Благословлены неверными решениями

      — Не приходите слишком поздно, — ворчливый голос за спиной заставил Гермиону остановиться. Она обернулась, встретившись с пронзительным взглядом пожилого мужчины с портрета. С самого первого дня её жизни в этой башне он хранил молчание, но почему-то именно сегодня решил заговорить. Он посмотрел на неё из-под цилиндрической шляпы и добавил: — Или скажите своим друзьям, где вас искать.       — Друзьям? — со стороны казалось, что она впервые слышала это слово, настолько явное удивление отразилось на её лице.       — Да, друзьям, — подтвердил мужчина раздражённым тоном, усевшись в кресле поудобнее. — Приходил странный, кудрявый парень, — на этой фразе Гермиона невольно улыбнулась. Странно, что кто-то с такой непринуждённостью говорил о бывшем Пожирателе смерти. Заметив её полуулыбку, мужчина добавил: — И ещё один, но лица я не увидел.       На этой фразе Гермионе явно стало не до смеха.       Воспоминания субботней встречи с таинственным незнакомцем были еще слишком свежими. Волна мурашек пробежала вдоль позвоночника, выпрямив спину.       Она нервно запустила дрожащие пальцы в волосы, растрепав причёску, и спросила:       — Он приходил ещё? — и, встретившись с вопросительным взглядом, уточнила: — Тот парень, лица которого вы не видели.       Мужчина задумался, поднял крючковатые пальцы и, перебирая бороду, спустя пару минут отрицательно покачал головой.       После разговора с портретом охваченная беспокойством Гермиона решила вернуться к своему изначальному плану, а именно к визиту к Макгонагалл. Она была должна предоставить отчёт о походе в Министерство, который подготовила ещё в субботу утром. Воскресенье она потратила на то, чтобы договориться с эльфами и убрать хаос, который устроила в субботу вечером. Словно вещи были громоотводом ярости, что бурлила в ней.       Грейнджер тщательно изучала протокол ответственного лица осужденных, перечитывав его несколько раз. Она совершенно случайно обнаружила конверт в башне, когда решила передвинуть диван. Вероятно, Теодор обронил его, когда она оглушила его.       Хоть Гермиона не соглашалась с большинством пунктов, её особенно раздражала подпись в конце правил, сделанная корявым почерком Кросмана:

      Мисс Грейнджер, надеюсь на наше плодотворное сотрудничество. Отчёты, подписанные директором, должны быть у меня не позднее 18:00 в понедельник.

      P. S. Весьма удивлён вашей осведомлённостью о правах осуждённых, это стало приятной неожиданностью для меня. Слава о вас поистине правдива. Всё же знайте, что ещё не поздно отказаться, уверен, мы сможем найти вам достойную замену.

      Она сжала листы, их звуки напоминали ей шуршание промерзших осенних листьев под ногами. Затем она бросила их в камин, взяла сумку, хлопнула дверью и вышла из башни.       Гермиона определённо стала более раздражительной, чем прежде.       Она испытывала отвращение к тем, кто, обладая небольшой крупицей власти, считал, что весь мир подчинялся ему.       Грейнджер встряхнула головой, пытаясь подавить внезапное чувство раздражения, что вызвали мысли о Кросмане.       Помимо своих проблем с решением проклятия она время от времени возвращалась к мыслям о чёрных венах на спине Теодора. И она не знала, что это было, и как с этим бороться.       «Возможно, действие Круцио так повлияло. Но его вены… Мерлин милостивый, такое впечатление, что каждая частичка его тела была пропитана чёрной магией», — мысли так и крутились в её голове, пока раскат грома не прогремел настолько сильно, что Гермиона вздрогнула. Она остановилась у окна, всматриваясь в горизонт.       Сентябрь внезапно испортился, скрыв солнечные дни за густыми облаками. Хогвартс окутало осеннее уныние, превратив студентов в тени, скользящие по прохладным коридорам. Гермиона не стала накладывать согревающие чары, несмотря на то, что на нижних этажах стал появляться иней.       