Я тебя отвоюю

Показательная казнь. Лживое и глумливое величие в ледяном взгляде. Крики отчаяния и ужаса. Представление, которое устроили фашисты, было настоящей кровавой расправой. Публика содрогалась от происходящего, ахая. Тем временем трёх мужчин, четырёх женщин и двух детей под конвоем завели в деревянный сарай, специально цинично заранее подготовленный на сцене. Идущие на казни плакали и что-то шептали. Все они были темноглазы, темноволосы, а строения лиц выдавали в них принадлежность к тому народу, который Третий Рейх ненавидел больше всего. — Шевелись быстрее! — немец пихнул идущего сзади мальчишку дулом ружья в спину. Тот едва не упал. Первый мужчин, измождённый и явно измученный нацистами, вдруг вцепился в дверной косяк сарайки, и закричал, глядя на толпу: — Нет! Не дайте им сжечь нас! Помогите, люди добрые! — Заткнись, поганый жид! — выпалил один из конвоиров и выстрелил мужчине в голову. Раздались крики ужаса. — Всем стоять! Каждый убегающий получит пулю в спину! — рявкнул Герард, обводя столпившихся суровым взглядом. — Вы должны понять, что те, кого мы сейчас казним — евреи. Треклятые жиды! Это зло всего мира, зараза для каждой нации. Итак, продолжаем. Оставшихся в живых мужчин, женщин и детей загнали в сарай и заперли. — Всё готово, Рихард? — оскалился Блюхер. — Так точно! — Тогда… Огня! Чуть сузив глаза, Михаил смотрел на Герарда, и никак не мог понять, почему происходящее приносило этому типу такое дикое наслаждение. Он радовался искренне, неподдельно, как ребёнок, которому подарили долгожданную игрушечную железную дорогу. Неужели власть способна настолько лишить здравого смысла и душевного тепла? Или всего этого в молодом немце не было изначально? Подчинённые Блюхера обильно полили сарай бензином из канистр и бросили в него каждый по зажжённой спичке. Огонь мгновенно обнял постройку, пожирая рыжими языками. — Боже… Прости, они не ведают, что творят! — прошептала стоящая рядом с Мишей женщина, и тихо заплакала. Евреи, загнанные в сарай, горели. Были слышны их ужасающе дикие вопли. От этих криков слегка подкашивались ноги и кожа покрывалась мурашками. Миша нервно облизнулся, глядя на то, как стремительно горит сарай. Руки стали ледяными. Стоящие на площади гудели. Кто-то рыдал. Взгляд Никольского скользнул по толпе, и вдруг задержался на знакомом лице. Олег Семёнов, наблюдавший в стороне вместе с другими полицаями, продавшимися нацисту, стоял с ружьём в руках и скалился. Ему нравилось это эффектное огненное шоу. Если бы Олег был бандитом, мародёром и просто сволочью, то Миша бы не удивился. Но он помнил этого парня как хорошиста, приличного комсомольца из семьи врачей. В начальных классах они сидели за одной партой на занятиях музыкой, и пару раз даже были друг у друга в гостях. Что же сделало из него монстра? А кто он, если не монстр? Михаил был шокирован его ужимками даже больше, чем показательной казнью. — Вы должны знать, что это ждёт каждого, кто как-либо связан с жидами. Если в вас есть кровь жидов, если вы покрываете жидов — вас казнят. И казнят жестоко! — с чудовищным акцентом заявил Герард. Тем временем крики уже стихли, сарай всё ещё ярко горел, но хлипкое дерево быстро сожрал огонь. — Можете расходиться, эти ничтожества уже не смогут заорать, — улыбался Блюхер. — От них остались чёрные останки. Думайте, жители Пушкина, что вы хотите: жить или умереть! Все собравшиеся стали растекаться. Михаил, иногда сталкиваясь с людьми, двинулся в сторону