Обними меня!

Вечером того же дня мы с Томом сидели на диване, развалившись, и тупо смотрели в камин. Я лениво подумал, что камин для нас нечто вроде телевизора, где показывают одну и ту же не надоедающую передачу. День выдался крайне эмоционально насыщенным. Да и кислородом мы надышались до одури. Но усталость в этот раз была правильная, как после хорошо сделанного дела или продуктивной тренировки. – Почему ты так деликатен и внимателен к Хагриду? Он ведь не просто любитель животных, он в потенциале опасный деятельный идиот, – неожиданно спросил Том, разворачиваясь ко мне. Можно было бы списать поднятый вопрос на ревность, но я слишком хорошо знал Хагрида, чтобы возмутиться или протестовать. Возмущение Тома было вполне закономерным. – Именно поэтому и внимателен, – выдал я половину правды. Хагрид стал первым вестником мира Магии, ворвавшись в мой беспросветный мирок, и я никогда не забуду ни его заинтересованности во мне, ни незамысловатой поддержки, ни его доброты, ни его дружбы. – Если ему сейчас терпеливо раз за разом не втолковывать, что опасные животные опасны для всех без исключения, то он в следующий раз выменяет яйцо не акромантула, а дракона. – Мне не нравится, что ты уделяешь ему столько внимания, чем бы это продиктовано не было. Он же не сирота. Поговори с его отцом, в конце концов! Верус Хагрид был человеком замкнутым, но не безнадёжным. Он очень любил своего сына, вырастив его буквально с пелёнок. Том прав. Зачем я взваливаю ответственность за чужого ребёнка на себя, если у него есть родитель? Тем более пользующийся уважением у собственного отпрыска. Опять синдром спасателя пробудился во мне. – Хорошо, Томми, поговорю. Уверен, Верус не знал, кого опекает его сын. Ведь и про змею он не знал. – Змею?! – напрягся Том, резко разворачиваясь ко мне. Чёрт! – В прошлом учебном году Рубеус подобрал потоптанную кентаврами змею, и мы её лечили, прежде чем отпустить, – покаялся я, раз уж так глупо проговорился. Том втянул воздух ноздрями. И прошипел: – Если этот плод противоестественной связи притащит кого-то в Хогвартс ещё раз, я напишу в Отдел регулирования опасных существ. Я не хочу, чтобы на тебя в коридоре школы напала виверна, – решительно сказал Том. – Да он сам подобен опасному существу! Когда Хагрид сказал, что собирался держать паука в деревянном ларе в замке, мне захотелось наложить на него Империо и заставить принести Непреложный обет! – Том?! – Что?! – Непростительные заклятия не просто так названы Непростительными. Их применение может навредить тебе и нашему будущему. Не говоря уже о моральной стороне вопроса. – Я осознаю риски такого поведения и ответственность за Непростительное. Неизбежность наказания – это единственное, что остановило меня от решительных действий. Но если что-то будет угрожать твоей безопасности, даже это меня не остановит. Реши вопрос с идиотом, или я займусь им сам! – Ты приказываешь мне? – мой голос дрогнул. Я не поверил услышанному. Том всегда был требовательным ребёнком, но он никогда не давал мне распоряжений, словно я его... вассал. Из Тома словно выбили дух. Он сморгнул и разжал кулаки. – Извини, я увлёкся. Не приказываю, прошу. – В следующий раз формируй свои просьбы более деликатно, пожалуйста. Без повелительного наклонения, – с заминкой ответил я, так как не знал, как реагировать на такое. Нечто вроде паники на лице Тома меня немного успокоило. Реддл вздохнул, поняв, что я не злюсь, и завалился боком на диван, роняя голову мне на колени. Уткнулся лицом в живот, обхватывая за бёдра, словно я подушка. – Прости, Гарри, – пробубнил он. – Я теряю над собой контроль, когда дело касается твоей безопасности. Безопасность... Мираж, который бессознательное показывает сознанию, утешая его и давая силы двигаться дальше. А на самом деле ты можешь строить планы, предпринимать шаги и рассчитывать будущее, а потом на тебя падает авиабомба и твоя маленькая вселенная схлопывается, оставляя после себя чёрную дыру. – Контроль вообще вещь крайне относительная, Том. И обманчивая, – мягко напомнил я. Для тревожного контролирующего Тома эти слова не были утешительными. Но жить в иллюзиях не стоит. Это разлагает, отравляет сознание чувством собственной исключительности и всемогущества. – Когда ты в моих руках, я владею миром, – сказанное смазалось смачным зевком. Том потёрся о мой живот лицом и чуть сжал бёдра руками. Поза показалась бы мне двусмысленной, если бы Реддл не потяжелел и не расслабился неожиданно. Запустив пальцы в его волосы, я понял, что он спит. Томми заснул мгновенно, как засыпал в детстве, стоило ему оказаться у меня под худи, в моей магии и запахе. Я смотрел на мирно спящего "повелителя мира", приоткрывшего рот, и улыбался.