Последние несколько недель были чрезвычайно тяжёлыми, однако Грейнджер всё же смогла поспать несколько часов. Но к утру кошмары снова вернулись, стирая в пыль даже малейший намёк на отдых. Она не успела принять душ, выпить кофе. Её одежда была помята, так же как и она сама. Организм находился на грани, и казалось, что Гермиона испытывала свои силы, ожидая момента, когда тело больше не выдержит, и ноги прекратят нести её вперёд.       Шаг.       За ним ещё один.       Поворот.       Тело функционировало за счёт рефлексов, в то время как мозг периодически отключался, и Гермионе представлялось, что весь мир вокруг неё находился за запотевшим стеклом, через которое она пыталась разглядеть хотя бы что-то. Однако удавалось различить лишь размытые силуэты, двигающиеся словно тени.       Внезапный смех, раздавшийся за спиной, вернул Гермиону в реальность.       Она обернулась и увидела младшекурсников, приближающихся к ней.       Их беззаботный вид завораживал: девочка в пуффендуйском галстуке насвистывала что-то себе под нос, её кудрявые белокурые волосы прыгали в такт, а позади двое мальчишек весело бежали за ней. Их гриффиндорские мантии были переброшены через плечо, галстуки почти что упали на пол, а в руке они крепко сжимали метлы, совершенно не обращая внимание на окружающих.       Мальчики пробежали мимо, и Гермиона проводила их взглядом.       Повернувшись, она заметила рядом маленькую пуффендуйку, задумчиво изучающую её.       — Вы, мисс Гермиона Грейнджер… — громким голосом сказала девочка, загадочно улыбнувшись, — …вы похожи на мою маму.       Грейнджер улыбнулась в ответ и прислонилась спиной к каменной стене; её силы иссякали, несмотря на ранний час. Она поправила сумку, которая медленно сползала с плеча, и взглянула на девочку.       — Разве могу я быть похожа на твою маму?       Если присмотреться, то можно было заметить некоторое сходство с Полумной.       Интересно, где она сейчас.       — Очень похожи, — запротестовала девочка. — Когда мама умирала, у неё был такой же взгляд, как у вас, — у ребёнка проступила грустная улыбка. Она теребила край галстука, и было заметно, как она нервничала, но девочка быстро взяла себя в руки, встряхнула головой, отчего белые кудри смешно подпрыгнули в такт движениям, и продолжила: — Но мама всегда улыбалась, и говорила, что уходит в лучший мир.       Гермиона замерла, посмотрев на маленькую девочку, в глазах которой отражались сила, печаль и детская наивность. Она не могла понять, как ребёнок, лишившийся матери, находил в себе силы идти дальше.       Они одержали победу, однако идеальный мир так и оставался лишь недостижимой мечтой, к которой она стремилась ранее, но сейчас всё это казалось ей таким глупым и наивным.       Она потеряла друзей, лишилась семьи, а жизнь превратилась в хаос, полный надежд, чтобы не стало хуже.       Гарри, Рон, Джинни и остальные были живы, но она все равно потеряла их.       Эта маленькая девочка дышала в унисон с ней, но, вероятно, для неё воздух пах полевыми цветами.       Гермиона же ощущала лишь гниль, кровь и затхлый запах бинтов, который преследовал ее тенью, куда бы она не пошла.       — София! — донесся голос из-за поворота. — София, быстрее!       Гермиона моргнула и оторвала взгляд от девочки, переведя его за спину. Мальчик энергично махал руками, пытаясь привлечь внимание однокурсницы, и время от времени оглядывался за угол.       София обернулась, и её губы расплылись в улыбке. Она вернула взгляд на Гермиону и добавила:       — Мама говорила, что всё в жизни уже предрешено, — она подошла ближе. — Но только мы сами выбираем, какой дорогой идти.       София повернулась и радостно помчалась навстречу мальчику, который уже весь извёлся от ожидания. Она снова насвистывала что-то себе под нос, будто ничего не произошло.       Наверное, девочка не до конца понимала слов умирающей матери, но для Гермионы они были как нельзя кстати. Казалось, что каждая живая душа в этом мире была счастлива, несмотря ни на что, в то время как она застряла на той войне, которая лишила её всего.       Гермиона приложила руку к груди и почувствовала биение сквозь тонкую ткань рубашки.       «Пока я чувствую хоть что-то, значит, у меня ещё есть шанс».       Раскат грома раздался прямо у окна, на которое стекали ледяные капли, еще больше омрачая мысли Гермионы.

