Все началось в конце времен...

Ведь созерцание великой картины жизни показывает, что самоотречение и пожертвование своими страстями во имя долга редко бывает вознаграждены и что внутреннее сознание исполненных обязанностей даёт человеку подлинную награду — душевный покой, который, никто не может ни отнять, ни дать. «Вальтер Скотт»

      Неизменно ставил разум превыше и всегда оставался верен самое себе при жестокой боли, при потере или в опасной болезни. На живом примере ясно видно, что в одном и том же лице величайшая настойчивость может ужиться со снисходительностью, и как не выходить за рамки, когда приходится растолковывать что-либо. Он являл собой человека, который умение и сноровку в передаче познаний почитал наименьшим из своих достоинств и научил, каким образом следует принимать от друзей так называемые услуги, не держась вечного долга из-за них.       Что бы он ни говорил, все верили в искренность, что бы ни делал — в отсутствие злого умысла. Ему же она обязана тем, что ничему не удивляется и ничему не поражается, ни в чем не проявляет ни спешки, ни медлительности, ни растерянности, ни уныния, ни злорадства, ни гнева, ни мнительности, и тем, что предана, готова отпустить обиду, предпочитает верность долгу последующему исправлению, соблюдая благопристойность и в шутках: никто не считал себя презираемым им, но никто не решался и счесть себя выше его.       Ему были равно чужды как суеверие по отношению к Богам, так и заискивание и угождение по отношению к людям или потакание черни, — наоборот, трезвость, положительность, благопристойность были отличительными свойствами. Что касается вещей, которые красят жизнь и которыми судьба одарила его в изобилии, то он снабжался ими без тщеславия, но и без скупости, так что, пользуясь беспритязательно тем, что имелось налицо, он не нуждался в том, чего не было. Никто не мог про него сказать, что он софист, болтун или педант, но всякий должен был признать в нем человека зрелого, совершенного, недоступного лести, способного устроить и свои дела, и чужие.       Кроме того, ему были чужды непостоянство и несправедливость, и он подолгу оставался в одних и тех же местах и при одних и тех же занятиях. Не было в нем ничего грубого, непристойного, необузданного, ничего такого, что позволило бы говорить об «усердии не по разуму»; наоборот, он все обсуждал во всех подробностях, как бы на досуге, спокойно, держась известного порядка, терпеливо, сообразуясь с самим делом.       Некое отуманивание бегало по задворкам сознания Богини, изрыгая подобные хвалебные мысли о Локи, пока они неспеша двигались навстречу неизведанному року, в который, по счастливому стечению случая Лафейсон втянул их.       Каждый шаг ощущался словно движение против течения реки. Её до сих пор слегка подташнивало, но это ни в какое сравнение не шло с ощущениями, которые барышне довелось испытать после того, как молодую плоть пронзило льдом, взращенным Йотунхеймом.       Локи, погруженный в свои истинные намерения и забыв о прахе прежних спаек в чернилах испытывавшего любовь сердца, внимательно всматривался вдаль, когда подобрались к вершине пустынного пристанища, наблюдая, как далеко-далеко, скрываясь за безбрежностью пространства и виновницами бесконечности, витает мир им неведомый, руководимые неослабевающим стремлением.       Высокая башня, окружённая каменной кладкой, окрашенная в едва заметный красно-синий цвет, стертый веками простаивания, упиралась верхушкой в другие звезды, представая перед гостями в темноте космоса. Вокруг купола разбегались белоснежные волны пыли, которые вперемешку с песчинками бились об основания, создавая мелодичный шум.       Вихрь постепенно добрался и до тропы, на которой молча шествовали Боги, так что видимость на горизонте размывалась, сливаясь с окружающим мрачным многообразием пейзажей, а точнее их отсутствием. К крепости вела галечная дорожка, которая выглядела весьма ненадёжно из-за то и дело набегающих ударных волн. Огромное нечто пролетело прямо над головой девушки, и пришлось пригнуться, прикрывая лицо рукой. Непроизвольно, на уровне инстинктов Локи прикрыл Мари собственным телом и, лишь убедившись в единении, отступил, кивком обозначая безопасность. По мере подъёма воздух сильнее пропитывался запахом соли, проникающий в каждую трещинку высотки.       Царевну мучала неизвестность и крутящиеся шестерёнки вопросов, обаче она сдерживала порыв как могла, держась до конечного пункта назначения. Дева ненароком оглянулась назад, где, кажется, только за последние несколько минут собрались десятки существ различных рас. Уродливые, странные, безликие. Все неподвижно, будто статуи, сопровождали чету взглядами к хозяину. — Может, стоит… — прошептала волшебница, чувствуя, как смута сжимает сердце. — Нет, — ответил мужчина, предполагая о чем молвит Мария. — Чем дольше мы будем ждать и тянуть, — он показал в сторону башни, — тем больше у страха будет шансов вырасти и окрепнуть. — Шелестящая, проникающая прямо внутрь головы интонация напомнила шипение змеи.       Крепко взяв спутницу за руку, придавая уверенность, трикстер двинулся вперёд, ведя как в танце на балах, в которых они вряд ли когда-нибудь ещё поучаствуют. Улыбка задрожала в уголках девичьего рта, но сохраняла как можно более безучастное выражение и стойкость, впитывая жадно, наслаждаясь видом чёрных волос принца сзади. Блеск невнятного светила играл в спутанных сальных прядях. Тёплые мысли о том, как бы сейчас оказаться в купальне Асгарда и бережно омывать его, намыливая плечи и грудь, сидя в лёгком сарафане на коленях позади, отогнали беспокойство и согрели душу. — Вы отнюдь не торопились.       