***

В конце августа я полностью обновил гардероб Тому, благо, продажи в магазине шли так хорошо, что позволили не заметить этих трат. Поток покупателей поредел, и я за неделю до сентября вывесил на двери объявление, что мы закрываемся до начала июня. А ещё устроил распродажу тех книг, что за три месяца никого не заинтересовали. Написав от руки несколько десятков листовок, я указал сроки, адрес и условия распродажи и разместил их в тех магазинах, с владельцами которых я был знаком: в мясном, в овощной лавке, в ателье и даже у Фортескью. Я не ожидал от своих усилий особенного результата, просто хотел избавиться от залежалого товара. Но волшебное слово "распродажа" сработало. За несколько дней мы продали две трети книг, не пользующихся спросом, освободив место на полках для тех изданий, что томились в подвале. Следующим летом перед открытием вновь развешу объявления, но теперь уже о новинках. Заодно оповещая о начале работы магазина. Тётя Петуния очень любила всё покупать по скидкам, особенно когда на ценнике была перечёркнута старая цена и выделена новая, меньшая. В лавках этого времени почему-то не было принято ставить ценники. Покупатель спрашивал цену у продавца, и часто ее озвучивали, исходя из мгновенной оценки внешнего вида вопрошающего. Причём, если ты был одет бедно, это не гарантировало тебе самой низкой цены. Зачастую продавцы специально завышали стоимость, чтобы отпугнуть неплатёжеспособного клиента, так как не желали тратить на него время. Когда все распродажные книги обзавелись аккуратными картонками со старой ценой, демонстративно перечёркнутой, и новой ценой, выделенной красными чернилами, это привело покупателей в восторг. А я лишь хотел упростить работу нам с Томом. А финт "купи две, получи третью в подарок" вообще вызвал истерию. Эти наборы расхватали первыми. К тому же все уценённые книги я выложил на один стол, как на витрину. Сейчас выкладки товара на всеобщее обозрение в принципе не существовало, не считая витрин, но и те зачастую пустовали. Лишь вывеска конкретизировала, чем же торгует тот или иной магазин: бакалея, мясо, зелья. Большинство лавок напоминали магазин Олливандера из моего времени: вывеска, пыльная пустая витрина, небольшой торговый зал, широкая стойка, за ней – уходящие вглубь полки с товаром, скрытые затёртой занавеской. Шикарная, красочная витрина была только у Фортескью. Бывало, заходишь в лавку и просишь у приказчика определённые товары или продукты. Он убегает в подсобку, а ты стоишь и пялишься в пыльное окно или рассматриваешь мешки и бочки с наиболее востребованным товаром. Торговые залы были крошечными, а подсобные помещения – большими, представляющие собой лабиринт из ящиков, бочек, мешков, бутылей, корзин. Сам торговый зал зачастую был перегорожен огромным прилавком, на который продавец выкладывал требуемый товар и покупатель рассматривал его перед тем, как решить: брать или не брать, и если брать, то сколько. Это очень тормозило процесс, так как муки выбора проходили не тогда, когда ты смотришь на выкладку, а непосредственно в момент коммуникации продавца и покупателя. Книжные лавки, в которых я обычно скупал литературу, вообще представляли из себя башни из кривоватых стопок и нагромождение ящиков, набитых книгами без всякой системы. И хорошо, если я знал, что мне надо. А если просто хотел найти что-то интересное, то приходилось буквально рыться в развалах. Подобных тем, что наполняли собой Выручай-комнату. Книжный Долиша был одним из немногих, где книги стояли на стеллажах. Но даже расставленные в относительном порядке книги редко кто просматривал. Обычно спрашивали то или иное издание у дежурившего у прилавка, действуя по старинке. Это исключало возможность спонтанной покупки, когда ты пришёл за справочником по грибам, но увидел красочную обложку поварской книги и купил попутно её. Но я отлично помнил, как тётя Петуния, пришедшая в супермаркет за хлебом, так увлекалась акциями, скидками и презентациями, что возвращалась домой с огромными пакетами, но без хлеба и посылала меня в местный магазинчик, что держали индусы. Я, желая избавиться от хлама, случайно сломал местные устоявшиеся традиции, выложив книги так, чтобы было видно. И вызвал неожиданный ажиотаж не только среди покупателей, но и среди продавцов. С экскурсией ко мне заглянули почти все торговцы и Косой Аллеи, и Лютного переулка, желая посмотреть на революционные преобразования.