***

      Очередной день начался странно. Но странность заключалась в том, что Драко которые сутки не мог избавиться от мыслей о Грейнджер после его странного порыва, который он не мог объяснить даже многозначительному взгляду Блейза, бросаемому им каждый раз, когда они пересекались. Ко всему прочему добавилась проблема под названием Пэнси Паркинсон. Она извела его вопросами только за тридцать минут, что они находились вместе.       «Замолчи, Паркинсон, твой трёп только усиливает головную боль», — мысленно ругался Драко, стараясь отделаться от Пэнси, что ходила за ним хвостом по гостиной Слизерина и активно размахивала руками, как будто пыталась избавиться от назойливого насекомого. Если бы его настроение было хоть чуть лучше, он определённо усмехнулся бы или даже отвесил бы едкий комментарий, но всё, на что его хватило, это подхватить сумку и направиться к выходу, не проронив и слова.       Драко мог понять её нервозность, но его собственные нервы находились на пределе. Отсутствие нормального сна отражалось на нём всё сильнее.       И сейчас, поднимаясь из подземелий, он ощущал, как мысли атаковали его разум, превратив в кровавое месиво.       Грейнджер, Паркинсон, собственные проблемы окутывали его кольцом. Оставалось только ощущать, как грудь сдавливало при каждом вздохе, а ноги прижимались к полу после каждого следующего шага. Ему казалось, что всё, что сейчас происходило, — ненастоящее, проекция его больного подсознания.       Ему осточертело всё в этом месте. Драко устало опустил голову на прохладный камень и глубоко вдохнул запах сырой кладки. Он поднял руку и помассировал переносицу.       Как будто этот жест мог облегчить груз на душе.       Перед Драко возникла новая проблема в лице Теодора Нотта, когда ложная стена исчезла. Он внимательно посмотрел на него: волосы вразброс, мантия небрежно свалена на плечо, под глазами темные круги, а в зубах зажата сигарета.       Похоже, что он провёл ночь, занимаясь чем-то кроме сна.       — Как вовремя, — с сарказмом в голосе сказал Нотт, поджигая сигарету. — Я как раз тебя искал.       — Мне не нравится твой настрой, — сухо ответил Малфой, оторвавшись от стены. Он поправил сумку и, сложив руки на груди, бросил прямой взгляд на Теодора.       Нотт усмехнулся и выпустил серое облако дыма в потолок.       — Ты слишком напряжён, — в его голосе слышалась нотка усталости и беззаботности. — Я как раз хотел предложить тебе кое-куда сходить.       Малфою он напоминал маггловского… Хиппи? Вроде так их называли. Помятый вид, безмятежность в глазах — вот что их объединяло.       Понятие расслабиться у Тео с Драко было абсолютно разным. От переизбытка чувств и проблем Малфою хотелось рвать и метать, а Нотт просто стоял и улыбался своей нормальной улыбкой. Казалось, что для Теодора не было понятия проблемы.       — Давай же, Драко, нужно иногда расслабляться.       Теодор подошёл ближе, и свет от факелов упал на его лицо, окрасив кожу в кроваво-красный. При таком свете он смог разглядеть его зрачки, что практически заполонили радужку.       Его собственные глаза блеснули недобрым огоньком, и Драко сделал шаг вперёд, нависнув над Ноттом.       — Ты взялся за старое? Опять напился этой дряни?!       Теодор шумно выдохнул, будто пытался выжать весь воздух из лёгких.       Драко готов дать руку на отсечение, что именно сейчас Нотт придумывал правдоподобную отмазку в голове.       Это началось после принятия метки.       Тот день он помнил отчётливо. Морозное январское утро после Нового года. Церемонию Воландеморт решил провести накануне. Тогда это казалось ироничным: начало нового года, начало новой жизни, шаг в светлое и чистое будущее. Таких громких речей Драко давно не слышал.       Этот Новый год явно отличался от всех предыдущих.       