Обними меня!

На опушке Запретного леса, у большого раскидистого дуба я нашёл Рубеуса. Он сидел, прислонившись к стволу, рисуя веточкой что-то на расчищенной от листвы земле. – Рубеус, – позвал я, и мальчик вскинул косматую голову. Глаза его вспыхнули вначале незамутнённой радостью, а после широко распахнулись от испуга. Чёрт! Том слишком застращал его! Виновато, и оттого криво, улыбнувшись, я мягко уточнил: – Рубеус, ты не против поговорить со мной? – Конечно, профессор! – мальчик попытался вскочить, но я положил ему руку на плечо, останавливая. Не желая нависать над Хагридом, я присел рядом. Да и смотреть в эти честные глаза было неловко. – Я хотел попросить у тебя прощения за поведение Тома Реддла. – Но разве это должен делать не он? – простодушно спросил Хагрид. – Том обязательно поговорит с тобой. – Тогда за что хотите извиниться вы? – За ошибки в его воспитании. Рубеус вдохнул глубоко и как-то очень по-взрослому. Отбросил веточку и сцепил крупные пальцы, запачканные землёй. – Папа тоже передо мной всё извиняется. За то, что воспитал таким вот. Только он зря. Он сделал всё, что мог. И не виноват, что я люблю зверушек. Зверушек... Я был рад, что Верус, несмотря на тяжёлые обстоятельства нашего с ним разговора, всё же услышал меня и поговорил с сыном. Чуть расслабившись, я опёрся спиной о ствол дуба: кора на нём была шершавая и тёплая. Перед глазами раскинулось Чёрное озеро с замком вдалеке. Живописное место. – Рубеус, понимаешь, звери остаются зверями. Пусть ты умеешь найти к ним подход, но ведь инстинкты не переделать – они суть существования животного. Заданный природой алгоритм. И поэтому дракон будет пыхать пламенем, змея кусаться, а паук рано или поздно затянет в сети кого-то живого. Представь себе, насколько большим вырос бы Арагог – размером с вашу с отцом хижину, не меньше. И какого размера в итоге стали бы его жертвы. Хагрид вздохнул шумно и горестно. – Понимаю, профессор. Я обещал отцу, что без его ведома больше не подберу никого. И вам то же могу пообещать. – Хагрид поёрзал, и спросил робко: – А можно я с вами всё же буду иногда разговаривать? Мне нравились ваши уроки по полётам. Вы не злились на то, что у меня не выходит, а наоборот, помогали и утешали. Даже внимания мне больше уделяли. Я понимаю, что неловкий, большой и медленный. Но для вас, как и для моего отца, это будто не имеет значения. Сердце защемило от боли. – Можно, конечно. Кто-то из профессоров злится на тебя? – спросил я как бы невзначай. Хагрид замялся. Ему явно неловко было жаловаться на преподавателя, но и поделиться очень хотелось. – Профессор Кэттлберн сказал, что драконы – злобные дикие твари, но в книге мистера Ньюта Скамандера я прочитал, что они п-р-е-д-р-а-з-у-м-н-ы. – Новое слово Рубеус выговорил очень тщательно и с придыханием. – Как книззлы или крупы. А агрессивны потому, что маги часто на них нападают ради крови и чешуи. М-да, Сильванус бывает резковат. Надо будет поговорить с ним. – Взрослые тоже ошибаются, Рубеус. Это нормально. Поэтому не стоит слепо доверять чьему-то мнению, пусть даже высказанному авторитетным человеком. Это называется критическим мышлением. – Вы про мистера Скамандера или профессора Кэттлберна? – дрогнувшим голосом спросил Хагрид. Подвергать сомнению мнение тех, кого ты уважаешь – кощунство. Я тоже был таким, слепо веря Дамблдору. – Про всех. Это касается любого встреченного тобой человека. Верь своему сердцу, своей интуиции. – Даже папы? – Открою тебе секрет: взрослые тоже живут свою первую жизнь. И опыт родительства постигают вместе со своими детьми. М-да... И возвращаясь к изначальной теме нашего диалога, хочу сказать, что в твоём поведении не было вины. А реакция Тома вызвана тем, что он очень привязан ко мне и испугался, когда ты так неожиданно схватил меня. Я и сам, честно говоря, испугался. – Я не специально. – Я знаю, Рубеус. Из-за дерева вышел, подняв хвост трубой и слегка прихрамывая, Ласкунчик и вперил в меня грозно единственный глаз. Хагрид улыбнулся и погладил его крупной ладонью. Книззл сразу растерял свой воинственный вид, жмурясь и дёргая надкусанным ухом. – Хорошо, что против Ласкунчика отец не возражает. Он – добрый! Я внутренне усмехнулся. Добрым книззл выглядел только в глазах любящего его Хагрида, хотя после кастрации кот действительно стал более социальным. Мы ещё долго сидели на берегу Чёрного озера под дубом, и каждый думал о своём.