***

Так как напряжённая обстановка в мире магглов сошла на нет, дети в сентябре этого года ехали в школу на Хогвартс-экспрессе. Война шла уже третий год, и люди не то чтобы привыкли, но адаптировались. Что маги, что магглы. Человеческое существо не может пребывать постоянно в состоянии стресса: оно либо приспосабливается к внешним условиям, либо сходит с ума. У людей пластичная психика, что хорошо и плохо одновременно. Привыкая ко злу, мы его нормализуем, рационализируем. Подобные игры разума распространялись на все области жизни человека. Меня ещё в приюте поразило, что гуманное отношение к детям не было принято в начале века. Никто не заботился о внутреннем мире ребёнка, закрывая минимум потребностей: накормить, одеть. Дети считались взрослыми, просто слабыми и уязвимыми. И маленький человек с самого начала вынужден был бороться за жизнь. Не раз я слышал от окружающих, когда Томми был маленьким, что истерящего ребёнка стоит высечь. И когда я спрашивал: "Зачем?", – советчики пожимали плечами и говорили: "Ну, нас же били, и ничего, нормальными людьми выросли". Это и есть нормализация насилия. Когда ты маленький, она помогает тебе пережить боль от того, что на тебя напали те, кто должен был защищать. Но когда ты вырос, подобная рационализация просто нас расчеловечивает. Как атрофируют мышцы костыли, если ты пытаешься ходить на них, когда перелом уже зажил. Насилию оправдания нет. Но когда я пытался донести до советчиков, что ребёнок никогда не плачет просто так и слёзы - это то, что помогает ему справляться с эмоциями, надо мной посмеивались, считая размазнёй или дурачком. Знали бы они, что я воочию видел, что такое настоящий, уродующий ребёнка детоцентризм. Мои тётя и дядя потакали Дадли во всём, даже в том, что наносило ему необратимый вред. Поймать тонкий баланс в том, чтобы дать возможность ребёнку развиться в полноценную личность, не задавленную запретами, но при этом оградить его от самодеструкции – вот главная цель родителя, опекуна, педагога, наставника. И нет, я не претендовал на абсолют, осознавая, что не идеален. Во мне не было выдающейся магической силы, плюшек мне Судьба тоже не подкинула. И единственным моим оружием, инструментом стал я сам. Я старался сделать Тома счастливым. А ещё любил. Иногда любви бывает достаточно, ведь именно она позволяет нам принимать объект чувств таким, как он есть, не ломая и не подстраивая под собственные стереотипы. Счастливые люди, выросшие в атмосфере любви, не травмированные насилием, не становятся Тёмными Лордами. В них нет сдавленной, накопленной злобы и ненависти, что рано или поздно вырвется наружу, разрушая самого человека и нанося вред окружающим. Все эти мысли роились у меня в голове, пока Том вжимал меня в себя на перроне, уткнувшись носом в макушку. Мы поменялись с ним местами, так как теперь Реддл возвышался надо мной на целых пол головы. Я шевельнулся, и объятия распались. Подняв лицо, я заглянул в шоколадные глаза и поразился: так много эмоций, так много чувств - и всё для меня. Это пугало. Я чувствовал себя ответственным за все переживания Тома. – Иди уже, – я чуть оттолкнул воспитанника. – Вечером увидимся. Никуда я от тебя не денусь. Том вздохнул, подхватил саквояж и двинулся к вагону. За ним потянулись его друзья, тоже сильно подросшие за лето. – Ваш подопечный такой ласковый, Гарри, – улыбнулась Аврора Уизли, покачивая на руках рыжего малыша. – Мой Септимус только басит, что ему неудобно, и уворачивается от поцелуев. – Абраксас такой же, – пожаловалась леди Малфой. Её малыш находился рядом в изящной коляске, украшенной серебряной инкрустацией. Рядом с коляской стояла домовушка, одетая в чистое платье с передником, и бдительно следила за наследником. – Ох уж эти подрастающие мальчики! – захихикала Аврора, и леди Малфой деликатно ей улыбнулась. Я же смотрел на Тома, стоящего за стеклом купе: в свои четырнадцать, сосредоточенный, одетый в костюм, с аккуратно уложенными волосами, он выглядел взрослым. Когда он успел так вырасти? Куда делись все эти годы? Я совершенно отчётливо помнил его маленьким, беззащитным, сучащим ножками и ручками на моём худи... Том, почувствовав мой взгляд, впился в меня потемневшими глазами, и на лице у него на миг проступила такая тоска, что я не выдержал и отвернулся. Мы не расстанемся и в Хогвартсе, но не будет наших посиделок перед камином, не будет завтраков и всех тех простых повседневных дел, что есть между двумя живущими вместе людьми, являющимися друг для друга единственно близкими. До Рождества мы будем рядом, но не вместе. Я понимал Тома как никто другой. Поезд тронулся, разрывая зрительный контакт, и я понял, что завис, как компьютер Дадли, перегретый беспрерывной игрой.