Раньше поместье украшалось множеством гирлянд, в каждой комнате стояли свежие цветы белых лилий — таков был уникальный стиль Нарциссы, выделявший её среди других. Цветы выращивались в оранжерее под внимательным присмотром леди Малфой. Когда Драко был помладше, ему всегда нравилось бегать в этом саду и разглядывать цветы, вдыхать их приятный запах. Совсем маленькому Малфою ещё позволялось такое поведение, но, когда тот чуть подрос, его стали водить на светские приёмы. Мальчик с интересом разглядывал магов и ведьм из различных стран, сословий, пытаясь продумать, кем они станут в будущем. Может, тот будет великим мракоборцем, а может, выдающимся ловцом. Этот восторг не перебивали даже наигранные льстецы, выдающие комплименты наследнику Малфоя. Драко, наученный матерью, всегда отвечал вежливо, иногда заходясь в книксене либо целуя поданную руку дамой, но от своих дум ни на секунду не отвлекался. О, а как же были прекрасны визиты гостей с детьми того же возраста, вроде четы Ноттов. Гулять по поместью, играть в прятки, веселиться и, главное, много смеяться.       Теперь же весь аристократический свет собирался в Малфой Маноре только для того, чтобы замучить очередную грязнокровку или петь хвалебные песни во имя Воландеморта. Хотя никто не объявлял этого, все почему-то считали, что его дом — это штаб Пожирателей.       Церемония началась ровно в полночь. Когда Драко вошёл в зал, все уже были на месте: Нотт, мать Блейза, перебирающая рюмку за рюмкой, и Люциус, величественно стоявший справа от Темного Лорда. Теренс устроился слева, с явным презрением глядя на дочь. Нарцисса приходить отказалась, несмотря на уговоры Люциуса. Ей было больно смотреть на то, как её сына затягивали в то же болото, что и мужа. Смотреть на всё это, не имея возможности что-либо сделать, было для неё сродни пытке.       Их выстроили в колонны перед Воландемортом. Со стороны они могли напоминать магловскую секту, что покланялась неизвестным Драко богам. Если бы кто-то прочитал его мысли в тот момент, то он определённо сыиграл бы роль жертвы для обряда.       Малфоя выбрали первым, кого с почётом принимали в армию.       Воландеморт тенью спустился с трона и вторгся в его сознание. У Малфоя оставалась лишь доля секунды, чтобы успеть спрятать самое ценное. Тёмный Лорд разрывал его сознание на части, не останавливаясь на чём-то конкретном.       Всё смешалось в размытое пятно, и только черные, как смоль глаза перед собой, казались самым чётким образом в тот момент. Драко ощущал как давление в голове нарастало с каждой попыткой отгородить своё сознание, и когда всё закончилось, он ощутил острую боль в предплечье.       Он едва сдерживал крик, чувствуя, как его лёгкие будто пылают огнём.       Воландеморт обхватил его костлявыми пальцами, что ощущались как могильный холод под одеждой. В тот момент ему казалось, что рука объята пламенем, что медленно проникал под кожу, смешиваясь с его чистой кровью.       — Он будет лучшим бойцом, Люциус, — довольным, тихим голосом прошипел Тёмный Лорд, выпуская его из стальной хватки.       Когда очередь дошла до Теодора, он, как истинный аристократ и сын Пожирателя смерти, вышел вперед с изысканной гордостью, выражая абсолютное спокойствие. Церемония прошла всего лишь за час, но для Драко это время растянулось до бесконечности.       В эту же ночь они собрались в его комнате: Пэнси, Блейз, Драко и Теодор.       Каждый из них смотрел на свою метку пустым взглядом, но только не Тео. Он пил огневиски рюмку за рюмкой, смотря перед собой. Никто из них тогда даже не заметил, что с ним что-то не так.       Да они все тогда были на взводе!       Теодор был таким же, как и всегда, — немного странный, на своей волне, но выглядел нормально.       Но когда Малфой проснулся утром, то увидел Нотта, стоящего посреди комнаты с каплями крови, стекающими с его левой ладони. Теодор стоял неподвижно, поглощенный истерическим смехом. Драко так резко вскочил с кровати, что у него закружилась голова, комната поднялась вверх, и он свалился на пол. Перед глазами замелькали белые искры, а мозг словно окутало что-то тёплое, вызвав приступ тошноты.       От шума проснулась Паркинсон, за ней — Блейз.       Драко рвано дышал, пытаясь оправиться, и, перевернувшись на живот, встретился со взглядом Теодора. Паркинсон металась вокруг, осматривая рану, Блейз пытался остановить кровотечение, а он просто уставился в пустые глаза Нотта, осознав, что это утро стало отправной точкой.       После случая с Тео Драко, Блейз и Пэнси договорились встречаться еженедельно в поместье и приглядывать за ним.       