Саспенс сковал дальнейшие движения, когда муторный голос набатом ударил по ушам, зазвенев и в неприятном послевкусии.       Ужас застрял в горле. Огромный безобразный титан надумывал сбросить двоих жалких божков с края метеорита, если те мгновенно не повинуются Его воле, не склонятся пред Его величием, испытывая при этом всем морозно-колючие, ясные, резкие приливы боли. Он с легкостью подхватит Мари и сбросит прямо в неизведанность. У неё никогда не будет возможности даже подойти к цели. Она умрет такой молодой и о ней все забудут. Примерно такая фальсификация утверждений разметалась по черепушке принцессы.       Сделав глубокий медленный вдох, йотун отпустил руку дочери и мышцы у него на шее закаменели. — Самое приятное — видеть, как постепенно эти осколки человечности крошатся в пыль и рассеиваются без следа. — Локи криво хмыкнул, но на несколько секунд замолчал. — Верно, — и одобрение стало благословением.       Губы мага растянулись ещё сильнее, превращая ухмылку в оскал и только молчаливая и практически воскрешенная Богиня понимала, что это значило облегчение, ведь Локи в действительности не мог знать сработает ли язвительная колкость с таким могучим существом, как с детишками во дворце. — Мы благодарим вас за аудиенцию и доверие к шансу открыть границы разумного, — похоже на поклон, что не могло не удивить. Лафейсон добровольно склонился, чуть заметно махая царевне, намекая, дабы последовала примеру покорения.       Справившись с приступом гадливости, вызванным первым прибоем смрада, Мария повиновалась, уставившись на щебень под собой. Воздух стал затхлым и зловонным — пахло гниющей землей и какими-то тошнотворными испарениями. Не просто запах разложения, смешанный со сладковатым запахом крови, но, казалось, это сам тлен. Дыхание этого монстра, казалось, отравило воздух и само место, сделав его еще отвратительнее. Чаровницу мутило так, что она еле удержалась от вероятности рухнуть ничком наземь. В обычных обстоятельствах зловоние, конечно, положило бы конец их предприятию, но обстоятельства — долг за дарованную жизнь из ряда вон, благородная цель придавала силы, позволившие преодолеть физическое отвращение. Все замерло — мрачное и неподвижное, как смерть или рок, живой сбывалась лишь тонкая полоска тумана, которая медленно ползла к ногам. — Сильных мы промеж собой стравим, а уж тех, кто останется, сами добьём, — с напускной уверенностью ледяной великан опять подал голос, только свист ветра заглушил слова. — Сладкие речи оставь для землян, а ты дитя, подойди, хочу взглянуть на тебя поближе, — титану не нужно уточнять к кому обратился, холод, пробравший тело девушки ощущался на многие мили.       Они, вернее он добровольно согласился стать пешкой в игре, затмевающей земное покрывало, утянув и родную кровь и плоть. Впрочем Мари должна быть благодарной, но не была. Недоверчиво посмотрев на мужчину, царевна получила взгляд полный безукоризненной жестокости и шиканье, подталкивающее к действует, наполняя ум небесными строфами. Происходящее выше её сил.       Так просто, любимый, без опаски отпускает в пасть чудовищу? Ради чего спасал? Неужели мысли не допускает, что убьёт? Решил, раз даровал жизнь, то не отнимет? — Смелее, — терпение фиолетовоголового подходило к концу. — Мари, — гаркнул возлюбленный. «Ненавижу», — подумала дева, сквозь скрежет зубов поднимаясь и направляясь к трону.       Ее фигура становилась все более размытой за пеленой внезапно нагрянувшего дождя, по мере того как она удалялась от Лафейсона, не смевшего передвинуться с места. Прогремел гром, и звук этот странным образом успокоил Мари. Девица всегда любила ночи, когда гроза билась в окна опочивальни, ярко высвечивая одни книги и погружая в тень другие, в обнимку с которыми она дремала. И сейчас, вспоминая об этом теплом чувстве… пусть даже сегодняшний ливень мог стоить ей жизни.       Неуверенно ступив на последнюю из немногих ступеней, Её Высочество оказалась стоящей у ног сидящего пришельца, и даже так не сравнялась в росте с ним. Танос протянул широченную ладонь и хохотнул в ответ на полные ужаса глаза, но смех застрял в горле, когда белая ручонка легла в его массивную. Мария делала это назло тому, проглатывая панику, кто косо поглядывал с положения поклонителя парой метрами ниже.       Танос пусто болтал о красоте Богини, о нераскрытом таланте могущества, вызывая ярость бездействующего Локи, застывшего в позе с онемевшими конечностями, о меркнущей славе Земли, о человеческих существах, попирающих дарованное им существование, поглаживая дрожащей запястье. Поручение простое, особенно с властью посоха и тессеракта, ожидающего прихода Богов, чтобы низвергнуть на Землю вихрь разрушения.       Словно монада восторженного барда, семя сомнений пропитывало воздух тайностями минувших веков, неподвластной покорным лентам судьбы. Сказачно шептал Безумный титан, взирая в бескрайние глубины пространства, погружая в господство танцующих звезд и дыхание неведомых солнц, скрываемый реальностью, но в оттенках истины прояснялась добрая намеренность — жажда спасти Землю от самой себя.       Какое прекрасное мироздание, которое теперь они оборвут! Но познают силу искусства, ведь ничто не может нравственно выдержать сладкую музыку в тени чарующей ночи на волоске опасности. Покой сотрясается, покрытый тонкой пеленой сожаления, пылают огни надежды, манящие как заветное пламя смертельного рая.