***

– Я поговорил с Хагридом, – бросил мне Том с порога, заходя в покои. Словно подачку. Мол, ты просил - я выполнил, хоть и не согласен с тобой. Я стоял у открытой двери и глядел на его широкие, расправленные плечи. Тело у моего воспитанника уже выросло, но мозг – уникальный, ёмкий – иногда так трепали гормоны, что он напоминал мне брата Хагрида – Грохха, действующего на одних инстинктах и подарившего Гермионе мятый руль от велосипеда со звонком. Баба понравилась - сделай бабе подарок. Я помнил ступор Грейнджер и сейчас ощущал себя держащим этот руль. Глупо и неловко. Даже самых умных пристрастность делает дураками. – Том, я просил не просто поговорить, а... Реддл развернулся ко мне, сложил руки на груди. – И принёс ему свои извинения за резкость. Но не за то, что отчитал за неподобающее поведение! Я был прав, запретив тебя хватать! Нельзя так себя вести с чужими людьми, и если его отец не втолковал это своему ребёнку, то объяснил я! Я потёр лицо руками, прошёл вглубь комнаты и сел в кресло. Мерлин, как я устал! От уничижительных взглядов Дилана и его непотребных, пошлых шуток. От взора в спину, что не спускал с меня Дамблдор, который я ощущал всей спиной. От бесцеремонности Вилкост, что иногда выходила за рамки приличий. Мне приятно участие и небезразличие, но я всё же не её сын и мне не пятнадцать лет. От сегодняшнего урока, где расшалившиеся мальчишки столкнулись в воздухе, сломав, слава Древним, мётлы, а не кости. Чёрт, мне же ещё надо оправдать списание артефактов, и Прингл, как всегда, будет ворчать, словно я злонамеренно испортил ценное школьное оборудование. От Тома, предъявляющего на меня свои права, и его болезненного собственничества. – Том, я прошу тебя, огради меня от своего высокомерия и от качания прав. Я устал! – От меня?! Реддл резко растерял и высокомерный вид, и всю свою взрослость, плюхнулся на пол у кресла, в котором я сидел, опираясь локтями о колени, и заглянул в глаза. Взгляд у него был просящим и испуганным. И я мгновенно захотел его утешить... Гадкий мальчишка! Манипулирует мной просто филигранно. Хорошо, что я это вижу и осознаю. Я не поддавался в принципиальных вопросах, давая послабление в мелочах. И не собирался управлять Томом посредством шантажа или испуга. Манипуляции – удел слабых или зависимых людей. Том от меня зависел, и совесть не позволяла это использовать. Я протянул руку и коснулся его резко очерченной скулы, проведя по ней подушечками пальцев. Давая понять, что хоть он и провинился, но не отвергнут. – У меня был тяжёлый день. И ты не делаешь его проще, Том Реддл. Том уложил голову мне на колено, потёрся щекой. – Прости. – Хагрид очень хороший парень. Болезненно открытый. И оттого беззащитный. С такими людьми нельзя быть жестоким. Это как пнуть котёнка или щенка. – Он ростом с меня! – попытался возмутиться Том, но я опустил ладонь ему на голову, начав поглаживать по волосам. Успокаиваясь и успокаивая. – Не перекручивай, мы с тобой не на юридическом диспуте и у нас не прения. Я - объясняю, ты – слушаешь. Если не слушаешь, значит, и говорить не о чем. Я продолжаю? – Да. – Так вот, я буду поддерживать с Хагридом общение и дальше. И прошу тебя больше его не запугивать. И вообще! Своё собственничество, будь добр, проявлять наедине, за закрытыми дверьми, раз ты не в состоянии его контролировать. Это не только портит твою репутацию, но и меня выставляет податливым идиотом, что разбаловал воспитанника. Хочу напомнить, что люди не вещи, чтобы принадлежать кому-то. Я с тобой рядом по собственной воле, это мой выбор. Прояви уважение к моему выбору. – Но ты же мой! Это прозвучало так по-детски... – Да, я твой опекун, но я не предмет, а человек. Со своими мечтами, мыслями, сомнениями, планами. Я не приложение к тебе, не функция. – Ты обещал быть рядом всегда! – Обещал. Что, кстати, не обязывает тебя быть со мной рядом после совершеннолетия. – Что ты имеешь в виду?! Том резко поднял голову и требовательно посмотрел на меня. – Что ты слишком зацикливаешься на мне. Жизнь долгая, а мир – большой. – И ты меня отпустишь? – с неверием спросил Том. – Конечно. – А я тебя – нет! Я непроизвольно хмыкнул. Кто бы сомневался? – Разве я ухожу? – Иногда ты кажешься мне самым счастливым сном, и я боюсь проснуться и понять, что ты лишь плод моего воображения. Я заглянул в шоколадные глаза и утонул в тоске. – Твои сны? – Мои сны. – До сих пор? – расстроился я, запуская пальцы в гущу волос и потирая кожу подушечками пальцев. Том прикрыл глаза и ответил глухо: – Теперь это случается редко. Но они такие яркие, Гарри! В них я ужасен, уродлив и внешне и внутренне, наполнен такой злобой и ненавистью, что не понимаю, как разумный может выдерживать такое и не сойти с ума. Я не знаю, почему я во сне ненавижу тебя так же сильно, как люблю в реальной жизни! Но самое страшное не это. – А что? – Ты. Там ты меня тоже ненавидишь! Том всхлипнул, и я, склонившись, потянул его в своё кресло, усаживая, пристраиваясь рядом на подлокотнике и обнимая. – Это всего лишь сны, Томми. Ты – моя любовь, и никакие сны этого не изменят.