Все привыкли проводить вечера в мэноре, по крайней мере, это Воландеморт не мог у них отнять. Однако Теодор, каждый раз приходя к нему, выглядел нормально, и именно это пугало его больше всего. Драко хорошо помнил ощущение после принятия метки: будто по венам тёк раскалённый свинец, смешанный с личинками, которые извивались под кожей. Иногда это было настолько невыносимо, что хотелось лезть на стену от боли. А Теодор иногда просто мог уставиться в одну точку и, словно в трансе, пить огневиски рюмку за рюмкой. Временами он мог уйти так резко и внезапно, будто кто-то дёргал за веревочки, управляя его телом.       Это продолжалось несколько недель, пока однажды Нотт не появился в его гостиной, покрытый пылью, с сильно дрожащими руками и безумным взглядом. Он нёс какой-то несвязный бред: «Они идут, я не виноват, остановите их». Одного взгляда Драко хватило, чтобы понять, в чём дело.       — И как давно ты пьёшь эту дрянь? — холодным тоном сказал Малфой, сократив расстояние между ними. Теодор осел на пол и схватился руками за голову. — Когда Долохов начал давать тебе это пойло?!       Драко ведь мог остановить всё ещё в то злополучное утро! Если бы не был так пьян, если бы заметил самые первые тревожные звоночки в его поведении.       После возвращения из прошлого в знакомые подземелья его взгляд сфокусировался на Тео. Лучше было, когда он злился, кричал, разрушал — что угодно, лишь бы только он не вёл себя как тень, что осталась от прошлого.       В чем-то Драко считал себя виноватым, в чем-то — самого Тео.       — Драко, послушай, — начал Нотт, затушив сигарету о ближайшую стену. — Я себя контролирую, тебе не о чем волноваться, — Тео немного сморщился, будто на языке находились маленькие иголки, что резали нёба от каждого слова, и, слегка приглушив взгляд, он пытался успокоить то ли себя, то ли Драко: — Они разрешили использовать немного.       Малфой тяжело вздохнул и покачал головой. Если бы он не слышал эти слова в течение четырех месяцев, что он провёл с Тео в мэноре, он даже поверил бы им.       — Я слишком часто спускал тебе это с рук, — Драко толкнул Теодора и обошёл его, направившись к лестнице. — В этот раз я, блять, привяжу тебя к спинке кровати, если потребуется. Я даю тебе неделю, чтобы ты разобрался с этим дерьмом.       И Малфой исчез в тени, оставив Теодора за спиной.       Он поджёг очередную сигарету и затянулся до боли в лёгких. Тео привык заполнять пустоту чем и кем угодно, только бы это помогло не возвращаться в прошлое. Нужно было признаться еще полтора года назад, что ему нужна помощь. Теперь же он пожинал плоды своих прошлых решений. Иногда ему казалось, что это благословление, наказание, что угодно, но в одном он был уверен точно, это были неправильные решения.

***      

      Подойдя к знакомой статуе, Грейнджер глубоко вздохнула и закусила губу до крови. Металлический привкус помог немного взбодрить её. Стоило принять правду ещё в самом начале. Она застряла, и казалось, что каждый второй ей об этом напоминал.       Она покачала головой и назвала пароль:       — Fortis.       Поднимаясь по ступеням, Гермиона уловила несколько голосов, что тихо переговаривались в кабинете. Когда она достигла последней ступеньки, то остановилась и прислушалась. Не то чтобы она любила подслушивать разговоры других, именно сейчас она не хотела мешать:       — Я крайне признателен, директор, но вы же знаете, что я не могу остаться, — стук кружки о блюдце и шуршание обёртки слегка перебивали голос, но Гермиона смогла узнать его.       Она не слышала голос Рона уже полгода. Он пришёл лишь однажды, и даже в тот раз она не открыла дверь. Просто не смогла встать с пола и осталась лежать на холодном паркете, подавляя слёзы и слушая настойчивое постукивание в дверь с просьбой впустить.       Дрожащие пальцы сжали свитки сильнее.       Гермиона чувствовала себя пустым сосудом, из которого выкачали всё без остатка. Если бы Рон увидел её еще тогда, если бы она смогла впустить его в свою жизнь, возможно, что-то можно было бы исправить.       Как же много «если» стало в её жизни.       Сейчас все её силы уходили на контроль галлюцинаций и оправдания самой себя, что всё, что она делала, не напрасно.       