линейки полицаев-карателей. Остальные, стоящие подле Олега, были ему не знакомы. Поэтому он остановился прямо перед Семёновым. Тот, посмеиваясь, переговаривался с приятелем, а завидев старого знакомого, изогнул бровь. — Чего тебе? — спросил несколько небрежно. — Ты… как карателем стал? — процедил сквозь зубы Михаил. — Как-как… Каком кверху! — усмехнулся тот, а зелёные глаза тут же сделали холодными и злыми. — Что тебя так забавляло в этой казни? Они же живые люди, и на их месте мог бы быть ты! Взяв ружьё, висящее на плече, Семёнов медленно ткнул дулом в грудь парня. — Ты бы следил за языком. Или решил подохнуть прямо сейчас? Похвально. — Ты — подлая и гнилая мразь. Стоящий рядом с Олегом полицай усмехнулся и опасливо покосился на товарища. — Я не буду ничего объяснять тебе. Я просто пристрелю тебя, — прошептал Семёнов с совершенно стеклянным взглядом, полным ненависти. Подняв оружие, он прицелился прямо в лицо Никольского. Сердце Михаила сжалось, потому что по гримасе на физиономии Олега было понятно, что церемониться он не намерен. И вдруг громкий голос, искажённый акцентом русский, отвлекли полицая. Заставили повернуть голову в сторону. — Решил пристрелить эту милую пташку? А основания? — Он… оскорбил меня, — выдавил всё ещё охваченный яростью предатель. — Этого не трогать, он мне нужен для дела. Свободны, — отчеканил Блюхер, презрительно взирая на Олега. Тут же кинул взгляд на стоящего рядом его товарища. Те послушно ретировались. — Ты жить не можешь без скандалов, да? А с виду тихоня, — оскалился немец, вставая напротив Миши и пристально глядя в его голубые глаза своими, холодными и синими. Никольский ничего не ответил. Он был в шаге от гибели, и теперь пытался снова почувствовать себя и реальность. — Всё никак не можешь смириться, что мы вас победили? — лукаво улыбнулся Блюхер. — Вы нас не побеждали. — Пффф… — И никогда не победите. — Ты такой забавный, когда хмуришься! Михаил дёрнулся, намереваясь уйти, но Герард схватил его за локоть и слегка сжал: — Детка, идём-ка в машину. Ты же помнишь, что у меня на поруках? Я отвезу тебя домой. А то ещё наломаешь двор. Кому отвечать? Мне. Спорить было не о чем. Да и не хотелось. Михаил молчал всю дорогу до автомобиля немца. После увиденного он ощущал ужасную усталость, словно работал сутки без продыху. Словно из него выкачали часть крови. Подобное он уже ощущал после какой-нибудь, бывало, не слишком тяжёлой травмы. Вроде можешь двигаться, а тело словно свинцовое. — Хочешь правду? — с чудовищным акцентом спросил нацист по-русски, вальяжно ведя автомобиль одной рукой. — Нет. — Так вот. Я сам не уважаю таких, как этот человек. Предателей. Мы вас ненавидим — это понятно. Мы враги. Но нет врага хуже, чем из своих. С этим Никольский не мог не согласиться. Солнце попало в глаза, и парень слегка зажмурился. — Согласен? — уже по-немецки поинтересовался Блюхер. Он пристально смотрел на Михаила. Тот это чувствовал. Внимание немца было не очень-то приятным бонусом. — Да. — Ну вот и хорошо. Значит, в чём-то наши мысли сходятся. Никольский вздохнул. До дома они доехали молча. Когда Миша, думая об Исааке, уже вылазил из машины, напоминая себе, что надо принести парню еды и воды, Герард остановил его. Властный голос зазвенел у Михаила в ушах. — Хочу, чтобы ты пообедал со мной. Идём. И, не дожидаясь ответа, немец направился к двери, заведя руки за спину. Михаил, исподлобья глядя в спину фашиста, поплёлся за ним. Выбирать не приходилось.