***

Выйдя из камина, я споткнулся, увидев Дилана Брауна, про которого совершенно забыл. Мой бывший любовник о чём-то беседовал с Диппетом, и взгляд, которым он скользнул по мне, мне не понравился. Я коротко кивнул ему и директору и покинул кабинет. Боюсь, мои проблемы с Диланом только начинаются. Увы, я не ошибся. – Реддл! – услышал я в спину и, обернувшись, увидел догоняющего меня Брауна. Чёрт... – Здравствуй, Дилан, – нейтрально сказал я. – О, ты всё ещё помнишь, как меня зовут? – глумливо улыбнулся он, складывая руки на груди. Браун совершенно явно не договорил и желал выяснения отношений. А я удивился, как меняется улыбка человека: раньше мне нравилась эта открытая улыбка, сейчас же она вызвала чувство гадливости. Словно меня испачкали. Я разозлился. Зачем все эти игры? Почему нельзя просто отпустить ситуацию? А если уж решился на разговор, то к чему этот сарказм? Разговоры ведь нам нужны, в первую очередь, чтобы понять друг друга. – Дилан, к чему этот сарказм? Конечно, я помню, как тебя зовут. То, что мы с тобой расстались, не означает, что я забыл хорошие моменты между нами. Может, мы не будем опошлять их и обесценивать? Тем более мы заранее договорились, что не вмешиваем чувства в наш... секс. И, кстати, раз уж ты инициировал диалог, слать мне проклятие было низко. И инфантильно. – Низко? Низко?! А ничего, что ты проклял меня в ответ?! Проклял в ответ? Я так растерялся, что вместо того, чтобы послать его туда, откуда редко кто возвращается, проблеял: – Я... Я не проклинал тебя! – Ха! То есть пришедшая мне посылка, взорвавшаяся при открытии гноем бубонтюбера, это что-то вроде флирта? У меня до сих пор на руках шрамы остались! Я похолодел. Том! – Вижу по твоей реакции, что ты припоминаешь некий момент, да? – надвинулся на меня Браун. Я сделал шаг назад, не желая вторжения в личное пространство. – Я ничего не посылал тебе, Дилан! – твёрдо парировал я, вскинув взгляд, и вгляделся в собеседника. Браун щурился, и на губах его была ухмылка. Он вновь сделал шаг ко мне, а я отступил. Мы словно танцевали пасодобль, только медленный и агрессивный. Понятно, что бывший любовник желал сатисфакции. Впрочем, если авроры не заглянули ко мне сразу после злополучного письма, значит, Браун давать делу ход не намерен. Либо у него не было достаточно доказательств. Поэтому я продолжил: – Это во-первых. Во-вторых, ты первым начал. Но даже в таком случае я не собирался питать конфликт детскими выходками. И надеюсь на то, что данный инцидент между нами был однократным и вызван недопониманием и эмоциональной вспышкой. – И кто же тогда прислал мне столь милый "подарок"? – холодно улыбнулся Браун. Я пожал плечами. – Понятия не имею. Может, вкладывать проклятия в письма для тебя так же привычно, как мне кормить кота. И есть немало людей менее лояльных, чем я, не посчитавших нужным оставлять подобные послания безответными. Мы закончили? – Нет! Я с удивлением посмотрел на Брауна. Он казался мне таким милым, а главное, безобидным человеком. Не видя смысла в дальнейшем диалоге, я молча развернулся и ушёл. Вечером мне предстоит поговорить с Томом. Это единственное, что меня волновало сейчас.