Встреча с Роном при данном расположении дел казалась подобно пытке под раскалённым железом. Однако если просто убежать и не передать свитки Макгоногалл, то это поставит слизеринцев под удар и даст лишний повод Кросману поиздеваться над ней.       От количества мыслей у неё разболелась голова, и начало подташнивать, но то, что она услышала следом, ощущалось как обухом по голове:       — Директор, я переживаю за Гермиону, она… — в его голосе слышалась лёгкая хрипотца, и Гермиона невольно выглянула из-за угла. Макгонагалл вряд ли заметила бы её с такого расстояния, но Грейнджер постаралась остаться незамеченной. — Она ведёт себя странно и отстранённо, я думал, что ей нужно время, как и всем нам. Ситуация с Гарри выбила из колеи всех нас, да ещё и… война. Но она не приходит в себя, ни с кем не разговаривает, на письма и вовсе не отвечает. Я разговаривал с целителями разума в Мунго, они согласились принять её, но я не знаю, как начать разговор об этом.       Гермиона почувствовала всю тяжесть слов. Они навалились на неё как бетонная плита, крепко прижав к холодному полу. Её психика отказывалась принимать слова Рона. Руки задрожали от напряжения, и свитки с глухим звуком упали на пол, прервав слова.       Голос затих, и послышался звук скрипящего кресла по паркету.       — Миона? — осторожно спросил друг, выглянув из-за угла.       — Простите, я не хотела вам мешать, — Гермиона подняла свитки и быстрыми шагами преодолела расстояние, сгрузив их на стол директрисы. В сторону Рона она даже не посмотрела, выпалила на ходу ещё раз извинения и поспешила уйти.       Рон подскочил с кресла и схватил её за край мантии, дёрнув на себя. Гермиона обернулась, и их глаза встретились всего на мгновение прежде, чем она позволила подойти ему хотя бы на шаг ближе, Грейнджер выдернула рукав и, хлестнув кудрями по его лицу, вышла за дверь.       Не разбирая дороги, она шла по сырым коридорам нижних этажей, чувствуя, как некогда родной запах стал чужим. До занятий оставался ещё час, и ей нужно было придумать, чем себя занять. Она уже провела инструктаж для первокурсников на первой неделе, расписания были составлены и заверены директором, а задания выполнены.        Слова Рона продолжали звучать в ее голове, но она старалась не обращать на них внимания. Свернув за угол, Гермиона наткнулась на что-то острое и твёрдое. Он резкого движения у неё снова закружилась голова, и она отступила на несколько шагов назад, ощущая, как пустой желудок запротестовал на её действие.       — Грейнджер, у тебя что, обе ноги левые? — протянул Драко спокойным тоном. — Совсем ходить не умеешь.       Судьба определённо сегодня хотела над ней поиздеваться.       — Мне не до твоих глупых высказываний, Малфой, дай пройти, — и она попыталась обойти его, но он в точности повторил её шаг, преградив дорогу. — Что ты делаешь?       Ей показалось, что его поведение было странным.       Да, это был тот же Малфой с его странной ухмылкой, и выглядел он так же, но почему-то рядом с ним Гермионе было… Не по себе. Если обычно она испытывала раздражение и некоторое беспокойство рядом, то сейчас ей хотелось как минимум убежать за километр.       Раньше она не обращала на него такого внимания.       Она могла его удостоить лишь брошенным взглядом в порыве злости или едким комментарием в ответ. Теперь, находясь на таком близком расстоянии, она могла различить каждую черту его лица. Те же острые скулы, холодные, серые глаза, но что-то ей казалось другим.       За всё время, проведённое на войне, Гермиона научилась доверять своему чутью больше, чем самому надёжному напарнику.       И сейчас оно кричало ей: «Беги»       Не отводя взгляда, Гермиона попятилась, с ужасом обнаружив, что Малфой надвигался на неё.       — Малфой, это не смешно, — не выдержала Гермиона и, насколько хватило сил, оттолкнула его. — Прекрати!       — А я ничего и не делаю, — он усмехнулся и потёр подушечкой пальца верхнюю губу, поглядывая на неё из-под полуприкрытых век. — Просто интересно было посмотреть на тебя, Гермиона.       И не сказав больше ни слова, он отошёл на три шага, обошёл Гермиону и направился дальше по коридору.