***

Однажды вечером Мистер Лапка принёс мне в зубах пёстро-коричневый лохматый комок. Вначале я подумал, что он решил похвастаться добычей и приволок крысу или птицу, но это оказался... котёнок. А точнее – чёрная табби кошечка с тонким хвостом морковкой, на слабых лапках и шерстью, торчащей невнятными клоками. Где книззл нашёл её – ума не приложу – мой кот, увы, не разговаривал. Положив мне трофей в ноги, кот мявкнул и ушёл, довольный исполненной миссией, а я не знал, что мне делать: плакать или смеяться. Я отмыл безучастного к процедуре котёнка, висящего в моих руках покорной тряпочкой, высушил, отчего кошечка запушилась и перестала выглядеть как выплюнутый змеёй обед. Повертев малышку в руках и не найдя на ней ни повреждений, ни блох, я сунул её в карман кардигана и пошёл добывать еду. Эльфы на кухне работают круглосуточно, и я определённо смогу раздобыть котёнку тёплого молока с капелькой мёда. Пощекотав грушу, я вошёл в круглый лаз, открывшийся за отъехавшей в сторону картиной, и наткнулся на Саманту Филч и Савьяти Шах, мирно пьющих чай за заставленным сладостями столом. Эльфы окружили меня, приветствуя и кланяясь. Я попросил молока с мёдом, блюдце и присел к дамам. – Тоже решили пополуночничать, Гарри? – улыбнулась Савьяти, пододвигая ко мне вазочку с печеньем. Профессор астрономии благоволила ко мне, особенно после того, как я ввёл некоторые упражнения из трактата по йоге в занятия с первокурсниками. Дети после моих занятий долго не теряли сосредоточенности и не баловались. – Мой кот принёс мне подарок, – улыбнулся я, вытаскивая из кармана сонную кошечку. Шерсть у неё смялась на один бок, и выглядела малышка смешной и недовольной. – Какая прелесть! – ахнула Саманта. – Я так люблю кошек! – Хотите? – с надеждой спросил я. Новый питомец совершенно не входил в мои планы. – А можно? – Конечно. Я осторожно передал котёнка в сложенные ковшиком ладони мисс Филч. Та поднесла малышку к самому лицу, и кошечка неожиданно лизнула её в нос. Саманта негромко засмеялась, прижимая пушистый комочек к лицу. – Она такая прелесть! Спасибо, Гарри! Я назову её миссис Норрис! Упс.