***

– Блэк, Орион! Тоненький, изящный мальчик с белой кожей, чёрными, слегка вьющимися волосами, синими глазами и мечтательной улыбкой заставил до боли сжаться моё сердце, настолько он напомнил мне Сириуса. Странно было видеть черты моего крёстного на детском лице его отца, но неуловимое сходство невозможно было отрицать. Мать Сириуса, Вальбурга, училась на четвёртом курсе Слизерина. И никаких чувств у меня не вызвала, кроме легкого любопытства. Как из такой юной леди могло выродиться то, что орало и бесновалось на портрете? – Очередной Блэк, – хмыкнула сидящая рядом Вилкост, вырывая меня из воспоминаний. – Большая редкость для чистокровных. – Что вы имеете в виду, Галатея? – не удержал любопытства я. – Чистокровных Магия редко одаривает больше, чем одним отпрыском. А тут на Слизерине уже пятый Блэк. Сигнус, Вальбурга, Седрелла, Юфимия, а теперь ещё и Орион. Целая звёздная плеяда. И девочек у них всегда много. Говорят, что они заключили договор с самим О́дином. – С кем? – Скандинавский бог. Он одарил Блэков склонностью к боевому безумию и плодовитостью. Жаль, что они так увлеклись связями внутри семьи. Так лет через сто и выродиться можно. Я вздохнул. Прозорливость Галатеи выглядела пугающе. Ощутив тычок в бок, я склонился к Вилкост. – Ты с любовником своим расстался, что ли? – негромко спросила она. – Откуда... – дёрнулся я. – Зыркает на тебя так, словно прожечь хочет. Зря ты, Реддл, затеял брачные игры внутри коллектива. – Будто у меня есть выбор. Я же здесь бываю раз в году, а не по десять месяцев торчу безвылазно, – буркнул я. – Оставь свой сарказм для Брауна, тебе он, я чувствую, ещё пригодится. У всех нас есть доступ к камину, и Армандо всегда смотрел сквозь пальцы на то, что преподаватели шмыгают туда-сюда. Я же, находясь в браке, решаю как-то этот вопрос. – И где я должен был искать себе... партнёра? В пабе? На ярмарке? – Да хоть бы и там! Я же со своей Минайей так и познакомилась. – В пабе? – В пабе на ярмарке. Она была горяча, как ад. В платье с пышной нижней юбкой, корсете, подпирающем тяжёлую грудь, и с шикарными каштановыми кудрями! Я сразу потекла! Галатея закатила глаза, а я смутился неприкрытому выражению чувств и... физиологическим подробностям. Сколько они вместе? Лет пятьдесят, не меньше! – Скажите, Галатея, это тяжело? – Что? – Любить всю жизнь одного человека. – Да. Потому что мы меняемся, и партнёр тоже. И потом не ты один идёшь по пути, взвалив на закорки партнёра, вы идёте вдвоём. Иногда один за вторым не успевает. Иногда в процессе изменений люди слишком расходятся в стороны. Иногда кто-то начинает смотреть в другом направлении или стоит на месте. Или идёт назад. Вы с Брауном так и вообще шли по параллельным путям, которые, как известно, не пересекаются. Но ты ведь с ним и не искал отношений? – Не искал, – признался я. – Тогда и беды нет. – Дилан со мной не согласен. – Это бывает. Только вот важнее, что хочешь ты, а не кто-то ещё. В любви, Реддл, как и в других областях жизни, важно сохранять здоровый эгоизм. Отличное понятие. Здоровый эгоизм. Я, судя по прочитанной мной книге, представитель светлой триады, то есть склонен видеть в каждом прежде всего хорошее, готов прощать, умею радоваться успехам других и испытываю неловкость, если надо манипулировать людьми, чтобы достичь того, что нужно. Идеальная ̶ж̶е̶р̶т̶в̶а̶ пара для представителя Тёмной триады, в кою входят психопаты, нарциссы и макиавеллисты. Может, Дилан ведёт себя столь недостойно, потому что я дал ему повод думать, что мной можно вольно распоряжаться? И моё нежелание опускаться до его уровня он воспринимает как покорность и мягкотелость? Чёрт! Чёрт... Никаких больше романов на работе! Да и вообще романов!

