В палатке в лесу – с Гермионой... Даже припомнить не могу, когда я в прошлой жизни имел свой угол. Никогда. Отвратительное слово. Не умри я, а выиграй битву, скорее всего, мы бы с Джин сошлись и вместе жили на Гриммо, принимая друзей, которые старались бы сбежать из-под бдительного ока родителей. И своё личное место я бы обрёл исключительно посмертно. На кладбище. На миг мне почудился лёгкий цветочный запах, и по скуле мазнуло шёлком волос. Она была красивой, моя Джинни. Лёгкой. И сильной. Как правильно, что я разорвал наши отношения перед началом похода за крестражами, освобождая её и себя. Надеюсь, в той жизни без меня она счастлива. Как-то так вышло, что я почти и не воспоминал её, быт и трудности выдавили все мечты, кроме желания вырастить Тома достойным человеком. – Ты в порядке? – Реддл возник за спиной, положил подбородок мне на плечо, щекоча ухо дыханием. – Да. Просто задумался. – О чём? – О том, как изменились мои мечты. Том пропустил руки под моими локтями, обнимая и прижимаясь сзади всем телом. Эти объятия рождали странное, редкое чувство защищённости. В какой момент мы с ним поменялись местами? Раньше я стоял за его спиной, укрывая от бед, а сейчас он уже ростом с меня и на его широкую грудь так приятно откинуться спиной. – О чём ты мечтал? – О большой семье. Жена, трое детей: два мальчика и девочка. Девочку я бы назвал Лили Луна, а мальчиков Сириус и Северус. – А сейчас? – А сейчас у меня уже есть семья. Она другая, но это вторично. Ты – моя семья, и я хочу, чтобы ты был счастлив. – Ты всегда мне об этом говоришь. А что ты хочешь для себя? – Для себя? – я попытался обернуться, но Том не пустил. – Да. То, что будет радовать именно тебя. Допустим, побывать на чемпионате по квиддичу. Или научиться левитировать так же искусно, как летать на метле. Или целый день валяться на пляже и ничего не делать. М? Что ты хочешь, Гарри? – Не знаю, – растерялся я. Как-то не до баловства мне было. Были цели, были проблемы, были этапы их преодоления. И мечта была. Но не про меня, а про Тома. – А у тебя есть мечта? Для тебя одного? – Есть! – Поделишься? – Прости, но нет. Кто такие Лили, Луна, Сириус и Северус? Я прикусил болтливый язык. – Лили звали ту рыжую, что была твоей девушкой? – настаивал Том. – Нет. Так звали мою маму, – выдавил я. – Луна? – продолжил он допрос. – Моя сокурсница. Странная, немного не от мира сего. Имя Луна очень ей подходило. Это был самый мудрый и самый добрый человек из тех, кого я знал. – А мужчины? Друзья? – Ну не любовники же, – фыркнул я, и по тому, как дрогнули руки Тома на моём животе, понял, Реддл именно это и подумал. Ну что ты будешь с ним делать?! Кажется, я даже знаю, какая у Тома мечта. И она меня пугает. Осторожно выпутавшись из объятий, я ушёл, оставляя Тома в задумчивости.

***

– Прочти! – мне на колени шлёпнулся туго скатанный пергамент. Я поднял голову от книги. Том стоял надо мной, разглядывая с какой-то мыслью. – Ты уверен, Томми? – Да! Я хочу, чтобы ты всё про меня знал! – Спасибо за доверие. – А мне ты покажешь свою проверку крови. Я усмехнулся. Где-то должен был быть подвох. И озвученное было не просьбой, а требованием. – А зачем мне её проходить? – уточнил я. – Вдруг для ритуалов понадобится? – напустил тумана Том. – Что за ритуалы ты запланировал, кстати? – этот вопрос не давал мне покоя с момента посещения банка. – Вступления в род, главенство над родом, а после – введение в род тебя. Звучало... обыденно. Я успокоено кивнул и погладил свиток. Проверку мне проходить не обязательно. Да и показывать результаты я не обязан, несмотря на ультиматум, выдвинутый Томом. Я умел говорить ему "нет", как ни странно. – Гарри. – М? – Сказка "Мохнатое сердце чародея"... Это ведь по ней был школьный спектакль? – Да. – Ты не читал её мне! – с претензией сказал Том. Я внутренне усмехнулся. Эти качели от осознания, что он уже такой взрослый, до того, какой он ещё подросток, меня сбивали с толку и веселили одновременно. – У Барда Биддля она откровенно страшная, Томми. Знаешь, я вообще считаю, что многие сказки написаны скорее для взрослых, нежели для детей. Тот же "Маленький Принц" Антуана де Сент-Экзюпери и... – И чем она заканчивается? – перебил меня Том. Кажется, спектакль его чем-то зацепил. – Колдун, желая полностью овладеть своей невестой, достаёт её сердце. Оно красивое и живое. И так разительно отличается от его мохнатого сердца! Но дело даже не в этом. Девушка умирает. А её сердце перестаёт биться, потому что бессердечным жить можно, но не для каждого это приемлемо. Она – не смогла, выбрав смерть. Том судорожно втянул воздух ноздрями. – А что стало с колдуном? – Он сошёл с ума. Том вздохнул прерывисто, порывисто склонившись, поцеловал меня в висок и ушёл. Я же медленно и осторожно раскрыл пергамент.