***

Дилан стал конкретной проблемой. Он всё так же подкалывал меня в учительской, но контекст его юмора стал грязным. И за общим столом характер шуток был колким, злым. Мне казалось, что он пачкает меня словами, намёками, двусмысленностями. И заметил это не я один. В одну из таких попыток унизить меня безнаказанно, выдавая гадость за иронию, Галатея не выдержала, напомнив Дилану, что он мужчина и вести себя как брошенная баба – недостойно. Это особенно вывело меня из себя: женщина не должна защищать мужчину! Я же не "дева в беде", в конце концов! Увы, я не мог не реагировать, так как Дилан отлично изучил меня за почти год наших недоотношений и умел поддеть меня за живое. Даже Малфой меня так не цеплял. Дамблдор каждый раз жадно вслушивался в нашу перепалку, бросал косые взгляды то на меня, то на Брауна. Всё же интуиция и здравый смысл, советовавшие не начинать отношения там, где работаешь, были правы. Но, с другой стороны, кто же знал, что секс без обязательств приведёт к такому. Дамблдор подошёл ко мне как-то, когда я сидел в библиотеке за столом для работы преподавателей. – Гарри, я заметил, что у вас с мистером Брауном возникли разногласия, – начал он без обиняков. Я внутренне скривился. Не хватало ещё привлекать к своим личным проблемам внимание третьих лиц. – Я не готов обсуждать это, Альбус. Простите, – ответил я резковато. Дамблдор, стоя напротив, в задумчивости побарабанил пальцами по спинке стула, на которую неосознанно опирался. После присел без спроса, хоть я и не приглашал его к беседе, откинулся на спинку, глядя в стрельчатое окно. Я наблюдал за этим представлением с неким сладким раздражением, когда один осознаёт, что провоцирует, как бы давая второму карт-бланш на конфликт. – Знаете, я тоже не сторонник выставлять личную жизнь на всеобщее обозрение, – привычно-мягко, будто бы самоиронично сказал Альбус. Эта манера подкупала, заставляла оппонента расслабиться. – Но бывают ситуации, когда нам нужна помощь со стороны. Я не собирался лезть в вашу жизнь, Гарри. Просто хочу сказать, что вы всегда можете обратиться ко мне за помощью. Мне почудился блеск в очках-половинках, которых сейчас не было. – Благодарю, – сухо обронил я, манкируя и разрешением на резкую отповедь, и приглашением на исповедь. – Прошу прощения, – Дамблдор безэмоционально встал и, поклонившись, ушёл. Я же, глядя в спину уходящему Дамблдору, подумал, что его слова сделали бы невероятно счастливым одного одинокого мальчика в битых очках, но оказались совершенно не актуальны для меня, взрослого человека.

***

Первый матч этого сезона, который я судил, состоялся между Райвенкло и Гриффиндором. Слизерину это давало несомненное преимущество, так как именно в игре можно как понять тактику команд, так и вычислить сильные и слабые стороны соперников. Капитаном слизеринской сборной в этом году был выбран Малфой, и он особенно внимательно следил за игрой, как я ему и порекомендовал. Также он посещал все тренировки команд других факультетов. Это служило неизменной причиной взаимных подколов и шуток между Септимусом и Абраксасом, но несмотря на то, что подростки соперничали на поле, вне квиддича они сумели сохранить дружбу. Победила команда Райвенкло. Септимус Уизли, играющий за вратаря, не пропустил ни одного гола от противников. И хоть Августа Розье вновь поймала снитч, Райвенкло выиграли матч по очкам. Покидая игровое поле, я заметил, что среди поздравляющих Септимуса затесался не только Малфой, но и Седрелла Блэк. Насколько я помню из рассказов Рона, за брак с Септимусом Седреллу выжгли с гобелена. И пожелал молодым людям удачи.