***

      Чернильное, бесконечное ничто, стремительный миг свободного полёта, охватывающий сознание страх знаменовал прибытие новой силищи. Погружённые в сырой полумрак подвальные помещения, рассеченные холодным стылым светом из узких бойниц, перемежающихся с огнями редких чадящих смолью ламп, молнии, разъезжающиеся от тессеракта тонули в рёве негодующего потока магии. Тяжёлый взрыв и столп пыли, апосля усмирения коего явились зрячим гости.       Распыляющая безумная улыбка поплыла по лицу первого самозванца, держащего увесистый посох с острым наконечником. Блик тёмной фигуры скользнул из-за его спины, откуда появилась девушка в чёрном плаще, скинувшая капюшон с убранных назад в тугую косу волос. — Как-бы сильно ты не гневалась на меня, принцесса, сейчас не подходящее время для... — мужчина выпрямился, осматривая мечущихся по незначительному пространству людей, проговаривая не задумываясь, будто велят так молить. — Я не могу злится на тебя, потому что ты спас мне жизнь, — неизвестная отмахнулась не без разочарования, подмечая серьёзные изменения в попутчике. Щеки впалые, лоб, нос и подбородок блестят, оскал сумасшедший, а зрачки светятся так, что вот-вот ослепят. Не знай она с кем имеет дело, решила бы, что болен. К несчастью видела отчётливо суровое воздействие верховного чаровничества. — Сэр, пожалуйста, бросьте оружие на пол, — некий представитель Мидгарда, темнокожий и высокий, замерший в паре метров от парочки, прервал славную беседу, негласно посылая подопечным воинам знак к готовности.       Истинный Дьявол с издевкой взглянул на агрегат, вопрошая к нему ли обратились, пуская в ход, на пробу, энергию, таящуюся внутри.       Почалась стрельба. Солдаты табунами падали посмертно, пока пули отскакивали от зелено-черного камзола. Напарница убийцы лёгким взмахом смела с плеч ткань накидки, закручивая ловко и туго окрест шеи подоспевшего воеводы, сощурившегося для точнейшего прицела. Рванув тушу на себя, она дождалась характерного щелчка-перелома позвонков, откидывая помеху в сторону, следуя по тропе из трупов вперёд, устало высматривая деяния заклинателя, обращающего одного за другим в послушных марионеток. — Прошу не надо, он мне ещё нужен, — почуяв спиной неладное, не отвлекаясь от подчинения Соколиного глаза, молвил Локи. — Не стоит усложнять ситуацию, — Директор Фьюри, пойманный с поличным, наткнулся на второго нарушителя порядка, преградившего путь. — Конечно стоит, для чего же я ещё добирался сюда, — обведя пространство мнимым укором, маг развернулся к собеседнику. —Я, Бог Локи... Из Асгарда и на меня возложена славная миссия.       Имя прозвучало в голове, точно шёпот во время шторма, и тут же забылось, сметённое всепоглощающим чувством оторопи. Та крупица власти, попавшая Лафейсону сегодня в руки и позволившая с улыбкой на лице расправиться с беззащитными, развращала и без того жестокую натуру. — Локи? — хриплый возглас раздался где-то снизу. — Брат Тора? — профессор Селвиг открыл рот.       Мария только теперь узнала смертного, видевшая прежде мужчину издали в пустынном Нью-Мексико неделями ранее. Голос рассекретил личность учёного. — У нас нет расприй с вашим народом, — напомнил о себе Фьюри. — Верно, поэтому мы просто заберём это и уйдём, а вы останетесь живы, — вихрем дева выхватила чемоданчик, молясь, дабы человечишка не вздумал геройствовать. — Мы ещё не закончили... — буркнул царевич. — Нет, закончили, — сухо отрезала Богиня, направляясь к видимому отсюда выходу, не упуская из виду тот факт, что Локи применил манипуляцию разума и к земному другу Одинсона, который теперь, как и десяток других людей смиренно следовали за хозяевами.