***

– Том, зачем ты отправил Брауну гной бубонтюбера? – Потому что нельзя оставлять безнаказанным нападение! И надо ломать ударившую тебя руку! Хм, не быть нам с Томом христианами. Впрочем, в общем я был с воспитанником согласен. Но в частности... – Ты понимаешь, что это могло повлечь за собой последствия? – Отправленный мной конверт не содержал ничего, что могло бы выявить личность отправителя. Так что ни мне, ни тебе это ничем не угрожало. Дом от сов мы закрыли, а на остальное у твоего бывшего, – слово "бывший" Том буквально выплюнул, – силёнок не хватит. Он – посредственность! А вот мы и до личностной оценки моего любовника дошли. Это Том ещё долго сдерживался. И "ударил" не сильно. – Давай ты не будешь оценивать мой выбор. – Это почему? – Том вздёрнул голову и сложил руки на груди в том же жесте, что и Дилан несколько часов назад. – Потому что ты тоже когда-то был моим выбором, – заметил я. Бравада слетела с Тома, как жёлтый лист с дерева. Он опустил руки и насупился. – Ты им недоволен? – Признаюсь тебе, что иногда я испытываю ощущение, словно меня взяли в плен. Но это не влияет на мои базовые чувства. Хватит давить на жалость и манипулировать, Том! Ты знаешь, чем это закончится. – Чем? – Ты доведёшь меня, я – выскажусь резко. Ты будешь психовать, нервничать и требовать подтверждений моей любви, я – уверять, что всё так же люблю тебя. Давай пропустим обязательную программу. Я устал. – Ты сам начал этот разговор! – Да. И именно поэтому я его заканчиваю. И прошу тебя, давай сделаем вид, что такого человека, как Дилан Браун, не существует! – Только если мы сделаем это оба! – Ты думаешь, что я продолжу тесное общение с человеком, который меня проклял? Том победоносно вскинул голову. – Признай, что ошибся в своём выборе! – потребовал Реддл. Чудовище. Уже не маленькое, наглое, сытое, уверенное в себе и во мне, вскормленное мной самим. И я считал увлечение Хагрида "зверюшками" вредоносным и осуждал его! А сам я чем лучше?! – Какой из моих выборов ты имеешь в виду? – ядовито хмыкнул я и не без удовольствия заметил, как сбледнул Том. Неприятный разговор сошёл на нет, так что оставшаяся часть вечера прошла мирно. Я составлял план занятий, Том валялся на диване, уложив голову мне на бедро, и читал какой-то свиток. Закончив, я некоторое время крутил в голове сегодняшний день и пришёл к выводу, что учитывая, насколько мой Томми мстительное, ревнивое чудовище, Дилан Браун ещё легко отделался.

***

Стоя перед сторожкой лесника, я испытывал странные чувства. Подняв руку, чтобы постучать, замер. Дверь та же, даже массивная ручка не поменялась, а мой сжатый кулак больше не был острым детским кулачком. Да и за дверью не добрый косматый полувеликан, что обязательно поил меня вкусным чаем и пытался накормить ужасными кексами, а его отец – невысокий хмурый человек. Совершенно мне незнакомый. Дверь резко открылась, и я ощутил себя дураком, стоящим с поднятым вверх кулаком. – Профессор Реддл? – выпалил Верус, не ожидавший никого увидеть на своём пороге. – Здравствуйте, Верус. Простите, не хотел вас пугать. – Что-то случилось с Рубеусом? – Сейчас с ним всё в порядке, но я бы хотел с вами поговорить насчёт его чрезмерной любви к диким животным. Верус шумно вздохнул и отступил в сторону, приглашая меня в хижину и скидывая с плеча арбалет.