***

К сожалению, одними словами Дилан не ограничился. И ладно бы предложил мне честную дуэль. Или просто драку, чтобы набить друг другу лица по-маггловски. Нет. Всё оказалось глупо и инфантильно, в стиле разборок первокурсников: несколько раз я получал слабительное в чай, суп и тыквенный сок. Третий раз стал последней каплей. Я после очередной бессонной ночи попросил Дилана о личном разговоре прямо за завтраком, при всех, чтобы он не смог отказать, и увидел его довольную улыбку. Такое ощущение, что он не столько желал мне досадить, стравливая злость и обиду, сколько хотел привлечь внимание и вывести на эмоции. Мерлин, да любой старшекурсник был психологически более зрелым, чем наш профессор Арифмантики. После отбоя я поднялся на Астрономическую башню и завис у парапета, вцепившись в перила руками. Я пропустил уже третью вечеринку у Слагхорна, и следующее приглашение никак нельзя игнорировать – Гораций обидится и будет прав. Его вечера не только возможность выпить качественного алкоголя и отведать деликатесов, но и интересные люди, иногда совершенно неожиданные, вроде моей прошлогодней встречи с Эльфиасом Дожем. Я прихватил привычно поверх одежды картуш, отозвавшийся приятным теплом. Отката от моего вмешательства в канон пока не было. И я пока так и не понял: его в принципе не будет или он просто откладывается на неопределенный срок. Том, кстати, как-то упомянул, что символы, заключённые в рамку картуша, приобретают несколько другое значение, нежели без неё. В Древнем Египте на картушах писали имена царей и повелителей. И что мой порт-ключ переводится как Повелитель Судьбы. На этой мысли я хмыкнул. Я даже не могу предотвратить слабительное в соке, какой я, нахрен, Повелитель Судьбы? Я скорее некая пешка в игре Древних, за страданиями и мытарствами которой интересно наблюдать со стороны. Я так задумался, что пропустил момент, когда ко мне подошли сзади. По моей талии скользнули руки, прижимая за живот, и на ухо мурлыкнули: – Я рад, что ты одумался. Я дёрнулся было вперёд, но внизу была пропасть, ограниченная лишь металлическими перилами. Поэтому я чуть присел и выскользнул из постылых объятий, отходя в сторону. Дилан развернулся ко мне, глядя с непониманием. – Ты превратно меня понял, Дилан. Я вовсе не хочу возобновить наши отношения, я хочу окончательно подвести под ними черту. Тем более что ты ведёшь себя как подросток. Слабительное в сок? Серьёзно? Тебе что, двенадцать? Браун свёл брови и сжал кулаки. – Ты бросил меня как шавку! Даже не в лицо сказал, а отделался писулькой! – Не бросил, а попросил об окончании нашего договора. Бросить можно только того, с кем есть отношения. Между нами отношений не было изначально! – Я тебе не шлюха, чтобы трахаться без чувств! Мерлин... Как достучаться до человека, который не понимает слова "нет" и просто не слышит аргументов? Я решил сменить тактику. – Я тебя услышал. Прости меня, пожалуйста, за то, что я поступил некорректно. Могу я попросить тебя прекратить мне мстить? – Я подумаю, – скрестил руки на груди Дилан и окинул меня цепким взглядом. – Ты подкачался, загорел... Новые отношения? – Нет. Я просто занялся собой. – Кто подарил тебе такую дорогую метлу? Любовник? Ты кинул меня ради него? Я ощутил себя в театре абсурда. – Мои финансы тебя не касаются! Впрочем, как и личная жизнь! И вообще, если ты не прекратишь эту смешную возню, я буду вынужден пожаловаться руководству школы! – Пожаловаться? И что же ты предъявишь? Я замер. То письмо с проклятьем я уничтожил. А слабительное в пищу мог подлить кто угодно из учеников. Те же братья Прюэтт были теми ещё шутниками и, разозлённые победой Слизерина в прошлом году, могли отомстить тренеру их команды. – К тому же тогда все узнают, что ты мне подставлялся! – неожиданно залепил Дилан. Сказать, что я удивился – значит ничего не сказать. – У нас это не осуждается! – отрезал я. – Официально – нет. Но как посмотрят на тебя коллеги? – гаденько улыбнулся Браун. А я пребывал в ступоре. У меня было немало недоброжелателей, но такого упоротого, нелепого и настойчивого – никогда. – Такое впечатление, что я трахал себя сам. За свою репутацию не боишься? – Ха! Я же был сверху! Я в недоумении посмотрел на Брауна. Этот аргумент звучал крайне странно. – Тот, кто сверху – просто любит разнообразие в сексе. Тот, кто снизу – похотливая шлюха. Ясно?! – уточнил Дилан. – Ясно, – услышать столь гомофобное высказывание от гомосексуала я совершенно не ожидал. Сюрреалистичность диалога нарастала. – Мне всё предельно ясно. Прошу тебя последний раз – оставь меня в покое. – Это невозможно. Ты меня оскорбил и если не компенсируешь это – тебе несдобровать! – И как же я должен это компенсировать? – полюбопытничал я. – Так, как у тебя лучше всего выходит: с широко раздвинутыми ногами. Или же с моим членом во рту! Я фыркнул. Бред! Ну, бред же! Окинув Дилана саркастическим взглядом, впервые посмотрев на него трезво, без сантиментов, я увидел перед собой незрелого, недалёкого человека, на которого просто не стоило тратить время и эмоции. И ушёл.