***

      Двор часовой башни. 15:45.       Плеск воды из полуразрушенного фонтана накалял нервы Пэнси Паркинсон до предела. Стая птиц, что расположилась сверху развалин, без устали щебетала, и у неё руки так и чесались запустить в них пару проклятий.       Она презрительно фыркнула и подошла к фонтану, всматриваясь в мутную гладь воды.       Вид у неё был не самый шикарный.       Волосы завязаны в тугой хвост, пряди так и норовили выпасть из причёски, свисая по бокам, и та попыталась убрать их назад в хвост. Рука опустилась ниже, а вместе с ней и взгляд. Под глазами залегли круги, от беспокойства ногти Паркинсон искусала до крови, лак слез.       От некогда красивой девушки сейчас осталась только имя, и виной всему… Отец.       Громкие шаги за спиной немного привели её в чувство, и она попыталась взять себя в руки.       — Малфой, я жду тебя уже двадцать минут, — гневно начала Пэнси и обернулась. — Салазара ради, ты хочешь, чтобы я поседела раньше времени.       Драко хмыкнул, сбросил сумку с формой и облокотил метлу о каменный забор.       — Твою красоту даже это не сможет испортить, — мягким тоном ответил Драко. Он хотел немного успокоить подругу, прежде чем начать рассказывать.       — Почему ты опоздал? — вопрос слетел с искусанных губ, и Пэнси сложила руки на груди. — Тебя не было на занятиях, так что оправдания у тебя нет.       — Это разве важно? Я думал, что мы здесь для того, чтобы обсудить более важные вопросы.       Та закатила глаза и уже хотела наброситься на Драко с вопросами, но он прервал её прежде, чем она успела открыть рот.       — Я знаю только то, что мне сказал Эванс, — устало протянул Малфой и прошёл к неприметной скамейке за фонтаном. Паркинсон молча поплелась следом.       На вид она казалась намного лучше, чем в реальности. Жесткий и шатающийся кусок дерева, который, казалось, был сделан для пыток.       — Когда ты узнал?! — раздражённым тоном начала Паркинсон, попутно доставая из кармана пачку сигарет. Драко не видел, чтобы Пэнси курила раньше, но частенько мог уловить шлейф табачного дыма, что перекликался с её цветочными духами. — И почему не сказал раньше?       — Я узнал на прошлой неделе, — начал Драко. — Получил письмо от Эванса, и, когда дочитал до последней строчки, оно сгорело у меня в руках. Ты же знаешь, он тот ещё параноик, — Пэнси явно шутку не оценила и подожгла сигарету. Драко наблюдал, как она сделала сильную затяжку и выдохнула облако серого дыма. — Теренса могут выпустить из-за недействительных улик. Эванс писал, что опасается, что кто-то специально фабрикует улики Пожирателей. У него не было конкретных доказательств, но я ему верю. Он один из немногих, кто на нашей стороне, Пэнс, поэтому если у тебя есть вопросы, то я советовал бы написать ему.       Интуиция подсказывала Малфою, что Паркинсон держалась только благодаря третьей выкуренной сигарете. Она нервно трясла ногой, закусывала губы и только делала затяжку за затяжкой. Драко стало подташнивать от такого количества табачного дыма вокруг, но ради подруги он держался.       Пэнси с самого детства для него была как сестра. Он знал, что она любила его раньше, знал, что она даже хотела подлить ему любовного зелья, но вовремя одумалась.       Они всегда прикрывали друг друга и могли спрятаться от проблем в семье в их особом месте.       Когда Фурнье назвала Грейнджер другом, он почему-то подумал, что у него не было друзей, возможно, в какой-то степени он был прав, ведь Паркинсон была не просто другом, она была неотъемлемой составляющей его жизни.       Драко знал Пэнси до мозга костей.       Он знал, что запах цветов напоминал ей о матери и об их прогулках по полям, именно по этой причине она всегда брызгалась цветочными духами. Он помнил, что у неё была татуировка луны на рёбрах, под которой скрывался первый шрам, полученный от отца. Ему было известно, что она обожает шоколадные коктейли, но не переносит незабудки, ромашки и конфеты. Чёрное она носит, когда счастлива, а белое — если расстроена.       Он всегда будет защищать Пэнси Паркинсон, пока у него есть силы.       Однако в нынешнем положении дел Драко мог лишь молча сидеть рядом и терпеть запах табачного дыма, ощущая, как проблемы и беспокойство нависали над ней.