***

Я вышел от Веруса Хагрида через час на подгибающихся ногах, с трясущимися руками, оставив лесника на мистера Ланцетти. И дело вовсе не в разговоре. Дело в случайности, чуть не ставшей роковой. Верус Хагрид чуть не отдал богу душу на моих глазах, подавившись чёртовым кексом. Они, кексы, были вполне съедобными, в отличие от тех, что выпекал его сын. И когда прямо посреди мирного чаепития и спокойного разговора, Верус неожиданно покраснел, выпучил глаза, заскрёб себя по горлу и стал задыхаться, я ничего не понял. Пока я сообразил, что на моих глазах буквально умирает человек, Верус уже лежал на полу и посинел. От ужаса я не смог применить палочку, застрявшую в моём кармане намертво, пока я пытался судорожно её оттуда выдрать. И хоть приём Геймлиха ещё не был придуман и нас, персонал приюта, ему не учили, но я-то его знал по сериалам про врачей, что так любила смотреть тётя Петуния. Бросив безуспешное занятие по извлечению палочки, я перекатил Веруса лицом в пол, подхватил под бока, ставя на четвереньки, и несколько раз поддёрнул сложенными в кулак руками в районе солнечного сплетения. Хагрид, как пёс, изверг из себя злополучный кекс и надсадно задышал, хрипя и кашляя. Потом я отпаивал Веруса чаем, похлопывал по спине, утешая, и, достав, наконец, палочку, скастовал Патронус. Джакомо прибыл на зов в сторожку с лекарским саквояжем и занялся пострадавшим, выперев меня из хижины, чтоб под ногами не путался. Я же, присев на огромную тыкву, что привычно росла на небольшом огородике, пытался прийти в себя. А потом в голову мне шарахнуло, что Рубеус Хагрид потерял своего отца, когда ему было двенадцать лет. Это что же, выходит, я только что спас мальчика от полного сиротства? Вытерев мгновенно выступивший пот рукой, я понял, как сильно она дрожит. Я старался не вмешиваться в течение времени явно и грубо, но если обстоятельства мне благоволили – не упускал шанса. Надеюсь, Древние не накажут меня за своеволие. Тем более что действовал я на голых инстинктах.

***

Я шёл в свои покои после ужина, когда из полумрака бокового коридора выступила массивная фигура. Я попытался отшатнуться, но так как нападения совершенно не ожидал, то замешкался, и меня сжало в чудовищных объятиях. Нападающий некоторое время ломал мне рёбра, а после выпалил: – Профессор, спасибо вам! Я никогда не забуду, что вы спасли моего отца! – Не мог бы ты... – просипел я, но не успел озвучить свою просьбу, как сзади раздался ледяной голос, вибрирующий от бешенства и наполненный вязкой, тяжёлой властностью. – Отпусти его и отойди, подняв руки. Немедленно! Хагрид, а это был он, дрогнул всем телом и, распустив свои медвежьи объятия, сделал несколько шагов назад, пока не упёрся в стену. Руки его были подняты вверх, а глаза широко раскрыты. Он со страхом смотрел на Реддла. И я его понимал: от удушающей силы и магической мощи даже мне тяжело было дышать. А я человек привычный. Я обернулся и поразился тому, как жутко выглядел Том. Черты его лица заострились, сделались хищными и жестокими. Полные обычно губы сжались в тонкую полоску. Он неотрывно глядел исподлобья на Рубеуса. – Том... Реддл махнул рукой, заставляя меня умолкнуть. – Если ты, мальчик, решил, что раз мы тебе помогли, то имеешь право трогать моего опекуна, ты глубоко ошибся! Я запрещаю его касаться! Понял?! – Д..да, мистер Реддл. Я, – Хагрид всхлипнул. Это выглядело сюрреалистично, учитывая, что он не уступал размерами Тому, тоже рослому для своих лет, – я... профессор Реддл спас моего отца! Я хотел поблагодарить его! – Трогая так, словно имеешь на него право?! Хватая бесцеремонно?! Ломая ему рёбра?! Не важно... Ты услышал мой приказ?! – Д..да, мистер Реддл... – Пошёл вон! Рубеус сорвался с места, словно наконец-то исчезла цепь, на которой он долго сидел. Когда топот его шагов стих, Том обернулся ко мне. Лицо его совершенно изменилось: Том выглядел обеспокоенным, и взгляд, мягкий, встревоженный, скользил по мне, словно ощупывая. Этот контраст поразил меня до глубины души. – Этот идиот не помял тебя? – Нет... Я прикрыл глаза и прислонился к стене. Преображение Реддла шокировало меня. До боли напомнив мне момент в Тайной комнате, когда вышедший из дневника улыбчивый старшекурсник Том Марволо Реддл, мой тайный друг и собеседник, неожиданно оскалился и признался, что он – Волдеморт, глумясь над моими чувствами. – Гарри, тебе плохо?! – от паники в голосе Тома я вздрогнул. А может, от его магии, что сейчас волновалась, билась в древние стены, как затопившее замок море. От этой мощи вставали на теле дыбом волоски и очень хотелось пить. Я нервно сглотнул. Потом. Вначале Том. Оттолкнувшись от стены, я втянул воспитанника в объятия. – Т-ш-ш, успокойся. Всё хорошо. Крепкое тело в моих руках ощущалось совершенно другим, нежели у схватившего меня Хагрида. От Рубеуса пахло лесом, травами и грибами, а тело было большим, мягким. От Тома пахло коньяком и шоколадом, тело же казалось жёстким, словно выточенным из цельной глыбы мрамора. Постепенно глыба под моими руками расслаблялась, оживала. – Когда я увидел, как на тебя напал человек, я чуть не убил его, – признался Том. – Только страх навредить тебе остановил меня. – Мы уже обсуждали неприемлемость Непростительных заклятий, – негромко уточнил я, поглаживая Тома по широкой спине. – Точечное Секо в ярёмную вену на шее убьёт кого угодно. Не мгновенно, но быстро. О, Древние! Дайте мне сил! Я стал для Тома якорем, но я же стал и его ахиллесовой пятой. – Том. Ты всегда должен помнить о последствиях. Ты облечён невероятной силой: мощью магии, знаниями, навыками. И это делает тебя ответственным перед окружающими. Более ответственным, чем других. Ты понимаешь это? – Мне не нужна жизнь без тебя. – Жизней впереди много. А душа у нас одна. Береги её. Убийство надрывает душу, делая индивидуума инвалидом. Я уже не говорю о моральной стороне убийства. Мы не боги, чтобы решать кому жить или умереть. – А как же солдаты? Воины? Палачи? – Убийцы поневоле. Но всё равно убийцы. – А мать, защищающая своё дитя? Женщина, отбивающаяся от насильника? Ребёнок, спасающий свою жизнь? Право на самооборону или защиту того, кто в ней нуждается? Я замер. Контекст сильно влиял на прописные истины. Том умел задавать вопросы. Жаль, у меня не было на них ответов.