***

А на следующий день я загремел в Больничное крыло. На моей метле оказались повреждены чары. Хорошо, что летел я на небольшой высоте и скорости, направляясь на привычную утреннюю тренировку над лесом, и упал на отмели Чёрного озера. Неглубокая вода и мокрый песок слегка погасили высоту. Я отделался переломом руки, ключицы и нескольких рёбер. Метла не пострадала, хоть и послужила причиной переломанных рёбер – я упал прямо на неё. Гигантский кальмар выловил меня, оглушённого и дезориентированного, из холодной воды и осторожно перенёс на берег. Увы, в этот момент одно из рёбер проткнуло мне лёгкое, и я потерял сознание от боли. Очнулся я на койке и, увидев над собой привычную лепнину сводчатого потолка Больничного крыла, в первые мгновения подумал, что чуть не убился в очередном приключении своей юности. Но после память услужливо подкинула мне огромный пласт воспоминаний, заставив застонать и схватиться за голову здоровой рукой. В этот момент ширма отодвинулась, и за неё медленно зашёл Том. Он выглядел так страшно, что я забыл и о переломах, и о ссадинах, и о подведшей меня метле. Бледный, закусивший губу до крови, словно одеревеневший Том молча присел у моей постели, взял меня бережно за неповреждённую руку и медленно задышал. Глаза его были чёрными от испытываемых чувств, ладонь была ледяной, влажной и чуть подрагивала. Тёмные круги под глазами свидетельствовали о нервном истощении. – Томми? Как ты? – сипло спросил я. Костерост вызывает сильнейшее обезвоживание, и во рту царила пустыня. – Кто это сделал? – в голосе не было никаких эмоций, кроме одной: Том хотел убивать. – Никто, – мгновенно сказал я. Адреналин, плеснувший по рецепторам, заставил мозги работать на сверхскорости. – Думаю, мне просто не повезло. Всё же не стоило мочить метлу в солёной воде. От этого чары дали сбой. – Не ври мне! Я всё равно узнаю! – зашипел Реддл. Я слабо сжал его пальцы, заставив впиться в меня взглядом. – Я не хочу, чтобы ради мести ты разрушил свою и мою жизнь, – твёрдо сказал я. От эмоций у меня прорезался голос, и сейчас он буквально звенел. – Скажи мне! – я ощутил ментальное давление. – Ты приказываешь мне? – изумился я. – Никто не имеет права вредить тебе! – Том! Ты пытался на меня ментально повлиять. Не смей так делать! Когда Дамблдор лез к тебе в голову, тебе это понравилось? – Нет! Но никто не смеет трогать моё! Моё... Я не вещь! Внутри меня всколыхнулась волна магии и тьмы. И неизвестно, чем бы для нас обоих закончился диалог, если бы в наш разговор не вмешались. – Простите... – раздалось над нами, и Том мгновенно закрыл меня собой, выставив руки с зажатыми в них палочками. Я выглянул из-за Тома и увидел Дамблдора. У того было интересное лицо: смущённое, задумчивое и... завистливое. – Я услышал ваши слова случайно. Вы очень громко, хм... выясняли свои семейные отношения. И, мистер Реддл, Гарри, я прошу прощения у вас, что так поступил в отношении Тома. Тому я уже принёс свои извинения. – Что вам надо?! – резко спросил Том, не расслабляясь. – Том! – я был шокирован грубостью. – Я всего лишь хотел поговорить с Гарольдом и выслушать его предположения, кто мог повредить метлу, – мягко сказал профессор. – А вы кто? Аврор? – уточнил Реддл, склонив голову набок и напоминая мне Тома из дневника. – Хм, нет. Просто обычно я разбираю школьные происшествия. – Происшествия?! Это покушение на убийство! Моего л... опекуна пытались убить! Почему его не допрашивают по этому поводу по... авроры?! – Том нервничал и говорил сбивчиво и неразборчиво. – Томми, опусти, пожалуйста, палочки. – Нет! А может, это он хотел тебя убить?! – Уверяю, профессор Дамблдор не хотел меня убить. – Том, я могу принести клятву, что не вредил твоему опекуну, – вмешался в наш диалог Альбус. – Клянитесь! – потребовал Том, совершенно наплевал на субординацию. – Клянусь, что я не причинял вреда Гарольду Реддлу! Люмос. Нокс! На вскинутой палочке засветился и погас огонёк, и я увидел, как расслабились плечи Тома. И усмехнулся, когда до меня дошло. Конечно клятва сработала, я ведь не Реддл. Но я знал, КТО на самом деле повредил чары, так что это не имело значения. Том отступил ко мне, палочки – моя и его – исчезли из его рук. Я больше не учил Тома магии и был поражён тому, как лихо он управляется ДВУМЯ палочками одновременно. Может, стоит отдать ему свою, а себе купить новую? Пока Дамблдор мягко, но настойчиво спрашивал, где хранилась моя метла, у кого мог быть к ней доступ и не ссорился ли я ни с кем, Том цепко и внимательно слушал мои ответы и наблюдал. Когда Дамблдор ушёл, ещё раз извинившись и пожелав мне выздоровления, Реддл развернул стул ко мне и сел. – Так, кто это был, я понял. Меня интересует, почему Браун снова проявил себя. Ему было мало моего предупреждения?! Или проклятьем тошноты дело не ограничилось, и ты что-то скрывал от меня? Я закрыл глаза и замер. Древние, пожалуйста, не допустите рождения Волдеморта! Неужели теперь зло в Томе проснётся из-за меня? Я открыл глаза и уперся в горящий взгляд Тома. – Я заклинаю тебя не мстить этому мелкому, незначительному, недалёкому человеку. Если ты из-за глупой мести себя подставишь, это меня уничтожит. Сведёт на "нет" все мои усилия вырастить тебя счастливым и благополучным человеком. – С чего ты решил, что моя месть будет глупой? – холодно спросил Том. – И уж, конечно, я не собираюсь подставляться. Я хочу знать, что он сделал. Не скажешь сам – я узнаю у него! – Он подсыпал мне слабительное в сок. Пару раз. Это смешно. Я попытался поговорить с ним, просил прекратить, он же нёс какую-то чушь про то, что я его низко бросил. Хотя у нас была изначальная договорённость, что между нами только секс, никаких отношений. – Почему? – Что "почему"? – Почему без отношений? Я нахмурился и задумался. И правда, почему без отношений? А потом усмехнулся. – А ты бы принял его как моего партнёра? – Это второго рода вопрос. Почему их не захотел ты? Из-за меня? Вновь обратив взор внутрь себя, я удивился увиденному и признался: – Отчасти да, я опасался твоей реакции. Но мне и самому отношения с ним не нужны. Том неожиданно улыбнулся мне бледной улыбкой. Я увидел, что он измучен. Мой бедный мальчик, как я его напугал! – Браун тебя больше не побеспокоит, Гарри. А ещё я думаю, нам надо дать тебе имя. Я потряс головой от резко сменившейся темы. – В смысле? Я не понимаю! Что ты задумал?! – Ничего такого, что может повредить тебе или мне. – А про имя? – Ты ведь не Реддл. И клятва Дамблдора – фикция. Он это прекрасно знал. Но он меня не провёл. Я сделал вид, что поверил ему и внимательно следил за вашим диалогом. Поэтому тебе, во избежание таких вот казусов, необходимо истинное имя. Как насчёт того, чтобы стать Мраксом? Я мысленно не успевал за потоком сознания Тома. – Но твои дед и дядя живы, – вяло удивился я. Реддл что-то задумал. – Когда я продавал выползок, я проконсультировался насчёт рода Мракс с гоблинами и некоторыми знающими людьми. У фамилии Мраксов нет главы. Проверка крови и кольцо, что передал мне дед, дают мне право претендовать на род. Если я стану главой рода, то я смогу принять тебя в него и дать тебе истинное имя! – выпалил Том и гордо посмотрел на меня. – Но тебе всего четырнадцать! – Во-первых, скоро будет пятнадцать. Во-вторых, при отсутствии главы претендовать на это место могут все носители крови с малого совершеннолетия, а это четырнадцать лет. Это ты всё считаешь меня ребёнком, но я давно вырос! Я вдруг понял, что ужасно устал. Противостоять Тому было всё так же нелегко, как в те времена, когда он был Волдемортом. Только сейчас он давил любовью, а не ненавистью. – Хорошо. Я больше не буду с тобой спорить, – вяло сказал я и откинулся на подушку. – Тебе плохо? – надменность мгновенно слетела с Тома. – Нет. Я просто устал. – От меня?! О, Господи, опять! – Нет, солнышко. От нашего противостояния. – Отдыхай. Я рядом. – Тебе тоже надо отдохнуть, Том. – Не надо! – Том, ты выглядишь измождённым! – Только если позволишь лечь рядом с тобой. Паразит. Мне хватило сил на то, чтобы махнуть рукой, и я отключился.