***

      Башня Гермионы. 16:40.       Гермиона была готова воспевать оды Макгонагалл за то, что та освободила её от занятий, аргументируя это тем, что: «Не стоит так перегружать себя, мисс Грейнджер, я не хочу, чтобы вы свалились от усталости».       После странной встречи с Малфоем, которая до сих пор плотно сидела в голове, и слов Рона это стало самым приятным событием за прошедшие недели. Не теряя времени, Гермиона решила завершить своё исследование «Проклятье Теодора». Сначала ей показалось, что название вполне приемлемо, но после того, как она нескольких раз прокрутила его в голове, она изменила свое мнение.       Разложив свитки на полу, Гермиона тяжело вздохнула и опустилась на колени.       Только она взяла в руки первый, как послышался недовольный голос портрета через дверь:       — Не пущу. Рыжий грубиян. Нет… Нахальство! — слышалось прерывисто через дверь.       Только Гермиона обрадовалась, что хотя бы что-то хорошее произошло, как судьба снова бросила её без предупреждения в битое стекло событий. У Грейнджер не было сил сердиться на бывшего друга. Она осознавала, что он хотел помочь ей и беспокоился о её благополучии, но сейчас всё повторялось так же, как и полгода назад. Рон стучал в дверь с просьбой войти, называя её ласково «Миона».       Гермиона будто окаменела.       Раньше она любила, когда он её так называл. Ведь это ощущалось как что-то личное, только то, что доступно им двоим.       — Миона, пожалуйста, открой дверь, — бурчание портрета стихло, и теперь только голос Рона приглушённо звучал через дверь. — Я должен тебе объяснить. Ты всё неправильно поняла.       Гермиона подошла к двери и теперь отчётливо слышала голос Рона, словно они находились на расстоянии вытянутой руки. В носу возник запах полевых цветов, и глаза незамедлительно защипало от подступающих слёз.       — Я переживаю за тебя. Миона, пожалуйста, давай поговорим, — Рон не сдавался. Он всегда проявлял упорство, несмотря на свой беззаботный вид. Именно это ей больше всего нравилось. Он перестал стучать в дверь, и Гермиона подумала, что, возможно, он уже ушёл, как вдруг его голос прозвучал еле слышно из-за двери: — У тебя же день рождения.       Звон в ушах, холодный пот, стекающий, словно змея, по спине, и тремор в руках. Так ощущался шок?       — Помнишь свой пятнадцатый день рождения? Тогда Гарри решил, что будет забавно устроить фейерверк, и не посмотрел срок годности на коробке. Ты тогда отругала его. В итоге мы чуть не взорвали машину твоих родителей, а потом я уронил торт на Живоглота, и мы полвечера отмывали его и диван, где он валялся.       Из опухших глаз текли потоком слезы, а в её сознании не переставали мелькать образы улыбающегося Гарри и краснеющего Рона. Ему было так стыдно, что он неделю не ел ничего из сладкого и установил свой личный рекорд, за что Фред и Джордж сделали ему кричалку с поздравлениями, что целый день летала за ним хвостом.       Гермиона сделала несколько шагов ближе к двери и замерла перед ней, не решаясь поднять руку и опустить её на ручку.       — Миона, послушай, я не знаю, все ли ты слышала в кабинете Макгонагалл, но это не то, что ты могла подумать, — как часто ей приходилось слышать подобную фразу в своей жизни? Постоянно. И у неё всегда была одна и та же реакция. Хотелось фыркнуть и закатить глаза от абсурдности сказанного, но сейчас ей хотелось дослушать Рона до конца. — Я не буду давить на тебя и говорить, что тебе стоит посетить Мунго, я просто хочу, чтобы ты знала, что у тебя есть такая возможность, хочу, чтобы ты не забывала, что есть люди, которые переживают и… — Гермиона услышала странное шуршание и вытерла тыльной стороной ладони слёзы, — …любят тебя. Очень надеюсь, что ты всё слышала. А иначе этот милый мужчина с портрета засмеёт меня, когда ты вернёшься.       Из-под двери вылез конверт, а голос друга стих.       Грейнджер опустилась на корточки, чтобы поднять его.       Это был ярко-голубой конверт, который по ощущениям был более тяжелый, чем на вид. Украшало его что-то похожее на детское конфетти, что выстреливало из хлопушек.       Она перевернула его, и на лицевой стороне красовалось её имя, написанное корявым почерком Рона. Она вскрыла конверт, и из него с глухим звуком выпал красный блокнот на пару с забавной открыткой.       Гермиона взяла открытку в руки и открыла, ласковый голос Рона послышался из неё, словно песня:       — Я буду ждать тебя в воскресенье, в 19:00 в Трёх мётлах, на нашем месте. Если ты не можешь поговорить со мной или с кем бы то ни было еще, то я уверен, что ты сможешь доверить свои секреты ему.       И взгляд красных и опухших от слёз глаз упал на блокнот. Гермиона подняла его и уселась на пол. Дрожащая рука сняла резинку, и Грейнджер провела пальцами по страницам.        Гермиона пролистала блокнот до самой последней страницы и увидела надпись, что окончательно разбила её сердце:

Одному из главных людей в моей жизни. Подруге, сестре и моей первой любви. Гермионе Джин Грейнджер.

Твой Р. Уизли.