Wind of Changes

— Я устал. Пойдём уже спать, а? Сегодня он что-то совсем был не в форме... В смысле — морально и физически. Устал очень сильно, вот! — Пока ты не закончишь свою работу, мы никуда не пойдём, — ответил Рид, зевая и потягиваясь всем телом; он был тоже совершенно измотан. — И никакого сладкого для тебя всю следующую неделю. — Я не люблю сладкое, — пробубнил Пирс с обидой в голосе, не сразу поняв, о чём идёт речь. — Эй, мы так не договаривались! Взгляд Чарльза стал ледяным: его глаза превратились во что-то вроде синих льдинок — как раз настолько крупных размеров, чтобы заморозить детектива на месте одним своим видом. — Тогда мы пойдём спать вместе, только без сладкого, хорошо? — Как ты можешь говорить такие вещи! — от подступающего возмущения у Эдварда перехватило дыхание. — Ведь ты… ты… — Я устал, потому что я весь день работал за тебя, — он сделал ударение на последнем слове. Пирс почувствовал, что его лицо заливает краска стыда. Он понял: детектив был прав — он действительно работал весь день за него и не мог позволить себе расслабиться даже на минуту… И всё же было в этом разговоре что-то такое, отчего у мужчины по спине побежали мурашки. Он не знал точно — но ему казалось: Рид как бы намекает на нечто… Нет! Не может быть!.. — Ну Чарльз… — Перестань, Эд, мы уже не дети. — Ну Чарльз, прошу тебя! — умоляюще протянул Пирс. — Ты мой самый близкий друг, ты уже три года мой любовник… Я думал, я тебя люблю… Мне было так хорошо с тобой! Мы понимали друг друга без слов… А ты теперь хочешь меня бросить, — он всхлипнул для пущей убедительности. — Да, я брошу тебя ради твоей подушки, ведь она у тебя такая мягкая и холодная, — раздраженно ответил мужчина в ответ на его тираду. — Только не ревнуй меня к ней, ладно? Потому что из-за неё тебе придётся самостоятельно вставать с кровати по утрам. Это был удар ниже пояса; впрочем, сказать «удар» означало бы погрешить против истины: во время этих сцен между ними почти всегда царило полное согласие взглядов относительно того или иного предмета их страсти в любой области её проявления. Тоже самое относилось ко всему остальному происходящему вокруг них: за исключением тех случаев, когда они ссорились до такой степени накала страстей, что начинали драться подушками прямо посреди комнаты. — Просто закончи уже с этим, я не могу больше ждать, мне хочется спать, — наконец сказал примирительным тоном Чарльз, и его лицо стало серьезным. — Что я должен написать в этих откровениях? — спросил Эдвард после паузы несколько секунд спустя таким голосом, словно у него вдруг возникло непреодолимое желание немедленно все закончить раз и навсегда. — Человечество настолько глупо, что надеется после смерти уснуть на одной подушке со своей второй половинкой? — Для этого совсем даже необязательно умирать, — миролюбиво отметил детектив. — Что нужно сделать, чтобы приблизиться к истине? — Ты, — ответ Пирса прозвучал без всяких сомнений или эмоций. — Это было бы невозможно без тебя. Через минуту он уже сидел за столом напротив детектива с чашкой кофе; лицо его выражало полное удовлетворение происходящим. Казалось, было невероятно, что это происходит наяву. Чарльз осторожно поставил чашку рядом со стопкой исписанных листков бумаги перед собой, также аккуратно взял ручку из рук Эдварда… И тут же уронил ее обратно ему прямо между пальцев! На лице бедняги отразилось недоумение пополам с испугом и вперемешку с чем-то ещё. — Ладно, давай попытаемся иначе, — пробормотал Рид и поднял глаза на детектива — в них читалось такое отчаяние… — Допустим: мы мертвы и кто знает, где именно мы находились среди миллионов существований… Представим себе эту ситуацию до самой ее глубины, включая самые мельчайшие детали, и заодно закроем глаза, — ещё бы немного, и Чарльз наверняка попался бы под гипноз этого взгляда или даже упал бы без сознания от избытка чувств к этому человеку. — Что нужно сделать, чтобы мы смогли друг друга найти? Он не знал ответа сам; он просто чувствовал его необходимость всем своим существом как нечто само собой разумеющееся. — Я вижу, что ты спишь рядом со мной на моей кровати… — начал было говорить Пирс с улыбкой, но вдруг понял всю безнадежность своего положения и тут же смутился. — Но ведь это не так! Ты же видишь меня лежащим в своей постели и с сигаретой во рту!.. — Я вижу, что ты лежишь рядом со мной на моей кровати и куришь сигарету во рту, — повторил он медленно, едва сопротивляясь тому, чтобы не уснуть еще больше. — Ты полностью раздет, и… это просто всё мои фантазии, — заключил Чарльз совсем-совсем тихо. — Где я тогда нахожусь — совсем близко к тебе или далеко от твоей реальности?.. — с нетерпением в голосе спросил Эдвард после паузы; ему казалось совершенно естественным задать этот вопрос именно так: «где мы находимся сейчас?», а потом уже уточнять все остальное по обстоятельствам дела… — Какова эта грань между нами? Вдруг мы оба спим под одеялом вместе дома после бурной ночи любви?!.. Что если наша реальность одна для нас обоих одновременно? — продолжал спрашивать себя вслух детектив сквозь дрему сна. Он чувствовал легкое головокружение от того факта, что его мысли приняли такое направление. — А потом она исчезнет навсегда из нашего сознания как сон? Мы проснемся утром совершенно разными людьми без всякой связи прошлого опыта? — Просто подумай обо мне безостановочно целых десять секунд подряд: где я? Что происходит вокруг?.. — фразы Рида звучали где-то очень далеко и одновременно рядом. — И попытайся представить себе весь ужас моего положения при этих воспоминаниях о тебе… Всё последующее было похоже на чёрную дыру во сне самого главного героя — он ни капельки не был похож на него даже внешне, но его существование напоминало о надвигающемся конце мира со всеми вытекающими отсюда проблемами человеческого существования за последние сто лет без единой возможности этого избежать, что было просто иллюзией бессмысленной борьбы двух противоположных начал жизни против одного лишь страха перед неизбежностью гибели души человека ради спасения всего живого… — Я не могу. …смерть всегда была для него последней надеждой и единственным выходом из тьмы, где ему предстояло жить дальше в вечности: сама эта мысль казалась настолько реальной по своей сути и до такой степени ясной для окружающего его мироздания, будто бы она могла быть понята только как необходимое условие человеческой судьбы или же она представлялась слишком абстрактной, означающей скорее утратить способность видеть вещи своими глазами, отчего детектив чувствовал себя так странно, что у него не было слов объяснить это непонятное состояние сознания. — Я не могу… Но ответом была тишина; он знал — за ней ничего нет. И тогда вдруг все исчезло вокруг окончательно, осталась только одна темнота без начала и конца, одновременно со всеми чувствами человека к миру.