***

Зашедшая ко мне в палату Галатея выглядела так, словно выиграла все дуэли, особенно унизительно раскатав по подиуму Дамблдора и Флитвика. Когда я уточнил, с чего у бывшего аврора такой довольный вид, выяснилось, что когда Тому сообщили о моём падении и травмах, он разнёс магическим выбросом кабинет ЗОТИ. Я ужасно испугался, но оказалось, что учащихся в Хогвартсе за них не наказывают. – Какая мощь, Гарри! Какая мощь! Я словно увидела Мерлина наяву, – закатывая глаза, рассказывала Галатея. – Огненный шторм, ледяные стрелы, град из камней, смерч. Все четыре стихии! В четырнадцать лет! И магия: тёмная, плотная, солоноватая, словно кровь. Море крови, бушующее, бьющее в стены, потрясшее до основ эту рухлядь! И среди всего этого безумства твой воспитанник, с меловой кожей, чёрными, как ад, глазами и развевающимися волосами. Красив как Вельзевул! – Вы назвали Хогвартс рухлядью? – удивился я. Галатея сбилась с пафосного тона и посмотрела на меня недовольно. – Это что, единственное, что ты услышал? – Я привык к тому, что Реддл такой. Галатея вздохнула. – Твой воспитанник стряхнул пыль с древних обветшавших стен. Замок – огромный артефакт и живёт за счёт магии, которой охотно делятся дети. Я вдруг вспомнил вкус этой самой магии, искрящейся, лёгкой, словно шампанское. – Но замок строили сильные маги, и этот "бульон" лишь поддерживает его, но не питает. Сейчас Хогвартс сыт. Прислушайся! Я прикрыл глаза и ощутил... довольство. Так ощущался мой кот после удачной охоты, когда спал, выставив пузо и тихо мурча. – Понял? – с азартом уточнила Вилкост. – Да. – Знаешь, когда-нибудь я с гордостью дам интервью "Пророку" о том, что учила самого Тома Реддла! – заявила Галатея, и я дико посмотрел на неё. И хихикнул.