***

Сидя на скамейке, я задумчиво смотрел на команду Слизерина. Рональд Гойл закончил Хогвартс в прошлом году, и теперь выбирали нового капитана и подбирали охотника на место выбывшего игрока. По той же причине Эйден Монтегю покинул команду, поэтому требовался ещё и загонщик. Абраксас Малфой судорожно сжимал метлу, как никогда напоминая мне своего внука – Драко. Рядом с ним застыл тёмной глыбой Итан Крэбб, заменивший на своём посту Рональда Гойла. Вечные вассалы богатого рода. Антонин Долохов о чём-то спорил с сёстрами Седреллой и Вальбургой Блэк. Сигнус Блэк полировал метлу Друэллы Розье. Между этими двумя был заключён брачный договор, который потенциально приведёт к рождению таких разных девочек: Андромеды, Беллатрис и Нарциссы. Свою хрупкую красоту и белокурые волосы эта девушка передаст младшей дочери – Нарциссе. Я, окинув глазами и игроков основного состава, и запасного, и соискателей, вдруг понял, что с их детьми и внуками я учился, воевал, конфликтовал, сталкивался в дуэлях в прошлой жизни. Сейчас эти подростки совершенно не напоминали мне коленопреклонённых фанатичных выродков, слуг Тёмного Лорда. Гордые отпрыски древних фамилий, спокойные, уверенные в своём будущем, неспешно и с достоинством идущие к своим целям. Как же иногда затейливо распоряжается нами Судьба. Встав, я хлопнул в ладоши, привлекая внимание. – Что ж, леди и джентльмены, прошу тех, кто хочет попасть в команду, оседлать мётлы и подняться до уровня игровых колец, я хочу посмотреть на вас в воздухе. И подмигнул Абраксасу, держащему метлу так, словно это оружие, а не артефакт для перемещения в пространстве. И поймал его ответную улыбку. Иногда я жалел, что отверг Драко. Он оказался неплохим парнем. В отличие от его отца. Впрочем... Прошлое прошлому. Сейчас это просто дети.