***

За время моего пребывания в Больничном крыле у моей постели отметилось огромное количество людей. Даже больше, чем когда я был Мальчиком-который-выжил. Оказалось, что дело не в титуле, а в чём-то другом. Я так и не понял причин своей популярности, но мне было приятно такое внимание. А вот Тому, дежурившему у моей постели всё время, кроме уроков и приёмов пищи, это совершенно не понравилось. Словно я золотое яйцо, а он - самка хвостороги, защищающая потомство. Кстати, с берега Чёрного озера, куда меня положил гигантский кальмар, меня на руках в Больничное крыло принёс Рубеус Хагрид – он видел моё падение с того места, под дубом. Том при мне поблагодарил Рубеуса от души и принёс извинения за своё поведение на этот раз от чистого сердца. Я присутствовал при этом диалоге и видел, каким искренним был мой воспитанник. Я даже порадовался в тот момент, что попал в такой переплёт.

***

Дилан Браун упал с движущейся лестницы и повредил себе позвоночник. Его отправили в Мунго, откуда в Хогвартс он уже не вернулся, уволившись письмом. Как Том это провернул – я не представляю. Всё это время он был рядом. Я провёл в Больничном крыле семь дней, пока окончательно не оправился от падения. Причём последние три дня я явно перелёживал. Но строгий колдомедик – мистер Ланцетти – сказал, что раз я попал к нему в руки, то мне стоит залечить старые и дурно сросшиеся переломы и шрамы. Когда Том узнал список травм, то раздул ноздри и потребовал, чтобы я согласился на ужасную процедуру ломки костей и их сращивания. Шрамы тоже сводить было отвратительно. На них наносили разъедающую рубец мазь, потом удаляли отмершие ткани скальпелем, а после накладывали повязки со специальной массой, формирующей нормальную новую кожу. Двигаться при этом было категорически запрещено. Учитывая, что у меня всё ныло и ужасно чесалось, я чуть не сошёл с ума. В итоге я попросил усыпить меня чарами, по сути вводя в магическую кому. Всё то время, что я лежал в сознании, Том либо читал мне, либо разговаривал со мной, либо ухаживал: менял постель, переодевал, проходился чистящими чарами, кормил и поил. – У вас замечательный воспитанник, мистер Реддл, – сказал мне при выписке Ланцетти. – Он не отходил от вас, даже когда вы были в искусственном сне. Эти слова сняли с моей души камень. Я думал, что именно тогда Том и подстроил падение Дилана. Но нет, предъявить Тому обвинение никто не сможет, потому что у него алиби. Заметив моё облегчение, Реддл усмехнулся. – Ты ведь не думал, что я ради мести нанесу вред тебе или себе, Гарри? – шептал мне вечером Том, устраивая в постели. – Том, твоё благополучие превыше всего. – Это для тебя. А для меня важнее всего ты и твоя безопасность. У нас конфликт интересов. – Зачем же сразу конфликт? Я тоже не заинтересован во вреде себе. – Да? И ты помнил об этом, попробовав утопиться в море? – Это была лишь попытка прийти в себя! – Когда ты взял обязательства в отношении меня, ты перестал принадлежать себе, Гарри. Ты стал моим. Помни об этом! Том поцеловал меня в скулу, укрыл одеялом и вышел. А я остался в растрёпанных чувствах: с одной стороны, я ощущал себя защищённым и любимым, с другой стороны, я оказался опять кому-то должен. Но учитывая, что обязательства по Тому я брал на себя сам – у меня нет к нему претензий. К тому же он моя семья, я много лет заботился о нём, любил его, растил его, и странно было бы сейчас ужасаться закономерному итогу наших непростых отношений. Глядя в сводчатый потолок Больничного крыла, я вспомнил, как в прошлой жизни не раз лежал здесь. И ощущал себя невыносимо одиноким. Нет, у меня были друзья. Были даже родные. Был наставник. Но думал обо мне всегда только один человек – Том Реддл. Моё проклятие. Моя судьба.